скачать книгу бесплатно
– Но мы думали…
– Вы ошибались. И сейчас ты тоже ошибаешься. Еще чайку?
– Ты не Горгин? ТЫ – ЭТО НЕ ТЫ?
– Так ли это теперь важно? Что изменится в любом случае? Ведь сказано здесь: прошлого нет. Нет Горгина и нет Агапа. Ты – Мобутя!
– А ты – Сыродь. Такой же глупый и старый. Положение не лучше, чем мое…
– Ты снова ошибаешься. Я в судьбу не верю и синеглазых старух-гадальщиц не слушаю. Узлы с рыбой не теряю… Насчет же того, что Сыродь – глупый, одинокий старик, неудавшийся покойник… Про моего отца также думали. Есть, есть у меня наследник. Ему хозяйство оставлю. И акции ТыМЗ. Губу не раскатывайте! Вы пожаловали сюда не из добрых чувств, а по сугубо меркантильным соображениям. Хотите оттяпать заводик у холдинга. Но если бы только завод – как все было бы просто и легко.
– Больше ничего. В Утылве же больше нечего взять. Мы с тобой честно. Все как на духу выкладываем, – Щапов убеждал хозяина вяло, словно догадался (в отличие от всех), что последует дальше.
– Просто слова. Отговорки, секретарь! Да, директором ты быть не хочешь. Так мелко не плаваешь… Ты больше хочешь – неизмеримо больше! Вот не прибедняйся – дескать, пенсионер, хоть и почетный гражданин города. Старикам везде у нас почет – вплоть до кладбища. Схоронили училку – оказали почет… Чего же в почете на огороде не сидится? Картошку посадил?
– Успеется. Нам с Калерией Арвидовной много не надо. Сотки две, три… И не едим мы картошку так, чтобы очень… Слава Богу, не голодное время.
– Мало. Мне двадцать соток мужики засадят. Чтоб и скотине досталось.
– Прирос ты к земле, Сыродь. Хороший теремок в степи построил. Забором обнес. Как в детских стишках.
Стоит в поле теремок.
Он не низок, не высок.
Двери, крыша, потолок-
Все из бревен, из досок.
– Не льсти мне, Щапов. Я, конечно, понимаю, что акции вам позарез нужны…
– Опять же подтверждаю честно. Очень нужны. Без тебя никак.
– Не все честно говорите. Многое не договариваете… А давайте начистоту! С тебя и начнем секретарь. Директором ты быть не хочешь. Верю. Чего ты тогда хочешь? что даже сюда приехал, не побоявшись? Я скажу! Ты хочешь, чтобы все было, как ты хочешь – как считаешь правильным.
– Не для себя – для людей чтобы лучше…
– Еще бы для себя… Я вот чего не понимаю (ну, и всего остального тоже). Ты, секретарь, убежден в своей правоте. Железобетонно уверен. И клянешься, что для себя лично ничего не надо. Склонен согласиться – тебе не надо. Тогда это самый тяжелый случай. Проще попросить – ну, чего-нибудь – сокровище там, палочку волшебную (не фамильную, Щаповскую), цветочек – не аленький, а синенький, трехлапый… Не боишься?
– Чего? – Щапов избегал смотреть на Сыродя (Горгина).
– Что придется заплатить. Не деньгами и не акциями, как глупый директор тут заявлял…
– Камешек в мой огород? – сунулся Васыр. Он хотел помочь другу – слишком страшно побелел Щапов. И слишком страшные слова готовы прозвучать в сказочном тереме на степном хуторе. Сказки кончились.
– Помолчи, директор хренов… Ощущение пустоты – ужасное ощущение. Например, мэр ваш сейчас ощутил… Придется платить. Это вам не акции завода! Гранит заплатил. В своем стремлении сделать для людей лучше и правильнее он пошел не просто дальше вас – он пошел до конца. Вы же взяли и шлепнули Гранита.
– Мы?!
– Ну, не я же… Мне, вообще-то, наплевать, чего вы там хотите…
– А Гранит, выходит, ангел с крылышками?
