Соединённые пуповиной

В это время отец стал усиленно стараться обратить нашу мать в свою новую веру – она должна была стать его первой помощницей в вербовке. Но мать стояла на стороне детей, она хотела защитить нас и опасалась, что отец со своей опасной на то время деятельностью доведёт нас до КГБ. Когда ей стало совершенно ясно, что там ведётся нелегальная деятельность, она полностью отказалась от участия. Возникли разногласия. Одна из ссор закончилась нервным срывом у матери, и она на целый месяц переехала к своему брату Иоганну. Оттуда она писала нашему отцу:

“…Что я хочу тебе ещё раз сказать. Ты хочешь вывести наших детей на путь Божий. Это я могу понять. Но ты забыл, что Фриде уже 43 года, Оскару 35, а Хильде 29 лет. Мы с детства учили их совершенно другому. Теперь ты говоришь, что всё было ложью, и хочешь привить им новое мировоззрение. Если уж я не могу тебя понять в твоей новой вере, то как они могут это сделать?

Ты хочешь найти для всех нас путь в Вечность. Да, мы оба, с нашими грехами, можем попытаться пройти по нему. Однако ты забываешь, что наши дети смогут пройти этот путь только через пыточные камеры КГБ. То есть они должны отказаться от жизни, чтобы последовать за нами. Они не могут тебя понять, почему они должны нам сейчас подражать? Им чужда вера в Бога. Почему они должны закончить свои жизни, если не верят в потусторонний мир? Ты терроризируешь не только меня, но и их. Они любят тебя, как отца, а ты просишь за эту любовь их жизни. Они в отчаянии. Пожалуйста, попробуй хоть раз и их понять. Поставь себя на их место. Они хотят жить, а не томиться в склепах КГБ. Пожалуйста, оставь нас всех в покое…

Ответ отца:

Дмитриевка, 19 марта 1962 г.

Моя любимая, дорогая Ольга!

Твоё письмо я получил 16-го. Спасибо!.. Ты знаешь, что в наши дни нужно иметь крепкие нервы, а ещё больше – сильную праведную веру. Поэтому, прежде всего, нужно от всего сердца признать свои ошибки, а затем искать и просить о своей защите. Знай же, что я молюсь за тебя и за всех наших. Совершенно неправильно вести страусиную политику, особенно в наши дни. Наше упрямство не изменит Божьих планов ни на йоту, мы только навредим сами себе. Как долго я мечтал о великом покое в доме, о блаженном согласии в семье, полной любви. Всё могло бы быть, если бы мы знали, чьи мы дети по духу. Чудовищем будет тот, кто своих детей не предупредит об опасности и не даст им совет, как этого избежать. Не правда ли, моя дорогая? Не выбирай смерть, выбирай вечную жизнь или помоги, по крайней мере, спасти наших…

В те годы отец попытался обратить в свою веру внуков – Эльзу 17-ти лет и Александра 10-ти лет. Чтобы прервать религиозную деятельность, направленную на детей, Фрида переехала в соседнюю деревню. Она, также как и младшая сестра, просила меня помочь удержать нашего отца, привести его в чувство. Он досаждал всем родственникам и был одержим манией наставления близких на путь истины. Сёстры боялись, что не только он посадит себе КГБ на шею, но и они тоже скоро будут ходить в ошейниках.

Я взял отпуск и полетел к родителям. Мы трое, брат и сёстры, объединились и попытались переубедить отца. Было очень трудно принять решение и выставить нашему отцу ультиматум: “Пожалуйста, верь во что хочешь. Но ты должен прекратить свои домогательства и нас, а также мать, внуков и родственников, не беспокоить своими притязаниями. Связь с сектой должна быть прекращена. О нашем решении ты должен сообщить Эрике и запретить ей приходить к тебе”.

Разговор был ужасным, он оставил во мне неописуемо болезненное чувство вины, от которого я не смогу освободиться до конца своей жизни. Отец возразил нашему мятежу цитатами из священных книг, вкратце: “Я хочу возместить своё упущение в вашем образовании, наставить вас на путь Божий, чтобы затем всем вместе встретиться в вечности”. Но мы настаивали на своём требовании: “Мы хотим ещё жить, и, по правде сказать, так, как ты учил нас с детства”. Нас поддержала мать. Отец был вынужден исполнить наше желание. Однако между нами и отцом возникла пропасть, через которую мы так и не смогли перекинуть мост – все мои начинания и усилия по этому поводу он отклонял.

