скачать книгу бесплатно
Володя подчеркивал, что он находился в каком-то ступоре. Он все хорошо видел, но осознать происходящее не мог. Для девятнадцатилетнего парня это было, конечно, страшное испытание психики. Впрочем, это было таковым и для всех стоящих рядом. Доказательством этому служило молчание. Никто не произнес ни слова – все молча смотрели на происходящее на берегу.
Володя не мог сказать, сколько времени они стояли так. Может быть четверть часа, а может – полчаса. Наконец комбат обернулся к замполиту и сказал:
– Василий Петрович, пойдем в блиндаж. Поговорим.
Они разговаривали минут сорок. О чем конкретно, Володя, конечно, не знает. Но оба вышли из блиндажа хмурые. Как раз в это время появился капитан Круглов.
– Товарищ комбат, разрешите доложить. В моей роте потерь нет.
Комбат что-то неразборчиво ответил. Видимо, подтверждение правоты капитана в их споре с комбатом по поводу пляжного батальона несколько дней назад ударило по самолюбию комбата и добавило к огромной психологической перегрузке, которую он уже испытывал.
Через несколько минут комбат послал ординарца вызвать командира третьей роты. А Володю снова послал за командиром второй роты. Примерно через полчаса под тентом снова собрались все, кто был там в страшный момент атаки штурмовиков. Командиры доложили ситуацию в ротах. Положение было ужасным. Наибольшие потери были во второй роте – сорок убитых и столько же раненых. Из них более десятка – тяжело. По словам Симченко, Гуреев в отчаянии. Он говорит, что у него нет такого количества лекарств и перевязочных материалов. Про нескольких тяжело раненых он сказал, что их состояние безнадежное. Когда Симченко уходил из своей роты, фельдшер отправился в третью роту, оставив в роте Симченко одну из санитарок.
Командир третьей роты, старший лейтенант Полак, сообщил, что у него убитых десять, но раненых тоже около сорока. Оценить степень тяжести он не мог, а Гуреев к тому моменту до его роты еще не дошел.
Под тентом снова повисла напряженная тишина. Каждый осмысливал масштабы трагедии. Не произведя ни одного выстрела, батальон потерял уже пятьдесят бойцов. И, судя по всему, потери увеличатся. Все ждали, что скажет командир. Но он молчал. Очевидно, груз ответственности, который свалился на плечи этого, еще достаточно молодого, офицера, был слишком велик. Молчание продолжалось и, казалось, давило на всех. И на тех, кто сидел за командирским столом, и на тех, кто тут же под тентом сидел в стороне за соседним столом.
Нарушил это мучительное молчание замполит
– Надо в каждой роте организовать похороны. В такую жару телам нельзя долго лежать.
– Да, организуйте похоронные команды и приступайте – скомандовал комбат – В семнадцать ноль—ноль быть здесь.
Симченко и Полак встали. Круглов тоже поднялся
– А вы, товарищ капитан, останьтесь.
Круглов тоже сел. Все трое закурили.
– Что будем делать, комбат? —Во второй раз за долгий и страшный день раздался этот вопрос.
– Приказа на отход у меня нет. Будем держать оборону здесь.
– Но оборону от кого? Немцы валят на восток и нас не видят в упор – это Круглов.
– Тогда надо их заставить обратить на нас внимание. Ударить самим – это замполит.
– Вести весь батальон на самоубийство? Мы подготовлены оборонять линию границы. У нас нет ни соответствующих огневых средств, ни выгодных позиций для атаки. Такая атака будет гибелью для всех.
– Это война, товарищ капитан. И все военнослужащие должны быть готовы умереть за родину. И вы, как офицер и командир роты, должны это понимать – тон замполита стал подчеркнуто официальным. Вновь проявились напряженные отношения между этими двумя людьми.