– Нет ангелов. Не созданы они здесь. Только глупые корыльбуны – и они повывелись, кроме одного – самого дурного. Палкой добрых людей избивает. Повезло племяннику, что спасся… Не читали разве сказки? Корыльбуны – ничуть не ангелы, пусть и летают… Благодаря тому, что ваши желания, ваши хотелки – пустые, трусливые – все с оглядкой, с пузырьками-мурашками на коже…. Для вас ворпани – злодеи. И Гранит – злодей! А это почему?!
– Хватит уже! – крикнул оскорбленный Васыр. Он оскорблялся, а умный Щапов не давал воли чувствам – напряженно думал. Не предполагал, что будет философский диспут, но если бы догадался – все равно приехал бы.
– Мы не виноваты! Мы никого не расстреливали… Мы – не злодеи.
– Именно. Никого вы не расстреливали. Кишка тонка. Зато над мертвым Гранитом судилище устроили. Несправедливо. Почему же ты, секретарь, хочешь справедливости – как ты сам представляешь эту справедливость – для себя?
– Не для себя! Для Утылвы!
– Именно. Другим навязать… Если добавишь – для всего мира – то выйдет точно по-гранитовски…
– Откуда ты про него знаешь? Мистика… – Васыр подергал длинный нос. – Будто сталкивался с Гранитом… По нынешним временам личность одиозная. В Кашкуке знали, конечно, что Лида – дочь Гранита… Во многом из уважения к ней…
– А я от отца слышал, – Горгин явно насмехался. – Мой отец здесь жил – многое и многих повидал. Ничего удивительного.
– Не путай! Отец твой после войны сюда приехал. Гранита тогда уже… гм…
– Отец и раньше был. Всегда был!
– Был и был. Ладно. Я не спорю. Ты, Сыродь (или Горгин – как тебя там) про всех сказал. А про меня что? Любопытно.
– Нисколько не любопытно. Про тебя ясно – просто, прямо и без извилин. Ты хочешь вернуться директором на свой завод.
– Это почему же ясно? почему просто? У всех, значит, сложно, а у меня даже извилины прямые? Заслужил я оскорблений?! Мог бы, вообще, из Германии не возвращаться! Жил бы себе довольнехонько…
– Борис не злись, – остановил Щапов. – Просто – потому, что ты единственный из нас всех, кто твердо знает, чего хочет. И хочешь конкретных вещей и вполне можешь их достичь… Ты в самом лучшем положении. Можешь еще вынырнуть…
– Разве не все мы одного хотим? У нас общая проблема.
– Так это у вас. Не у меня.
– Сыродь, мы же не чужие люди, – укорил Васыр (он не догонял как Щапов, который все больше мрачнел). – Сколько друг друга знаем. И в Союзе вместе работали – не с тобой, так с отцом твоим. Ну, не пылали любовью, но для общего дела засовывали личное в… в одно место. И договаривались. На скольких заседаниях штаны протирали и доклады слушали, а потом шли и делали! Сыродь, будь человеком! – последняя красноречивая фраза повисла в воздухе. – Ну, что тебе нужно? Чего ты хочешь?!
– Чего хочу? Ну-у-у, – Сыродь продолжал издеваться. – Договор составим? по всей форме. Хотелки свои изложим и кровью подпишем? Уточнимся. Вы хотите гребаные акции? Только-то? Душу за акции? Хороший обмен! У меня ни один дивор лишним не будет. Вместилище бездонное – тут, недалече…
– Мерзавец! Кем себя вообразил? Вот чего именно ты хочешь?
– Я… гм… и мне ничто не чуждо… Ничто. НИЧЕГО…
Беседа с Сыродем высосала силы, как всегда. В полном физическом упадке и душевном раздрае гости не заметили, что воздух в комнате потускнел и окутался синей дымкой. Сказочные феномены в Утылве – иллюзорные или же нет. Туман (и облако) – синий, серебристый как Варварин смех. Подземная красная река – как красноватый отблеск в глубоких зрачках Сыродя – во тьме. Так получилось, что в синем тумане фигура хозяина производила жуткое впечатление. Он уже и человеком вроде переставал быть. Внешне это выразилось совсем чудесатым образом: и без того длинное, напряженное тело увеличивалось до невероятных размеров. Сыродь на стуле громоздился под самый потолок. В сравнении с ним другие люди в комнате выглядели гораздо меньше и располагались ниже. На ничтожном уровне. За столом на лавке сидели, словно у подножия, а Сыродь – высоко на троне. В памяти всплывали иллюстрации к детским сказкам, а именно Кощей Бессмертный или Энгру в своем железном дворце. Что-то в этом было…
*****
Из сыродиевского кабинета Максим не вышел, а вылетел пробкой, держась руками за живот. Было так больно, что даже не стыдно. Однако вот что странно (вообще-то, странно все!) – как только он удалился от всевидящих глаз и выговаривающих безжалостные слова губ на каменном лице, сразу полегчало. Но Максим продолжал двигаться без остановки – к сеням, намереваясь попасть на улицу, и ошибся дверями, пролетев по инерции дальше. Вместо улицы ступил на порог другой комнаты и замер. Нет, лицо у него не перекосилось, как у Колесникова после заглядывания в колодец, но тоже вытянулось изумленно.
