Соединённые пуповиной

2. Доклад 1931 г. в газете «Новая деревня» с пленума сельсовета в Геймтале:

…Было зачитано прошение гражданина Фризена о возвращении права голоса, которого он был лишён, как зажиточный крестьянин.

Бибер: Каково мнение членов сельсовета?

Кауц: Можно вернуть ему право голоса.

Бибер: Сколько у него земли?

Председатель: 8 десятин.

Слунский: Его жена хотела однажды сорвать собрание.

Миллер: Да. Она нас сильно опозорила на конференции районных делегатов своими антисоветскими настроениями и заявлениями.

Хаммер: В этом нет вины Фризена, в настоящее время он достаточно хорошо работает в молочном кооперативе.

Слунский: Он не для коллектива, когда я его спросил, хочет ли он тоже вступить, он сказал: “Мой коллектив должен быть там” – и указал на церковь – “Я, безусловно, умру в другом коллективе”.

Янцен: Товарищи, ему нельзя давать право голоса, потому что, когда мы пошли отмерять землю, он сказал: “Вы идёте грабить землю у других!”

Слунский: Во время сбора урожая он нанимал батрака.

Хаммер: Но мы же знаем, что у него больные лёгкие, и он нанимал помощника на короткое время. Дайте ему право голоса.

Председатель: Я считаю, что он может немного подождать и исправиться. Итак, этот вопрос закрыт. А как обстоят дела с использованием посторонней рабочей силы? Ваш отчёт, товарищ Миссаль.

Миссаль: На сегодняшний день у нас нет эксплуататоров.

Кауц: Дайте мне сказать несколько слов. Я часто думал над тем, как у нас с правом голоса, многие об этом говорили. Если одному из нас, из крестьян, требуются дополнительные работники, а он не эксплуататор, то вы забираете у него право голоса. Вы ищите любую возможность похоронить его без жалости и сострадания. А как это выглядит со стороны тех, кого нанимают? У нас есть служащие, которые вошли в коллектив, но не имеют своего хозяйства, у них нет маленьких детей, и, тем не менее, они круглый год держат батраков и прислугу. И право голоса у них не забирают. По моему мнению, это не правильно.

Голос из зала: тебя тоже лишить права голоса!

Председатель: Сотрудники могут иметь прислугу, если у них есть маленькие дети, и оба выполняют общественную работу.

Хаммер: Что делают тогда их жёны? Они долго спят, поэтому долго остаются молодыми, как “красавица” Эрика. У наших жён много детей, большое домашнее хозяйство, и они трудятся от рассвета до заката. Тогда они тоже все нуждаются в домработницах!

Кауц: Почему большинство других жён учителей могут оказывать помощь в коллективной работе, а Эрика Шутц и фрау Вулис – нет?

Бибер: Если товарищ Шутц – директор школы – имеет батрачку, то это можно ещё понять, он держит корову и лошадь. Но если доктор Вулис эксплуатирует девушку, этому нет оправдания. Как вы думаете, товарищ Шульц?

Шульц: Я думаю, мы все равны, и мы, учителя, должны быть хорошим примером для крестьян.

Хаммер: Вопрос должен быть поставлен по-другому. Мы боремся с кулаками и эксплуататорами, но в тоже время терпим это среди нас.

Коммунар[83] Райс: Что мы можем сделать? У нас недостаточно специалистов, и поэтому временно нужно принять эти отклонения.

Секретарь: И что я должен записать в протоколе?

Бибер: Пиши “отклонить”.

А что думают по этому поводу читатели газеты «Новая деревня»?

Наступила зима 1932–1933 гг. Урожай был очень плохим. Для снабжения государства изъяли всё собранное зерно, как у крестьян, так и у колхозников, включая запас семян. Предлогом стала защита зерна от кулацких интриг и вражеских нападок. То же самое произошло и с крестьянами-единоличниками, их вынудили свезти запасы зерна на государственное хранение.

А когда зимой областная комиссия собралась рассмотреть вопрос подготовки к посевной, оказалось, что в колхозе вообще нет никакого зерна. Руководители искали и нашли виноватых – это были враги народа, связанные с заграницей. Их объявили шпионами и казнили. Но зерно исчезло. То же самое происходило и в других колхозах. По всей Волыни наступил голод, который продлился с зимы 1933 до середины 1934 г.