Моё первое письмо после случившегося:

2 апреля 1962 г.

Дорогой отец!

Мне очень жаль, что мы были вынуждены так безжалостно разговаривать с тобой. Просто настало время, когда не только тебе, но и нам захотелось высказаться. Да, последние 18 лет ты пытаешься наставить нас на путь Божий. Но на нерушимом фундаменте, который ты укреплял в нашем сознании с детства, не может прорасти семя Страха Божьего, и уж тем более расти. Основание настолько прочное, в своё время ты так хорошо постарался, что мы теперь, даже с лучшими взаимными намерениями, не сможем его уничтожить.

Я прошу тебя ещё раз, поставь себя в наше положение, попробуй и нас понять. Теперь ты требуешь, чтобы мы с закрытыми глазами слепо следовали туда, куда ты хочешь вести нас дальше, как было до сих пор, по правильному пути. Но мы чувствуем, что это путь в противоположном направлении. И возникает ощущение, что если до сих пор ты указывал нам ложный путь, утверждая, что он единственный правильный, то и твоё сегодняшнее учение о “новом, правильном, золотом пути” может быть неверным.

Одним словом, отец, отдохни. Сядь в поезд и соверши поездку на родину – Волынь, в Крым, на Кавказ, в Ленинград или на Дальний Восток – все расходы я оплачу. Посмотри мир. Отвлекись немного от монотонной повседневной жизни…

Месяц спустя:

17 мая 1962 г.

Оскар!

Твоё последнее письмо лежит передо мной. У меня более чем достаточно причин, чтобы не отвечать. За несколько часов мои дети так обошлись со своим отцом, как я никогда в жизни предположить не мог. Конечно, я отчасти виноват, но и мать несёт долю вины за то, что мы воспитали вас без почтения к родителям. Однако, в основном виновен злой дух, это его коварная работа, он гонит современное поколение, делая его слепым и глухим. Но, в конце концов, правда всё равно победит. Вся ваша инсценировка игры со мной плохо продумана. Чего вы этим добились? Мне очень жаль, что я с тех пор онемел, как парализованный. Я скорблю о вашей чёрствости.

Никакое путешествие по миру нам, старикам, не нужно. Свои деньги сбереги для себя. Это не для больного тела и почти слепых глаз. Прежде всего, мне нужен покой. А вы что мне дали? Вы хотите быть умнее. Но вы, как Иуды, выступили против своего отца. Иисус сказал своим ученикам: “Я есмь путь, истина и жизнь. Тот, кто верит в меня, никогда не умрёт”. Но вы слушаете дьявола и следуете тому, что он нашёптывает. Затем однажды последует то, о чём как-то сказал Хрущев: “Если тебя хвалит твой противник, осмотрись вокруг – где ты совершил глупость?” И это правильно…

Прости мне мою возможную резкость. Я не подразумевал ничего плохого. Передавай всем привет, всем!

В июне я написал отцу подробное письмо, но не получил никакого ответа. Следующее я отправил 18 августа. Отец усложнил мне жизнь, написав ответ готическим шрифтом:

29 сентября – 2 октября 1962 г.

Дорогой сын, невестка и внуки!

На самом деле, с того дня, как дьявол нарисовал свой знак на белой стене, я написал вам только одно письмо 17–19 мая. Упомянутое тобой письмо на шести тетрадных листах мы не получили. Ты должен быть осторожней, такая обширная переписка бросается в глаза и может заинтересовать КГБ. Я надеюсь, ничего компрометирующего ты не писал?

Но было бы лучше, если бы вы тогда не играли со мной эту отвратительную сцену.

Итак, теперь, когда взаимные амбиции остались позади, мнения прояснились, а взаимное доверие частично восстановлено, мы можем спокойно продолжить нашу дискуссию. Ты прав, когда формулируешь: “Кому Бог никакой веры в сознание не заложил, тот не может верить”. Но только частично. Христос говорит, что он пришёл в мир, как свет, и что с ним те, кто верит в него, не останутся в темноте. Поэтому человек должен хотеть увидеть свет, только тогда возникнет вера в Бога и поселится в его сознании…

Далее последовали 3 страницы, на которых отец снова пытался меня склонить к вере. И так противостояние усиливалось с каждым письмом.

18 мая 1963 г.

Дорогой отец!