Полная неожиданность, что эдакая комната имелась в доме Сыродя – слишком она выбивалась из аскетичной брутальной атмосферы. Чем? Ни за что не поверите!
Опять помещение практически без мебели. Без дивана, зато со шкафом в простенке между окнами. Этот шкаф, безусловно, самый роскошный предмет меблировки. И вообще, единственный – больше в комнате ничего подобного нет. Антикварный, трехстворчатый, из красного дерева, с резным навершием, распашными дверцами и выдвижными ящиками. Выше и авантажней своего собрата в гостиной Юлии в Коммуздяках. На центральном фасаде сыродиевского экземпляра тоже закреплено зеркальное полотно, боковые двери украшены резными накладками с растительным орнаментом (триллиум – три лепестка, листья и стебли – та же тема, что в Варвариной броши). Шкаф старый – имеются потертости, сколы, утраты по дереву. Что интересно – на обоих дверях, в одном месте в вырезанной фигуре (т.е. в двух фигурах) у центрального цветка выпал лепесток, осталось только два (это вместо трех), и виднеется в углублении простое темное дерево – ну, опять же в точности, как в Варвариной серебряной броши. Вот такое одинаковое повреждение на двух различных предметах. Но никто, разумеется, не заметил и выводов не сделал. Откуда же столь редкий экземпляр взялся здесь, в степном хуторе? В крестьянской усадьбе? И зеркало на шкафе тоже старинное, потемневшее, просто огромное, без царапин и сколов. Прям дивье зеркало – в нем даже великан Сыродь мог обозревать себя с ног до головы, стоя вплотную.
На описании шкафа заканчивалась вся примечательность комнаты? Что, Максим был поражен шкафом? Как бы ни так! Продолжим. На полу – и здесь, и во всем доме – толстые доски, на них раскатаны домотканые половики. Вдоль глухой стены жесткие скамьи – очевидно, излюбленная мебель хозяина дома. Грубо сколоченный стол не покрыт скатертью, но чисто выскоблен. Остальное пространство пустое. Не комната, а зала. Ну, сложно представить балы в Сыродиевской усадьбе – и гостей на балу тоже. То есть, это не бальная зала. И не жилая комната. Тогда каково ее предназначение? Самое неожиданное – нечто вроде магазина, модного бутика.
Да! Модный бутик. И где? В доме Сыродя. Женский бутик. Удивительно! В чем? спросите. А в том, что располагалось вдоль окон. Стойка для одежды. Длинная металлическая перекладина с множеством вешалок на ней – не один десяток. На вешалках висели одежды из натурального меха. Глаза разбегались. Шубы, полушубки, манто, салопы, дубленки, пальто, жакеты, жилеты. Всюду сверкала драгоценная рухлядь. Непрактичный, но великолепный белоснежный горностай. Иссиня-черная американская норка. Дымчатая шиншилла. Темный баргузинский соболь с проседью. Пятнистая рысь. Длинная чернобурка. Благородный голубой и белый песец. Шелковистая куница с густой подпушью. Гладкий каракуль из мелких завитков и более тонкая каракульча, завитки которой еще не сформировались. Интересные фактурные поверхности, когда мех красят, стригут, бреют, выщипывают. Разнообразие материалов и фасонов. Одежды на самый взыскательный вкус. Широкие и длинные, трапециевидных силуэтов с рукавами, похожими на крылья бабочки. Воротники и капюшоны. Отделка краев воланами из длинного меха. Дубленки, сшитые мехом внутрь. Элегантные шубки до талии или до бедер. Тип френча – прямой силуэт с воротником-стойкой. Шубы с запахом – без застежек. Царская роскошь!