– Я это понимаю, товарищ майор. Надеюсь, не хуже вас – Снова было видно, что капитан сдерживается с трудом – Но я хотел бы, чтобы я и моя рота, прежде чем погибнуть, нанесли врагу как можно больший урон. И сохраняли как можно дольше возможность защищать родину. Здесь наш наскок будет для немцев лишь комариным укусом. И всему батальону будет стоит жизни. А мы, скорее всего, очень нужны там, где сейчас идет бой, где наши держат оборону.
Замполит хотел что-то ответить. Но комбат не дал ему ничего сказать.
– У меня нет приказа об отходе. Я буду ждать приказа сутки. До завтрашнего утра.
– Товарищ комбат, но приказа, скорее всего не будет. Мы не знаем, что случилось со штабом полка. Не знаем, где сейчас линия фронта.
– Как минимум сутки я обязан ждать и буду ждать. Все свободны. Быть здесь в семнадцать ноль-ноль.
Круглов ушел. Было без четверти два.
Как прошли три следующих часа, Володя помнил плохо. Он, по его словам, был в каком-то полузабытье. После жуткого многочасового потрясения на всех, видимо, навалилась апатия и сонливость. Сказывались и стресс, и жара, и то, что вскочили в четыре утра.
В пять вечера почти одновременно появились командиры рот. Но Володя заметил, что Круглов появился не со стороны своей роты, а из леса. Симченко и Полак доложили о потерях. Во второй роте умерло еще пять бойцов, в третьей семь. Таким образом, общие потери батальона, включая двоих телефонистов, достигли шестидесяти четырех человек.
Снова все ждали, что скажет комбат. На этот раз его тон был более уверенным. Видимо за прошедшие три часа он принял решение и продумал, что будет говорить.
– Батальон окружен. Я согласен с капитаном Кругловым, что вступать в бой здесь нам нельзя. Нет соответствующих огневых средств и невыгодная позиция для атаки. Но и приказа об отходе у меня нет. Батальон остается на своей позиции. Первой и третьей ротам загнуть фланги у обеих дорог. Выставить боевое охранение. Огневых контактов с противником избегать. Завтра в девять ноль-ноль быть у меня.
Володя сказал, что он хорошо помнит тот вечер и особенно ту ночь. Сказать, что все были подавлены, значит не сказать ничего. Каждый призванный в армию человек в мыслях готовит себя к тому, что он может оказаться в бою, быть ранен и даже убит. Но всегда кажется, что если это случится, то будет именно в бою. Что и он успеет сделать сколько-то выстрелов и даже убить несколько врагов. А потерять вот так десятую часть батальона, не видя врагов и не сделав ни единого выстрела… Володя сказал, что в этом было что-то мучительно болезненное и оно вгрызалось в сознание как непереносимая зубная боль. Вероятно, все чувствовали примерно одно и то же, поэтому под тентом снова повисла на много часов гнетущая тишина.
Наступила ночь. Но никто не ложился. Большинство непрерывно курили. Комбат ушел из-под тента и сидел у кромки леса на поваленной сосне, глядя вниз на позицию второй роты. С запада быстро надвигалась гроза. Все встали и тоже подошли к кромке леса. Над болотистой равниной туча была хорошо видна. Сверкали молнии, гремел гром. Как и полагается, жаркий день заканчивался сильной грозой. Когда хлынул дождь, все вернулись под тент. Внезапно комбат обратился к ординарцу.
– Принеси всем водки.
Выпили молча, без тостов, закусывая остатками сухого пайка. Разрушить тянущееся уже много часов молчание не смогла даже водка. Гроза перешла в сильный затяжной дождь. Он длился несколько часов. Уже начинало светать, когда Володя, отойдя в лес перед тем, как лечь спать, увидел, что лесную дорогу сильно развезло.
Утро было не похоже на предыдущие дни. Над болотистой равниной висели тяжелые облака. Моросил дождь. В девять все снова собрались за столом комбата. Кроме командиров рот пришел и командир артвзвода лейтенант Шумейко. Симченко и Полак сообщили, что за ночь умерло еще пять человек. Про приказ из штаба полка никто не спрашивал. Всем было ясно, что его нет.
