Карабах – горы зовут нас

– Возьми вещи, – полковник указал на командирскую сумку и вещевой мешок, стоящий в углу комнаты. Едем в штаб 703 бригады.

Натик без слов, подхватил все, что показал командующий и пошел на выход. Полковник оглядел свой, как ему казалось уютный уголок, и вышел следом за солдатом, еще не представляя, что теперь он вернется сюда только через месяц.

В предрассветном тумане, машина командующего, петляя по узким улочкам фронтового города Тер-Тера, выскочила на асфальтовую дорогу, изрытую глубокими воронками, и помчалась в штаб бригады, обороняющейся на главном направлении.

Тельман – командирский водитель, ловко, петлял между ухабами, проскочил опасный участок дороги, и только въехав в виноградники, притормозил. Дальше было не так опасно. Когда до штаба бригады оставалось несколько сот метров, небо разорвал грохот сотни разрывов. Выскочив из машины, полковник невольно посмотрел на горы, из-за которых в их сторону слеталось « воронье», чтобы убить, разрушить, сжечь все живое и мертвое.

Снаряды, как светлячки, усыпали горизонт, все летели и летели, будто вырвались из черных недр пещер, где их заперли давно и не давали свободы. Первые разрывы и горизонт окрасился заревом. Земля тяжело охала, после каждого снаряда, будто живая, когда они вонзались в ее тело, разрывая и разбрасывая ее родную плоть, оставляя на теле глубокие раны.

В штабе 703 бригады суетилось много народу. Посыльные выскакивали из штаба, и стремглав неслись к своим подразделениям, разнося приказы и распоряжения. Выслушав доклад дежурного офицера, полковник вызвал по рации начальника связи 703 бригады и приказал перевести все поступающие запросы к командующему фронта на НП бригады и соединить его с Министром обороны.

Треск работающих раций, громкие запросы радистов, вызывающих командиров, гулкие разрывы снарядов и мин, были привычной стихией для полковника, на протяжении вот уже трех лет необъявленной войны, с небольшими перерывами на «отдых» в госпиталях.

Он достал свою рабочую карту, и разложил ее на столе, готовый к работе. Воевать – была его работа, которую он ненавидел всеми фибрами своей души, но это было его призвание. Он должен был делать то, что умел и к чему его готовили все двадцать долгих лет его армейской службы.

Старший радист на командном пункте называл позывные подразделений и частей и протягивал трубку. Полковник спокойно выслушивал доклады командиров с переднего края, быстро нанося на карту изменения в обстановке, отдавал указания и чувствовал, как тело напрягается после каждого звонка.

С каждой минутой полковник обретал то состояние спокойствия, когда его опыт и знания решают сотни вопросов и подсказывают ему верные решения, а сам он превращался в машину, которую собрали и сделали только для того, чтобы она могла вести боевые действия. Сидящий рядом с ним помощник начальника связи бригады, старший лейтенант Нурятдин, поражался тому, как полковник, не глядя на карту, только бегло бросив взгляд на нее, точно называет координаты целей, которые необходимо поразить. Как по памяти называет номера высот, маршруты выдвижения, по памяти называет зашифрованные команды. Радист, забрав трубку рации, тут же подавал другую, коротко докладывая: – «115» на линии, начальник артиллерии 157 полка, а затем:

– «Тайфун» – командир 772 батальона, Хикмят Мирзоев.

Вдруг, протянутая трубка рации в руках Нурятдина мелко задрожала, глаза его расширились, и казалось, что они вот– вот выскочат из орбит.

– Что случилось, – полковник поднял на офицера глаза. Тот хватал воздух ртом, но звука не было слышно.

– Первый, самый «Первый» на проводе, – наконец-то сумел он вымолвить. Полковник не сразу понял, о ком говорит старший лейтенант, но когда он забрал из его рук протянутую трубку рации, она была совсем мокрая, будто ее держали в воде. Только тогда он сообразил, что на линии связи может быть Президент Республики.

Осознав это, полковник невольно вскочил со своего места и вытянулся в струнку. Осторожно поднес трубку к уху. Секунду подождав, волнующим голосом представился.

Голос, роднее и теплее которого для всего азербайджанского народа не было, просил соединить его с командующим фронтом. Полковник чуть громче еще раз представился.

