Обратное эхо

Эрик вышел из магазина, не запирая дверь – в этом городке воровать было нечего, кроме старых книг и его собственных демонов. Снег падал крупными хлопьями, оседая на плечах, как пепел. Он шел быстро, почти бежал, чувствуя, как холод кусает щеки. Библиотека была в двух кварталах, в старом здании с покосившейся вывеской, которую никто не чинил лет тридцать. Эрик толкнул дверь, и запах пыли, смешанный с ароматом чернил и старого дерева, ударил в нос. Здесь было тепло, но не уютно – слишком тихо, слишком пусто.

Линнея сидела за стойкой, уткнувшись в толстую книгу с желтыми страницами. Ей было за пятьдесят, волосы собраны в неряшливый пучок, а очки висели на цепочке вокруг шеи. Она подняла глаза, увидев Эрика, и нахмурилась.

– Ты выглядишь, как призрак, – сказала она вместо приветствия. – Что за "10:13"? Ты опять в своих расследованиях копаешься?

Эрик подошел к стойке, выложил перед ней одну из книг "Маленький принц" – ту, что с надписью "10:13". Линнея взяла ее, повертела в руках, открыла обложку. Ее брови поползли вверх.

– Это не из наших, – сказала она. – У нас "Принца" никто не брал лет десять. Где ты это нашел?

– На могиле Анны, – ответил он, и голос его дрогнул, хотя он старался держать себя в руках. – Вчера. Или сегодня. Не помню.

Линнея посмотрела на него поверх очков, которые наконец надела. В ее взгляде было что-то среднее между жалостью и раздражением.

– Эрик, ты же знаешь, что я не верю в эти твои истории. Но… – она постучала пальцем по цифрам, – это странно. Давай посмотрим.

Она встала, жестом позвала его за собой. Они прошли мимо стеллажей с книгами, которые никто не трогал, к двери в подвал – туда, где хранились архивы. Лестница скрипела под ногами, свет был тусклым, от одной лампочки, висящей на голом проводе. Внизу пахло плесенью и бумагой, которая медленно умирала. Линнея подошла к шкафу, вытащила ящик с пожелтевшими карточками.

– Если "10:13" что-то значит, это может быть в старых записях, – сказала она, перебирая карточки. – Номера домов, даты, что угодно. Но ты понимаешь, что это как иголку в стоге искать?

Эрик кивнул, хотя внутри все кипело от нетерпения. Он стоял рядом, глядя, как ее пальцы скользят по бумаге. Через пять минут она вытащила одну карточку, прищурилась.

– Вот. 10 октября 2013 года. Газетная вырезка. "Женщина пропала у реки". Не Анна, другая. Звали ее… Клара Нильсен. Нашли через неделю, живая, но ничего не помнила. Говорила про шаги в доме.

Эрик почувствовал, как пол уходит из-под ног. Клара Нильсен. Он смутно помнил эту историю – тогда весь городок гудел, но он был слишком занят своими книгами, чтобы вникать.

– Где эта вырезка? – спросил он, голос хрипел.

Линнея пожала плечами.

– В коробках, где-то тут. Могу поискать, но не сейчас. У меня смена до шести.

– Мне нужно это сегодня, – сказал он, почти умоляя.

Она вздохнула, но кивнула.

– Ладно. Садись, жди. Только не трогай ничего.

Эрик сел на старый стул, который заскрипел под ним, как живое существо. Линнея ушла вглубь подвала, шурша коробками. Он смотрел на книгу в своих руках, на "10:13". Это не могло быть совпадением. Клара пропала через восемь лет после Анны, у той же реки. Шаги. Он вспомнил ночь, звук за дверью. Это было связано? Или он сходил с ума?

Линнея вернулась через пятнадцать минут, с коробкой, покрытой пылью. Она бросила ее на стол, подняв облако серого порошка.

– Вот. Копайся сам. Я не твоя секретарша.