Я получил твоё письмо от 22 апреля. Мы оба одновременно констатируем, что наше сегодняшнее мировоззрение лежит на противоположном берегу. Каждый из нас считает, что он на правильном пути, и его истина безупречна. Итак, лучше всего было бы прекратить попытки изменить знание и сознание друг у друга в правильную сторону. Мы взрослые. Ты – 72-х летний старец с большим жизненным опытом. Но и я в свои 36 лет больше не ребёнок, мне тоже пришлось пройти проклятую суровую школу жизни. Кстати, я не предпринимаю никаких попыток изменить твой взгляд на мир. Я только сопротивляюсь твоему принуждению заставить меня смотреть на жизнь по-новому, так, как мне чуждо. Я не могу из лучших побуждений следовать за тобой с закрытыми глазами.

Можно попробовать выяснить причину, по которой мы оказались на разных путях. Ты пишешь: “…ни ты, ни твои учителя ничего не хотите знать об истинах Библии”. При этом ты думаешь о современной коммунистической идеологии, забывая, что в моём детстве и юности ты тоже был моим учителем. Однако я думаю нечто другое. В своё время тебе не хватило мужества рассказать мне о “второй истине”. Ты меня учил только коммунистической идеологии, но умалчивал о своей вере в Бога. Итак, все эти годы ты служил двум богам и поклонялся обоим.

Поэтому возникают некоторые обидные вопросы, и мне больно, отец, их тебе задавать. Но они есть, и требуют ответа:

1. Если в 20-х, 30-х годах ты, отец, непоколебимо верил в Бога, как теперь говоришь, то почему не пошёл на эшафот ради истины, как многие твои соотечественники, как пастор Уле?

2. Что было легче: верить в эту истину, или мужественно стать мучеником за веру отцов?

3. Так продолжалось 20–25 лет, когда ты, без веры, взращивал в нас коммунистическую идеологию, однако сам жил в страхе Божьем? Это же абсурдная попытка усидеть одновременно на двух далеко расставленных стульях. И это привело тебя в пространство между двумя стульями, где ты, наконец, приземлился и пробудился.

4. У меня был образец кристально чистого и честного человека – мой отец. Но оказалось, что он двуличен. Может, я тоже унаследовал от него это свойство, и я двуглавый Янус?

Ты нас, своих детей, всех троих, грубо обманул – учил одному, а сам верил во что-то совершенно другое. Отсюда идёт отчуждение между отцом и сыном, между мной и тобой. Ты быстро изменил свои взгляды, когда после смерти Сталина объявили смягчение в осквернённом вероисповедании. Ты уже больше не был связан антирелигиозными обязанностями учителя. И ты нашёл правильный путь в вечность, как ты считаешь, и хочешь нас вести по этому пути. Но, отец, мне до пенсии работать ещё 24 года, а Хильде – 30 лет. И ты прекрасно знаешь, что для нас будет означать, если нашего отца обвинят в шпионаже. Это будет означать конец не только для нас, но и для всех твоих внуков. Поэтому в первую очередь мы должны думать о жизни на земле. Мы хотим просто жить, бороться за свою жизнь, поставить детей на ноги, так же, как это раньше делал ты со своей стороны. Вечность для нашего разума пока недоступна… Я прошу прощения, если не всё корректно написал, но я думаю только о лучшем.

Поклон от всех нас всем вам!

Твой Оскар

Но отец проигнорировал наш ультиматум и не прервал связь с сектой. Тогда мать набралась мужества и потребовала от связной Эрики больше не беспокоить нашего отца и прекратить свои визиты. Тем не менее, через месяц она появилась снова. Эта наглость возмутила Хильду, и она захлопнула дверь перед её носом. Женщине сказали, что если она здесь ещё хоть раз появится, то последует донос в милицию. Эрика исчезла навсегда. Отец впал в отчаяние и замкнулся. Он чувствовал себя одиноким и изолированным ото всех. Наконец, я получил пакет с его последним пространным письмом.

10 июля – 23 августа 1963 г.

“Я есмь путь к истине”,

сказал Иисус.

Мой дорогой сын!

Для меня очень трудная задача дать подробный ответ, подводя итог твоему последнему письму. Но я постараюсь сделать это с чистой совестью. Я покопался в твоих более сотни написанных письмах (на мои 52), пересмотрел свои послания и пришёл к неутешительному выводу. Мне очень трудно поделиться своим решением с моим единственным сыном, моей надеждой.