– Доложите обстановку и какие меры вы собираетесь предпринять, – приказал Верховный, да так, что все утреннее напряжение сковывающее тело и сознание полковника, тут же отлегло перед спокойным голосом Президента.

– В 6.15 часов 9 апреля, противник начал огневое воздействие на обороняющиеся части по всей линии фронта. В 8. часов 20 минут перешел в наступление по трем расходящимся оперативным направлениям из района Агдере к Тер-тер, а также западнее города с направления Мадагиз-Талыш, Умудлу– Гюлистан.

На главном направлении противник ввел в бой до 2500 тысяч солдат из состава 83 отдельной мотострелковой бригады и до 1500 человек Степанакертского штурмового и Шушинского мотострелкового полков, до 35 единиц бронетехники, в том числе 17 танков. Наступление противника поддерживают до трех дивизионов ствольной и двух дивизионов реактивной артиллерии. На данный момент, несмотря на использование фактора внезапности, армянским войскам не удалось добиться расчленения боевых порядков обороняющихся 703, 130 бригад и 157 горного полка. На стыке с Агдамской группировкой, противнику удалось незначительно продвинуться вперед и захватить населенный пункт Гюлюджа, – он перевел дыхание, смахивая капли пота со лба.

Президент молчал, а полковник не смел, переспросить, стоял с трубкой в руках вытянутый по стойке «смирно».

С улицы раздался оглушительный разрыв артиллерийского снаряда, от которого вырвались из стен рамы окон. С треском вылетела входная дверь, пролетев через всю комнату, плашмя ударилась в противоположную стенку. Ударная волна, ворвавшись в комнату, разбросала всех радистов по углам. Осколок оконного стекла врезался в руку полковника, державшего трубку рации.

Кровь, мгновенно пропитала рукав гимнастерки, стала каплями падать на пол. Полковник, не обращая внимания на боль, по-прежнему стоял, прижимая трубку рации к уху. Когда раздался разрыв, он невольно вздрогнул и по привычке пригнулся, но то ли инстинкт, то ли глубокая вера во всемогущество Президента, заставила его остаться на месте. Через шум и треск в наушниках, он услышал вопрос Верховного Главнокомандующего;

– Что там у вас происходит?

– Просто нас бомбят, господин Президент, – облизав высохшие губы, доложил полковник.

– Как бомбят, вы, что на переднем крае?

– Нет, так война же господин Президент. В трубке снова наступила пауза. Казалось, что связь прервалась, но полковник по-прежнему не мог позволить себе положить трубку рации, молчал.

– Я надеюсь на вас, верю в мужество людей, передайте мои слова вашим офицерам и солдатам. Докладывайте мне обстановку каждые два часа. В случаи прорыва противника, немедленно – услышал он распоряжение Президент и только после этого положил трубку.

Вздох облегчения прошелся по всему телу. Полковник хотел присесть, но стула под ним не оказалось, его отбросило ударной волной, не удержавшись на ногах, он рухнул на пол. Старший лейтенант, не дав полковнику опомниться, протянул трубку рации, – Имаят, 2-ой Тертеровский батальон, кажется, они отступают.

Услышав слово «отступают» полковник рванулся вперед всем телом, подскочил и буквально выхватил их рук радиста трубку. Пока слушал комбата, параллельно приказал вызвать Рафика Гусейнова, начальника артиллерии 703-й бригады.

Бои принимали ожесточенный характер. Отовсюду сыпались доклады, просьбы, мольба о помощи, но полковник крепко держал нити боя в своих руках и умело управлял войсками. Слушая эфир, звуки боя, прекрасно ориентировался в обстановке, не позволяя никому сбить его с этого ритма.

Все смешалось в едино – доклады о первых погибших, о первых раненых, кровь, слезы, просьбы, но ясно было одно, первый день, самый тяжелый день, войска выдержали с честью, не позволив противнику прорвать передний край обороны.

После полудня, накал боя постепенно стал стихать. Противник, огрызаясь, медленно откатывался на свои позиции, понимая, что с ходу прорвать линию обороны им не удалось и теперь придется решать, как быть дальше.

