Карабах – горы зовут нас

Алиев, стройный, подтянутый с чистыми карими глазами, был уверенным в себе офицер. Он не струсил, как сотни других командиров служащих в рядах Советской Армии, а приехал по зову своего сердца и встал на защиту Родины. Смуглое лицо, простая, порой даже наивная улыбка, подчеркивала правильные черты его лица. Военная форма на Мирзали сидела, как литая, будто он родился в ней. Он был всегда опрятным, гладко выбритый, как говорится – «до синевы». Из-под лихо заломленной фуражки, вырывался наружу «кубанский чуб» – черные смолянистые, жесткие волосы вперемешку с серебром седых волос.

О его шикарном чубе можно было говорить долго, так как ни одна женщина воинской части не проходила мимо Мирзали, не отпустив комплимент в адрес его чуба. Подстатьи непослушному чубу был и сам Мирзали. Вечно в делах, то в штабе части, то на полигоне, то в казарме он всегда был при деле. Если выпадала свободная минута, то его можно было найти только среди солдат – прошедших ад Карабаха. Он интересовался тактикой ведения боя армянами, их вооружением, хитростями противника в ночных боях. Задавал кучу, казалось бы, простых вопросов, но, сложив их вместе, можно было понять, как он ищет ответ на вопрос, каковы причины поражения, что надо сделать, чтобы не повторилась трагедия. Потом он шел в свой штаб и тщательно составлял план устранения тех недостатков, которые имелись. Каждый день он приближал время отправки на фронт. Торопился сам и торопил командиров подразделений с подготовкой, чтобы скорее вернуться туда, где земля стонала от разрывов мин и снарядов.

Окопы – как шрамы испещряли горы Карабаха. Ему хотелось мстить врагу за погибших солдат, за сожженные города, селения, да просто за то, что напал на его Родину.

Полковник не часто видел его, так как был занят подготовкой других отрядов, разбросанных от Алибайрамлы до границы с Ираном в городе Астара.

Но как только он приезжал в его часть, то непременно встречался с ним и подолгу беседовал. После таких встреч, он чувствовал, что рядом с ним находится человек, мыслящий и помыслы которого, полностью совпадают с его желанием.

К августу месяцу 1992 года центр боевых действий сместился к городу Агдам. Положение, в котором находились подразделения старшего брата полковника, были критическими. Брат командовал агдамскими отрядами самообороны, таким же сбродом, который встречался по всему Карабаху.

Так называемые « батальоны самообороны», после успешных наступательных боев на Дахразском направлении и освобождении населенных пунктов Нахичеванник, Аранзамис, Пирджамал и Агбулаг, нажились хорошими трофеями, и воевать больше не хотели. Единственное, что их волновало, так это вопрос, как выгодно продать награбленное и прокутить деньги в Бакинских ресторанах.

Армяне воспользовались этим и несколькими атаками на господствующие высоты в горах перед фронтом обороны захватили их и стали монотонно обстреливать город Агдам, где проживало около 40 тысяч населения. В одном из боев, за Фаррухские горы, отряды понесли тяжелые потери, и брат попросил его прислать помощь, так как удерживать позиции перед подступами к городу было некому. Получив разрешение с МО, полковник с двумя пехотными батальонами, отправился на фронт. Когда батальоны прибыли в Агдам, сразу же получили приказ атаковать противника, занявшего населенный пункт Гюлаблы-Авдал. Подготовка к наступлению проходила в спешке, так как противник укреплялся и подтягивал свежие силы из Еревана.

Батальоны бригады полковника получили приказ наступать в центре боевых порядков атакующих подразделений, если можно так назвать тот сброд, который «обещал» поддержать атаку с флангов. Отряды «генерала» Эльшад и Гатыр Мамеда, к наступлению опоздали, поэтому армяне весь огонь имеющихся своих огневых средств сосредоточили на батальонах полковника. Плотный огонь минометов прижал к земле атакующих бойцов. Казалось, что нет такой силы, что могла бы их подняться в атаку. Солдаты стали окапываться не понимая, что губительный огонь минометов достанет их и там, в неглубоких окопах. Командиры рот и батальона первого эшелона просили усилить огонь артиллерии, которая почему-то прекратила огневую поддержку.