Эрик открыл коробку. Внутри были газеты, старые, ломкие, с заголовками про урожай, ярмарки и редкие происшествия. Он нашел вырезку быстро – маленькую, на полстраницы. "Женщина 32 лет пропала у реки. Семья утверждает, что она ушла ночью, оставив записку: 'Вернусь скоро'. Через неделю найдена в лесу, в десяти километрах от города. Не помнит, как там оказалась. Упоминает шаги в доме перед исчезновением." Дальше шли детали: Клара была учительницей, жила одна, никаких врагов. Полиция закрыла дело, списав на потерю памяти.

Эрик перечитал последнюю строчку: "Шаги в доме". Он положил вырезку на стол, чувствуя, как сердце стучит в горле. Линнея смотрела на него, скрестив руки.

– Ну? Нашел свой "10:13"? – спросила она.

– Не знаю, – ответил он. – Может быть.

Она хмыкнула.

– Ты всегда так говоришь. И всегда ничего не находишь. Может, пора остановиться, Эрик?

Он не ответил. Взял вырезку, сунул ее в карман к фотографии и монете. Линnea покачала головой, но промолчала. Эрик поднялся, поблагодарил ее кивком и вышел из подвала. Снег снаружи стал гуще, ветер бил в лицо. Он шел обратно, думая о Кларе, Анне, шагах. Городок казался меньше, чем обычно, – дома жались друг к другу, будто боялись чего-то.

Когда он дошел до магазина, солнце уже клонилось к закату, хотя было только три часа дня. Зима здесь всегда была такой – короткие дни, длинные тени. Эрик вошел внутрь, и колокольчик звякнул, как предупреждение. На прилавке лежала еще одна записка. Новая. Чернила еще не высохли. "Она ждала тебя."

Эрик замер, чувствуя, как пальцы немеют. Он не слышал, чтобы кто-то входил. Дверь была открыта, но городок был пуст. Он подошел к окну, выглянул. Никого. Только следы – те же маленькие ботинки – вели от порога к улице и обрывались у фонаря.

Эрик смотрел на следы, уходящие к фонарю, и чувствовал, как внутри все сжимается. Записка "Она ждала тебя" лежала на прилавке, чернила блестели в тусклом свете лампы, будто кто-то написал ее только что, пока он моргал. Он подошел к двери, открыл ее нараспашку. Холод ворвался внутрь, принеся с собой запах снега и чего-то еще – слабый, горький аромат сигарет. Не ментоловых, как у Анны, а тех, что он нашел в подвале. Эрик шагнул на улицу, снег хрустел под ботинками. Следы были четкими, маленькими, с теми же шипами. Они вели к фонарю, а потом исчезали, будто кто-то испарился в воздухе.

Он поднял глаза. Фонарь мигал, как и утром, бросая желтые пятна на снег. Эрик подошел ближе, чувствуя, как ветер тянет за воротник. У основания столба что-то лежало – маленький сверток, завернутый в старую газету. Он наклонился, поднял его. Бумага была влажной, пахла землей. Внутри оказалась лента – красная, шелковая, с выцветшим узором из цветов. Эрик узнал ее сразу. Анна носила такую в волосах, когда была подростком. Он купил ей эту ленту на ярмарке, потратив все свои карманные деньги. "Ты дурак, Эрик," – засмеялась она тогда, но завязала ее в тот же день.

Он сжал ленту в кулаке, чувствуя, как ткань скользит между пальцами. Это не могло быть совпадением. Кто-то знал. Кто-то копался в его прошлом, вытаскивал вещи, которые он давно похоронил. Эрик оглянулся – улица была пуста, только ветер гнал снег по тротуару. Он вернулся в магазин, захлопнул дверь. Колокольчик звякнул резко, как выстрел. Эрик бросил ленту на прилавок рядом с запиской, достал из кармана фотографию, ключ, монету, вырезку про Клару. Все это лежало перед ним, как кусочки пазла, который он не мог собрать.

Он сел на стул за прилавком, уронил голову на руки. Мысли путались, как провода после бури. Анна. Клара. Шаги. Следы. Книги. Кто-то водил его за нос, но зачем? Он вспомнил слова Марты: "Кто-то крутился у магазина. В пальто." Может, она видела больше, чем сказала? Эрик встал, схватил пальто и вышел снова. Ему нужна была Марта. Сейчас.

