скачать книгу бесплатно
– Ну и то… Ничего ведь не помню!
А опекун уже привстал и машет кому-то…
– Сергей! Уточкин!
* * *
Фира с утра задумчива и немножечко меланхолична.
– Мне таки показалось, или Владимир Алексеевич не в большом восторге от меня и нас вместе? – осведомилась она у матери, отложив наконец книжку в сторону.
– Мине показалось, шо тебе не показалось, – в тон ответила мать, не прерывая готовку.
– Он таки антисемит или просто так?
– Он? – Песса Израилевна задумалась, – Не думаю, шо да, но и не могу сказать за нет. Друзья среди наших есть, но с нами скопом не так штобы и дружит.
– В таком случае почему бы и не да? – в глазах девочки набухли слёзы, – я ведь красивая! И умная!
– Ох, доча… – Песса Израилевна тяжело склонила голову, – если б всё было так просто! Не думаю, шо он имеет конкретное за тебя, но ты сложности видишь? Или так думаешь, шо как по васильковому полю, всё красиво и просто?
– Церковь?
– Она! А ещё общество. И наши здесь ничуть и нигде не лучше. Лучше быть пусть несчастной, но еврейкой, чем счастливой, но просто. Так они считают!
– Кому лучше?
– Хм… – пожатие плечами и задумчивость, – кому-то не нам, доча!
– Вот! – маленькая ладошка легла на переплёт, глаза сощурены, – Потому я буду просто! Просто счастливой, без оглядки на других!
Третья глава
Провожать Владимира Алексеевича на вокзал приехали только самые близкие из одесских знакомцев – человек тридцать, может чуть больше. Такой себе цыганский табор, только што без «ай-на-нэ!»
Шум, гам, обнимания, рукопожатия по десятому разу, передавание приветов общим знакомым и гостинцев – наперебой. Южане!
А чемоданов, баулов! Рыба вяленая и копчёная, с запахами на весь вокзал, какое-то вино и наливки, сувениры – лично сделанные, или притащенные Бог знает откуда, стопки газет для передать другим, брошюрки разного рода, подписанные авторами книги, засахаренные фрукты и чорт знает, что ещё!
Дело уже к послеобеду, поэтому многие тяпнутые, да по летнему времени. Не так штобы и сильно, но и не так штобы слабо. В плепорцию. Морды весёлые, красные, руками как те мельницы ветряные при урагане махают.
Гудок, и началось! Чисто муравейник разворошенный. Выскакивают, заскакивают, снова выскакивают. Южане! Даже те, которые с северу. Одесситами быстро становятся! Ну или совсем нет, и до свидания.
Напоследок дядя Гиляй с Костой пообнимался, с Сергеем Уточкиным, с другими всякими, и до того увлёкся прощанием, што догонять пришлось, с впрыгиванием на подножку. И шляпой оттудова машет! Свесился, морда лица грустно-радостная, красная от обгара солнечного, да дегустирования наливок и вин.
Пять дней вместо трёх пробыл, а уж событий за это время! Даже для дяди Гиляя еле-еле впроворот.
– Ф-фу! – вырвалося у меня, когда последние вагоны состава захвостатились в неразличимой дали. Странное такое чувство: сожаление впополам с облегчением. И ярко так!
Вроде как и жаль, што опекун уехал, потому как люблю его и ценю за преогроменную помощь. Уж с каким количеством народа он нас познакомил, и подсчитать не берусь! Одних визиток у меня за сотню, и это ведь не последние люди!
Не так штобы из канцелярии градоначальника, но и чиновники есть, да притом из немалых. А репортёрской братии, адвокатов, общественных деятелей, профессуры университетской… ого-го и ещё чуть-чуть!
Ну и я в ответ расстарался. Коста тот же… Они сперва чуть не принюхивались друг к дружке, как псы перед драчкой, а потом и ничего! Какие-то тайны совместные, вылазка ночная – не иначе как по контрабандистской части экскурсировали. И всё, не разлей вода!
Быстро как-то и крепко, даже для дяди Гиляя необычно. Хотя с другой стороны, почему бы и не да? Одного характера люди, да и масштаб вполне себе сравним.
С другими моими знакомцами по-всякому. Ёся, тот в восторге от знакомства и визитки, а сам Владимир Алексеевич, сдаётся мне, немножечко наоборот. Ну да Ёся такой человек, своеобразный. Слишком уж купи-продай характерный, жидовский, што для широкой натуры опекуна как-то не слишком интересно, и немножечко претит.
