скачать книгу бесплатно
И дальше не было ничего.
Зулушка
Когда ворд начинает раскрашивать все подряд слова, а не только мои любимые несуществующие, я иду в меню Сервис – > Язык и всегда обнаруживаю в селекторе по умолчанию язык зулу.
В какой момент внутри моей прирученной ЭВМ просыпается с указкой мощный потомок Кечвайо и подчеркивает красным каждую клаузулу? Зачем он зовет в следующие абзацы друзей своих ндебеле и нгони, и тогда проверочными словами становятся «ндвандве», «мтетва», «гриква» и «лимпопо»? Зачем щелкает кликсами в тишине ночи?
Мпумаланга-мпумаланга, я вижу, как ты разворачиваешь свою таблицу офтальмолога, где я могу угадать так мало букв, пока ты не замерзнешь. Но если выпадет снег и в Мкхондо, и в Дипалесенге, в каком рондавеле перезимует твоя Зулушка? Кто подберет на окраине Нкангалы ее холодную туфельку? Подумай об этом, пока я пополняю свои словари.
Момоко
Два часа дня. По Вестминстерскому мосту к волынщику бежит запыхавшийся волынщик-сменщик:
– Sorry my big boss! S-o-o-o-or-ry! – кричит он, отбиваясь полами килта от селфи-палок.
Одна селфи-палка летит через толпу, и отставший от группы туристов бледный юноша, получив сначала по лбу, потом по локтю, роняет крышку объектива. Она катится на дорогу, по которой тут же проезжает автобус. Первое, третье и пятое колесо автобуса еле заметно подпрыгивают, и девушка на сидении у окна больно прикусывает губу. Фотограф без крышки, открыв рот, смотрит то на колеса, то на окно, девушка прислоняет руку к стеклу, он неуверенно машет ей вслед. Она из Мавритании, он из Швеции, они снова встретятся только через тридцать лет, она будет в красном пальто, они не узнают друг друга.
Черная круглая крышка катится вниз, пока ее не съедает черная голодная собака породы ризеншнауцер. Ее хозяйка играет на аккордеоне «Лили Марлен», на черном кофре картонная табличка: «Я приехала из Новой Зеландии, моя собака ест пластмассу». Трое мужественных иностранцев кидают ей около трех фунтов мелочью и голую куклу-барби.
Растерзанная ризеншнауцером кукла будет приходить им во снах до самого сентября.
Волынщик, вздыхая, позволяет японской бабушке сделать селфи с волынкой. Бабушка улыбается, от порыва ветра айфон соскакивает на землю и разбивается. Бабушка ощупывает зубы и облегченно вздыхает. Завтра ее коала Момоко умрет.
Темза переливается на солнце. Его никогда здесь не было.
Сказка о сказках
Сказки всегда казались мне избыточными. Ну к чему в них, к примеру, вся середина с конкурсами и многоборьями, если в конце всегда примерно одно и то же – свадьба, чудесное превращение, вышивка яйцом или смерть. Ведь что в сказке важно и никак убрать нельзя? Правильно: кто бегает в мешках и чем всё закончится.
Поэтому мне всегда хотелось переписать известные сказки так, чтобы сразу всё было понятно, а середину, которую читают в основном из вежливости, – убрать под кат.
Вот, например, что могло бы получиться:
Сказка №1
Жили-были дед да баба. Детей и внуков у них не было, но курица была. Снесла она яйцо золотое небьющееся, но дед всё равно разбил. Зачем?
Сказка №2
Жили-были старик со старухой. Захотели они однажды сходить за хлебушком, а хлеб оказался не хлеб, а шар, и сбежал в рот лисе. Хотя…
Сказка №3
Старик со старухой жили у моря. Детей, внуков, лодки и любви у них не было, а вот корыто сберегли.
Сказка №4
Девочка подрабатывала доставкой горячих пирогов, пока родители в командировке, но однажды обнаружила вместо пожилой клиентки зубастую матрешку в чепце. В итоге бабушку спасли и головной убор вернули, а девочка выросла и стала супервайзером.