Дом старухи был через дорогу, маленький, с покосившейся верандой и окнами, завешанными тяжелыми шторами. Эрик постучал в дверь – громко, настойчиво. Тишина. Он постучал снова, чувствуя, как гнев смешивается с отчаянием.

– Марта! Открывай, я знаю, что ты там!

Дверь скрипнула, приоткрывшись на пару сантиметров. В щели показался глаз Марты, острый и настороженный.

– Чего тебе, Эрик? Ночь на дворе, – проворчала она.

– Уже не ночь, – сказал он, толкая дверь. Она не сопротивлялась, отступила вглубь дома. – Мне нужно поговорить.

Внутри пахло яблоками, сыростью и чем-то кислым, как старое вино. Марта стояла у стола, сгорбленная, в своем пальто, будто не снимала его даже дома. На столе лежала корзинка, из-под тряпки торчали зеленые яблоки, маленькие и сморщенные.

– Ты что-то знаешь, – сказал Эрик, не садясь, хотя она указала на стул. – Про того, в пальто. Про Анну. Говори.

Марта посмотрела на него, потом отвернулась, шаркая к плите. Она включила чайник, не торопясь, будто тянула время.

– Я тебе уже сказала. Кто-то был у магазина. Ночью. Я видела тень, длинную, как от фонаря. Больше ничего.

– А это? – Эрик вытащил ленту, бросил ее на стол. – Это Анны. Откуда оно у тебя?

Марта замерла, глядя на ленту. Ее руки дрогнули, но голос остался ровным.

– Не у меня. Я такого не видела. Может, ты сам принес.

– Не ври! – Эрик хлопнул по столу, яблоки подпрыгнули. – Кто-то оставляет мне вещи. Книги, записки, эту ленту. Ты знаешь, кто это?

Она медленно повернулась, посмотрела ему в глаза. В ее взгляде было что-то новое – не насмешка, не жалость, а страх.

– Я не знаю, Эрик. Клянусь. Но… – она замялась, теребя край пальто, – я видела ее. Неделю назад. У реки.

– Кого? – Эрик шагнул к ней, чувствуя, как кровь стучит в висках.

– Анну, – тихо сказала Марта. – В куртке с капюшоном. Стояла у моста, смотрела на воду. А потом ушла.

Эрик отступил, будто его ударили. Это было невозможно. Анна мертва. Он видел ее тело, видел могилу. Но Марта не шутила – ее лицо было бледным, губы дрожали.

– Ты врешь, – сказал он, но голос был слабым, неуверенным.

– Не верь, если хочешь, – ответила она. – Но я видела. И не я одна. Спроси у Йонаса. Он тоже что-то знает.

Чайник засвистел, но Марта не двинулась. Эрик смотрел на нее, пытаясь понять, блефует она или нет. Потом схватил ленту и вышел, не сказав больше ни слова. Снег бил в лицо, ветер выл, как зверь. Он пошел к Йонасу – почтальон жил в конце улицы, в доме с красной крышей. Если Марта права, Йонас должен что-то сказать.

Когда он дошел до дома, свет в окнах горел. Эрик постучал, дверь открыл Йонас – в свитере, с кружкой пива в руке. Его круглое лицо было красным, как всегда после работы.

– Эрик? Ты чего? – спросил он, отступая, чтобы впустить его.

– Марта сказала, ты что-то знаешь, – сказал Эрик, не тратя времени. – Про Анну. Про реку.

Йонас замялся, поставил кружку на стол. Его глаза забегали, как у ребенка, пойманного на вранье.

– Слушай, я не хотел тебе говорить. Думал, тебе и так тяжело, – начал он. – Но да, я видел кого-то. Неделю назад. У реки. Женщина в капюшоне. Я подумал… черт, я подумал, это она. Но это же бред, да?

Эрик молчал, чувствуя, как мир рушится под ногами. Йонас смотрел на него, ожидая ответа, но ответа не было.