Неожиданно первым заговорил капитан Круглов.
– Товарищ комбат, людям есть нечего. Сухой паек кончился, а горячего… – он не закончил.
– Я принял решение завтра выходить из окружения. Если до завтрашнего утра не будет другого приказа. Мы не знаем, где сейчас линия фронта. Будем двигаться лесами на восток. Искать лесные дороги в нужном направлении.
– Комбат, а как же раненые?
– А как же орудия?
– А что будем есть?
Всех точно прорвало. Вопросы раздались почти одновременно.
– Ходячие раненые пойдут сами. Остальных понесем. Сегодня всем взводам делать носилки для своих раненых. Из жердей и плащ-палаток. Сколько у нас раненых? – это комбат к фельдшеру.
– Час назад было семьдесят. Десять очень тяжелые. Переноски они не переживут. Сами смогут идти человек двадцать.
– Ясно. Будем искать лесные дороги на восток. Лошади в хорошем состоянии, товарищ лейтенант?
– Лошади то в порядке, товарищ комбат. Но орудия не пройдут – это командир артвзвода.
– Как не пройдут?
– Дорогу размыло. Их и сюда-то и в сухую погоду еле дотащили, а сейчас даже по этой дороге лошадей больше, чем на километр, не хватит. А по лесным дорогам…
– Лесных дорог поблизости нет
Это заговорил капитан Круглов. Володя сказал, что он почувствовал, что капитан готов высказать все. И наплевать на возможные последствия.
– Я вчера прошел на восток. Ни дорог, ни просек в лесу нет. Километров пять тянется вот такой чистый сосновый лес почти без подлеска. Потом болотистое понижение, шириной метров триста-четыреста, а за ним дальше на восток «сорный» лес.
– Какой лес? – спросил кто-то.
– Сорный. Ольха, осина, черемуха. Немного березы. И густой подлесок. Продираться через него очень трудно. Я пытался это делать с полчаса и не продвинулся даже на километр. Носилки там не пронести. Тем более, не провезти орудия. Только если рубить просеку. Но это – многие сутки работы. Такой лес может тянуться достаточно далеко.
– А как же быть с ранеными?
– Раненых нам не вынести. Ходячие пойдут сами. А остальных придется… —голос капитана стал хриплым-…убить.
– Как убить? – сразу чуть не все.
– Да вы понимаете, что вы говорите, товарищ капитан?
– Понимаю, товарищ замполит. И мне эти слова произнести еще тяжелее, чем вам всем слышать. Но наши шестьсот человек нужны там, где проходит линия фронта и идут бои, – Круглов махнул рукой на восток – где батальон должен помочь в обороне.
– Это предательство. Вас надо под трибунал! – почти закричал замполит.
– Если не прав – пойду. Но надо смотреть правде в глаза.
Признаюсь, что тогда в 1957-м году я в этом месте рассказа Володе не поверил. Мне показалось невероятным, что такое могло, действительно, случится. Лишь через несколько лет я прочел книгу Александра Бека «Волоколамское шоссе». И обнаружил, что там главный герой комбат Мамыш-Улы, когда батальон оказался в окружении, готовится в случае необходимости именно так поступить с ранеными. Дальнейший рассказ Володи подтвердил жестокую правду Круглова.
Круглов стал вдруг удивительно спокоен. Володя сказал, что после слов замполита все ждали, что Круглов взорвется. Но непонятным образом эти слова его успокоили. Он начал говорить чуть менторским тоном, как преподаватель со студентами. По словам Володи, все были поражены. Скорее даже подавлены не только его словами, но и его тоном. И он продолжал говорить при всеобщем молчании.
