скачать книгу бесплатно
– Бог знает, о чем думали англичане, объявляя нам войну.
– Господь вознаградит вас, – услышал Штолленберг, подняв с пола дамскую сумочку.
– Да поможет нам Господь, – была общая присказка.
Неприятность случилась, когда Тайхман попытался поменяться подарками. Каждый из них получил по бутылке коньяку, по три пачки сигарет, а также книгу в кожаной обложке с чистыми страницами и надписью «Мой дневник». Тайхман отвел Фёгеле в сторону и предложил ему сделку – пусть Фёгеле отдаст ему свой коньяк и сигареты, а Тайхман в обмен на это вручит ему свой дневник.
– Ты что, считаешь, что я совсем дурак? – спросил Фёгеле, постучав себе указательным пальцем по лбу.
Подошел Бюлов, и Тайхман повторил свое предложение ему, с той лишь только разницей, что теперь он менял дневник на коньяк или сигареты.
– Ты псих, – сказал на это Бюлов. – Даже Фёгеле не такой болван, чтобы купиться.
– Пюлов, – громко и со злостью произнес Фёгеле, – ты глупый уплюдок.
Бюлов раскатисто расхохотался; а фрейлейн Луиза покраснела, подошла к своему племяннику и весьма эмоционально ему что-то сказала. Хейне подошел к Фёгеле и как можно тактичнее попросил его удалиться в свою комнату. На этом настаивала тетя Луиза, которая пригрозила, что доложит обо всем генералу, если он не уйдет.
– Она так и сказала – доложит?
– Да, так и сказала.
– Тогда я ухожу. Она не должна докладывать обо мне.
Хейне обещал позже принести ему что-нибудь выпить.
– Если Фёгеле уходит, то я тоже ухожу, – сказал Бюлов, и они оба отправились наверх. Через полчаса за ними последовали все остальные.
Усталые, страдая от похмелья, они бегали под дождем по пирсу. Укрыться было совершенно негде. Вместе с ними погрузки ожидали еще сорок человек из первого взвода второй роты. Офицер штаба сообщил им, что флотилия идет из Бремерхафена в Гамбург и прибудет около 10 часов.
Флотилия пришла в порт в конце дня. Она состояла из девяти переоборудованных под тральщики рыболовецких судов. Шестым к пирсу подошел «Альбатрос».
На каждый корабль было распределено пять человек. Тайхман, Бюлов, Штолленберг Хейне и Фёгеле попали на «Альбатрос». Это назначение устроил им старший помощник, который стал теперь главным квартирмейстером и считал, что оказывает бывшим матросам этого судна большую услугу.
Поднявшись на борт, они были достойно встречены.
– А вот и наши будущие адмиралы! – крикнул, увидев их, Питт.
– Вундеркинды вы наши новоиспеченные, готовьте свои задницы – будем вас пинать, пока спереди не потечет юшка, – заорал Остербур.
У него были вставные зубы, которые слегка клацали, когда он открывал рот. Из-за этого его нижняя челюсть потеряла прежнюю форму, но в целом он не изменился к лучшему.
– Где мои деньги? – крикнул Лёбберман. – Спускайся вниз, грязный мошенник, мы тебя давно ждем.
– Надувай лучше свою бабулю, а меня не трогай, – проревел Штюве, и Хейне побледнел.
– Какая милая компания, – произнес Бюлов.
– Похоже, дело идет к драке, – сказал Тайхман.
– А в чем дело? – спросил Фёгеле.
– Скоро узнаешь.
Они сбросили свои вещмешки на палубу и пошли доложить о своем прибытии командиру. Командиром был младший лейтенант по фамилии Вагнер. Старшего помощника звали Паули, он тоже был младшим лейтенантом, но из резервистов. Командир пожал каждому руку и сказал, что они должны держать марку. Никто не понял, что он имел в виду.
В кубриках появилось много новых лиц: сигнальщики, радисты, квартирмейстеры; все – молодые парни от 18 до 25 лет. Их койки располагались по левому борту, где обосновались и пятеро друзей, получив водонепроницаемые комбинезоны и спасательные жилеты. Старая команда располагалась по правому борту; главным теперь был Питт.
