скачать книгу бесплатно
Тёплыми были наши отношения и с семьей Никиты Родионовича Балацкого, сменившего меня на посту редактора городской газеты в Туапсе. В Краснодаре он работал секретарем парткома Кубанского медицинского института. Как и он сам, его супруга Валентина Степановна и сын Андрей стали для нас близкими и родными. К горькому сожалению, тяжелая болезнь рано оборвала жизнь Никиты Родионовича. А с его сыном Андреем Коля, наш сын, и сейчас поддерживает добрые отношения.
Всегда находил я понимание и поддержку у Евгения Михайловича Берлизова, бывшего заместителя редактора Туапсинской городской газеты, затем – ответственного секретаря краевой газеты «Советская Кубань», а впоследствии – председателя краевого комитета по радиовещанию и телевидению. И не только у него самого, но и у его семьи: милой, душевной супруги Нины Викторовны и старшего сына Саши, истинного советского патриота-интернационалиста. Совсем молодым он погиб в Приднестровье, куда добровольно отправился на защиту свободы непризнанной республики. Безвременно ушёл из жизни и Евгений Михайлович. А затем не стало и Нины Викторовны. Но живёт в моей душе добрая и светлая память о них и их сыне…
Немалые трудности пережили Нина с Колей, оставшись в Туапсе более чем на два года. И хотя уже в конце 1968 года, как и предполагалось, я защитил кандидатскую диссертацию, её утверждение ВАКом СССР произошло только в марте 1970 года, после повторной защиты уже на секции истории КПСС Экспертного Совета в самом ВАКе. Однако невероятно жестокая нервотрёпка вокруг моей научной работы продолжалась ещё двенадцать лет. Но это отдельный сюжет, о котором я еще расскажу. Ибо то, что пережито мною и, естественно, семьёй, – слишком драматическая «эпопея», стоившая мне и семье неимоверных затрат сил, нервов, здоровья, времени…
Ждать, когда и чем закончатся нешуточные баталии на научном фронте, было невозможно. В 1969 году Нина с Колей переехали в Краснодар и поселились со мной в студенческом общежитии. В 1970 году нам была предоставлена университетом трехкомнатная квартира. В том же году я был избран на должность доцента кафедры истории КПСС Кубанского университета.
Нина определилась на работу в Краснодарский политехнический институт. Так получилось, что приказ о принятии её на работу совпал по времени с созданием кафедры хлебопечения, – как раз по её дипломной специальности.
Непосредственной организацией кафедры занималась Галина Георгиевна Юрова. Она же и возглавила её на многие годы. В 2012 году, когда я пишу эти строки, Галине Георгиевне исполнилось девяносто пять лет. Она давно уже не работает, но коллектив кафедры, отдавая ей должное, организовал её чествование…
В состав кафедры первоначально вошли помимо Галины Георгиевны – Зинаида Ивановна Асмаева, Галина Константиновна Бочкова и Нина – Нина Тимофеевна. Вскоре на кафедру пришли также Нелли Иосифовна Першакова, к сожалению, она рано ушла из жизни; Инесса Ивановна Уварова, Александр Семенович Зюзько, Людмила Георгиевна Клиндухова. В последние годы кафедрой заведовал Юрий Федорович Росляков…
Сложился хороший, работоспособный и дружный коллектив. Нина нашла в нем себя и была довольна вузовской работой.
Понимая, что ее будущее зависит от подготовки и защиты кандидатской диссертации, она определилась в качестве соискателя на кафедру хлебопечения Московского технологического института пищевой промышленности. Руководство ею взяла Роза Гирфановна Рахманкулова, доцент этой кафедры.
Спустя восемь лет Нина защитила кандидатскую диссертацию в специализированном Совете этого института. Через два года ей было присвоено звание доцента.