Смеркалось. Вершины гор окрасились заревом заката, будто там начинался лесной пожар. В отблеске заката полковник, впервые оглядел комнату. По всюду валялись осколки битого стекла, штукатурки. Перекошенная книжная полка, навалилась на стену, рассыпав по всюду книги по полу. Легкий ветерок шелестел страницами книг, пытался загнать в угол, упавшую со стены и порванную репродукцию знаменитой картины Шишкина «Утро в сосновом бору».

Он устало откинулся на спинку стула, стал разворачивать бинты, повязанные неумелой рукой солдата-радиста, поверх рукава гимнастерки. Бинты слиплись, и было больно отдирать их, но он, стиснув зубы, продолжал разматывать запекшийся клубок. Откуда-то принесли и зажгли настольную лампу.

С шумом в комнату, вошел начальник госпиталя полковник Курбанов, за ним сухощавый капитан с медицинской сумкой через плечо. Осторожно ступая по разбитым стеклам, они подошли к столу.

– Наверно Нурятдин вызвал, – догадался полковник, так как тот несколько раз просил об этом, но всегда получал отрицательный ответ. И вот улучив минуту, вызвал медиков.

– Это, что же такое вы допускаете, господин командующий, – с порога заговорил Начмед фронта, потрясая седой головой. Он был уже немолодой офицер, лет 56-ти, имеющий огромный опыт трех войн, в Анголе, Сирии и Афганистане. По национальности он был табасаранец, и всегда, то ли в шутку, то ли вполне серьезно говорил, что на войне не получил ни одной царапины потому, что табасаранцы, как нация, занесена в красную книжку АЛЛАХА и тот не позволяет врагам убивать такого отважного человека как Курбанов.

Многим его шутка нравилась, и по этому Гурбан Джамалович, так звали полковника, часто ее рассказывал сослуживцам. Пройдя к столу, начмед сам стал осторожно разворачивать засохшие бинты на руке командующего. Осмотрев руку, он приказал помощнику подготовить все необходимое для обработки раны. Сделав обезболивающий укол, врач, промыл рану спиртом, затем, сделав небольшой надрез, пинцетом извлек осколок стекла. Зашил рану и наложил тугую повязку. Гурбан Джамалович при этом не уставал сетовать на то, что приходится работать в таких антисанитарных условиях. Грозился доложить министру обороны, если командующий будет и впредь пренебрегать своим здоровьем. Полковник не слушал начмеда, продолжая анализировать обстановку с передовой по поступающейся информации, о чем ему докладывал Нуратдин.

Сделав свое дело, и получив разрешение прибыть утром и сделать перевязку, медики ушли, оставив командующего одного на КП.

С рассветом артиллерийский обстрел позиций по всей линии обороны возобновился еще с большей силой. Противник, одновременно по трем направлениям перешел в наступление, стремясь лобовыми атаками опрокинуть обороняющиеся войска. Однако упорство и мужество солдат и офицеров фронта не позволили ему достичь намеченных планов.

Все смешалось в едином кошмаре. В бессильной злобе, противник ночи на пролет обстреливал зажигательными снарядами населенные пункты по всему фронту. Некоторые жители, не выдержав ночных кошмаров, стали покидать насиженные места. Это еще больше обострило обстановку. Прибывающие пополнения не выдерживали напряжения и ночами стали покидать позиции. Массового дезертирства не было, но предпосылки к этому уже назревали.

Ночи сменяли дни, но облегчения войскам не приносили. Бои продолжались круглые сутки напролет, на пределе человеческих возможностей. Ежедневно по городу Тер-Тер противник наносил артиллерийский удар зажигательными снарядами реактивных систем залпового огня, пытаясь вселить панику среди населения. Весь в руинах лежали деревни Гасынгая, Гырмызы кянд, пригород Тер-тера. Село Тап Карагойнлу Герамбойского района переходил из рук в руки несколько раз в течение недели. Дальнобойная артиллерия противника бомбила город Нафталан, Бярду в основном ночью.

В ходе первой недели ожесточенных боев, после начала наступления, враг так и не смог прорвать оборону и выйти на оперативный простор в районе Тер-Тер и тем самым создать условия для ввода в бой своих сил второго эшелона.

Мужественно оборонялись батальоны под командованием капитана Сеидова, майора Кулиева, лейтенанта Шахина Алиева, Эльдара Агаева.