Эрик стоял в тесной прихожей Йонаса, чувствуя, как тепло от печки обжигает щеки, но внутри оставался холод. Йонас смотрел на него, теребя край свитера, будто хотел что-то добавить, но не решался. На столе рядом с кружкой пива лежали ключи от грузовика, пачка писем и старый фонарик с потрескавшимся стеклом. Дом пах дровами и чем-то жирным – наверное, Йонас жарил картошку, как всегда после смены. Эрик не сел, хотя Йонас указал на стул. Он не мог сидеть. Не сейчас.

– Расскажи все, – сказал Эрик, голос был низким, почти рычанием. – Что ты видел?

Йонас вздохнул, провел рукой по лысеющему затылку. Его пальцы оставили влажный след – он нервничал.

– Это было неделю назад, – начал он. – Я развозил посылки, уже темно было. Проезжал мимо реки, знаешь, там, где поворот перед мостом. Фары выхватили кого-то. Женщина стояла у воды, в капюшоне, спиной ко мне. Я подумал, может, заблудилась – там же никого не бывает зимой. Притормозил, посигналил. Она обернулась, но… черт, Эрик, я не разглядел лица. Капюшон закрывал. А потом она просто ушла. Быстро, в лес. Я крикнул, но она не остановилась.

– Почему ты решил, что это Анна? – Эрик сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Йонас замялся, посмотрел на кружку, будто там был ответ.

– Куртка, – сказал он наконец. – Такая же, как у нее. Зеленая, с капюшоном. Я помню, как она в ней ходила. И еще… она стояла так же. Знаешь, как Анна всегда замирала, когда думала? Плечи чуть вперед, голова вниз. Я тогда подумал, что это бред, что мне показалось. Но теперь ты тут, и Марта говорит… Я не знаю, Эрик.

Эрик молчал. Зеленая куртка. Он сам подарил ее Анне на ее двадцать пятый день рождения. Она носила ее везде, даже когда та выцвела и порвалась на локтях. Полиция нашла ее в этой куртке у реки – мокрая, с пятнами грязи. Ее забрали как улику, а потом вернули ему в пластиковом пакете. Она до сих пор лежала в шкафу, в коробке с надписью "Анна". Или нет? Он не проверял годами.

– Ты кому-то рассказывал? – спросил Эрик.

– Нет, – Йонас покачал головой. – Кому я скажу? Меня и так считают выпивохой, который видит чертовщину после пива. Но я трезвый был, клянусь.

Эрик кивнул, хотя не знал, верить ли. Йонас не врал – он был слишком простым для этого. Но его слова не укладывались в голове. Анна мертва. Он видел ее в гробу, трогал холодные пальцы, смотрел, как землю бросают на крышку. Это не могла быть она. Или могла? Мысль пробилась сквозь гнев и страх, как трещина в стекле. А что, если она не умерла? Что, если все эти годы он жил с ложью?

Он попрощался с Йонасом коротким "Спасибо" и вышел. Снег уже не падал, но ветер стал сильнее, гудел в проводах, как голоса. Эрик вернулся в магазин, поднялся наверх. Шкаф стоял в углу спальни, старый, с облупившейся краской. Он открыл дверцу, вытащил коробку с надписью "Анна". Внутри были ее вещи – свитер, пара писем, куртка. Эрик развернул пакет. Куртка была там, зеленая, с пятнами, которые не отстирались. Он выдохнул, чувствуя облегчение и разочарование одновременно. Она никуда не делась. Тогда кто был у реки?

Он бросил куртку обратно, закрыл шкаф. Но что-то было не так. Коробка казалась легче. Эрик открыл ее снова, перебрал вещи. Писем стало меньше. Одно пропало – то, что Анна написала ему за неделю до смерти. "Эрик, прости, я не могу объяснить. Скоро все закончится." Он хранил его, как реликвию. Теперь его не было.

Эрик сел на кровать, чувствуя, как пол качается под ногами. Кто-то был здесь. Снова. Он проверил окна, дверь – все закрыто. Но записка, лента, пропавшее письмо – это было реально. Он достал из кармана все, что собрал: ключ, монету, фотографию, вырезку, ленту. Разложил на кровати, как карты в пасьянсе. "10:13". "Прости". "Ищи". "Она ждала тебя." Это был не хаос. Это был порядок, который он не понимал.