Ты ничего не хочешь знать и слышать о моём сегодняшнем мировоззрении. Не пожалеешь ли ты об этом упущении, не будет ли твоё пробуждение слишком поздним?

Я не могу и не хочу оставить единственный путь, на который ступил с детства. Ибо это путь истины. До сего дня я надеялся, что у меня получится привести к свету истины и вас, моих детей. Ещё никогда в жизни я не был так убеждён в своей вере, как в последние 2 года. Я согласен со словами, которые Иисус сказал Богу: “Слово твоё есть истина”. Я был убеждён, что вы тоже почувствуете эту истину, поймёте её и последуете за ней. Это же так ясно, понятно и, наконец, так просто. Конечно же, ведь мои дети не глупы. Да, определённо, они поверят своему отцу, последуют за ним и встанут на его сторону.

Мой дорогой сын, ты не должен возражать моим добрым намерениям, ведь я хочу только лучшего. Что касается конфликтов в нашей семье, то это причина зла, ты уж должен мне поверить. Не я причина тому, что жена не слышит мужа, а дети своего отца не верят ему и не следуют ему, а тот, кто уши оглушает, глаза ослепляет, а умы приводит в замешательство.

А теперь по поводу твоих слов, что я был твоим учителем и не пошёл на эшафот за свою веру. Да, мой дорогой, я был твоим учителем в школе и дома. Но не забывай, в какое время. Годы с 1933 по 1953 были временем невероятных, неслыханных трудностей и жестокости. Ты знаешь сегодня, что означало в то время показать свою веру. Тогда нужно было выжить, Сатана зашёл так далеко, что ни у кого не было больше шансов бороться с войной, голодом и преследованиями. Всякий был бы уничтожен прежде, чем он начал борьбу. И это была Божья воля, чтобы кто-нибудь пережил это время, а позже продолжил борьбу за истину. Это была не моя воля, а Божье провидение, что я был избавлен от эшафота. И это случилось на самом деле: я дал клятву наставить вас на путь истины. Он услышал мои молитвы, и я думал, что легко добьюсь успеха. Но я забыл, что, по сравнению с вами, я пришёл к вере отцов в детстве и не потерял её в аду тридцатых и сороковых годов. Вам в детстве ничего из этого не прививали, вам не нужно было ничего скрывать, чтобы пережить эти проклятые годы.

После 1944 г. я не хотел вам силой навязывать веру. Я снова решил, что наступят лучшие времена, вы станете взрослее и мудрее и, следовательно, лучше меня поймёте. Я также думал, что будет лучше, если вначале я добьюсь того, чтобы ваша мать стала моей единомышленницей. Так было бы проще обратить и вас. Но мать присоединилась к вам и выступила против меня.

Позже я предпринял неимоверно много попыток наставить вас на путь Божий, особенно тебя. Из лучших побуждений я написал тебе сотни писем, посланий и советов. Но вы, и лично ты, отказываетесь от открытой дискуссии со мной, и я вижу, как вы всё время отдаляетесь от меня. Вы идёте в ногу с новым культом партии. А что представляет собой это новое? Снова то же самое: Бог даёт Сатане возможность привести людей к погибели, чтобы затем выяснить, кто остался верен ему. Ты пишешь о том, что я сижу на двух стульях и поклоняюсь двум богам. Что ты знаешь о Боге, лютеранской вере и Иегове? Это для меня мощная основа, на которой могут располагаться разные верующие. Что касается второго стула, то я последовал за коммунистической идеологией не по доброй воле и думаю, что это было Божьим провидением, а именно – чтобы я выжил. Я не боготворил Ленина или Сталина, они были для меня возможно умные, но, тем не менее, сильно разбушевавшиеся простые смертные.

Это не даёт тебе права оскорблять меня, твоего отца, и обвинять в двойной игре. Это ты, мой сын, выбрал другой путь, пошёл в другом направлении и предал меня, как Иуда. Вы, все трое, хотите заставить меня молчать. Ну, пожалуйста! Но истина останется со мной. Вы стали непокорными и непослушными своему отцу. Вы не верите ему и не воспринимаете его предупреждение. Мне очень жаль оставлять вас на неверном пути, но вы настаиваете. Это моё последнее предупреждение, больше я не буду вас беспокоить. Вам самим предстоит выдержать суд Божий и получить расплату. А я, тем не менее, следую за Иисусом и говорю: “Отец, прости им, ибо они не знают, что творят”.