Ворох мехов на вешалках – можно роту красавиц нарядить. Да что там роту – целый полк! Но в бутике сейчас находилась одна-единственная девушка. Конечно, красавица! Танька Веселкина – подружка Костяни Авдонина. Подстрекательница и непосредственная участница инцидента с обстрелом картошкой кортубинского олигарха Г.П. Сатарова.
Максим застиг девицу за весьма увлекательным занятием. В коричневой норковой шубке расклешенного силуэта, длиной до середины бедра Танька крутилась перед зеркалом – выгибалась и так, и эдак, сама себе показывала язык. Светлые волосы легкой волной лежали на плечах, соперничая с гладкостью меха. Глаза жмурились как у довольной кошечки. Танька что-то мурлыкала под нос. Босые ножки пританцовывали на половике, то приподнимаясь на носочки, то опираясь на мягкие пяточки. Очаровательные пухленькие ножки – ни единой синей венки. Гладкие без всякой эпиляции. Естественная красота.
Восхитительное зрелище! Счастливая девушка в норковой шубке. Максим с порога невольно залюбовался. Эй, племянник! поимей совесть. Не пускай слюни на чужое добро. Тыловки, конечно, все красавицы как на подбор, и ты уже не устоял перед Ирэн, но вспомни – твоя законная супружница Таисья в меховом наряде (и без него) тоже хороша. То есть, дело только в шубке. И Ирэн восхитительна будет. Эх, ты, Казанова из Кортубина…
Подружка Костяни продолжала мурлыкать и танцевать. Максим (ведь он же не железный!) нечаянно шагнул в комнату. Половица скрипнула. Танька обернулась к двери – при ее движении полы шубки распахнулась, и заблистало подлинное девичье сокровище – молодое розовое тело. Под шубкой на Таньке ничего не надето, кроме лифчика и трусиков – простых, дешевых, хлопковых. Но Веселкина в украшательстве не нуждалась – эдакую красу не спрячешь. Фигурка не субтильная – где надо кругленькая и в складочках, а где надо вырисовывался крутой изгиб – в талии и бедрах. Максим смотрел зачарованно, и у него промелькнула соблазнительная мысль, и ноздри раздулись: если исполнится его честолюбивый план, то все блага мира окажутся в его распоряжении – шубы, красавицы, власть. Оно того стоило! Например, Танька – великолепный приз!
Красавица не испытывала стеснения. Наоборот, при виде стесненного гостя она глупо захихикала (как тогда перед сатаровскими охранниками на Негоди), и от ее смеха нервы Максима вздернулись. Даже какой-то синий туман поплыл перед глазами. Коварный туман! И в тумане высверкнула острая дивья грань – зеркало, навешанное на дверцу шкафа. Очевидно, Танька, поворачиваясь, оперлась на дверцу, и та сдвинулась – сверкающая вспышка резанула по глазам. Максим рефлекторно зажмурился, потом распахнул ресницы, но ничего не было – ни девицы, ни груды мехов. НИЧЕГО. Сгинули в дырку. Здесь же, под домом Сыродя, не дырка, а дырища – прямой доступ в подземное царство Энгру. Портал в сказочный мир – но он показался и закрылся. Снова нормальность. Ничего не поделаешь… Максим устыдился и обозлился одновременно – ему не хотелось признавать, что еще чуть-чуть, и он поддался бы – не устоял перед чарами красавицы – Венеры в мехах. Но искушение исчезло. Ой, как жалко…
Максим потоптался в ошеломлении, бормоча под нос: я никому не позволю… Но он уже не доверял никому и ничему – слишком реально выглядели иллюзорные вещи. И наоборот – слишком многое, что считалось правильными и незыблемым – не более, чем иллюзия. Синий туман (и облако) – серебристый как Варварин смех. Или подземная красная река – как красноватый отблеск в глубоких зрачках Сыродя – во тьме.