– С ранеными нам к своим не пробиться. Нести человека на носилках достаточно долгое время можно лишь вчетвером. Двое выдохнутся через четверть часа. Это по дороге. А без дороги даже по такому лесу четверых несущих пришлось бы менять каждые полчаса. И то, при условии, что они идут налегке. А если на них амуниция и вещмешок, то и через те же пятнадцать минут. И, все равно, скорость будет маленькая. Подчеркиваю, по этому лесу. А по чащобе… Я уже сказал – мы не пройдем.
Здесь Володя вспомнил, что он слышал, как однажды в случайном разговоре Круглов упомянул, что бывал как альпинист на Кавказе. Вероятно, там он и сталкивался с проблемой раненых и носилок.
– Нас очень поджимает время. Без еды мы долго не протянем. Добыть еду в деревнях вряд ли удастся. Шесть сотен бойцов ни одна деревня не накормит. Да и места эти, сами знаете, к СССР присоединили недавно, и народ здесь вряд ли отличается особым гостеприимством. Нас может спасти только очень быстрый марш. Марш к нашим, туда, где батальон очень нужен, и где у нас будет еда.
Повисла тяжелая тишина. Каждый, видимо, пытался осознать размеры случившейся беды. Володя сказал, что, как это ни покажется удивительным, он масштаба бедствия до этого момента не осознавал. Хотя трагедия с расстрелом бойцов на пляже и произошла на глазах, она казалась скорее тяжелым недоразумением. И лишь в результате слов Круглова Володя вдруг увидел весь ужас ситуации в целом. Видимо, что-то похожее происходило в тот момент и с другими.
Наконец раздался голос лейтенанта Симченко, молодого командира второй роты:
– А если раненых не … —он запнулся – если мы не можем их вынести, то давайте просто оставим их.
Он замолчал, видимо, сам почувствовав, что говорит что-то не то.
– Оставить на муки фашистам? Чтобы их пытали, а потом все равно убили? —Круглов – И что они будут делать, оставшись без помощи и без еды?
– А что будем есть мы?
– Будем есть лошадей – это снова Круглов – Пушки не вывезти, вы слышали, что сказал лейтенант Шумейко. Надо забить лошадей и раздать мясо. Все понесут его в вещмешках. На сколько-то времени нам хватит.
Володя сказал, что снова повисла тишина. На этот раз чувствовалось, что все ждут, что скажет комбат, который молчал в течение почти всего предыдущего разговора. Наконец, он, действительно, заговорил:
– Я согласен с капитаном Кругловым. Надо забить лошадей и раздать мясо. В каждой роте поручите старшине. Сделать надо сегодня. Выступаем завтра. Но оставить раненых немцам мы не можем. Понесем. Приказ делать носилки остается в силе. Орудия взорвать. Прицелы снять и утопить в реке. А вы, товарищ младший лейтенант, – он обратился к Володе – передайте в хозвзвод, чтобы привели в полный порядок пилы и топоры. Они нам очень понадобятся.
Следующий день, по словам Володи, с самого начала стал являть мрачную правоту слов капитана Круглова. Идти даже по «чистому» бору с тяжелыми носилками оказалось очень тяжело. Даже весьма сильные бойцы быстро выдыхались. Меняться приходилось не через четверть часа, как предсказывал Круглов, а через пять—семь минут. Дело в том, что лес был «чистым», если гулять по нему одному и налегке. А когда идешь по нему с грузом, да еще держа в одной руке конец одной жерди тяжелых носилок, вдруг оказывалось, что под ногами уйма препятствий. То яма, то бугор, то мягкий мох, в который нога проваливается по щиколотку, то лежащие на земле сучья, которые цепляют за ноги. Словом, процедура очень утомительная. А ведь кроме носилок были еще противотанковые ружья. Вещь для переноски вообще неудобная, а уж по лесу… Пулеметы несли по двое. Но это, как говорится, была лишь присказка. Сказка началась, когда подошли к болотистой ложбине, о которой накануне упоминал Круглов.