Отец писал:

Нам, учителям, было сравнительно лучше. Государство продавало нам по 8 фунтов муки на взрослого и 4 на ребёнка. Эти 13 килограмм муки в месяц обеспечили выживание нашей семьи. Мы держали корову, свинью и 30 кур. Кроме того, двое наших ребят получали завтраки в школе. Они были организованы для всех школьников первых пяти классов, чтобы выманить детей из дома, и, таким образом, поддержать их жизнь.

Очень несчастными были украинцы. В ноябре 1933 г. нас ограбили. Я с несколькими соседями шёл по следу на свежевыпавшем снеге до Болярки. Здесь я вызвал председателя сельсовета Пацюка, мы были с ним знакомы, и зашли в дом вора. Я был поражён: на столе стоял большой котёл, в котором ещё оставалась часть свёклы и картошки. Сбоку на нарах лежат три полуголых ребёнка. В сумраке жилья казалось, что они мертвы. Хозяин, около 30 лет, не оказал никакого сопротивления, признался в краже и спокойно сказал: “Поместите меня в ДОПР[84] (тюрьму), но и этих двух заберите со мной, там они, по крайней мере, получат немного еды. Тот малыш может остаться, ему уже больше ничего не нужно”.

С содроганием мы вышли из дома с умирающими детьми и подавленным отцом. Увиденное разбудило во мне тревогу и чувство стыда, как будто и моя вина была в том, что в этом доме была такая страшная нищета и беда. “Недавно он похоронил жену. В основном так у всех в нашей деревне. Это неописуемая катастрофа”, – сказал Пацюк.

Мы выжили, и сколько было в наших силах, помогали родственникам. Так, у нас зимовала пятилетняя племянница Ольги Агата Лангханс. Но эти хлопоты, в конечном счёте, ни к чему не привели. Весной, когда родители забрали девочку домой, она умерла от голода, так же, как её сестра и отец – шурин Густав. Полегло и много других родственников, чаще всего малыши, родившиеся весной 1933 г. и в 1934 г. От голода они собирали всё, что можно было съесть, и тащили в рот, а затем болели.

Среди многих арестованных в 1934 г. был и пастор Уле. Церковь закрыли, крест с колокольни сорвали, большой церковный колокол превратили в часы, которые он отбивал каждый час. Мне казалось, будто я в глубине души слышу таинственный, очень тревожный голос, который будит во мне скрытую тревогу.

В этом году я совершенно неожиданно получил персональный, страшный для меня удар, который привёл меня к глубоким размышлениям. А именно – меня пригласили на открытое партсобрание, объединённое с сельским исполкомом. Меня ошеломил один пункт повестки дня: поведение учителя Шульц. Докладчик – директор школы товарищ Эйхгорн.

Никогда бы не подумал, что человека, в данном случае меня, можно когда-нибудь забросать сразу таким большим количеством грязи. Я должен был оправдаться от 5 обвинений, которые мне хотели предъявить. Это было для меня настоящим потрясением:

1. Я ругал своих детей, неаккуратно выполнявших домашнее задание, приговаривая: “Вы делаете это небрежней, чем колхозники”. Это доказывает, что Шульц выступает против политики большевистской партии в вопросе коллективизации.

Должен признать, что такой случай действительно был, но это произошло дома, чужие при этом не присутствовали. Я имел в виду только своих детей, в том смысле, чтобы воспитать у них любовь к работе, трудолюбие и основательность. Да, я мог бы сказать это иначе, но вы все знаете, что я тогда был болен, и, вероятно поэтому, потерял контроль над своими нервами. Но это было не со зла. Я с 1918 г. верный слуга советского правительства, и симпатизирую большевистской партии. С 1929 г. состою в колхозе. Я признаю свою ошибку и, кроме того, обещаю никогда себе подобного не позволять. Прошу прощения у собрания.

2. Я оскорбил сотрудников РОНО, обозвав их босяками.

Я ответил: я только повторил слова Альберта Шпехта. Это сказал он, вынужденный привезти и отвезти обратно служащих района. Я по этому поводу сделал ему замечание. Поэтому лучше его спросите об этом.

3. Я настраиваю школьников против руководства школы, требуя от них критических статей в стенгазете.