В один из критических моментов, когда казалось, что наступающие не выдержат напряжения боя и начнут отступление, полковнику самому пришлось вступить в бой в роли наводчика орудия. Высадив командира танка, он сел за пульт управления танковой пушки. Несколькими выстрелами по высотам, ему удалось подавить огневые точки, но минометный огонь наносил неоправданные потери. Оставив танк под высоткой, он выбрался из него, пригибаясь, часто падая при взрыве снарядов, побежал на НП, надо было выводить бойцов из-под губительного огня противника.

На наблюдательном пункте полковника находились майор Мирзали Алиев, адъютант Тябрик Бахшиев и командир разведывательной роты Фазили Ашраф, который получил тяжелое ранение в ногу, но отказался от отправки в тыл.

Противник, тем временем, нащупал расположение НП (наблюдательного пункта) бригады и сосредоточил по высоте, где находилось командование, всю мощь своей артиллерии. Экипаж единственного танка, никак не мог противостоять батареи противника, и вынужден был вести огонь по поддержке наступающих войск.

Когда до окопов оставалось с десяток метров, после очередного разрыва снаряда, что-то тяжелое ударило в грудь. Удар был настолько сильным, что его отбросило на несколько метров назад и, не найдя опоры он покатился под откос. Сознание полковника затуманилось, голова стала чугунной. Когда он стал приходить в себя, увидел над собой склонившегося Мирзали. Он как-то неловко приподнял голову полковника и спросил:

– Как вы командир? Потерпите, сейчас подъедет санитарка, и мы отправим вас в госпиталь. Не дав ему закончить, полковник сделал усилие подняться, но сильная боль в правой груди не позволила ему это сделать. Между приступами головокружения, сплевывая кровь, он успел только отдать приказ:

– Отводи батальоны, принимай командование на себя.

– Тябрик – простонал он, – помоги майору, отправляйтесь к ротам и выведите их из боя. Услышав приказ, Мирзали выдернул свою руку из-под головы, бережно положил ее на землю. Майор повернулся к стоящему рядом радисту и приказал передать приказ командира бригады о принятии им командования батальонами, подхватив автомат, стремглав бросился к батальонам. К раненому полковнику подбежала Зибейда, фельдшер бригады, таща свою огромную санитарную сумку на плечах. Она сходу опустилась перед командиром на колени и прикрыла от падающих комков земли, разлетающихся после очередного разрыва снаряда. Ловкими руками, привыкшими умело делать перевязку, она расстегнула куртку. Вынув из-за пояса финку, разрезала тельняшку на груди. При этом постоянно приговорила, – все будет хорошо, ты не волнуйся, ты еще нам нужен, ты не должен умирать, там солдаты ждут твоей команды.

– Командир, я сделаю сейчас укол, и вам станет легче, потерпите чуточку, – сказала Зибейда и начала готовить шприц. Подбежали солдаты с плащ-палаткой, и стали ждать указаний, готовясь вынести своего командира. Фельдшер сделала укол и приказала перенести раненного в укрытие. Его перенесли под обрыв сопки и пристроили спиной к небольшому окопчику.

Тошнота и головокружение не позволяли полковнику сосредоточиться. Когда спустились в окоп, ему показалось, что боль отступила. Однако дышать было очень тяжело. При вдохе казалось, что тысячу иголок вонзаются в грудь. Крови не было. Сознание постепенно возвращалось, и полковник понял, почему нет крови. Еще утром, когда перед боем прощался со своим младшим братом Эльманом, тот достал из полевой сумки несколько титановых пластин и протянул брату.

– Возьми их и положи в боковые карманы куртки, твой «нагрудник» с магазинами прикрывает только живот, а грудь не защищена, так что положи их в карман. – сказал он. Так еще в Афгане десантники делали, – для убедительности сказал Эльман.

Полковник взял тонкие пластинки, повертел их в руках, и чтобы не обидеть брата, рассовал их по нагрудным карманам куртки. Кто тогда знал, что любовь и забота о нем брата, спасут его от неминуемой гибели. Вот теперь титановые пластинки сделали свое дело. Огромный размером, сантиметров двенадцати, осколок от 152 мм снаряда, который передала ему Зибейда, был еще теплым. Края осколка напоминали зубы белой акулы, такие же заостренные, жуткие, предназначенные разрывать, свою жертву на части, сейчас грела ладонь. От удара пластинка на груди прогнулась, приняв на себя смертельный удар, и защитила грудную клетку. Откинув полы разорванной тельняшки, Зибейда осматривала место ранения. Взору открылась удручающая картина. Огромная темно-сизая гематома распласталась по всей груди. Ближе к основанию, грудная клетка успела опухнуть, до него невозможно было дотронуться. Фельдшер, аккуратно ощупывая грудь, все причитала по-азербайджански, смысл слов ее, сквозь возвращающее сознание не доходил до раненого.