Команду вызвали наверх, и старпом объявил, что капитану присвоили звание лейтенанта, а помощнику главного механика – младшего лейтенанта. Когда появился командир, старпом доложил по форме и поздравил его от имени команды. Командир поблагодарил экипаж, то же сделал и младший лейтенант, который был уже слегка навеселе. Командир выделил палубной команде три ящика пива, по 62 бутылки в каждом; трюмные получили два ящика.
– Живьем мы отсюда не выйдем. Похоже, нам крепко достанется, – сказал Бюлов, когда они вернулись к себе.
– Сегодня нам надо поменьше пить, – произнес Штолленберг.
Хейне высказал предположение, что благоразумнее было бы провести вечер на берегу. Он панически боялся крупных ссор, и, хотя тщательно скрывал свой страх, он так и сочился у него из глаз. Хейне был довольно мощного телосложения, но никак не мог преодолеть глубоко укоренившегося страха получить удар в лицо, избавиться от него не помогла даже работа в рыболовецком флоте. Ему казалось, что его голова сделана из стекла и разобьется от малейшего прикосновения. Поэтому он вступал в драку только тогда, когда основная работа была уже сделана другими.
– Останемся здесь, – сказал Штолленберг. – Это дело чести. В конце концов, мы их нагрели на пятьсот марок.
– Но мы же старались для Доры, – напомнил Хейне, взглянув на Тайхмана. Однако тот сделал вид, что это его не касается. С возмутительным спокойствием он разбил второе яйцо о край тарелки, намазал толстенный слой соленого голландского масла на тоненький ломтик хлеба и положил сверху кусок ветчины.
Питт назначил Бюлова и Фёгеле дежурными по столовой.
– Хорошо, – сказал Тайхман, – но они будут обслуживать только стол по левому борту.
– Ну уж нет. Они будут обслуживать оба стола, – заявил Питт.
– А я говорю, что любой из нас, дежуря по столовой, будет обслуживать только наш стол, – сказал Тайхман.
– А, я понимаю – ваши благородия гнушаются мыть за нами тарелки.
Тайхман подумал, что не стоит затевать драку так рано, но на всякий случай сунул в карман свои наручные часы. В это время раздался звонкий шлепок. Питт стоял, потирая левую щеку, – Бюлов ударил его по лицу.
Звук пощечины получился очень смачным, да и зрелище – что надо. Но это был совершенно новый и доселе невиданный среди моряков способ начать драку. Питт слегка опешил. За все проведенные в море годы с ним не случалось ничего подобного. Пощечина уместна в пансионе для благородных девиц, а вовсе не на корабле; для моряка это смертельное оскорбление. Бюлов же об этом не догадывался. И еще он не знал, что противника надо вывести из строя как можно раньше, если не хочешь, чтобы он вывел из строя тебя. И Питт показал ему, как это делается, ударив его ногой в промежность и при этом добавив:
– Теперь он не скоро встанет.
Через секунду Питт рухнул на пол рядом с Бюловом. Это сапог Тайхмана въехал ему в живот, и Питт сложился, словно перочинный ножик. Моряки с правого борта приготовились к потасовке. Моряки с левого борта вначале заняли выжидательную позицию, не желая стать следующими жертвами. И только Фёгеле не встал со своего места. Он, словно загипнотизированный, смотрел на Бюлова, который со стоном катался по полу.
Лёбберман бросился на Штолленберга. Ну, этот безобиден, подумал Тайхман, Эмиль с ним легко справится. Он увидел, что Остербур вытащил свои вставные зубы, но тут же нырнул головой вперед, заметив, что Штюве собирается ударить его бутылкой, полной пива. Удар пришелся по спине, причинив ужасную боль. Тайхман схватил Штюве за волосы, пригнул его голову и двинул коленом в подбородок, после чего Штюве надолго отключился.