Понятно же, что сил на это было потрачено немало. Учитывая, что на ней как на жене и матери лежала еще огромная ответственность вести все домашние дела… Но в упорстве и настойчивости, в ответственности за любое порученное дело, она была на редкость целеустремленным человеком. Эти качества возвели Нину Тимофеевну в ранг секретаря ученого совета факультета. Эту ношу она несла на своих плечах многие годы. С особым усердием занималась также научной работой со студентами. В этом тоже немало преуспела…
Радовал и Коля. Как только ему исполнилось 14 лет, он вступил в комсомол. Спустя год был избран секретарем школьной комсомольской организации и оставался в этом качестве до окончания учёбы, получения аттестата зрелости и золотой медали. Вместе с сыном я в главном повторил пройденный мною путь в комсомоле. Мне было, что поведать ему и его сверстникам о комсомоле, о его героической истории, о легендарных героях и замечательных людях, воспитанных комсомолом, об опыте своей работы в комсомоле. Я с радостью консультировал и помогал Коле во всех его комсомольских делах. Много раз выступал перед комсомольцами школы с лекциями, прежде всего, о Николае Островском и его творчестве, о потомках Корчагина и на другие темы.
По моему предложению и с моей помощью в школе было проведено много встреч с замечательными людьми, проживавшими в Краснодаре.
Перед комсомольцами выступал делегат III-го Съезда комсомола – Леонид Дмитриевич Сахаров. На этом Съезде Ленин призвал комсомол «учиться коммунизму».
Гостями школы были: Петр Михайлович Гаврилов, один из бесстрашных и мужественных организаторов обороны Брестской крепости в июне-июле 1941 года, Герой Советского Союза; Степан Александрович Неустроев, командир батальона, бойцы которого М. А. Егоров и М. В. Кантария водрузили Знамя Победы над берлинским рейхстагом; Анатолий Петрович Бессонов, один из героев Бреста, однополчанин П. М. Гаврилова; другие герои Великой Отечественной войны, учёные, лекторы Общества «Знание».
Сами комсомольцы школы по своей инициативе проводили много тематических вечеров, экскурсий и других интересных мероприятий. Об опыте работы школьной комсомольской организации, секретарем которой был сын, рассказывалось в журнале ЦК ВЛКСМ «Комсомольская жизнь».
…Повторил я пройденный путь в комсомоле не только с сыном и его сверстниками – комсомольцами Краснодарской средней школы.
Главным направлением в моей деятельности в университете были: преподавание истории КПСС, научного коммунизма, проблем социализма (политологии – в последние два года); научная работа – защита кандидатской и докторской диссертаций; написание и публикация монографий, брошюр, множество статей, участие в научных конференциях, – университетских, краевых, республиканских, всесоюзных; партийная работа – в должности заместителя секретаря парткома по идеологии; лекционно-пропагандистская работа в крае на посту внештатного лектора крайкома КПСС и лектора Общества «Знание»; и наконец – воспитательная работа со студентами – самая многогранная.
Тогдашний Кубанский государственный университет – это десять факультетов, на которых обучалось (очно и заочно) не менее пяти тысяч юношей и девушек. В абсолютном большинстве своём – это комсомольцы.
Вот и пришлось мне во многом повторять пройденный путь в комсомоле с университетской комсомолией. Конечно, здесь была своя вузовская специфика, но главные задачи комсомола свойственны всем его отрядам – рабочей, сельской, военной молодежи: идейно-политическое, нравственное, патриотическое воспитание, формирование строителя социализма, достойного гражданина великой советской державы.
Не жалея сил и времени, отдавал я этому опыт и жар души своей. Во главу угла всей своей работы со студенческой молодёжью, как и прежде, я ставил одну цель: знания должны становиться убеждениями, жизненным компасом.
Конечно, я всегда помнил слова выдающегося русского критика Д. И. Писарева: «Готовых убеждений нельзя ни купить в книжной лавке, ни выпросить у добрых знакомых. Их можно выработать только в процессе своего собственного мышления».
И все же. И все же. Хотя «чужая душа – потёмки», – борьба за душевную красоту, чистоту, щедрость, отзывчивость, нравственность должна быть основой формирования и становления личности, настоящего Человека и Гражданина, Патриота Советской Отчизны. Во имя этого организовывал встречи студентов с замечательными, легендарными людьми, которые жили в Краснодаре или приезжали в край. Имена их я уже называл, рассказывая о содержании комсомольской работы, проводимой в краснодарской школе, в которой учился сын.