– Сломано два ребра, это точно, а насчет остальных повреждений, узнаем в госпитале, и когда сделают рентгеноснимок, – глядя на командира, вынесла она вердикт. Вокруг собрались солдаты и офицеры, находящиеся на НП. Солдаты помогли подняться и прислонили его к огромному валу. Только теперь, при свете карманного фонарика, ему самому удалось осмотреть правую сторону груди. Она была темного– бурого цвета.

– Как там наши дела?– не обращаясь ни к кому конкретно, спросил полковник. Где батальоны? Где Мирзали ? Радист наклонился к командиру и стал докладывать обстановку.

– Товарищ полковник, батальоны отходят. Нашим удалось отойти в лощину, и они выходят из боя.

– Вызовите Мирзали и передайте ему, пусть батальоны отходят к каналу на исходные позиции. Как появится Тябрик, пошлите его ко мне.

– Зибейда, – он поискал глазами фельдшера.

– Тут я командир, – она внимательно смотрела на полковника,

– Сделай мне тугую повязку и еще один укол. Мне надо дождаться доклада Мирзали.

– Вам немедленно нужно в госпиталь, может быть повреждены внутренние органы. Я вас умоляю, давайте мы вас отвезем.

– Ты это брось, сестренка, – сквозь распухшие губы он пытался улыбнуться, – я не собираюсь помирать. Рановато еще помирать.

– Тогда я вынуждена буду доложить вашему старшему брату.

– Не понял, – глаза полковника налились кровью, – ты что забылась. Я могу напомнить тебе, кто я есть! А ну, давай на передовую, там тебе дел хватит, и оставь свою затею, а то….. Он не договорил, силы покинули его. Голова затуманилась, и он часто задышал. Зибейда, при помощи солдат, перенесла командира в укрытие под сопку, ближе к дороге, оставив при нем своего санитара, поспешила туда, где рвались снаряды, и шел бой.

Сколько он так пролежал, полковник не знал. Когда по лицу забарабанили крупные капли дождя, он открыл глаза и огляделся вокруг. Рядом находился радист и незнакомый солдат, которые пытались растянуть над головой палатку.

– Радист, – обратился полковник к солдату, – как там батальоны, где Мирзали?

– Товарищ полковник, – голос солдата дрожал, – командир третьей роты старший лейтенант Хикмят Агаев командует батальонами. Он просил сообщить, как только вы придете в себя, и он сам вам все доложит.

– Разрешите вызвать его.

– Давай солдат, пусть прибудет сюда, – отдал полковник распоряжение, а сам стал искать ответ на вопрос, – Почему батальонами командует Агаев, где же тогда Алиев, Фазили и Тябрик? – думал он, еще не представляя страшную трагедию, обрушившуюся на батальоны.

Через минуту подбежал командир танка в шлемофоне и с ним начальник связи первого батальона.

– Товарищ полковник, старший лейтенант Агаев сейчас будет, он занимается отправкой раненых и погибших, – приветствуя полковника, доложил танкист.

– Какие потери, кто может из вас доложить, – полковник посмотрел на офицеров. Вперед вышел командир танка:

– 12 человек погибли и еще раненых 22 солдата, товарищ полковник, – одним вдохом доложил лейтенант и опустил голову.

Что-то здесь не так, промелькнуло в голове. Боль в груди усиливалась, стало трудно дышать. Казалось, что сердце сейчас не выдержит и разорвется на части.

– Позовите ко мне фельдшера Зибейду и быстрей, – он посмотрел на командира танка. Тот хлопал глазами, вытянувшись по стойке, не обращая внимания на струйки дождя, стекающие по его худощавому лицу. Лейтенант даже не делал попытки смахнуть их.

– Ну, что ты стоишь, пошлите солдата за фельдшером.

– Ранена она, товарищ полковник, недавно ее тоже вынесли с боя.

– Что с ней? Куда ранена?

– Снаряд миномета разорвался рядом с ней, она получила тяжелую контузию, пока без сознания. Сейчас ее уже наверно отправили в госпиталь.

– Кто еще ранен из офицеров? – он сознательно спросил именно о раненых офицерах, страшась произнести слово погиб.