За окном послышался звук – шаги. Тяжелые, медленные, как ночью. Эрик подошел к стеклу, прижался лбом к холодному. Улица была пуста, но фонарь мигал снова – три раза, пауза, еще три. Как сигнал. Он смотрел, пока глаза не заболели от света. А потом увидел. Тень. Длинная, в пальто, у дома Марты. Она стояла, не двигаясь, глядя на него. Эрик моргнул – и тень исчезла.

Он схватил фонарик, тот самый, с тусклой лампочкой, и выбежал на улицу. Снег скрипел под ногами, ветер бил в лицо. Он дошел до дома Марты, постучал. Тишина. Дверь была приоткрыта. Эрик толкнул ее, вошел. Внутри было темно, только запах яблок висел в воздухе.

– Марта? – позвал он.

Ответа не было. Он включил фонарик, луч скользнул по комнате. Корзинка лежала на полу, яблоки рассыпались. А на столе, среди осколков разбитой чашки, лежала еще одна книга. "Маленький принц". Открытая. На странице было написано: "Смотри."

Эрик услышал шаги за спиной. Обернулся. Никого. Но дверь хлопнула, закрывшись сама по себе.

Эрик замер, луч фонарика дрожал в его руке, освещая пустую комнату Марты. Дверь, хлопнувшая за спиной, скрипела на ветру, но не открывалась снова. Он шагнул к столу, где лежала книга – третья за день. "Маленький принц", потрепанная, с вырванными страницами, как две предыдущие. Слово "Смотри" было нацарапано красными чернилами, неровно, будто писали в темноте. Эрик провел пальцем по буквам – чернила были влажными, пахли металлом и чем-то кислым, как кровь. Он отдернул руку, чувствуя, как желудок сжимается.

– Марта! – крикнул он снова, голос эхом отскочил от стен. Тишина. Только ветер выл снаружи, да где-то капала вода – медленно, ритмично, как метроном.

Он обвел комнату фонариком. Яблоки на полу, разбитая чашка, стул, отодвинутый от стола. Все выглядело так, будто Марта ушла в спешке. Или ее увели. Эрик подошел к плите – чайник был холодным, хотя она включала его меньше часа назад. Он открыл дверь в маленькую спальню – кровать застелена, шторы задернуты, но запах сигарет висел в воздухе. Тот же горький, тяжелый запах, что в его подвале. Эрик проверил пол – следов не было, только пыль и старые доски.

Он вернулся к столу, взял книгу. Под ней лежал листок – вырванный из блокнота, с неровными краями. На нем было написано: "Река. Ночь. 10:13." Эрик сжал листок в кулаке, чувствуя, как бумага мнется. Это было слишком. Слишком много. Он не знал, что искать, но слово "Смотри" жгло его, как приказ. Он вышел из дома, оставив дверь открытой – Марта сама разберется, если вернется. Если.

Снаружи ветер стал тише, но снег падал гуще, засыпая следы у фонаря. Эрик пошел к реке, не думая, просто двигаясь. Фонарик мигал, батарейки садились, но он сжимал его, как оружие. У моста было темно – фонари тут не горели, только луна пробивалась сквозь тучи, бросая серебряные пятна на лед. Эрик остановился у перил, глядя на воду. Она текла медленно, черная, как нефть. Он достал телефон, проверил время. 21:47. До "10:13" оставалось больше получаса, если это вообще было время.

Он ждал. Снег оседал на плечах, холод пробирался под пальто, но Эрик не двигался. Он смотрел на реку, на мост, на лес вдалеке. Воспоминания приходили сами – Анна, бегущая по берегу, Анна, смеющаяся над его неуклюжестью, Анна, молчащая в последние дни. Он не замечал слез, пока они не замерзли на щеках. Это было не просто горе. Это была вина. Он не спас ее тогда. Не спросил, что случилось. Не настоял.