Жаль, што уехал, но вот ей-ей, облегчения как бы не больше! Как-то его много было, и везде. Вроде как даже солнце заслонял и дышать немножечко тяжко.
Стыдно, да… но себе-то чего врать?! Облегчения, пожалуй, побольше. Я в Одессе привык быть сам по себе, хотя и большое ему спасибо за знакомства и поддержку. Но самому – просторней! И отвыкать не хочу от самостоятельности.
Проводились, и рассасываться начали. Мы отказались от предложения доехать до города на извозчике, и пешком пошли, в охотку-то. Денёк хороший такой, што просто ой!
Тёплышко с ветерком, но не жарко. И запах! Акация цветёт так, што ажно голову кружит, опьяняя. Куда там вину! Вот так идёшь по широким бульварам, и запах! И нотка солёная от моря, от камней нагретых. Надышаться невозможно. Дышишь, и дышишь, и вкусно до того, што будто и не запахи акациевые, а счастье само в воздухе разлито.
Кажется, будто вся Одесса и есть та самая акация, и ничего на свете больше и нету. Только запах головокружительный, да улыбки вокруг, и говорок южнорусский, быстрый.
Все вокруг улыбаются, даже и вечно насупленные городовые с багровыми шеями, передавленными тугими воротниками. Вот не хотят даже, а просто – само!
Даже лошади пахнут не потом едким, а теми самыми акациями. И лепестки опавшие на потных их шеях. Даже и копыта подкованные по булыжникам музыкально этак выстукивают, будто не рысцой усталой бегут, а фламенко танцуют.
Цок-цок-цок! Кастаньеты металлические по камням. И говорок напевный, одесский, мелодией вплетается в этот танец.
Счастье!
Разговорились о всяком разном, да не чинно пошли, а вразнобой, да чуть не спиной вперёд. Хохочем! И чувство такое, што таки да! Сильно потом этот день будет одним из самых счастливых! А пока просто – живём. Здесь и сейчас!
– Осто…
– Ой!
– Прошу прощения, милая барышня, – повинился я у зацепленной, шедшей с подружками. Моих примерно лет девицы, такой себе симпатичный южнорусский типаж, – даже и не знаю, как виноватиться перед вами!
– Ничего страшного! – улыбается хорошо так – искренне, а не потому, што так и надо по этикету, – В такой хороший день воздух пьянит сильнее вина!
«– Понимает!» – мелькнуло в голове, и я только поклонился молча, да назад скользнул, шляпой этак перед собой поведя.
Зафыркали мал-мала моему шутовству, захихикали, да и разошлись. А Фира засопела грозно так, но молчит.
– И шо это такое?! – да взгляды грозные забросала. Негромко, но вполне себе весомо спросила. Я даже остановился, только в сторонку сошёл, и на неё – глаза в глаза.
– Фира, – говорю, – сердце моё! Ревновать ты будешь замужем, но если таки да, то может быть и не за мной!
Вздохнула та несколько раз прерывисто, будто перед рёвом. У меня ажно сердце! Но надо. Воспитываю, значица. Если уже сейчас вот так вот, то што там будет дальше?! Она конечно и да, но не через ломание моего мужчинства!
* * *
– Мама! – девочка влетела в кухню, воткнувшись головой в спину, и сходу обхватив мать руками. От неожиданности Песса Израилевна чуть не смахнула кастрюлю с печки, – Егорка сказал таки да за нашу будущую свадьбу!
И глаза вверх, сияющие, на поворотившуюся матушку.
– Не так штобы и да как да, но да как планы на будущее! Я заревновала к другой, а он такой – ша! Ревновать будешь сильно замужем, но и тогда не нужно! Мама, он меня любит!
Обхватив так и не отлепившуюся дочь, Песса Израилевна села на подвернувшийся табурет, борясь с неожиданным желанием перекреститься. Вот откуда бы, а?!
* * *
Планов на лето у меня громадьё, но пока отдыхаю. Солнце, море, южнорусская кухня и безделье. Знаю уже, што без дел быстро надоест, но пока – после предэкзаменационного марафона и безостановочного визитирования по Одессе с дядей Гиляем, вполне себе и да. Нега томная.
Главное – Мишка. Временами тот ещё баран-баранистый, не лучше Владимира Алексеевича. Если решит, што вопрос принципиальный, то и упрётся! Так и будет хромать, да глазами тоскливыми смотреть на бегающих ровесников.