Комбат Сеидов в ходе кровопролитного боя, прокричав «Смерть захватчикам» бросился с гранатой под танк, ценою своей жизни спасая своих молодых солдат. Майор Кулиев управляя боем, пал смертью храбрых героев, но свой командный пункт не покинул, отстреливаясь от наседавших врагов.

Его батальон не отошел со своих позиций, до конца выполнив свой долг.

Героически сражались подразделения 130 бригады, под командованием подполковника Мамедова, сдерживая яростные атаки превосходящих сил врага. На высотах Муровского хребта, батальоны и роты 172 мотострелковой бригады полковника Фахратдина Джабраилова, умела, маневрируя и контратакуя противника, не позволили врагу овладеть перевалом, тем самым не допустили прорыва на Гянджинском направлении.

Армянское командование, понимая, что на Тер-теровском направлении им не добиться существенного успеха, перенесло основные усилия своих ударных сил на Агдамское направление, где у них наметился небольшой успех.

Захватив несколько сел и выбивая взвода и роты с высот, армяне старались расширить участок прорыва, тем самым взять в окружение группировку войск полковника.

Нависла непосредственная угроза над городом Бярда, древней столицы Азербайджана. Знаменитый курорт Нафталан, славящейся своими неповторимыми грязевыми источниками, превратился в объект для обстрела артиллерии противника. Город стали покидать жители, паника охватила Геранбойский район.

В течение с 16 по 21апреля, армянское командование, не считаясь с потерями в живой силе и технике, провело пять повторных попыток прорыва линии фронта, введя в действия вторые эшелоны и все резервы своих частей и подразделений. Из Армении, в спешном порядке была переброшена 5-я Араратская мотострелковая бригада, усиленная отдельным механизированным батальоном смертников «Тигран Мец». С соседних участков фронтов в Карабахе, на направление наступления, армянским командованием были передислоцированы отдельные батальоны Мартунинского, Варданиского полков.

Несмотря на постоянную переброску дополнительных сил, армянскому командованию не удалось добиться перелома в свою пользу.

В течение 12 дней непрерывных боев армяне понесли значительные потери в живой силе (более 1.5 тысяч военнослужащих только убитыми) а также в технике (50 единиц) и вооружении. В ходе ожесточенных боев на подступах к деревне Капанлы, в районе Кармирован были окружены и разгромлены Шушинский штурмовой полк под командованием полковника Ишханяна, механизированный батальон с позывным «Крыло-5». Под населенным пунктом Верин Чайлы были разгромлены последние батальоны 83-ей отдельной мотострелковой бригады Григоряна, по кличке «Мясник», того самого который лично расстреливал свих отступающих солдат. На безымянных высотах, остались лежать молодые армянские солдаты из Эчмедзина, Еревана, Варданиса так и не поняв, за что же и где они воюют. Не узнал этого и майор Оганесян Гачик когда, подняв руки, просил взять его в плен, чтобы остаться в живых, но в плен никого тогда на фронте уже не брали. Война перешла в стадию «кто – кого» – оставит жить на грешной земле под название «Карабах». Однако это не остановило армянское командование, и оно продолжало бросать в бой все новые и новые части и соединения, снятые с других участков Карабахского фронта.

Под город Тер-тер были переброшены подразделения мотострелковой дивизии российской военной группировки, дислоцированные в Армении, а также 1200 казаков мобилизованных из Ставропольского и Краснодарского краев. Для оказания помощи армянским дашнакам прибыли около 450 человек бойцов спецподразделений «Беркут» и «Альфа» находящихся в отставке и завербованные на деньги армянского лобби на всей территории России.

Кольцо окружения вокруг города Тер-Тер сжималось.

Ночные обстрелы зажигательными снарядами вселяли тревогу населению, что войска не смогут выдержать последний удар и придется оставить Тер-Тер. Свои опасения высказывал и Верховный Главнокомандующий, когда по несколько раз за сутки звонил на передовую и заслушивал доклад полковника о положении на фронте. Однако, после каждого разговора с Президентом страны, после его четких советов и пожеланий, которые тут же передавались на передовую и доходили до последнего солдата, в рядах обороняющихся войск росла вера в победу и уверенность, что враг будет разбит и ему уже никогда не удастся, захватить город.

21 апреля 1994 года наступил самый критический момент за все дни обороны. Противник вышел на подступы к городу, находясь от него всего в каких-то 800 метрах.