Из сеней племянник вышел на крыльцо. Двор залит солнцем, чисто подметен и пуст. Черноглазых работников – мигрантов – не видать. У них, наверное, вынужденный пересменок. Одна группа, отработав и выложившись полностью в сыродиевском хозяйстве, отправилась на родину, другая еще не приехала. Вообще-то, у Сыродя все по графику, и подобных накладок случаться не должно. Но случилось! Не иначе, как предупредили, что местные власти (в лице оскорбленного последними событиями в Утылве лейтенанта К.Г. Жадобина и его коллег) пожалуют с проверкой и выпишут штраф за нелегалов. Вот на хуторе и подготовились. Хрен этого жука Сыродя (не корыльбуна) подловишь!
Вся усадьба строилась по единому образцу. Хозяйственные постройки, как и жилой дом, рубились топором, и часть их ставилась под общей крышей. Здесь допущен небольшой отход от начального принципа – крышу покрыли не соломой, а натуральной глиняной черепицей (продукцией ТыМЗ). Двор сразу в два яруса – внизу отводилось место для скотины, а верх предназначался для складирования сена. Всякий рабочий инвентарь (нужный и ненужный) разложен вдоль стен и по деревянным полкам и ящикам. Амбар с погребом для припасов – зерна, картошки, свеклы, моркови и пр. Еще обязательны два отдельных сруба – баня с печкой-каменкой и чугунным котлом, колодец – да, вот именно колодец…
Максим шарил взглядом кругом и, наконец, достиг цели – увидел. Кое-что – или, точнее, кое-кого. Сбоку от крыльца на брошенном в траве деревянном обрубке сидел парнишка. Смуглый, взлохмаченный, грязный. Худые конечности подогнуты под себя, корпус в наклоне назад опирался на прямые руки. Удобная поза для релаксации? Камешки, песок, всякая труха впивались в ладони, но парнишка мужественно терпел, подставляя красным лучам солнца вспотевшее лицо. Нос блестел. Слюна вытекла с нижней губы и засохла на подбородке беловатым пятном. Оригинальный персонаж. Парень был, что называется, в цивильной одежде – джинсах и майке – не в единообразной аккуратной форме агрохозяйства Тылвинское. Пыльный оборванец (а Максим-то лучше?). Племянник приблизился, чуть не наступив на мальчишеские ладони в траве – чуть не отдавив их тяжелыми галошами.
– Кхм! Солнечные ванны принимаете?
– Че? – парнишка не пошевелился.
– Я, собственно говоря… Отличная идея. Погода благоприятствует…
– Че? – парнишка открыл глаза и непонимающе уставился на Максима. – Я вас не знаю. И здесь не видел… Конечно, я не всех видел… Мне сказали, что работников отпустили по домам. Они уже уехали через границу. Теперь другие должны приехать.
– Нет, нет, я не отсюда. Не работаю в хозяйстве. И документы у меня в порядке. Мы приехали к Сыродю по важному делу.
– К Сыродю? К тому здоровому черному дядьке? который здесь главный… Можете занимать место в бараке. Там все верх дном перевернуто. Собирались как при пожаре. Боялись, что менты нагрянут… Вы из них – из ментов?
– Да нет же!.. А ты что делаешь? Для работы в усадьбе не слишком ли молод?
– Ничего не делаю. Черный дядька сказал – я могу делать, что хочу… И работать меня не заставят – я ведь еще в школу хожу…
– Лицо твое знакомо… Точно! вспомнил. Ведь ты – сынок нашей хозяйки Дюши? Галины Викентьевны? Костя, правильно?
– Костяня. Да, я с мамой дома в Кашкуке живу. Но дядька сказал, что его дом – это мой дом. Могу жить, сколько хочу. Могу взять, что угодно. А маме он сообщит, что я здесь останусь – если хочу… Я не против. Тут неплохо.
– Кхм… В усадьбе Сыродя вполне комфортно. Вот только теплого туалета нет… И в колодце воды нет…
– Один тип, должно быть, удивился – колодец без воды. Ну, и че туда пялиться? – парнишка захихикал, с губ опять капнула слюна.
– Какой тип?
– Начальник в Утылве. Этот, как его – мэр. Но он же в городе начальник, а на хутор чего приперся? С проверкой? Тогда чего без ментов? Здесь подготовились. Всех мигрантов выгнали…
– Колесников? С нами за компанию приехал. Напросился… Мы просто поговорить… И где же мэр?