Моё объяснение было следующим: существует только одна такая статья, и в ней приведены слова районного инспектора. Товарищ Ищенко здесь присутствует, и может подтвердить, что он высказался о том, что товарищи Эйхгорн и Матяш не имеют педагогического образования, и поэтому им нужно как можно быстрее пройти заочное обучение. Но я обещаю в будущем также избегать таких сообщений, раз содержание образовательных сессий должно оставаться в тайне, хотя председатель школьного комитета на них присутствует.

4. Во время посевной я был недостаточно активен.

По этому вопросу я мог только напомнить, что в этом году был болен и лежал в постели.

5. Шульц хранит Германские рейхсмарки.

Это было очень страшное обвинение, не имевшее под собой никаких оснований, тем труднее его было парировать. Я догадывался, почему могли возникнуть эти обвинения. Это было из-за активной переписки, которую я вёл с нашими родственниками в Германии Вольшлегерами и Цех, также я переписывался с Биберами, Шутц и Вулис, которые недавно вернулись на родину.

Опасение, что в настоящее время я могу быть неправильно понят, вынудило меня плести небылицы, и отвлечь внимание на 3 последние персоны. Я сказал:

Вы же знаете этих учителей, которые много лет учили ваших детей. Их всех ценили за высокую образованность, и это действительно так. Они вернулись на родину, но тоскуют по нашему Геймталю и каждый раз передают вам всем привет. Но вы все очень хорошо знаете, что мои отношения с Биберами, Шутц, как, впрочем, и с Вулис, никогда не были хорошими. Вряд ли кто-нибудь из вас будет утверждать, что по этой причине, и в этом случае, они будут посылать мне марки.

Кроме этого, я не связан с другими странами, никаких марок не получал и не нуждаюсь в помощи из-за границы. Я благодарен партии и правительству за то, что они дали мне возможность стать таким, каким я стал, я и дальше буду служить им верой и правдой.

Однако я требую, чтобы товарищи Эйхгорн и Ищенко забрали обратно свои обвинения в том, что я контрреволюционный деятель, солидарный и спутавшийся с Гитлером.

И это сработало, парочка вынуждена была извиниться.

Резолюция гласила: “Учителю Шульц указали на его ошибки, он обязался их устранить и более не совершать”.

На время этот вопрос был улажен, но я решил прервать переписку с родственниками за рубежом на неопределённое время. Теперь было, как в русской поговорке: “Не до жиру, быть бы живу”. Жаль. Это была небольшая замочная скважина, через которую мы могли ощущать маленький кусочек совершенно другого мира.

Я очень согрешил в том, что умолчал правду о родственниках, с любовью к партии я тоже перестарался. Это отвратительно! Но если бы я этого не сделал, кто знает, к какому бы решению пришло собрание? Господи, прости мне это двуличие.

Это обвинение, это собрание, были такой огромной нелепостью, что мне пришлось чертовски долго его обдумывать. Выводы были следующими:

Во-первых. Слова о критике и самокритике – это пафосная партийная работа, где приемлема только вторая часть. Любая попытка критиковать вышестоящую персону имеет обратные последствия. Очевидно, сложно определить – где, когда и в каком направлении возникнет проверка. Однако в том, что она будет – можно не сомневаться. Поэтому нужно действовать по поговорке: “Не трогай дерьмо, оно воняет”. Самокритика – да! До самоуничтожения! Пожалуй, иногда можно немного покритиковать кое-кого из коллег, но вначале нужно осмотреться вокруг, не входит ли он в круг фаворитов начальства.

Во-вторых. Поскольку собрание было хорошо подготовлено, целенаправленно, и проводилось при поддержке района, можно догадаться, что целью было не просто поставить меня на место, а скорее показать всем присутствующим, насколько опасным может быть, когда кто-то без одобрения властей принимает непредусмотренные решения или предпринимает самостоятельные шаги. Учитель Шульц был довольно авторитетный человек в деревне, даже во всём Пулинском районе, и всё же его не пощадили, обвинив в солидарности с фашистами и контрреволюцией. Это было предупреждение всем, кто ещё имел своё собственное мнение. Следовательно, нужно быть осторожным и обдумывать последствия!