– Докладывайте лейтенант или я пристрелю сейчас тебя, – полковник потянулся к кобуре с пистолетом.

– Что значит она тоже, не мямли, докладывай.

– Да помогите же мне подняться, – со злобой закричал полковник. Солдаты бросились к командиру и с помощью офицеров, помогли ему подняться на ноги. Голова закружилась, и если бы его не поддержали, то он бы рухнул опять на землю. Лейтенанты бережно поддерживали командира, а санитар причитал.

– Нельзя вам, товарищ полковник вставать, вас надо срочно в госпиталь.

– А ну-ка замолчи, солдат.

– Так, лейтенант, докладывай все, как есть.

Танкист поднял голову, собираясь с духом. Но не успел начать докладывать, как из-за валуна у подножья сопки, появился старший лейтенант Агаев с ним несколько солдат и офицеров. Подойдя к командиру бригады, он вскинул руку к головному убору, доложил.

– Товарищ полковник, батальоны вышли из боя и сосредоточены в исходных позициях. Командиры взводов и рот уточняют списки погибших и раненых. Старшинам рот приказано накормить личный состав и пополнить запасы боеприпасов, – закончив доклад, он опустил руку.

– Хикмят, что с Мирзали и, где мой адъютант, Тябрик? – он сверлил глазами ротного командира.

– Товарищ полковник, Мирзали погиб, пал смертью храбрых. Погиб и ваш адъютант Бахшиев, Фазили Ашраф тяжело ранен, осколок пробил ему голову, его отправили в госпиталь. Командир второго батальона капитан Гюльоглан Багиров пропал без вести.

– Где они? – недослушав доклад, спросил полковник.

– Мы вынесли их всех с боя и сложили там, – старший лейтенант показал в сторону одинокого дерева. Полковник оттолкнул офицеров, поддерживающих его, собрав всю свою волю, пошел в указанном направлении. Ноги скользили по камням, он падал и снова вставал. Вся его форма и руки перепачкались грязью. Из груди вырывался стон, но он продолжал идти, не обращая внимания, ни на дождь, ни на жуткую боль, пронзающую грудь. Если кто-то хотел ему помочь, он так смотрел на него, что последний оставлял свою затею, как только видел его глаза. Полковник подошел к своим боевым товарищам, уложенным рядком и накрытым солдатскими плащ-палатками. Он опустился на колени. Откинул полы палатки и стал всматриваться в застывшие лица. Так на четвереньках, он обходил своих солдат, бережно поправляя что-то на их лицах, шептал про себя, как бы прощался с каждым из них в отдельности. Подойдя к Тябрику, полковник, не обращая внимания на присутствующих, не выдержал тяжести.

Из его израненной разорванной осколком груди вырвался стон. Долгий жалобный стон заставил все живое смолкнуть и прислушаться. Высокий, гневный и трагический вопль повторился. Морозный озноб тронул спину бойцов, лежащих в окопах и укрывших в блиндаже, все замерло, стихло в распадке гор, а душераздирающий крик эхом повторялся еще и еще раз, он летел над горами к небу, и все вокруг цепенело от проявления его душевного горя. Кажется, замерла на мгновение земля, пораженная горем бедной души, тяжело опустилась темная туча, застыл на месте ветер и перестал шептаться Карабахский лес.

Все вокруг понимало, – кому-то очень больно этой темной ночью. Очень больно.

То, что происходило в потрясенной душе командира, сразу потерявшего друга, бойца, а с ним и желание жить и драться – никто не мог понять. Полковник излил свое отчаяние в пятиминутном душераздирающем плаче над трупами своих солдат и офицеров. Затем все его чувства, доступные человеку разом уступили месту одному – более понятному – чувству мести.

– Вы простите меня, Тябрик, Мирзали, и вы мои дорогие солдатики – как молитву твердил полковник. Я отомщу за вас. Эти хачики еще не знают, что такое месть. Тебе Тябрик всего 23 года, за каждый прожитый тобой год они заплатят кровью, – он переходил от трупа к трупу и молился за упокой их души. Многие солдаты покинули этот мир, так и не закрыв глаза, будто бы замерли, всматриваясь в грозовое небо. А может они просто хотели увидеть, куда направляется их молодая душа, не познавшая настоящую любовь, не насытившаяся земной жизнью.