Фонарик мигнул последний раз и погас. Эрик выругался, потряс его, но свет не вернулся. Он сунул его в карман, достал телефон. 22:10. Еще три минуты. Он напряг слух, но слышал только ветер и шорох снега. А потом – шаги. Тихие, легкие, с той стороны моста. Эрик обернулся, сердце заколотилось. Тень двигалась в темноте – маленькая, в капюшоне. Она шла медленно, почти скользя, как призрак. Он шагнул навстречу, но тень остановилась.

– Кто ты? – крикнул он, голос сорвался. – Анна?

Тень не ответила. Она подняла руку, указывая на воду. Эрик посмотрел вниз – лед у берега блестел, но что-то было под ним. Что-то темное, длинное, как тело. Он моргнул, и видение исчезло. Только лед и вода. Он обернулся к тени – ее не было. Только следы, маленькие, с шипами, вели к лесу и обрывались у деревьев.

Телефон завибрировал. 22:13. Эрик смотрел на экран, чувствуя, как реальность ускользает. Он пошел по следам, но они растворялись в снегу, как дым. Лес был тихим, только ветки скрипели под ветром. Он дошел до старого дуба, где они с Анной вырезали свои имена в детстве. Имена были там, выцветшие, но читаемые. А рядом, свежей краской, было написано: "Прости."

Эрик упал на колени, снег промочил брюки. Он не знал, сколько просидел так – минуты, часы. Холод сковал тело, но внутри горел огонь. Это была не Анна. Или была. Или кто-то хотел, чтобы он думал так. Он встал, пошатываясь, и пошел домой. Шаги звучали в голове, как эхо, но улица была пуста.

Когда он вошел в магазин, на прилавке лежала еще одна книга. "Маленький принц". Открытая. На странице было одно слово: "Беги."

Эрик услышал шаги за дверью. Тяжелые, медленные. Тук. Тук. Тук.

Глава 2

Письмо без подписи

Эрик заколебался лишь на секунду, но любопытство оказалось сильнее страха.

Эрик проснулся от холода. Одеяло сползло на пол, окно было приоткрыто, и ветер гулял по комнате, принося запах снега и чего-то горького, как дым. Он сел на кровати, потирая глаза. Сон был беспокойным, полным шагов и теней, но он не помнил деталей – только ощущение, что кто-то стоял у его постели, глядя на него. Эрик встал, закрыл окно, чувствуя, как занозы деревянной рамы впиваются в пальцы. Утро было серым, небо висело низко, как крышка гроба.

Он спустился на кухню, поставил чайник. Кофе вчера закончился, и ему придется довольствоваться чаем – тем самым, что Анна любила, с мятой. Пока вода закипала, Эрик подошел к столу, где лежали все собранные улики: книги, записки, ключ, монета, лента. Он смотрел на них, как на шахматную доску, где ходы делал кто-то другой. "Беги," – гласила последняя записка. Но куда? От кого?

Чайник засвистел, и Эрик налил кипяток в кружку, бросив пакетик чая. Запах мяты наполнил кухню, и на секунду ему показалось, что Анна здесь – сидит за столом, курит свою ментоловую сигарету, улыбаясь ему своей кривой улыбкой. "Ты всегда такой серьезный, Эрик. Расслабься, жизнь – это не детектив." Но теперь его жизнь стала именно этим – детективом, в котором он был и сыщиком, и подозреваемым, и жертвой.

Он выпил чай, обжигая горло, и оделся. Магазин нужно было открывать, хотя покупателей не предвиделось. Это был ритуал – щелкнуть замком, включить свет, вытереть пыль с полок. Эрик спустился вниз, открыл дверь. На пороге лежал конверт – белый, без марки, без адреса. Он поднял его, чувствуя, как сердце сжимается. Конверт был легким, почти пустым. Эрик оглянулся – улица была пуста, только ветер гнал снег по тротуару.

Он вошел внутрь, закрыл дверь, сел за прилавок. Конверт смотрел на него, как глаз. Эрик разорвал край, вытащил листок. Одна строчка, написанная неровным почерком: "Она не хотела уходить." Он перечитал ее три раза, пытаясь понять. Кто не хотел? Анна? Клара? Или кто-то еще? И откуда? Из жизни? Из городка? Из его дома?