Мекель надвигался на Тайхмана, как живая гора мыщц, медленно и верно. Он знал, что сильнее его на корабле никого нет. Мекель захватил левую руку Тайхмана и попытался вывернуть ее. Тайхман упал на колени. Кулаком правой руки он ударил Мекеля в лицо, но удар оказался недостаточно сильным. На Мекеле он никак не отразился и даже, похоже, пошел ему на пользу. Тайхман вспомнил, что его противник иногда вел себя очень странно. Однажды во время драки с Лауэром, невысоким, хилым парнем, он без сопротивления позволил ему отметелить себя. Но сегодня Мекель позабыл о своих мазохистских наклонностях. Тайхман подумал, что он сейчас сломает ему руку. Он с большим трудом удерживался на коленях, стараясь не упасть. Теперь ударил Остербур. Тайхман почувствовал, как край железного кольца, которое Остербур носил на левой руке – он был левша, – раскроил ему бровь и вонзился в кость. По глазам и по носу Тайхмана полилась кровь. Он хотел было инстинктивно слизать ее языком, но подумал, что может остаться без него. Остербур ударил его в подбородок. Правым глазом Тайхман уже ничего не видел. «Если Остербур ударит еще раз по тому же месту, я останусь без глаза», – сказал себе Тайхман. Сделать он ничего не мог – его рука была в тисках, и Мекель давил на нее всей своей мощью. Тайхман ждал следующего удара, но Остербур не торопился. Он примеривается, куда бы получше ударить, догадался Тайхман; если бы не это чертово кольцо…
И тут Остербур нанес удар. Не в то же самое место, немного ниже, под глаз, но опять кольцом. Тайхман почувствовал, как лопнула под правым глазом кожа и кольцо вошло в его плоть. «Они забьют меня насмерть», – подумал он. Тогда он прижал подбородок к груди, оттолкнулся от пола и перекатился через голову вперед. Это позволило освободить левую руку. Мекель соображал очень медленно. Во время своего кувырка Тайхман увидел, как Фёгеле, стоя на столе с правого борта, разбил бутылку пива о голову Остербура. У него прояснилось в голове, подумал Тайхман. Фёгеле понял, что Остербуру уже достаточно, и, не сходя со своего стола, заехал ногой прямо в лицо Мекелю.
– Так держать, Фёгеле! – крикнул Тайхман. – Добей его. – Но тут ему пришлось переключить внимание на Хинша, который надвигался на него.
Фёгеле был маленьким смелым человечком, но он не имел опыта в серьезных драках. Ударив Мекеля, он в нерешительности застыл на столе, слегка напуганный своей собственной смелостью. Но для Мекеля одного удара ногой было мало. Он схватил Фёгеле и швырнул его через весь кубрик. Фёгеле ударился о деревянный край койки, расположенной по левому борту.
Тайхман тем временем двумя короткими хуками в подбородок привел Хинша в состояние грогги и окончательно вырубил его свингом. Потом он ударил Шмуцлера ребром ладони и повернулся к Мекелю. Правой ногой он со всей силы врезал ему по голени. Мекель взвыл и ухватился за больное место. Его голова при этом оказалась у края стола. Холодный расчет, который в таких случаях никогда не подводил Тайхмана, подсказал ему, куда надо ударить, чтобы вырубить Мекеля, не подвергая себя риску получить ответный удар. Тайхман молниеносно схватил Мекеля за волосы и дважды ударил его головой о край стола. Было ясно, что Мекель оглушен. Он поднял голову, но, прежде чем Тайхман смог нанести ему решающий удар, Фёгеле, снова забравшийся на стол, с силой врезал ему ногой в лицо. Но Мекель все еще не собирался отключаться – он только слегка смешался. Тайхман ударил его ногой в живот, и он стал хватать ртом воздух. Тайхман вновь увидел, как Фёгеле летит по воздуху и приземляется у правого борта. И все-таки Тайхману удалось перехитрить Мекеля, слабостью которого была замедленная реакция. Прежде чем тот понял, что происходит, Тайхман врезал ему левой рукой по шее, причем кулак попал точно между подбородком и яремной веной. Мекелю этого хватило – он бесславно свалился под правый стол.