Капельки Карабахского дождя смывали гарь и копать с их молодых лиц, как бы омывая их тела перед дальней дорогой в рай. Он снова вернулся к Мирзали. Осторожно смахнул капли дождя с его холодного лба, и стал очищать прилипшую грязь с его непослушного чуба.

– Теперь, когда у меня отняли все, – решил полковник, – армяне не смогут больше заставить меня страдать. Теперь я для боли больше неуязвим, ибо мне уже все безразлично. Как безразлично то, что обо мне подумают потом, когда мы уйдем из этой жизни. Мне остается одно: – Ненависть! – это единственный выход. Я буду только солдатом, у которого отняли все: – друзей, товарищей, родных, оставив одно – ненависть к убийцам. Буду ненавидеть всеми фибрами души, не буду оглядываться назад, зацементирую свое кредо гуманности. Я не нарушу этого правила, не допущу ни одной ошибки. Я научу себя ненавидеть. Ненависть отныне мое страшное оружие возмездия.

Полковник встал на ноги, поправил гимнастерку, вытер испачканные руки, и повернувшись к стоящим, спокойным голосом приказал:

– Старший лейтенант Агаев, соберите всех командиров подразделений и прибудьте на совещание завтра в 22.00 часа в штаб бригады в населенном пункте Чамерли. Ночью усилить посты, солдатам выдать дополнительное питание. Организовать отдых! Погибших доставить в мечеть и после привезти в штаб! Выполняйте!

– Лейтенант, – обратился он к танкисту, – вызовите мою машину и проводите меня к ней.

Смерть боевых друзей потрясла полковника, в душе осталось только одно – желание мести, немедленного наказания виновных, которых он знал и ненавидел. Теперь он не мог жить на земле, пока живы убийцы. Слово– ненависть лишь слабо и приблизительно объясняло его состояние, в котором сейчас прибывал полковник.

– Радист, – отдал он приказ, – вызвать сюда командира резерва старшего лейтенанта Низами Алиева. Именно Алиев сейчас нужен был ему. Тот самой Алиев, которого он очень любил, и на которого мог положиться, как сам на себя, с кем прошел ад Шуши и горькую участь отступления из Лачине.

Полковник жаждал только крови. Пусть будет десять врагов, сто, тысяча – все равно он бросится сейчас в бой, чтобы уничтожить, убить ненавистных врагов своих. Рвать их тела на части до тех пор, пока в его мышцах остается хоть капля силы, пока рука способна сжимать оружие. Своя собственная жизнь в расчет не принимается, он пренебрегает ею. Зачем она ему после всего, что случилось.

Шатаясь, он пошел к своей машине, где лежало то, что больше всего сейчас ему было нужно. Его сопровождал лейтенант-танкист, личный радист и водитель Хамбаба. Подойдя к укрытию, где стоял УАЗ, он позвал водителя:

– Хамбаба, рюкзак, – после этого тяжело присел на бруствер окопа. Водитель бросился выполнять приказ. Рядом с полковником опустился на колени солдат с рацией.

– Товарищ полковник, Алиев докладывает, группы прибудут через полчаса. Что прикажете передать?

– Солдат, ты, вот, что сделай, – полковник говорил, с трудом подбирая слова, – вызови ко мне начальника артиллерии Гридасова, и еще, пусть начальник связи батальона принесет тебе дополнительные батарейки на рацию, ты пойдешь со мной. Алиеву передай, пусть поторопится, все! Выполняй приказ.

Подошел водитель и молча положил рюкзак возле его ног. За то время, что они воевали, Хамбаба очень хорошо изучил тяжелый характер своего комбрига и знал, что в таком состоянии его лучше ни о чем не спрашивать. Почти год войны он был у комбрига водителем. Они встретились еще в поселке Джейранбатан, в марте 1992 году, когда полковник набирал добровольцев в свой отряд. Прошли с боями вместе Косалар, Шушу и Лачин. Отстреливались под Зараслами от наседавшего противника и воевали под Сырхавентом. Был он рядом везде, куда бы ни забрасывала военная судьба полковника и его адъютанта сержанта Бахшиева. И вот теперь Тябрика нет, а полковник уходит мстить за него, а он водитель, опять будет ждать и молиться, ждать и молиться, это все, что позволял ему делать его отважный командир. Водитель опустился на корточки, развязал рюкзак, стал выкладывать содержимое на землю.