Эрик положил письмо на прилавок, рядом с остальными вещами. Это было еще одним куском пазла, но он не знал, как его вставить. Он вспомнил, как Анна исчезла за три дня до смерти. Ему было двадцать пять, ей – двадцать. Он тогда работал в школе, учил детей литературе, а она… она просто была Анной – непоседливой, свободной, с ее вечными "гуляла". Но те три дня были другими. Она вернулась бледной, с синяками на запястьях, и сказала: "Не спрашивай." Он не спросил. А потом ее нашли у реки.

Эрик встал, подошел к окну. Снег засыпал следы, если они были. Он чувствовал, что кто-то наблюдает за ним, но не мог поймать взгляд. Городок был маленьким, все знали друг друга, но теперь он казался чужим – как маска, под которой скрывалось что-то темное. Он решил пойти к Йонасу – почтальон мог знать, кто принес конверт. Йонас всегда был в курсе, кто что получает, хотя и не болтал лишнего.

Дом Йонаса был в конце улицы, с красной крышей и кривым забором. Эрик постучал, дверь открыл сам Йонас, в свитере и с газетой в руке. Его лицо было красным, как всегда, но глаза – настороженными.

– Эрик? Опять ты? – спросил он, отступая, чтобы впустить его.

– Мне нужно знать, – сказал Эрик, не тратя времени на приветствия, – кто принес это? – Он показал конверт.

Йонас взял его, повертел в руках, нахмурился.

– Не знаю. Я не развозил сегодня почту, у меня выходной. Но это не через меня – нет марки, нет штампа. Кто-то подбросил.

– Ты никого не видел у моего магазина? – настаивал Эрик.

Йонас покачал головой, но его взгляд ушел в сторону.

– Нет. Но… слушай, Эрик, может, тебе стоит уехать на время? В город, к друзьям. Отдохнуть.

– У меня нет друзей, – ответил Эрик, и это было правдой. После смерти Анны он замкнулся, перестал общаться с кем-либо, кроме покупателей и соседей.

Йонас вздохнул, положил газету на стол.

– Я понимаю, тяжело. Но ты сам себя загоняешь. Эти письма, книги – может, это просто дети балуются. Или кто-то из местных, кто хочет пошутить.

– Это не шутка, – сказал Эрик, чувствуя, как гнев поднимается. – Кто-то знает, что случилось с Анной. И я найду, кто.

Он вышел, не дожидаясь ответа. Йонас что-то крикнул вслед, но Эрик не слушал. Он пошел к реке – месту, которое теперь стало центром его мира. Снег хрустел под ногами, ветер бил в лицо, но он не замечал. У моста было тихо, только вода журчала подо льдом. Эрик остановился, глядя на берег, где нашли Анну. Там, в снегу, лежал камень – плоский, серый, с вырезанными буквами. Он наклонился, смахнул снег. "А.Л. 2005." Кто-то вырезал инициалы Анны. Недавно – края были свежими, не затертыми временем.

Эрик провел пальцем по буквам, чувствуя холод камня. Это было не здесь раньше. Он бы заметил. Он приходил сюда каждую годовщину, приносил цветы, хотя они замерзали через час. Но камня не было. Он выпрямился, огляделся. Лес молчал, деревья стояли, как стражи, хранящие тайну. Эрик почувствовал, что за ним наблюдают – не из леса, а с другой стороны реки. Он посмотрел через мост. Там, у старой мельницы, стояла фигура – маленькая, в капюшоне. Она не двигалась, просто смотрела.

Эрик побежал через мост, снег разлетался из-под ботинок. Но когда он добрался до мельницы, фигуры не было. Только следы – маленькие, с шипами, вели к воде и обрывались у края льда. Он присел, коснулся следа. Лед был тонким, трещал под пальцами. Никто не мог уйти по нему – провалился бы. Но следов назад не было. Эрик встал, чувствуя, как голова кружится. Это не могло быть реальностью. Или могло?