– Там у колодца валяется… Нет, не совсем в отключке – один глаз у него открыт и трепыхается. Правда, молчит он – не глаз, и не молчит, а мычит…
– Мычит? А если у него удар? если без языка?.. если он того? Надо врачей позвать. Вдруг помощь требуется? С инсультом чем быстрее, тем лучше… Батюшки! Угробили! Мэра! Подумать только, и сорока нет…
– Не требуется. Плевать на него! Еще потрепыхается… Не начальник, а черный дядька обещал мне… Короче, все, что захочу. Что можно не учиться, а сразу жениться. Я хочу жениться… Таньку видел? Она – моя девушка. Мы здесь вместе. И дядька обещал уговорить Таньку замуж за меня пойти. Надарит ей кучу всего… Ну, чего бабы хотят…
– Понятно. Например, шубку. Целый ворох шуб. Ни одна модница не устоит. А уж твоя девушка – красавица – в шубе или без… А? ничего не слышишь, Костяня? Вроде голоса… Мэр стонет? Нет, люди перекликаются… Ты же говорил, что в усадьбе никого нет. Мигранты уехали. От всех освободились…
– Там не работники. Они сами – добровольно вызвались.
– Интересно. Чтобы что?
– Да дурака валять как мэр… Ниче не умеют – может, научатся…
– Научатся дурака валять? С твоего позволения я пойду посмотрю. Чего можно ожидать? Чего угодно!.. Пойдешь, покажешь?
– Не-а… Они – плохие. Обидели меня. А дядька заступился…
Парнишка счел разговор законченным. Принял первоначальную позу и принялся опять загорать. А Максим зашагал к отдельно стоящему амбару – обогнул, и открылся вид с тыла усадьбы.
За домом была пустая земля – весьма обширная площадь в ограждении из жердей. Дальше, за редкой изгородью лежали степные просторы. На пустом участке всегда сажали картошку. Вот зачем Сыродю в усадьбе картошка? эта канитель с огородом? У агрохозяйства Тылвинское обширные посевы моркови, лука, картофеля, капусты. Однако свое – это значит свое. Вкусней и полезней. Неистребимая крестьянская привычка. И Сыродь сажал огород у себя в Чагино.
Точнее, не он сажал. Сыродь ведь барин – он ручек не замарает. На участке возились работники (не все уехали?). Выглядели несуразно для окружающей обстановки. Трудно поверить, но одеты они в официальные темные костюмы, при галстуках. Только не заседали в офисе, а сажали картошку – да, да, такое простое и серьезное занятие. Синхронизированный процесс: одни обозначили колышками с бечевкой направление рядков и выкапывали лунки глубиной в половину штыка лопаты, другие закладывали семенной материал и засыпали предыдущие лунки почвой из последующих. Сзади шел охранник Козлов в просохшем костюме и разравнивал землю граблями. Нелегкий труд! Пот катился градом, ноги проваливались в выкопанные норки, и в мягкие кожаные туфли сыпалась земля. Все по старинке. Плевали на натруженные ладони и снова брались за лопаты.
– Козлов, ты там не прохлаждайся! Давай работай! Вернись и тот край разровняй.
– Я не копальщик. И не купальщик. Я лицензированный охранник. В мои обязанности не входит…
– Эту песенку пой другим идиотам – охранникам или же нет… Тем более, из-за тебя мы здесь!
– С чего из-за меня-то? Я ниче не сделал! Приказ исполнял…
– С того, что ты лицензированный охранник, а не дуболом! Дуболоб! Грубо слишком ты с пацаном. Нежней надо было…
– Я не знал! И не хотел… Я пацану помогал… Без меня он утоп бы в… в луже… Тьфу, кто так копает?!
– Не в луже, а в Негоди. И не он, а второй… Тащил ты пацана за шкирку как кутенка. Обидел крепко. А нам всем теперь отдуваться…
– Да лажа какая-то… Не хочу я картошку сажать.
– Не вякай! Нас обещали отпустить, если работу закончим. Значит, от этого столба и до вон того… Славка, не лепи лунки часто. А то переделывать заставят.
– Это как? Выкопать и посадить по новой? Да видано ли…