Пощурившись от солнца, я надвинул кепку на глаза, но коварный план по заманиванию Мишки к докторам не думался на солнечном свету.
– Тётя Песя! – окликнул я её со двора, не снимая с колен пригревшегося полосатого кота тёти Хаи Кац.
– Да, золотко! – выглянула та с каким-то шитьём в руках.
– Вы прошлогодний полуподвал никому не сдавали?
– Нет пока! – и толика лёгкого сожаления в голосе.
– Ключ киньте!
Почти тут же вниз полетела связка ключей.
– Мине таки самую множечко интересно, зачем оно тебе?
– Лелеять коварные планы, – отвечаю вполне себе честно, – для этого нужен таинственный полумрак и зловещие тени.
Сверху сделались большие глаза, а любопытно выглядывающая тётя Хая хохотнула.
– Творческая личность!
– Но не шлемазл! – вскинулась чему-то тётя Песя.
– Та я в хорошем смысле!
– Тогда да, – согласилась успокоено наша почти хозяйка.
Завалившись на доски топчана с невыпущенным из рук тарахтевшим котом, начал думать за Пономарёнка.
Мишка сам себе нашёл работу по специальности. Не так штобы и совсем да, да и не так, штобы и нужно. Для собственного самоуважении и завоевание позиций на Молдаванке через профессиональное мастерство.
Через тётю Хаю, которая Рубин, взяли в одном из соседских дворов швейную машинку в аренду. Такое себе приданное, хранящееся у лупоглазой Двойры до свадьбы, без особого толка. Вроде как и есть приданное, и вроде как даже и шить умеет, но именно што вроде.
Расплачиваться подрядился обучением великовозрастной девахи, сильно засидевшейся и уже мал-мала подвядшей, со всем своим тщательно лелеемым и никому не нужным девством. Ну и деньги пополам.
Сложная схема, да и с временной регистрацией в одесской управе, как ремесленника, проблемы обещаются не самые простые. Или таки нет, и обойдутся без них?
Мишка забаранился, и всё через сам! Попросил народ приглядывать за ним, штобы если вдруг што, то и сразу мне, а не через потом, но нервенно.
И как с ним, упёртым таким, о ни разу не дешёвом лечении? Если просто отдыхать, и то нахлебничество сам себе выдумал!
– Мендель! – ввинтился в мои уши крик, – иди домой!
– Зачем? – отозвался ломающийся юношеский басок, – Я таки устал или шо?
– Ты хотишь кушать!
– Я?! Вам виднее, мама! Иду!
Зевнув, снял осторожно кота, пропотевшего мою рубаху, и потёр глаза. Заснул, н-да… Впрочем, ничего страшного. Дни с дядей Гиляем такими насыщенными были, што наверное, ещё дня три отсыпаться да очухиваться будем.
– Ну што, взлелеял? – оторвавшись от картины, иронически поинтересовался Санька, когда я поднялся наверх.
– Заснул, – признался я честно, – не взлелеялось!
Хмыканье…
– Зато я придумал насчёт полуподвала! Мастерскую хочу, слесарную.
– Зачем?!
– На надом! – отдразнился я, – Просто, ну… тянет иногда руками што-то такое… Хобби. Не сапожничанье! Такое, посерьёзней што.
– Бомбу собрать, – кивнул тот со смешинками. Фыркаю в ответ, но останавливаюсь…
– А знаешь… – в голове всплыл вполне себе рецепт – из тех, которые на коленке. И ингредиенты вполне себе доступные!
– Забудь! – Санька зашагнул ко мне, схватив за грудки, – Сколько глаз вокруг! Ты сейчас как под микроскопом! И вообще!
– Да я понимаю…
– Понимает он… – пальцы на рубахе разжались, разгладив ткань, – точно?
– Да сам же… про глаза! Да и так… зачем?!
Я надулся было – за кого меня принимают! Хм… да в общем-то и верно принимают! Но мастерская всё равно будет. Хобби!
Проверить хочется всякое, из снов и читанного. Теорию в практику перевести. В прошлой жизни, если верить снам, я был таким себе мастеровитым. И очень, очень любопытно проверить некоторые вещи!
Сдаётся мне, што не всё из них уже изобрели. Не так штобы даже и славы с деньгами хочется, а скорее – цепочку технологическую размотать. Смогу, не смогу… шарады!
– Егор! – Фира замахала конвертом ещё со двора, взлетая по деревянной лестнице, – Письмо! Из канцелярии градоначальника!
– Ну-ка…