Твой отец

Я, мы все пытались сделать всё возможное, чтобы вытащить отца из наступившего состояния депрессии. Бесполезно. Я делал ему подарки – дорогие наручные часы, электробритва, расширил его библиотеку немецкими книгами, опубликованными в данное время в Москве – Вилли Бредель и Анна Зегерс, ежемесячно посылал ему журнал, который выписывал из ГДР. Чтобы смягчить напряжённую атмосферу в доме, в 1965 г. я привёз к родителям нашего младшего сына Якоба. Он должен был пойти здесь учиться в первый класс, больше узнать немецкий язык и попутно помочь своему дедушке выйти из депрессии. В 1967 г. я привёз к ним на год и старшего сына, Александра, которого дед очень любил. Он должен был закончить здесь 8-й класс, выучить немецкий язык и принести в дом свежий воздух. Я пытался показать отцу, что мы ему верим и доверяем ему наших детей без страха, что он окажет на них религиозное влияние, и этим вернуть его расположение к нам. Ничего не помогло.

Радость ему приносили только визиты кузена отца Густава Шульц с детьми, чья вера была ему близка. Он на время оживал, но после их отъезда его взгляд опять угасал. Катаракта всё больше лишала его удовольствия читать. Он попросил меня достать ему лупу, но это была лишь кратковременная помощь. У него осталось только общение с Богом, и он погрузился в молитвы.

Отвлекли его от этого состояния только визиты двух племянниц – Эрны Педе-Шульц и Марты Лангханс. Обе приходили к нему за одним и тем же советом. Сын Эрны Рейнгард 35 лет, и сын Марты Герберт 27 лет хотели эмигрировать в Германию. Правильно ли это, и если правильно, то как им это сделать?

В данное время среди немцев поползли упорные слухи о восстановлении немецкой автономии на Волге. В 1965 г. в Москву по этому поводу собиралась делегация немцев Поволжья из различных регионов Советского Союза, в том числе 3 представителя из Алма-Аты. Но их отговорили. Таким образом, не было никакой возможности воскрешения немецкой самобытности. Отец посчитал решение молодых людей благоразумным.

У Лангхансов было проще. Злая судьба в годы войны разрушила их семью навсегда. Муж Марты – Роберт Лангханс – в 1942 г. с Волыни был призван в вермахт, попал в плен к англичанам и после освобождения остался недалеко от Вольфбурга. Вначале Марту с семьёй немцы депортировали в Чехию, затем советы пообещали отправить их “домой”, но они оказались не на Волыни, а были сосланы севернее Полярного круга, к Мурманску. Позже её переселили в Кулундинские степи[125]. Роберт пытался разыскать свою семью, но безуспешно. Роберт, также как и Марта, считали друг друга пропавшими без вести. Когда в 1958 г. они, наконец, нашли друг друга по переписке, было уже поздно. Роберт завёл новую семью, у него было 2 сына. У Марты тоже был ещё один сын в дополнение к трём её детям. Они оба жили в двух разных мирах и не предпринимали никаких попыток к объединению. Только её сын Герберт, как и его энергичная фрау Эрна, всерьёз восприняли приглашение его отца и искали пути в Германию. Здесь был повод – воссоединение семьи, сын хочет уехать к отцу. У Рейнгарда Педе не было никаких предпосылок к тому, чтобы воплотить его замысел. Здесь был только протест против русификации и налицо великая воля оставаться немцем.

8 лет боролись две эти молодые семьи с КГБ, пока советская власть не дала им разрешения на выезд. В 1976–1977 годах они переехали в Германию. Взрослые дети Рейнгарда сказали мне: “Нам очень сильно повезло, что тогда удалось вернуться на родину наших предков, нашу новую родину”. Их мать Мета добавила: “Первым чудом, что мы здесь испытали, было то, что здесь повсюду можно без страха разговаривать по-немецки. У меня снова и снова появляются слёзы радости на глазах”.

* * *

Но этот разговор, эту радость – свободно говорить по-немецки, без наполненных ненавистью взглядов, привлекающих своё внимание, отец уже не мог услышать и не мог с ними разделить. Он умер 17 декабря 1969 г. Мы похоронили его на новом кладбище в Дмитриевке, в 18 километрах от Алма-Аты. На мраморной доске могилы выгравировано бронзовым шрифтом:

Некоторые считали, что содержание этой надписи на могиле слишком возвышено. На мой взгляд, отец, как учитель, в течение более чем сорока лет своей работы научил любви и интересу к жизни около тысячи школьников. Вероятно, у него были большие сомнения в коммунистической идеологии, однако он не хотел вводить в заблуждение и оставлять в неизвестности своих школьников, он давал им только общедоступную правду.