Из-за прошедших дождей ложбина превратилась в полноценное болото. Ноги проваливались то по щиколотку, то по колено. Попытка перейти это болото с носилками закончилась неудачей с первого же раза. Двое из бойцов, державших носилки спереди, одновременно поскользнулись, видимо, споткнувшись о какое-то препятствие на дне, которого через мутную жижу, конечно, видно не было. Один из них упал, а другой замахал руками, стараясь сохранить равновесие. При этом они оба выронили концы жердей, и носилки вместе с раненым упали в воду.
Володя сказал, что даже видеть эту картину было очень тяжело. Как и то, что произошло дальше. Раненых стали переносить на руках. Двое держали раненого, и еще двое старались страховать их сбоку. Но все равно, идти было очень трудно, и без падений не обошлось. Еще несколько раненых (Володя точно не знает сколько, т.к. происходило сразу много «переносов» в разных частях болота, но думает, что не меньше десятка) побывали в воде.
У края «сорного» леса на той стороне болота устроили небольшой привал. Лес оказался, действительно, не для прогулок. Густой кустарник и небольшие деревья. Ольха, осина, ива. Стена из веток и сучьев. Комбат приказал немедленно начать прорубать тропу.
По началу показалось, что дела идут на лад – сменяя друг друга бойцы с топорами (пилы оказались практически не при деле) довольно быстро продвинулись на добрую сотню метров. Но радость оказалась преждевременной. После вырубки на земле оставались пеньки. Небольшие по высоте и не слишком толстые. Но они торчали очень часто и идти мешали страшно. Даже налегке. Вырвать же все эти пеньки было почти невозможно – корни держали крепко.
Володя услышал часть разговора комбата с замполитом.
– Что думаешь делать, комбат?
– Выхода нет – будем прорубаться сквозь эту чащобу. Может, она скоро кончится, и начнется снова проходимый лес. Как тот бор. Или найдем хоть какую-нибудь дорогу, или просеку. Должно же быть что-нибудь в этом проклятом лесу. Без орудий нам много не надо – был бы проход в этих зарослях. Как только выйдем к деревне, оставим раненых у жителей. Уже понятно, что с ранеными мы далеко не уйдем.
Через чащобу прорубались целый день. От носилок быстро отказались, т.к. идти с ними по этим пенькам было невозможно – несущие сзади, не видя земли у себя под ногами, непрерывно спотыкались, роняя свой конец носилок. С соответствующими последствиями для раненых.
Стали по двое переносить раненых на руках. Тех, кому позволяло их состояние, сажали на закорки. Несущие менялись каждые две-три минуты. Продвигались очень медленно, но и вырубка шла медленно.
В это время батальон начал терять форму единого подразделения. Ни о каком строе, естественно, не могло быть и речи. Шесть сотен человек растянулись вдоль искусственной просеки на пару километров. Они напоминали медленно ползущую среди кустов змею. Вторая и третья рота отстали еще и потому, что им пришлось остановиться, чтобы похоронить пять своих раненых, умерших на марше. Комбат, замполит и еще несколько офицеров находились в передней части этой «змеи». Среди них были Володя и Круглов. Рота последнего и несла основную нагрузку по прорубанию дороги, поскольку в роте не было раненых. Никаких контактов с командирами других рот у комбата не было. Те шли где-то далеко позади.
Так проходил час за часом. День клонился к вечеру. Все предельно устали. Нужно было думать о лагере и ночлеге. Но ночевка в этом сыром чащобном лесу представлялась ужасной. Поэтому батальон продолжал свое мучительное движение. Начинало смеркаться, когда из головы колонны (хотя колонной назвать построение батальона было трудно, скорее, это была длинная цепочка с трудом бредущих спотыкающихся людей) раздался радостный крик. Лес кончился и за ним была большая вырубка.