Это знал и ценил Краснодарский крайком ВЛКСМ. Может поэтому за годы работы в Кубанском государственном университете я «собрал» самый большой «урожай» комсомольских наград – почётных грамот ЦК ВЛКСМ и крайкома комсомола. И не только. Именно за активную и плодотворную работу с молодёжью я получил немало почётных и благодарственных грамот Всесоюзного и Российского Общества «Знание», краевой организации Общества «Знание». Несколькими дипломами Минвуза РСФСР отмечена моя научная работа со студентами, не раз побеждавшими на всесоюзных и республиканских конкурсах на лучшую студенческую работу по общественным наукам…
Вспоминается прекрасный кинофильм «Добровольцы», принятый комсомолом на «ура». Всеми поколениями комсомольцев. В этом фильме прозвучала и затронула сокровенное, полюбившаяся всем песня; уверен, не оставившая равнодушным ни одного кинозрителя, ни одного человека, судьба которого когда-либо была связана с комсомолом. В ней – светлая грусть и печаль расставания с юностью:
А годы летят,
Наши годы,
Как птицы летят,
И некогда нам
Оглянуться назад…
Необходимое отступление
Жизнь давно уже могла войти в нормальное русло. Но… «из песни слова не выкинешь…»
…Работая над этой книгой, я множество раз осмысливал и переосмысливал всё, что было в эти годы со мной, что глубоко вошло в мою жизнь и оставило глубокий след в памяти. В целом жизнь сложилась так, что мне есть чем гордиться, радоваться, есть что вспомнить и рассказать.
Есть эпизоды, при том весьма значимые, вспоминая которые, очень часто возникает мысль: а надо ли об этом писать, особенно когда речь идёт о негативах, мрачных, болевых фактах и событиях, которые довелось пережить… И не только мне, но и семье моей, маме и сестре, многим моим верным друзьям-побратимам. Надо ли «ворошить прошлое»? Но тут же рождается другая, ещё более весомая мысль: а если не сказать всю правду, – не будет ли восприниматься мною написанное слишком обыденным, бесконфликтным, вроде бы «лакированным»? Ведь и сегодня ещё живут многие из тех, которые хорошо помнят, через какие тернии довелось мне пройти, что пережить, какой ценой достались мне достигнутые цели, свершившиеся желания. К тому же Карл Маркс писал, что историю нельзя писать в чёрно-белом свете; её надо писать рембрандтовскими красками. Это касается освещения и событий, и людей, их поведения и поступков. Редко кому удаётся прожить жизнь в «одном цвете», без помарок и ошибок.
К тому же, вряд ли надо писать о «безымянных» людях. Ведь я рассказываю о реальной «живой жизни». И оставлять «инкогнито» людей, о которых пишу, безымянными, – значит, порождать загадки и вопросы, которые вызовут недоумение у читателей. Но не следует и наводить «тень на плетень»…
Великое множество раз в процессе написания этой главы, в бессонные ночи я снова и снова возвращался к частному, на первый взгляд, вопросу: оставить ли безымянным краевого «идеолога» – секретаря крайкома КПСС или назвать его имя. Вопрос этот оказался для меня весьма трудным и сложным. С одной стороны, «замолчать» эту страницу из моей научной и партийно-политической биографии я никак не мог. Ибо речь шла о многих годах жизни, стоивших мне невероятных и к тому же несправедливых испытаний. И для меня, и для семьи, для всех моих близких и ученых-единомышленников, разделявших вместе со мной мою сверх трудную участь. С другой стороны, всё это уже в далеком прошлом. Слишком много воды утекло. Да и время сейчас совсем другое. И страна другая. И власть другая. И жизнь другая… Кому нужны мои научные мытарства, пережитые мною испытания? И тут же отвергаю эту мысль. Ибо в нынешней жизни на пути объективного исследования и освещения истории, да еще советского периода, или деятельности КПСС может встать не один какой-то «чиновник» от науки, а в целом правящий режим. И пусть мой трудный и горький путь в науке, в борьбе за историческую правду поможет тем, кто решил посвятить себя служению истине…
Есть действительно и частный момент, диктующий необходимость все-таки назвать имя моего, едва ли не главного «оппонента». Еще живут многие люди, знающие эту мою «историю» и имя «идеолога», основательно осложнившего мою жизнь. Не меньше и других, не осведомленных ни в том, ни в другом. У этих «других» могут появиться догадки: «Кто же этот „идеолог“? О ком речь?» И могут при этом «пострадать» другие лица, работавшие «до того» или «после того» в должности секретаря Краснодарского крайкома по идеологии.