В 1985 г., через 38 лет после окончания школы, я посетил его могилу с моим гостем Ромашевским. Пётр сказал: “Для меня твой отец был спасителем, который вырвал меня, 16-ти летнего, из скользкого, липкого болота послевоенной беспризорности, пробудил во мне жизненные силы. Который помог мне снова сесть на школьную скамью и закончить 10 классов, а затем и институт… Я тоже символически ставлю свою подпись под этим текстом”.

В 1996 г. мне написал Корнелиус Нойфельд, который 58 лет назад учился у моего отца, а позже стал журналистом и писателем: “Ваш отец дал мне основательные знания немецкого языка и дальше развил мой интерес к немецкой литературе”. Но это же истинные символы того, о чём говорит надпись.

* * *

И в заключение: почему начался конфликт между нами, детьми, и нашим отцом? Это был обычный конфликт поколений? Нет, на мой взгляд, это было столкновение идеологий. Коммунистическая идеология не допускала никаких иных точек зрения. Это была диктатура, которая оказывала огромное давление на религию, разбивала иные убеждения каждого индивидуума, и чеканила нового человека – “человека будущего” – но с рабскими свойствами.

Сознанию людей было привито неописуемое, болезненное беспокойство. Кто не хотел отказываться от Бога, был приговорён томиться в ГУЛАГе или к расстрелу. Многообещающими, показными лозунгами – свобода, братство, право на самоопределение – большевики завлекали людей в мир грёз, обещая им хоть и далёкое, но счастливое будущее.

Поэтому отец был вынужден потеснить веру в Бога, чтобы сохранить свою жизнь и жизнь своих близких. Поэтому мы, его дети, воспитывались в новых убеждениях. Молотком и зубилом вбивал отец в наше сознание веру в социализм. Он утверждал, что проливал при этом кровавые слёзы – вполне может быть.

После смерти Сталина оказалось, что этот путь был ложным, он снова попытался вернуться на путь Божий и наставить на него нас. Тем не менее, постоянный страх, преследовавший его всю жизнь, стал частью его самого. И поэтому мы, дети, как и всё наше поколение, унаследовали от отцов чувство боязни допустить оплошность, сделать неверный шаг, сболтнуть лишнее. Мы видели, как наши бабушки и дедушки, родители, все предки – преследовались, унижались и частично были уничтожены. Правители учили нас воспринимать это как само собой разумеющееся. Однако родители учили своих детей тому, чтобы они, под давлением постоянного страха, не делали неверных шагов. Поэтому мы не последовали за отцом, нас удержал привитый нам страх. Наша путеводная звезда кружила в небе отчаяния среди обломков крушения призрака коммунизма, и поэтому нам больше был не доступен путь к вере отцов.

Призрак коммунизма постепенно превратился в постоянно удаляющийся мираж, а мы – дети бесчеловечного эксперимента утопической теории – попали в порочный круг неопределённости.

Старшее поколение с их страхом перед Богом было уничтожено. Никому из моих бабушек и дедушек не удалось прожить более 60-ти лет, двое последних умерли в 1922 г.

Поколение родителей грубо оболгали, унизили и ограбили. Они всю жизнь вынуждены были бороться за выживание между двумя взаимоисключающими мирами. Все непослушные уничтожались. Только двое из семи братьев и сестёр Шульц достигли своей естественной старости. И не было вины оставшихся в живых в том, что их вырвали из привычного хода жизни и вынудили тянуть нить своей жизни в страхе и отчаянии.

Но и наше поколение, в чьё сознание была вбита коммунистическая идеология, считающее только этот взгляд на мир единственно правильным, прошло свои суровые испытания. Не все пережили эти “мастерские” – из семи братьев и сестёр выжили только мы трое. Но мы были счастливее предыдущих поколений. Мы были очевидцами того, как эта псевдо-идеология рассыпалась в щебень и пыль, и как чёрная петля верёвки, на которой нас вели, стала хрупкой и упала клочьями с наших шей. Мы нашли только один выход из возникшего хаоса – это был путь вдоль пуповины немецкой самобытности, к нашим предкам.