Сказка №5
Три брата отстреливали в лесу лягушек, один попал.
Ну и так далее.
Вообще, думаю, та же Агния наша Барто так и поступала: меняла пожилую супружескую пару на милых животных или детей-младшеклассников, срезала арку и без прелюдий приземляла в кульминацию. Вот про бычка того же.
Хотя бычка я бы тоже подсократила – так, например: «Идет бычок, качается и падает с доски». А лучше и вовсе: «Бык упал». Но если зачем-то нужно читателя зацепить и заставить сопереживать, можно и так: «Бык скоро упадет».
У меня всё. Спокойной ночи.
#дневникнаблюдений
Я замерзаю
– Кстати, в киргизском есть такое слово «муздак», – сказала я, хоть меня никто и не спрашивал. – Оно означает «холодный, студёный».
Мне никто не ответил.
– Или еще более романтично: «подёрнутый ледком». Например: «Суунун бетин муздак чалган, куш к?йг?н чак, к?з эле стих» означает «Поверхность воды ледком подёрнулась: то была осень – время ловли хищных птиц».
В эфире по-прежнему молчали.
– Но вот «душмандын муздак колу» означает «грязная рука врага».
– Как ни крути, в словах, похожих на «мудак», есть что-то грязное, – донеслось из космоса.
– Или студёное, – мечтательно продолжила я, – как студень, упавший в лужу у вокзала.
Какое-то время мы молчали, думая, что беседа иссякла.
– Но знаешь, – вдруг продолжила я, – в словаре киргизских синонимов есть слово «суук». Когда я поняла, что это синоним «муздака», мне стало всё понятно.
На том конце провода раздались короткие гудки. За окном залаяла собака. Я подошла посмотреть. Темнота поглощала двор. Машины с горбами снега выстроились в очередь на горку. Ярко-желтый курьер Кулчоро тащил замерзший велосипед по скользкой тропинке к следственному управлению. «Кулчоро» значит сильный, добрый.
«Суукка то?уп кетмей болдум», – вывела я пальцем, подышав на стекло.
«Я замерзаю».
Клюква в сахарной пудре
Вот ты открываешь коробочку, и тебе всё равно, что всё вокруг будет в пудре этой – стол, пол, коленки, грудь, нос. Не помню, почему нос, но будет. Потом ты отгибаешь тончайший пергамент с четырёх сторон и внутри этих лепестков они – россыпи белых шариков. Ты берёшь один из них бережно двумя пальцами, бросаешь в рот, немного катаешь на языке, чтобы он стал сладким, а потом – хрясь-вжик-дынч – прокусываешь белый шарик до ягоды, чтобы сок вылился. Ох, какой это волшебный момент! Какой он всегда неожиданный. И когда становится слишком кисло, берёшь вторую клюкву, облизываешь пальцы, потом третью, облизываешь пальцы, четвёртую, пятую, а-а-а!! – уже кидаешь по две, по три, а потом съедаешь все до одной и коробочку так уголком к себе, и остатки пудры в рот вытряхиваешь. Вот тогда нос-то, вот тогда. Ничего не меняется, ты такой же пятилетний дурачок. Господи, кого ты пытаешься обмануть.
Шарик
Ночь. Зима. Одинокая и грустная собачка из квартиры сверху играет сама с собой в стеклянный шарик. Прокатывает над моей макушкой, бежит за ним и где-то у самого окна настигает. Радуется, прыгает на всех шести лапах; бережно, словно голову хозяина, несет в зубах обратно. Но в сантиметре от финиша что-то ее смешит, она роняет шарик прямо мне в уши, долго фиксирует его лапами и после мгновения звенящей тишины снова запускает куда-то в дальние уголки меня.
Я прямо чувствую, как он катится во мне, будто в замедленном сном пинбольном автомате, огибая препятствия, ненужные воспоминания, страшные эпизоды, закономерные повторы, маленькие глупости, большие упущения. Уверена, что если всё это встряхнуть, внутри не станет падать снег, а проснутся люди и снова попросят выпустить их оттуда. Но куда их выпустишь – везде ночь.