Не могу допустить, чтобы была брошена тень на достойных, глубоко уважаемых мною людей.
В бытность моей жизни и работы в Краснодарском крае сменилось несколько секретарей крайкома КПСС по идеологии: А. Д. Дмитрук, Г. И. Кинелев, Л. А. Солодухин, И. К. Полозков, Б. Г. Кибирев. Все они относились ко мне с самыми добрыми чувствами. Но, пожалуй, больше других в этой должности работал И. П. Кикило. И, видимо, небезуспешно.
…Вся моя деятельность в должности секретаря Туапсинского горкома КПСС многократно получала высокую оценку крайкома партии. Опыт партийного руководства школами и учебными заведениями города, идеологическая работа в целом, лекционная пропаганда и партийное просвещение, работа с комсомолом и молодежью рассматривались на бюро или секретариате крайкома КПСС, в идеологической комиссии крайкома партии, освещались на семинарах секретарей горкомов и райкомов КПСС; обобщались краевой организацией Общества «Знание» и крайкомом комсомола.
Теперь же после моего вынужденного ухода с партийной работы, в связи с необходимостью завершения кандидатской диссертации и ее защиты, из уст тогдашнего заведующего отделом пропаганды и агитации, вскоре избранного секретарем крайкома партии И. П. Кикило прозвучали негативные оценки и даже осуждения этого моего шага. Он объявил его «дезертирством с партийной работы». Эта формула «от лукавого». Явно необъективная, несправедливая, оскорбительная. От партийной работы я не отходил ни на день в течение всей жизни.
В годы моей работы в Краснодарском пединституте, ставшим впоследствии Кубанским университетом, много раз избирался заместителем секретаря парткома; возглавлял научно-методический совет по историческим наукам, а затем – в целом по общественным наукам при правлении Краснодарской краевой организации Общества «Знание»; продолжал входить в состав ее правления; являлся заместителем председателя Специализированного Совета по защите кандидатских диссертаций по истории КПСС при университете.
Несмотря на сложности, создавшиеся в связи с напряженной работой по завершению кандидатской диссертации и подготовке ее к защите и перезащите, а также по выполнению в полном объеме учебных поручений по кафедре истории КПСС в должности старшего преподавателя, я в 1968–1970 годах ежегодно прочитывал не менее двухсот-трехсот лекций на общественно-политические темы на различных семинарах партийно-хозяйственного актива, лекторов и пропагандистов, политинформаторов и агитаторов, в университете марксизма-ленинизма при крайкоме КПСС и в народных университетах.
Ограничусь здесь общими словами. Но их более чем достаточно, чтобы показать полную несостоятельность обвинений меня в «дезертирстве с партийной работы». Тем более, что такой «аттестации» я удостаивался со стороны И. П. Кикило не единожды. Лично мне он не решился ни разу высказать этот упрек, ибо абсурдность и полная безосновательность его была очевидной. Но… линию дискредитации и предвзятости в отношении меня он проводил все годы, пока оставался на высоких должностях в аппарате крайкома КПСС. Вот только для примера отдельные факты такого рода несправедливой и предвзятой оценки меня и моей деятельности, которые проводились со стороны И. П. Кикило.
Логичнее предположить, что внутренне И. П. Кикило должен был радоваться моему уходу с поста секретаря горкома КПСС. Многократные проверки моей деятельности, постановки идеологической работы в городе давали обратный результат – положительный опыт и высокую оценку ее организации. Теперь можно было найти другие претензии уже как к коммунисту-преподавателю партийно-политической, идеологической кафедры. Но и их не обнаруживалось. Открытая или плохо скрываемая неприязнь ко мне со стороны И. П. Кикило, началась после моего обращения в ЦК КПСС и к Председателю КГБ СССР В. Е. Семичастному по поводу необоснованного обвинения и освобождения от должности редактора туапсинской городской газеты А. Ф. Калинкина и ответственного секретаря редакции Вадима Толкачева за публикацию материалов о попытке бегства из СССР в Италию двух десятиклассниц в 1962 году. «Репрессии» против редакции газеты были предприняты горкомом КПСС по настоянию И. П. Кикило, в то время заведующего сектором печати крайкома КПСС. Тогда его позиция была признана неправомерной. Но «жажда мести» мне за то, что осмелился «вынести сор из избы» глубоко засела в памяти и в душе И. П. Кикило.