Зимой 1934 г. в Ленинграде был убит Киров[85], возникло коварное ощущение, как будто убийца находится на Волыни, и его здесь ищут. В то время уже всех кулаков и кулацких прихвостней истребили, и ГПУ начало выискивать среди интеллигенции, особенно среди немецких учителей. “Кто ищет, тот найдёт!” И действительно, нашли нескольких подозреваемых и виновных. Среди них был один украинец – учитель Потапенко из Черняевки, его освободили. Все остальные – немцы. Шуберт из Габровки, Хельман из Мартиновки, Лахарс из Грюнталя, Грёсл и Нёринг из Пулинской-Гуты, Фоль Альфред из Геймталя – их освободили. Энслау Фридолина приговорили к 5 годам. Августа Шеве из Пулина и Рихарда Шульц из Солодырей объявили Гитлеровскими агентами и расстреляли.

Было это подозрение случайным, или наши немцы действительно были связаны с Гитлером? Это совершенно невозможно. Только 2 года прошло, как он захватил власть, немыслимо так быстро создать здесь агентурную сеть. Весной 1934 г. они хотели и на меня Гитлера навесить, хотя тогда он был у власти лишь несколько месяцев. Они снова выступают против немцев?

Неприятное, неловкое и некомфортное ощущение холода добралось до глубины души, вызвав беспокойство и страх за будущее. Постепенно мы прекратили все вечерние посиделки с коллегами, соседями и хорошими друзьями. Больше не было доверительных разговоров за чашкой ромашкового чая. Каждый опасался, потому что любое непонятное высказывание или неправильно понятое слово могло быть неверно истолковано и стать причиной обвинения или клеветы, как я это уже испытал на себе.

Люди стояли на пути друг у друга. Наступившая всеобщая робость людей, привыкших к общественным встречам, нашла свой выход в записи в драмкружок. В конце концов, я получил так много желающих, что «Ревизор» Гоголя репетировали и исполняли 45 актёров. Здесь, во время репетиций, в лабиринтах за кулисами, они все чувствовали защиту от большого устрашающего мира, были по-детски беззаботны и объединены точно таким же отношением. Здесь они чувствовали себя дома!

В те годы сельский учитель был не только носителем знаний, не только главным героем, который вынужден был доносить до жителей все государственные и партийные решения, в то же время он был и невольным информатором. Каждый учитель был обязан через голову района отправлять в территориальный орган образования отчёт определённой форы о своей деятельности и отношениях с коллегами.

Вот пример:

В областной отдел образования.

Доклад преподавателя языка Эдуарда Шульц из неполной средней школы Геймталя, Пулинский район.

апрель 1935 г.

1. Биография:

Я родился в крестьянской семье в 1891 г. В 1903 г. окончил иноверческую сельскую школу в Каролинке, в 1907 г. – двухлетнюю школу в Барашах, в 1910 г. – семинарию в Геймтале. С 1910 по 1915 г. был приходским учителем. С 1915 по 1922 г. был в ссылке, с 1923 г. учитель на Волыни. Я первый учитель в Пулинском районе, который без направления поступил на заочное обучение, постоянно занимаюсь самообучением. С 1919 г. читаю Маркса, Энгельса, Ленина. В 1932 г. окончил пединститут в Житомире.

С начала Октябрьской революции и до сих пор я всегда симпатизировал коммунистической партии, всегда стремился следовать за ней и верно служить советскому правительству. Я старался отречься от религиозно-идеалистического взгляда на мир и принять материалистическо-диалектическую идеологию.

Мои дети: старшая дочь комсомолка[86], один сын пионер, другой октябрёнок. Два моих брата и шурин уже несколько лет члены партии. Никто из моих родственников не подвергался экспроприации, ссылке или осуждению. Связей с заграницей нет.

2. Работа:

В последнем учебном году я преподавал немецкий, русский и украинский язык в классах с 5-го по 7-й. Это 35 часов в неделю. Тем не менее, наибольшие трудности возникают не от двойной нагрузки, а от недостатка и отсутствия тетрадей, перьев и чернил для письма, потому что большая часть материала конспектируется школьниками ввиду почти полного отсутствия учебников. Не хватает книг с методической и современной литературой, не хватает наглядных пособий.

Ученики, поступившие к нам в 5-й класс из других школ, плохо подготовлены в немецкой грамматике, украинским и русским языком владеют лишь немногие из них, в основном это польские, украинские и еврейские дети.

3. Дисциплина в школе:

Она всегда на нужной высоте. Этому способствуют педагогические и методические совещания, школьные собрания, социалистические соревнования и школьные стенгазеты, улучшая достигнутое. Посещение школы увеличилось с 91,6 % до 96,5 %. 85 % школьников переведены в следующие классы.