Вот и катаем этот шарик туда-сюда до самого утра, притворяясь то собачкой, то неспящей соседкой снизу, которая не до конца еще всё разгадала, но слишком много слышит за своим стеклом.
Бесполезные вещи
В каждом доме есть вещь, глядя на которую, вы сокрушаетесь, что захламили свою жизнь чем-то бесполезным. Я всегда в этом случае нейтрализую вспышки совести за необдуманно потраченные деньги простым аргументом: хоть раз, но пригодилась. А нестерпимое желание купить эту вещь за несколько секунд до взмаха карты над терминалом оправдываю универсальным «если очень хочется, то можно».
Радость обладания такой вещью в первые минуты обладания излечивает головную боль, притупляет чувства голода и мести, открывает сердце для любви, провожает до дома. Вещь для одноразовой радости нужна, чтобы в какой-нибудь четверг, если тебе очень хочется испечь пирог, ты не одалживал духовку у соседа; а если приспичило покрутить обруч – не искал по всему телефонному справочнику службу срочной доставки обручей.
У меня таких вещей в доме три: пианино, велосипед и выжигательный аппарат.
Или-или
Однажды на вопрос «Что делать?» мне ответили «ОК», и я вспомнила.
Была у нас учительница, которая на вопросы формата или-или всегда отвечала «да».
«Серафима Лаврентьевна, – спрашивали мы, хотя звали ее совсем не так, – а вот в этой задачке лучше ту самую формулу применить, которой вы нас сегодня научили, или можно на счетах, как мы привыкли?» И она, выписывая что-то очень красивое и греческое на крыльях доски, рассеянно отвечала: «Да».
«Матильда Феофилактовна, – робко окликали мы ее на перемене, хотя еще во вторник она отзывалась на Михаила Петровича, – у нас контрольная в пятницу или все-таки никогда?» И она отвечала: «Да».
«Мы едем на экскурсию в Коломну, Чойбалсан или Бужумбуру? И почему опять на автобусе?» – задавали мы Зинаиде Сильвестровне вопрос посложнее. И она отвечала: «Да».
Она была очень хорошая, наша Ифигения Полуэктовна, поэтому никому даже в голову не приходило приближаться, переспрашивать, уточнять, то ли она имела в виду. Мы просто говорили «ладно» и шли заниматься своими делами – дежурить, выжигать на фанерке или сдавать книжки в библиотеку. Ведь «да» – оно и в Африке «да», особенно если на северо-восточном побережье озера Танганьика закат разливается слева направо.
Звезда с витрины
Проходила мимо киоска «Союзпечать» или как они там теперь называются. Обычно я на выдохе что ли прохожу, а тут получилось на вдохе. И вдохнула облако запахов из детства – новых книг, открыток, розовых китайских ластиков. Вернулась на два шага, стою, разглядываю – газеты, журналы, снежинки, наклейки и даже гипсовых мышей.
– Дайте мне что-нибудь, – даже не говорю, а почти вскрикиваю я, – что-нибудь из этого. Пожалуйста!
– Что именно? – говорит сказочная бабуля, придерживая воображаемые резные наличники.
– Да буквально что угодно, – говорю, – корону или наклейку с машинкой, шариковую ручку или мышь. Пожалуйста!
– А возьмите звезду с витрины? – говорит бабуля и показывает мерцающую звезду, подключенную к перемотанному изолентой тройнику.
Звезда переливается синим, красным и зелёным. Если долго на неё смотреть, можно уже не ехать на работу.
И я беру звезду. И дальше, как в детстве, строгая тетя в очереди, отодвигает меня локтем от волшебного окошка и произносит туда, в сказку:
– «Аргументы и факты», пожалуйста.