Но тут сзади на Тайхмана напал Лауэр и замолотил ему по голове маленькими кулачками. У Тайхмана был твердый череп; удары Лауэра его просто раздражали. Ему и делать-то ничего не пришлось – Лауэр остановился сам, отбив себе костяшки пальцев.
Тайхман перевел дыхание и оценил обстановку. Зрелище битвы его порадовало. Он увидел, что Хейне тоже дерется, а это означало, что, в сущности, битва была ими выиграна. В драку включились и новички. Сигнальщик по имени Харрис отвешивал отличные панчи – он, по-видимому, знает в этом толк, с удовлетворением подумал Тайхман. Фёгеле тоже держался молодцом. Удивительно, как быстро он пришел в себя после полетов через весь кубрик. Фёгеле снова забрался на стол и колотил полными пивными бутылками по головам моряков правого борта. Когда бутылки закончились, он заорал:
– Принесите еще, я их всех замочу!
Но желающих получить бутылкой по черепу не нашлось. Поле битвы было усеяно осколками тарелок, пивных бутылок, остатками пищи и выбитыми зубами, не говоря уж о раненых. Хуже всех выглядел Мекель – его лицо напоминало сырой гамбургер, в остальном же все было в порядке.
Глаза его остались целыми, и он даже мог говорить. Лёбберман, наоборот, потерял передние зубы. Это была заслуга Штолленберга. Один зуб вонзился в его руку и торчал там. Штолленберг извлек его с помощью маникюрных щипчиков, которые ему дал Хейне, и протянул его Лёбберману. Остербур лишился возможности пользоваться своими вставными зубами, поскольку его нижняя челюсть оказалась свернутой на сторону.
– Может, твои зубы подойдут Медузе, – сказал Хейне.
– Нет уж, лучше жить вообще без зубов, чем с его зубами, – проворчал Лёбберман, – слишком много шлюх их облизывало.
После того как они выпали у него в самый неподходящий момент, Остербур стал отдавать их на хранение своему напарнику. Кроме того, у него на голове был небольшой порез, нанесенный бутылкой Фёгеле. Зато Бюлову было очень плохо. Его уложили в койку и стали делать холодные компрессы. Моча Бюлова была красной от крови. Штолленберг почти не пострадал, если не считать уха, которое стало похоже на цветную капусту, распухшего века и пореза на правом кулаке. Шмуцлер потерял чувство равновесия, которое вернулось к нему лишь некоторое время спустя.
Вскоре в матросский кубрик пришел старший квартирмейстер. Питт, унтер-офицер судовой полиции, сделал доклад по всей форме. Старший квартирмейстер объяснил свое появление тем, что один из кочегаров сообщил ему, что матросы убивают друг друга.
– Это гнусная ложь, – заявил Питт. – Вы же сами прекрасно видите, что все мы живы.
– Да уж, зрелище не из приятных, – констатировал квартирмейстер.
– Ничего страшного не произошло, – возразил Питт, – мы просто утрясали кое-какие разногласия. Я требую, чтобы вы назвали мне имя этого кочегара.
Чтобы придать веса своим словам, он вытянулся по стойке «смирно». Так он и стоял, требуя информации от старшего по званию, вдохновляясь мыслью о том, что защищает своих товарищей, и свято веря в то, что кочегар совершил по отношению к ним величайшую несправедливость.
– Я не знаю его имени, – ответил старший квартирмейстер.
– А как он выглядел?
Старший квартирмейстер посмотрел на Питта, затем перевел взгляд на матросов, покачал головой, повернулся и стал подниматься по трапу на палубу. На полпути он остановился, снова покачал головой и со смешком произнес:
– Разбирайтесь сами.
– Что он хотел этим сказать? – спросил Питт, когда старший квартирмейстер ушел.