4. Методическая работа:

Каждый 30-й день месяца проводится совещание в присутствии районного методиста. Последние темы: родной язык, пионерская работа, социалистическое соревнование, повышение квалификации учителей, решения партии. Здесь обсуждали общее календарное и учебное расписание.

5. Общественная и всеобщая работа:

Несмотря на учебную нагрузку (35 часов в неделю), я имею следующую дополнительную нагрузку: классное руководство в седьмом классе; школьный секретарь; ответственный за школьную и классную стенгазеты; руководитель литературного кружка в школе и доме колхозника; руководитель атеистического кружка в школе и член отделения атеистической секции; руководитель драмкружка в школе и доме колхозника (поставлено 22 пьесы, в т. ч. 3 пьесы переведены с украинского на немецкий – «Ревизор», «Район» и «Земля просыпается»); член правления крестьянского совета; член культурной секции сельсовета; председатель сельского комитета профсоюза; методист школы по борьбе с неграмотностью; учитель украинского языка в вечерней школе комсомольцев; консультант по немецкому, русскому, украинскому языкам в Геймтальском консультационном пункте техникума заочного обучения.

Также я принимаю активное участие в заседаниях сельсовета, во всех коллективных и бригадных совещаниях.

6. Повышение квалификации:

В целях укрепления своей социалистической позиции, в последнее время я прочитал следующее: Энгельс «Анти Дюринг», Сталин «Проблемы Ленинизма», Ленин «Экономическое содержание народничества», Либкнехт «Парижская революция 1848 г.», Генрих Манн «Верноподданный», Шёнштадт «Выстрел на берегу», Генрих Гейне «Путевые картины», Вейланд «Адериты», Фишер «Секретная мельница», Шарер «Кроты», Фор-Визен «Поместный дворянин», Бехер «Человек, который верил всему», Бомарше «Женитьбы Фигаро», Эмиль Золя «Нана», Наверов «Ташкент – город хлебный», Пушкин «Дубровский», Гомер «Одиссея» и несколько книг на украинском.

Одним словом, работаю без перерывов и выходных. Я разбит, я буквально мёртв, и теперь нуждаюсь в восстановительном лечении. Вместо этого, жизнь стала ещё тяжелее от клеветы, как и прошлой осенью. Наш педколлектив на собрании решил устроить забастовку, потому что нам уже 3 месяца не выплачивают зарплату. Позже наш директор, товарищ Эйхорн, возложил ответственность за это на меня, как будто я был инициатором этого мятежа. Это доставило мне много беспокойства. Мне высказывали тайные угрозы, я часто был в опасности, на грани – “быть или не быть”.

7. Коллеги:

Здесь, как всегда, я работаю, не закрывая глаз, сообщая обо всём открыто, честно и по большевистски. Товарищи Матиаш, Вайсгербер, Бартшке и Скоковская очень мало интересуются осуществлением задач советского учителя, не делают никаких попыток следовать им. Товарищ Слунский хорошо исполняет работу на своём поле деятельности. Директора школы товарища Эйхорна мы часто не видим днями, а иногда даже и неделями. Он мало интересуется тем, что делают его учителя и как учатся школьники. Товарищ Сталин говорит, что работа плохо идёт там, где плохие руководители. Это как раз про нас! Нет книг, тетрадей, бюджета. Нам не хватает директора – руководителя и строгого отца.

8. Самооценка:

О своей работе я должен самокритично сказать, что многим темам я уделяю слишком много времени и даю большую нагрузку, потому что не всегда выбираю правильную методику, а иногда несовершенна и систематизация материала. Поэтому справедливо, что освоение материала школьниками оставляет желать лучшего. Я бы хотел достигнуть лучших результатов.