Вот на этой почве и был изобретен метод «изничтожения» меня как «дезертира с партийной работы». И хотя это была откровенная ложь, а точнее – надуманное обвинение, с ним вынуждены были считаться во всех сферах и на всех уровнях, поскольку оно звучало из уст руководителя идеологии в крае. Пора назвать факты…
Я в кабинете И. П. Кикило с предложениями о проведении городских и районных семинаров лекторов, ведущих общественно-политическую пропаганду. Знакомлю его с программой семинаров, с графиком их проведения, с кандидатурами краевых лекторов, ученых-общественников, привлекаемых для выступления на семинарах.
В самый разгар беседы в кабинет вошел «по срочному делу» ответственный секретарь краевой организации Общества «Знание»:
– Иван Павлович, – извинившись, обратился он к И. П. Кикило (прим. автора: мы с И. П. Кикило «дважды тезки», одинаковые имя и отчество). – Звонили из Москвы, торопят сообщить этот список, согласованный с Вами. – И положил на стол перед И. П. Кикило список кандидатур активных работников краевой организации Общества, представляемых к награждению правительственными наградами в связи с предстоящим юбилеем Общества «Знание».
Я сидел напротив И. П. Кикило и в одно мгновенье увидел фамилии лиц, названных в списке. В том числе и свою под седьмым номером с пометкой напротив – медаль «За трудовую доблесть»… Сердце екнуло. И в эту же минуту услышал голос И. П. Кикило:
– А этого зачем? – спросил он у стоявшего рядом с ним ответственного секретаря краевой организации Общества «Знание», указывая на мою фамилию. – Седьмого уберите. Против остальных не возражаю. Всё…
Меня обдало «холодным душем», но я не подал виду, что знаю, о ком идет речь…
И. П. Кикило тут же спохватился и бросил мне: «Да. Семинары проводите. Не возражаю. До свидания».
В тот же миг я покинул его кабинет в лихорадочном состоянии, с мыслью: «Лучше бы я не знал того, что узнал. Легче было бы…» Уходил, словно наглотался «блевотины». Было больно и грустно.
…Шли последние дни апреля 1970 года. Советский народ и все прогрессивное человечество отмечали 100-летие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. В ознаменование этого юбилея была учреждена специальная правительственная медаль. На заседании парткома Кубанского государственного университета ректор – член крайкома КПСС, депутат краевого Совета К. А. Новиков вручил эту юбилейную медаль по поручению крайкома КПСС и крайисполкома членам парткома…
Спустя десять минут четырнадцать членов парткома сидели со сверкающими ленинскими медалями на груди. Все, кроме меня…
И тут же все дружно среагировали: «Константин Александрович! Вы не вручили медаль Ивану Павловичу Осадчему».
– Сейчас эта ошибка будет исправлена, – взволнованно ответил ректор.
Открылась дверь. В кабинет вошла секретарь и отдала ему красочный лист. Ректор поставил на нем свою подпись и передал секретарю парткома Александру Ивановичу Бакурскому: «Подпиши…». Затем взял у него этот лист и зачитал: «За многолетнюю, плодотворную партийно-политическую и научно-просветительскую работу и в ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина Осадчий Иван Павлович награждается Почётной грамотой ректората и парткома Кубанского университета»… Сердечно поздравляем Вас!
Все горячо и дружно зааплодировали. Затем члены парткома с сочувственно-виноватым видом сочли своим долгом засвидетельствовать свое искреннее уважение ко мне крепкими объятиями и теплыми поздравлениями с ленинским юбилеем и с награждением Почетной грамотой…
После заседания парткома ректор попросил меня пройти с ним в его кабинет.