В такой обстановке, полковник принял, казалось бы, немыслимое решение, введя совершенно новое понимание в теорию военных действий, изменив положения боевых уставов по вопросам ведения оборонительного сражения.

Он решил, отступая – наступать, там, где противник не ждет, громить его по частям, по всей линии фронта.

Первым такой удар он решил нанести в полосе обороны бригады Фикрята Мамедова.

Открытая местность, с небольшими высотками, без естественных укрытий, в полосе обороны 130 бригады, для реального наступления явно не годилась. Даже противник, потеснив бригаду с господствующих высот, не решался развивать успех, чтобы не попасть под губительный огонь артиллерии обороняющихся войск. Единственная высота 781 на том направлении, которая за последние сутки, трижды переходила из руки в руки, удерживалась бригадой из последних сил. Чтобы закрепить свои теоретические расчеты по переходу к новой тактике ведения оборонительного боя, полковник решил выехать на эту высоту и на месте до конца решить все вопросы, предстоящих действий.

Приказав своему радисту вызвать на высоту 781 командира 130 бригады, он взял с собой рабочую карту и выехал на передовую.

Перед деревней Бурундж, его ждала охрана, высланная командиром бригады. Оставив машины за деревней в овраге, в сопровождении группы автоматчиков, они стал пробираться к переднему краю. Еще утром в этом районе шло наступление армянских подразделений, земля была изрыта воронками снарядов, невдалеке догорали останки двух танков и нескольких автомашин противника.

Умелой контратакой резерва бригады враг был отброшен с большими для него потерями. Враг огрызался, ведя изнурительный артиллерийский огонь по высоте, на которой закреплялись подразделения 130 бригады.

Где перебежками, где переползаниями полковнику и его группе прикрытия удалось проскочить опасный участок обстрела и спуститься в окопы на переднем крае. Проходя по траншее, полковник внимательно рассматривал находящихся там солдат, офицеров, отмечая про себя их усталый и изможденный вид. Он прекрасно знал, что вот уже которые сутки, они спят урывками между боями, недоедая и не имея возможности привести себя в порядок.

Многие бойцы и командиры узнавали командующего, приветствовали его, при этом глаза их светились гордостью за свою проделанную работу. Комбриг Мамедов встретил его у входа в блиндаж, который они успели привести в порядок после боя.

На самодельном столе была развернута рабочая карта командира, видно было, что он готовился к докладу обстановки. Но полковник не за этим вызвал комбрига на высоту, чтобы заслушать решение по сложившейся обстановке в полосе обороны его бригады. Сейчас ему нужно было посоветоваться с этим отважным человеком, имеющим огромный двухлетний опыт войны в Афганистане, где он командовал десантной ротой, к тому же закончил самую престижную Военную Академию имени Фрунзе.

Фикрят Мамедов, после кровопролитных боев на Талышском направлении и сдачи господствующих высот, был морально угнетен, но не сломлен и управлял бригадой уверенно, умело, маневрируя артиллерией, наносил противнику чувствительные удары. Однако сил у бригады, чтобы вернуть утраченные позиции не хватало. Бригада каждый день отражала несколько яростных атак врага и несла невосполнимые потери. Эти обстоятельства все больше угнетали командира, хотя он не опускал руки, продолжая оборонять подступы к городу Нафталан. Поздоровавшись с Мамедовым, полковник не стал задавать, как обычно в таких случаях вопрос, о положении на фронте обороны, а сразу спросил:

– Послушай Фикрят, сколько ты так будешь метаться и отступать? Не надоело тебе афганцу бегать от хачиков? – он говорил, а сам внимательно следил за реакцией боевого товарища.

На скулах комбрига забегали желваки. Мамедов не скрывал своей досады, выслушав вопрос, и как только полковник замолчал, он резко заявил:

– Вы знаете, что сил у бригады вообще нет. Участок обороны 12 км, а в бригаде всего 850 человек. Так что, знайте, не могу больше обороняться, что хотите, приказывайте, но не обороняться, – он с досады пнул рядом стоящий ящик из под боеприпасов.

Полковник улыбнулся, он точно рассчитал реакцию комбрига.

– Садись Фикрят, – предложил ему полковник, – разговор у нас будет долгий, а в ногах правды нет, так ведь говорится в народе?