Дождь почти перестал. Ветер, налетевший с гор, разогнал тучи и на небе, как бы играя в прятки с облаками, появлялась полная луна. Потом снова исчезала на время. В свете луны на грунт бруствера легли пару магазинов к автомату, две ручные гранаты, индивидуальный перевязочный пакет, поверх которой Хамбаба положил пластмассовую коробку с ампулами промедола.

Выложив содержимое, он молча вернулся к машине и принес укороченный автомат Калашникова и чехол с десантным ножом.

– Командир, если разрешите, я положу сухпай. Возьмете с собой? Спросил Хамбаба. Полковник поднял голову, снизу вверх посмотрел на своего водителя.

– Не до жратвы будет нам, так что не утруждайся. Принеси патроны и забей еще два своих магазина.

– Где мой нагрудник? Узнай у санитара, куда дели пластины из кармана моей куртки?

Водитель бросился выполнять приказание.

–Радист, прикури мне сигарету, – попросил он солдата, а сам, взяв рюкзак, стал укладываться.

Со стороны командного пункта приближалась небольшая группа военных. Подойдя, она остановилась на некотором расстоянии от полковника. От группы отделился и направился к нему высокого роста боец, в котором он узнал старшего лейтенанта Алиева.

– Товарищ полковник группа в количестве 20 человек прибыла. Докладывает старший лейтенант Алиев.

– Присядь Низами, а бойцам скажи, пусть перекурят. Отойдя к группе и передав распоряжение командира, Алиев вернулся к командиру.

– Значит так, Низами, – полковник старался говорить спокойно, не передавая своего внутреннего состояния, – пойдем в тыл. Пойдем двумя группами. Первая моя, ты прикрываешь. Азимут движения 2630, мост через речку, ориентир первый – он говорил по памяти, так как запомнил еще тогда, когда отдавал приказ капитану Гюльоглану Багирову. После моста через 500 метров, азимут 1580. до развилки. Дальше по дороге. – Цель, высота с памятником. Помнишь, над Каракяндом.?

– Да, командир. Алиев вздрогнул, услышав, куда они пойдут. Это был памятник «Мать Армении» так его называли все вокруг. Он охранялся хачиками сильнее, чем мавзолей Ленина в Москве. За годы войны никто не мог к нему пробраться. Памятник был обложен сплошными минными полями. По бокам его стояли два мощных дота, которые простреливали все вокруг. Выше в горах стояли две зенитные установки «Шилка» прикрывая памятник с воздуха, вокруг него сплошные путанки из малозаметной проволоки.

– Все готовьтесь. Выход через пять минут. Мою группу ко мне. Полковник закончил приготовление. Рядом стоял молча, водитель и только полковник, повернулся к нему, он сразу протянул ему две пластины, одна из которых была выгнута и покорежена. Тот взял пластины ухмыльнулся и сунул их в нагрудные карманы куртки.

Ночь совсем опустилась на горы, закат догорал. Группа прошла километра два и уже приблизились к подножью, когда идущий впереди солдат поднял руку и быстро присел. Мгновенно все замерли, вслушиваясь в тишину. Тревога прошла, и они снова двинулись. Полковник приблизился к дозору и пошел впереди них, но тут сквозь влажный воздух ему послышался скрип горного песка. Он остановился, как вкопанный, так что идущий за ним боец, ткнулся ему в спину.

Каким-то чутьем он уловил вдруг посторонние звуки. Послышался шорох, тело полковника напряглось. Шум шел сверху, со склона, заросшего колючками терновника. Подав сигнал, полковник растянулся в густой траве, стараясь слиться с землей. Кто-то шумно и грубо спускался с горы. Он услышал шаги, тяжелое дыхание. Голоса чужих людей насторожило его. По склону скрытно спускались незнакомые люди. Их было трое. Полковник увидел брезентовые спины, перечеркнутые наискосок снайперскими винтовками.

Осторожность – мать мудрости, было сказано не для этих спускающихся. Они шли как хозяева, без опаски. Мелькнули силуэты – и скрылись за выступом. Группа была в лучшем положении, чем их противники. Тропинка, по которой шли хачики, сделав небольшую петлю, проходила почти рядом с ними. Вот хачики появились на тропинке.

Одни из них, более высокого роста и покрупней своих товарищей, нес на плечах мешок, может быть с провизией, для тех, кто стоял на посту. За ним шел сгорбленный армянин, руки которого были заняты двумя солдатскими канистрами для воды. Третий, чуть поменьше ростом, шел на пару шагов сзади всех, как конвой