– А я не знал и даже подумать не мог, что к Вам в крайкоме партии плохо относятся… Не могут простить Вам ухода с партийной работы. Считают это дезертирством.
Я нисколько не смутился, но ничего не сказал, только пожал плечами. Потом обронил, как бы между прочим: «Вряд ли все. Я часто встречаюсь со многими работниками крайкома партии. Не замечал ни отчуждения, ни осуждения. Все, как и прежде, относятся ко мне с искренним уважением и добрым чувством».
Константин Александрович тут же озвучил фамилию «недовольного» – секретаря крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило.
– Знаю. Это давняя история. Не буду о ней рассказывать, – тут же заметил я.
Вскоре, однако, секретарь крайкома по идеологии И. П. Кикило перестал прятать свою неприязнь и злобу ко мне, стал обнажать ее открыто и откровенно.
Как-то в канун очередной годовщины Великого Октября, во время поездки в Сочи, он пригласил секретаря горкома партии по идеологии и начальника управления культуры горисполкома пойти с ним в городской историко-краеведческий музей посмотреть революционную экспозицию.
Увидев фотографии активного участника гражданской войны на Кубани и Черноморье Ивана Борисовича Шевцова и его боевых соратников – членов реввоенсовета повстанческой Красной Армии Черноморья, действовавшей в белогвардейском, деникинском тылу, он возмущенно потребовал: «Немедленно уберите этих с экспозиции. Они недостойны быть здесь…».
Директор музея и начальник управления культуры возразили: «Но о них, их подвигах убедительно рассказывается в публикациях Александра Ивановича Козлова и Ивана Павловича Осадчего».
– Это не историки, – раздраженно взорвался секретарь крайкома КПСС. – Почитайте лучше книги других краснодарских историков – Красильниковой и Спиридонова. Вот они пишут правду об этих «героях», как вы их характеризуете.
– Нет, – стояли на своем неожиданные оппоненты И. П. Кикило. – Мы им не доверяем. Мы верим архивным документам, приводимым Козловым и Осадчим, изданным мемуарам С. М. Буденного и А. И. Микояна, знающим историко-революционные события в Черноморье и на Кубани, как непосредственные их участники.
Факт, говорящий о многом и ставший достоянием многих. Вскоре после этой поездки И. П. Кикило в Сочи, на выходе из Дома политического просвещения крайкома партии, что на улице Комсомольской, я встретился с ним лицом к лицу. Не поздоровавшись, он сходу в оскорбительном тоне бросил мне резкую фразу, полную негодования и неприязни:
– Ты, аспирантишка, перестань корчить из себя «жреца науки и правды». Прекрати противостоять Красильниковой и Спиридонову. Они настоящие ученые-историки. Крайком их поддерживает. Не дожидайся, пока я поставлю вопрос о твоей партийности…
И с тем ушел, не желая слушать моих объяснений и возражений.
Оказавшийся рядом консультант Дома политического просвещения крайкома А. А. Бондарев, не скрывая тревоги за меня, тут же сказал: «Я все слышал. Чего это он так взбесился? Вам не позавидуешь…».
– Да это старая история. Долго рассказывать, – только и ответил я ему.
Самое время заметить, что ни один работник крайкома КПСС за все годы моей более чем двадцатилетней работы в Кубанском университете, после ухода с должности секретаря Туапсинского горкома партии, ни единого раза не упрекнул меня в «дезертирстве» с партийной работы. В особенности, работники идеологического отдела, Дома политического просвещения, курсов партийных работников и вечернего университета марксизма-ленинизма, совместно с которыми я вел активную партийно-политическую и лекторско-пропагандистскую работу. Отдаю им должное за их принципиальность, честность и порядочность. Это мне тогда дорого стоило.