Беззаветная любовь к Родине и преданность воинскому долгу у этого отважного человека, вызывало чувство восхищения и гордости у полковника, за то, что судьба подарила ему возможность воевать и защищать родную землю вместе с таким офицером, как Фикрят Мамедов.

– Фика, – так любезно звали комбрига его близкие друзья, – значит, надоело тебе бегать от армяшек, да? Афганец, два килограмма орденов на груди, три ходки по тылам таллибов в Пакистане и, на, тебе, какие-то армяшки-деревяшки долбают тебя, и ты зарываешься в землю, как крот, – полковник говорил, улыбаясь, давая понять Фике, что это шутка. Но у Мамедова не было настроения для шутливого тона и при напоминании об отступлении, на его скулах снова заиграли желваки. Он так сжал кулаки, что заблестели костяшки на пальцах.

Внезапный приезд командующего фронтом на самую передовую линию и его шутливый тон ничего хорошего не сулил бригаде, и по своему опыту, комбриг это прекрасно понимал. Только утром, докладывая обстановку, он указал, что сил обороняться нет, что в его резерве находится 120 человек, собранных из бригадного оркестра, писарей штаба и поваров хозяйственного взвода.

– Ты, вот что, – полковник продолжал улыбаться открытой улыбкой, хотя прекрасно было видно, что это ему нелегко удается, – пока суть да дела, собери оставшихся в живых командиров всех степеней, до отделения включительно. Если вместо командиров командуют солдаты, то их тоже пригласи мне хочется с ними посоветоваться.

Комбриг сначала не понял, – «что значит посоветоваться», но задавать вопрос не стал. Крикнув порученца, он отдал распоряжение.

– Чай даже не могу вам предложить, товарищ полковник, – Фикрят не скрывал досады, – вы уж не обессудьте, вот приедете ко мне после войны в Лянкарань, так мы с вами не только чай попьем, но и непременно отведаем хорошего «лявянги» из кутума. Мама моя здорово его готовит – как-то с грустью сказал он.

При упоминании о матери, глаза его засияли лучезарно, с любовью. Все замолчали, погруженные каждый в свои мысли. Тем временем блиндаж стал заполняться бойцами, они выстроились полукругом. Многие из них впервые так близко видели своего командующего, от имени которого им передавались приказы, о котором на фронте рассказывались солдатские небылицы. Командиры не скрывали своего любопытства, разглядывая человека, от которого зависела не только их судьба, но и судьба многих сотен тысяч людей в прифронтовой полосе. Полковник чувствовал на себе их внимательные и вопросительные взгляды. Стоя перед ними, он четко понимал, что в данной обстановке, когда враг атакует со всех сторон, когда огонь не прекращается ни на минуту, только от этих вот солдат зависит то, что он задумал сделать.

Этот был тот случай, когда от командира требовалась особая выдержка, воля характера, командирское самообладание.

– Солдаты, – полковник обратился к строю, – в данной обстановке противопоставить врагу я ничего не могу, нет достаточно танков, артиллерии и боеприпасов, нет у меня и резервов, чтобы помочь вашей бригаде. Но я приехал к вам в «надежде», что вы меня поймете. Именно в «надежде», так как противопоставить врагу я могу только ваше мужество, отвагу моих дорогих солдат и офицеров, стойкость каждого из вас в окопе. Еще «надежда» моя на несколько танков, и меткий огонь артиллеристов.

Положение, в котором мы с вами оказались, может спасти только неукротимая ваша воля к победе. Дорогие мои, отступать не куда, позади Тер-Тер и открытая дорога на Гянджу и Евлах.

– Воины, ислама, к вам обращаюсь я, ваш командующий. Не приказываю, а прошу вас, надо, понимаете – надо, во что бы то ни стало удержать эти позиции до утра. Драться до конца, громить врага здесь на этой высоте, и не дать ему возможность выбить вас отсюда. От этого зависит судьба остальных частей и подразделений нашего фронта. От этого зависит, увидим мы с вами завтра восход солнца или сложим головы здесь и откроем дорогу варварам на наш священный город Гянджу, где покоится прах любимого поэта Низами, мулла Вагифа, отважного Ибрагим -хана и многих других сынов Азербайджана.