9. Обязательства:

Я обязуюсь в следующий 1935–1936 учебный год по возможности лучше исполнять свои школьные обязанности и выполнить следующее:

a) Читать периодическую газету DZZ, Литературную газету и журнал «Международная литература».

b) Кроме того, прочитать следующие работы: Карл Маркс «Наёмный труд и капитал», Фридрих Энгельс «Происхождение семьи…», Ленин «Кто враги народа?», речи Сталина, Молотова и других ораторов на 17 партсъезде; Генрих Гейне «Германия», Вилли Бредель «Улица Розенгоф», А. Доде «Тартарен из Тараскона», Максим Горький «Мещане», Кириленко «Аванпост», Фурманов «Чапаев».

c) Один раз в неделю проводить дополнительные занятия после уроков со слабыми учениками 5–6 классов.

d) Уровень знаний родного языка (немецкий) поднять до 90 %, литературы – до 95 %.

e) Ставить пьесу на каждый революционный праздник.

f) Подготовить две антирелигиозные лекции.

g) Два раза в месяц проводить в читальном зале лекции по лучшим художественным работам пролетарской литературы.

h) Принимать активное участие в заседаниях сельсовета и собраниях актива коллективистов.

i) Вербовать пионеров.

j) Посещать родителей учеников раз в квартал.

k) Я буду и дальше прилагать усилия к улучшению своей педагогической подготовки с целью исполнения требований партии.

Подпись

По этому отчёту можно видеть, какое неимоверно большое бремя было взвалено на плечи сельской интеллигенции. Учителя находились под невыносимым давлением, их буквально насиловали. И, чтобы выжить, принуждали изменить своё мировоззрение, прививать в сознание детей и их родителей новую идеологию. Им приставили нож к горлу, заставляя доносить на коллег, а также быть бесчеловечными информаторами.

Слева направо, сверху вниз: Ольга Поль, Мария Грюнке, Альфред Шёнрок – пионервожатый, Мелита Неринг, Рахиль Дюне, Ирма Янке, Фрида Шульц, Ида Куббе, Густав Хазе, Рейнгард Безель, Нуна Мижирицкая, Эльфрида Шёнрок, Лея Эйзенштейн, Галина Грушда, Ханна Мижирицкая и дошкольники Кауль Геральд, Шульц Оскар.

Неосознанно они постепенно превращались в эффективную рабочую команду правящей партии. Это была политика диктатуры – кнут и пряник: сельский учитель зависал между едва терпимой зарплатой и постоянным страхом возможных репрессий. У интеллигенции не было другого выбора, она доказывала свою покорность и была приручена. И этому подчинились учителя, которые уже долгое время колебались между верой отцов и атеизмом, ведь с детства в них отпечаталось правило: “Будь покорен авторитету того, кто имеет власть над тобой”.

Было очень мало времени на то, чтобы к этой установке привыкли новые советские учителя. Скоро начались 1937, 1938 и 1939 годы, когда всех, кто не хотел принимать в этом участие, объявили врагами народа и расстреляли или отправили в ГУЛАГ.

Эта ситуация и растущее чувство, что Волынь снова может попасть в сферу войны (в прессе постоянно обсуждали угрозу немецкого фашизма), побудило отца как можно скорее покинуть родину. Он был убеждён, что его прошлое – то, что он был приходским учителем – большое бедствие, которое может грозить его арестом.

В их разговорах с Ольгой неоднократно всплывал тёплый Ташкент. Но было слишком рискованно пускаться в такое далёкое путешествие без уверенности в получении работы. Он начал искать поблизости: Ландау под Одессой, Минеральные Воды под Пятигорском, Нижняя Добринка и Хуссенбах в АССРнП были готовы принять его. Но РОНО[87] Пулина его не отпускало. Без увольнения было совершенно невозможно уехать, потому что у Ольги не было паспорта, и без трудовой книжки он нигде не мог бы устроиться на работу.

Было написано много запросов в разные инстанции, которые закончились отказом. Один из них:

Председателю

Пулинского РИК[88]

Товарищу Лодде

Заявление

Ваш успокаивающий ответ и отказ моему заявлению от 8 августа не может меня удовлетворить. Я повторяю свою просьбу об увольнении.

Товарищ Лодде! Я знаю, что Партия справедливо заботится о благополучии трудящихся. И товарищ Сталин говорит, что мы должны заботиться о живущих людях.

Итак, по делу. Почему всё это приводит меня в отчаяние?

Я родился в 1891 г., до революции, и ничего не могу поделать с тем, что получил образование в царское время. Я хотел стать учителем. Единственным способом получения образования для сына немецкого крестьянина тогда была Геймтальская семинария. И в 1910 г. я стал приходским учителем. Естественно, я должен был исполнять обязанности кюстера. Сегодня я стыжусь того, что делал это, но это было неизбежно и по-другому невозможно. Но я всегда честно и искренне признавал это перед Партией и Советским правительством.