…Моя трудная, да что там трудная, жестокая научная судьба была обусловлена во многом негативной позицией тогдашнего секретаря крайкома КПСС по идеологии…
Поскольку моя многострадальная научная эпопея, составлявшая основу моей жизнедеятельности, в конечном итоге, благополучно завершилась, то мне представляется необходимым рассказать о других сторонах моей жизнедеятельности на Кубани. О некоторых сюжетах я уже рассказал, но есть вопросы, которые заслуживают внимания, о которых не могу умолчать, хотя хорошо понимаю, что полное и обстоятельное освещение более чем двух десятилетий жизни и работы в Кубанском университете и в Краснодарском крае возможно в отдельной объемной книге. Но для этого сейчас нет ни сил, ни времени, ни возможности. Да и большой необходимости тоже нет. Не те интересы общества. Не то само общество. Не та жизнь…
Мне не хотелось бы ограничиться сплошным негативом, который сопровождал мою научную жизнь и который основывался и подогревался прежде всего и главным образом неприязненным, откровенно несправедливым и даже жестоким отношением ко мне со стороны бывшего секретаря крайкома КПСС по идеологии И. П. Кикило. Но были и другие сюжеты с его участием, которые позволят получить более полное представление и о нем, и о моей работе. Одним словом, это тот случай, когда точку ставить рано…
Как-то, еще в бытность работы секретарем Туапсинского горкома партии, я узнал, что мой товарищ по комсомолу в Таганроге, в 1946–1947 гг., бывший секретарь комитета комсомола Таганрогского железнодорожного узла Женя – Евгений Владимирович Зайцев является заместителем заведующего Отделом культуры ЦК КПСС. Он не мог не помнить меня. Два года мы активно работали в составе бюро Орджоникидзовского райкома комсомола города Таганрога. Мне он запомнился не только успешными комсомольскими делами, но и рассудительностью, добропорядочностью, скромностью, принципиальностью, – качествами, которые украшают любого хорошего человека.
После недолгих раздумий я написал ему, напомнил о совместной работе в комсомоле. Евгений Владимирович очень скоро отозвался теплым, душевным письмом и высказался за встречу. Мы обменялись с ним несколькими письмами, поведали друг другу о прожитых годах и нынешних работах-заботах и семьях. Нас сближало то, что из того нашего таганрогского круга только мы двое прошли хорошую школу многолетней комсомольской деятельности, стали партийными работниками. Мечтали о встрече. Прав Константин Симонов: «В письмах всё не скажется и не всё напишется. В письмах нам всё кажется, что не так услышится…»
И вдруг неожиданный звонок секретаря крайкома партии И. П. Кикило. К моему удивлению, он уважительно поздоровался и сообщил: «В Краснодар приезжает Евгений Владимирович Зайцев. Просил тебя пригласить на встречу с ним. Приезжай. Гостиницу заказал…» И, немного помолчав, продолжил: «Что же ты не говорил, что твой старый друг работает в ЦК да еще в должности зам. зава?…»
Я поблагодарил за сообщение и приглашение. Но на слова о старом друге, работающем в ЦК, не среагировал…
Тут же поставил в известность первого секретаря горкома партии Я. Г. Швыдкова о звонке И. П. Кикило. Он ответил мгновенно: «Обязательно поезжай. Это важно для города. Могут возникнуть вопросы, связанные с развитием сети культпросветучреждений. Подумай над этим и посоветуйся со своим старым другом…»
Утром следующего дня я уже был в Краснодаре. И. П. Кикило включил меня в группу встречающих цэковского гостя в аэропорту, у трапа самолета. Евгений Владимирович увидел меня, сходя по трапу, и сразу направился ко мне. Мы надолго застыли в крепких, дружеских объятиях.
– Почти не изменился. Хорошо, что приехал. Я очень рад встрече, – взволнованно сказал Женя. В унисон ему ответил и я…
Прошли в гостевой кабинет начальника Краснодарского аэропорта. Там, за накрытым столом число встречающих выросло до двадцати человек.
Евгений Владимирович ограничился общим «Здравствуйте!» и, взяв меня за руку, усадил рядом с собой: «Хоть пообщаемся с тобой…»
Так мы и просидели в своих дружеских разговорах всё двухчасовое застолье.