Тайхман, Мекель и Остербур отправились в старшинский кубрик, и один из старшин, окончивший ускоренные медицинские курсы, занялся ими. Он забыл то немногое, что знал, подумал Тайхман, увидев, что горе-лекарь делает с Мекелем. Но старшина с радостью выполнял свою работу. Зашивая Тайхману бровь, он делал много лишних стежков и порой попадал иглой не в то место, куда нужно, восклицая при этом: «Опля!» Тайхман молча страдал, пока не увидел, что в иглу не вставлена нитка. Все пришлось начать сызнова. «Медик» был в основательном подпитии, и Тайхман очень обрадовался, когда тот сказал ему, что порез под глазом зашивать не нужно.
После этого матросы вернулись к прерванному ужину. Пива оставалось еще много, несмотря на боевые действия Фёгеле. Правда, оно уже порядком нагрелось, но никогда еще теплое пиво не казалось им таким вкусным. Остербур, который из-за своей шатающейся челюсти не мог пить из горлышка, пил из кружки – стаканов на борту не было. Мекелю тоже было трудно справляться со своим пивом. Старшина забинтовал ему голову целиком, оставив только небольшое отверстие для рта. Хейне расширил его с помощью ножниц, после чего тот уже мог пить нормально. Раненым досталось по две дополнительные бутылки. По предложению Мекеля, Фёгеле дали еще три бутылки – за храбрость во время его первой потасовки на борту их корабля. Пиво быстро ударило Фёгеле в голову, и он тут же улегся спать. Питт нанес Бюлову визит вежливости и пообещал, что сам лично проследит, чтобы ему ставили холодные компрессы всю ночь.
– Приятель, – сказал ему Бюлов, – как только поправлюсь, тут же сойду на берег, чтобы проверить, работает эта штука или нет. Вы, мерзавцы, лишили моряка единственного удовольствия, которое у него осталось. Ну почему жизнь такая…
– Не переживай, – успокоил его Питт, – он у тебя будет работать. Не может же он навсегда улечься из-за какой-то ерунды. Мой еще и не такое видал. Мы пойдем вместе, и я найду тебе такую шлюху, которая заставит его работать. Уж это я тебе гарантирую.
– Рад слышать, – ответил Бюлов.
Питт вернулся к столу. Недолгая беседа с Бюловом подняла ему настроение, ведь не каждый день выпадает удача поболтать с настоящим графом. Примиренный с Богом и миром, он сосредоточился на пиве.
– Доставай свою стоналку, Бенно.
Хинш подошел к своему рундуку и достал аккордеон. Беря первые аккорды, он немного смущался. Они спели «Четырехмачтовик из Гамбурга», «Тринадцать человек на сундук мертвеца» и несколько матросских песен.
Когда пробило полночь, они все еще пели. Пришел старший квартирмейстер и присел в конце стола, стоявшего по правому борту. Он не пел вместе со всеми, а просто слушал, то и дело прикладываясь к бутылке с пивом, которую принес с собой. Напоследок они спели «На пути домой».
Ночью Штолленберг услышал слабый стон. Он встал, включил свет и подошел к койке Бюлова.
– Ну, как ты?
– Хуже некуда.
– Это ты стонал?
– Нет, это Фёгеле.
Штолленберг переменил Бюлову компресс.
– В следующий раз – только чтобы это осталось между нами – я отметелю Питта как следует. Сделаю из него изнасилованную девственницу.
– Только не давай ему больше пощечин.
– Не буду. Пусть только тронет меня еще раз, этот сыкун.
– Ну хорошо. А сейчас спи.
– Ладно.
Штолленберг выключил свет и перебрался к соседней койке.
– Ты был великолепен, – сказал он Фёгеле, – просто неподражаем. Ты оказался самым крутым из нас. Я не шучу. Это факт. Ты молодец.
– Такое часто бывает? – спросил Фёгеле.
– Да нет, иногда случается, но не…
– Еще раз я такого не переживу.
– Переживешь. Научишься относиться к дракам спокойно.
– Нет, не научусь. Да и не хочу я учиться.
– Мне вот пришлось.
– Я ведь не трус, Эмиль.
– Я знаю.
– Даже в школе я ненавидел боксоваться. Но я не давал себя отшлепать.
– Ну, бокс – это ведь спорт.