Муки сорного леса кончились. Более того, на вырубке быстро заметили следы колес. Они вели в правый дальний угол вырубки, где сходились, превращаясь в дорогу. Дорога была неважной и уходила в лес, который не слишком отличался от только что пройденного сорного леса. Но дорога, пусть с лужами и колдобинами, означала, что дальше не будет мучений с вырубкой прохода в чаще и ковылянием по бесконечным пенькам. Что можно идти с разумной скоростью и хоть каким ни на есть (дорога-то все-таки была извилистой и узкой) строем. Но главное – дорога должна была вывести к деревне.
По приказу комбата головной дозор из бойцов роты Круглова выслали по дороге. Они вернулись часа через полтора. Было уже совсем темно.
– Товарищ майор, лес кончается километра через три. Дальше – поле. Примерно в километре видна деревня. Большая – домов пятьдесят-шестьдесят. Есть ли там немцы – непонятно. От леса не видать, совсем стемнело, а подходить ближе мы не стали. Вы приказали себя не обнаруживать.
На вырубке батальон стал лагерем. Конечно, это было лучше, чем ночевать в сырых зарослях кустарника, но назвать вырубку хорошим местом для лагеря тоже было нельзя. Крупные пеньки, корни и стволы упавших деревьев, густые заросли малины и ежевики – кустов весьма колючих. После «курортной» обстановки у реки с песком, травой и сухим чистым сосняком, такое место радовать не могла. Но…
Утром без особых проблем батальон вышел к опушке леса. Комбат приказал ротам оставаться в лесу. Он, замполит и Круглов подошли к кромке леса и стали рассматривать деревню в бинокли. Она располагалась справа посреди поля. Поле с трех сторон окружал лес. Что было с четвертой стороны, за деревней, видно не было. Володя сказал, что деревня достаточно хорошо просматривалась и так. Было видно, что по двум ее улицам ходят люди. Кто-то ехал на телеге. Пара подростков гнала несколько коз. Никаких признаков военных, ни красноармейцев, ни немцев, видно не было. Не было видно и никакой военной техники. Только в ближнем конце деревни на краю дороги стояла трехтонка.
Здесь Володя сказал, что все были удивлены тем, что в деревне не видно немцев. Когда он рассказывал, мне тоже это показалось странным. Лишь много позже я узнал из описаний первых месяцев войны о тактике немцев в этот период. Они рвались по радиальным дорогам, подавляя сопротивление на этих дорогах и проникая все дальше вглубь нашей территории. При этом они игнорировали то, что было между этими дорогами – населенные пункты и разрозненные части Красной Армии. Как известно, такая тактика принесла им большой успех. И огромные потери частям Красной Армии. До первого июля миллион человек было убито или попало в плен.
Командир обратился к Круглову:
– Пошлите одно отделение. Пусть несут всех раненых в деревню. Нужно разместить их по домам. Пошлите несколько бойцов вон в том направлении вдоль кромки леса – он указал рукой влево – Пусть выяснят, есть ли дальше дорога на том краю поля.
Потом, ни к кому персонально не обращаясь:
– Батальон пока остается здесь. Не стоит пугать жителей деревни.
Ушедшее в деревню подразделение отсутствовало около двух часов. По возвращении командир отделения подошел к Круглову и доложил. Что именно, Володя не слышал, поскольку Круглов был довольно далеко. Но Володя слышал последовавший затем доклад Круглова комбату:
– Товарищ комбат, Ваш приказ выполнен. Но дело плохо. Раненых брать не хотели. Пришлось заставлять силой. Иногда даже угрожая оружием. В некоторых домах не понимают, или делают вид, что не понимают, по-русски. Всех раненых разместили, но что с ними будет, когда мы уйдем, сказать трудно.
Володя говорит, что всем, кто находился рядом и слышал этот доклад, стало очень тяжело на душе. Вспомнились слова капитана два дня назад. Невольно возникла мысль, а лучшую ли долю уготовили раненым? И что с ними сделают жители – помогут, или все же выдадут немцам? В том, что немцы в ближайшее время здесь появятся, сомнений не было. Так не обрекли ли мы раненых на муки?