Лишь изредка Евгений Владимирович реагировал короткой репликой на приветственные речи и тосты И. П. Кикило и других, адресованные ему. Женя поднял отдельный тост за меня, своего старого комсомольского друга. Секретарь крайкома почтительно присоединился к нему: «За встречу старых комсомольских друзей…»
По завершении этой «трапезы», И. П. Кикило, уловив момент, когда Евгения Владимировича окружили руководители главных учреждений культуры края, отозвал меня в сторону, повелительным тоном сказал: «Теперь ты всегда будешь в этом кругу, в кругу моих самых близких друзей. Не отрывайся и не отдаляйся от меня…»
Извинившись перед встречающими, Евгений Владимирович сказал: «Все деловые разговоры завтра», усадил меня с собой в машину и повез в крайкомовскую гостиницу, предназначенную для высоких гостей, размещавшуюся, если мне не изменяет память, в каком-то старинном особняке на улице Ленина…
Следующий день у Евгения Владимировича был заполнен деловыми встречами. Встретились мы с ним только вечером. И только вдвоем. В его комфортабельном гостиничном люксе…
Несколько часов провели в задушевных дружеских разговорах о наших старых комсомольских друзьях-товарищах, о прожитом и пережитом. И о сегодняшних проблемах: о его работе в ЦК, об атмосфере цэковской жизни, о настроениях, о плюсах и минусах, которые рождает его должность в аппарате ЦК КПСС. И о многом другом…
На третий день Евгений Владимирович улетал. Группа провожающих, сформированная персонально И. П. Кикило, была почти в том же составе. Она пополнилась, по желанию Евгения Владимировича, несколькими видными, известными в крае и в стране деятелями культуры…
Короткое застолье в том же гостевом кабинете начальника аэропорта с благодарными словами и напоминаниями о самых важных вопросах, которые были приняты на рассмотрение на вчерашних деловых встречах, и добрыми пожеланиями в адрес цэковского гостя. Евгений Владимирович простился со всеми на выходе из здания аэропорта и, взяв меня под руку, сказал провожающим: «К самолету мы пойдем вдвоем с Иваном Павловичем. Очень хочется побыть вместе еще несколько минут. Когда еще увидимся?..»
Спустя полчаса мы взволнованно простились у трапа самолета, выражая самую сердечную радость за встречу и высказывая самые добрые пожелания друг другу и семьям на будущее…
Когда я вернулся в здание аэропорта, «провожающие» уже суетились, готовые к отъезду. И. П. Кикило усадил меня в свою машину и дорогой еще раз напомнил о том, что я теперь «свой» в кругу его друзей и могу рассчитывать на его внимание, всемерную помощь и поддержку: «Звони. Заходи. Обращайся по любому вопросу…»
…Случилось так, что больше с Евгением Владимировичем встретиться нам не довелось. Прошло совсем немного времени, и стало известно, что он назначен первым заместителем министра культуры РСФСР. Я тут же послал ему письмо с добрыми пожеланиями успехов на новом трудном и беспокойном посту. Хотя понимал, что всё, видимо, не так просто с этим его перемещением из партийного цэковского аппарата в государственный. Вспоминал его слова о сложностях, возникавших у него в отношениях с заведующим Отделом культуры ЦК… Впрочем, вопрос этот так и остался для меня без ответа, как остались безответными и несколько моих писем, посланных Евгению Владимировичу на домашний адрес… А вскоре и я, оставив пост секретаря горкома партии, перешел на работу в Краснодарский пединститут.
Поведал я об этом не только для рассказа о памятной встрече со старым комсомольским другом, а скорее для того, чтобы дорисовать портрет И. П. Кикило. Каким было его отношение ко мне в дни приезда Е. В. Зайцева в Краснодар, и какими лицемерными оказались его обещания помогать и поддерживать меня по любому вопросу, – я уже достаточно убедительно рассказал. Я был нужен И. П. Кикило постольку, поскольку являлся другом «зам. зава» Отдела ЦК и до тех пор, пока он оставался в этой должности.
…Еще один оригинальный эпизод из области отношения ко мне И. П. Кикило произошел в середине 70-х годов. К этому времени, преодолевая неимоверные трудности на научном пути, я уже защитил кандидатскую диссертацию, получил звание доцента и такую же должность на кафедре истории КПСС Кубанского университета. Но трудности и испытания в моей научной деятельности не ушли в прошлое. Они продолжались с нарастающей жестокостью, сопровождали всю мою многолетнюю работу теперь уже над докторской диссертацией.