Солнце на качелях
Мальчик лет трех в новых синих сапожках с уточками по краям измеряет глубину лужи. Молодая мама терпеливо стоит на берегу и кажется, что считает шаги. Лужа голубая и зелёная, по большей стороне три шага в длину, в самом углу её прячется краешек солнца. Мальчик выходит на середину лужи, так что уточки касаются воды, и проводит по солнцу веткой. Солнце отклоняется вправо, потом влево, снова вправо и снова влево, а потом дрожит, будто хохоча. Мальчик тоже хохочет и поднимает на маму глаза, полные восторга.
«Ну что, Мишка, опять у тебя солнце на качелях?» – улыбается мама.
Лето в луже мёрзнет и дрожит, будто пятна Моне, пока Мишка раскачивает солнце.
Фармацевт
Аглая Поликарповна, фармацевт аптеки на углу, женщина серьезная и участливая, наслаждается общением с каждым клиентом. Их тут немного – может быть, один в час. В аптеке тихо и светло, полы и стеклянные шкафы сверкают космической чистотой. Миниатюрная Аглая Поликарповна в хрустящем накрахмаленном халате едва видна из-за прилавка, легкий ветерок из кондиционера шевелит ее голубые волосы, былая красота блестит в уголках ее глаз.
«Сейчас-сейчас, – суетится молодой человек, отсчитывая мелочь, – десять, двадцать, двадцать пять, двадцать семь, двадцать восемь…»
«Ничего-ничего», – говорит она, едва не добавляя «внучек».
«Ох, вот еще два, три, получилось!» – ликует покупатель, завершая пирамиду из монеток.
«Ничего-ничего, – грустно вздыхает Аглая Поликарповна, закрывая чек, – я не тороплюсь».
И долго еще провожает юношу глазами – до двери, до второй двери, до крылечка, до остановки.
Мышь
Вечер. Ресторан одного мебельного магазина. Кто-то уронил на пол мышь. Молодую, красивую, белую, с длинным ярлыком про стирку.
Маленький мальчик, семеня за маминой тележкой, замечает упавшую, поднимает, долго смотрит ей в глаза, оглядывается, встречается взглядом со мной, спрашивает, моя ли. Я мотаю головой, у меня пирог. Мальчик подходит к большому семейному столу, протискивается между отцом семейства и бабушкой, держа мышь на вытянутой руке, взгляд у него сосредоточенный и важный. Ребенка никто не замечает. У всех суп грибной из пакетика, утка, брокколи, кофе по жетону и фрикадельки с брусничным соусом и шведским флагом.
– Петя! – раздается обыкновенный крик матери, дети которой всегда ровно семенят за тележкой, а потом отвлекаются на солдат, пожар, баню, мышь, хотя, по ощущениям, продолжают семенить за тележкой, но потом оказывается, что их нет уже полчаса.
– Петя! – кричит мама на высоте в три Пети, потом замечает сына и направляется к нему.
– Петя, – в третий раз произносит мама, настигнув мальчика и схватив за петельку.
Мальчик делает три приставных шага влево и предпринимает последнюю попытку найти хозяина мыши. Протиснувшись между столом и тележкой с желтой сумкой, он трогает за локоть девушку лет двадцати. Она оборачивается, Пётр подносит животное прямо к её глазам и говорит ангельским голосом:
– Мысь.
Звуковая волна уносит шестнадцать фрикаделек в неизвестном направлении, в спину мыши вонзается зубочистка со шведским флагом. Неравнодушный Петя аккуратно кладет мышь на прежнее место, обводит мелком и возвращается к маме.
Никто её не ронял.
Бедные
На фудкорте девушка подбегает к молодому человеку:
– Саша, Саша, дай мне денег!
– Ну нет, мы так не договаривались, – говорит Саша и тут же открывает бумажник.
– Я триста возьму. Хотя нет, пятьсот! – говорит девушка и убегает в сторону черных чебуреков.
– Чуду блэк! – выкрикивает королева прилавка.
– Лиза! Лиза! – кричит Саша девушке вслед.
Лиза вопросительно оглядывается.
