скачать книгу бесплатно
Мария вернулась в кабинет к тетрадям. Тетрадей было несколько. Все солидные. Все разные. Все со вкусом. Ни одна из тетрадей не была исписана до конца. В основном – на одну треть. Явно «писатель» любил красивые тетради. Была тетрадь с обложкой под старинный кожаный переплет, была со старинным рисунком римских развалин, была яркая – с Климтом. Записи шли непоследовательно. Новая запись, видимо, делалась в любой тетради, попавшей под руку. Мария будто знакомилась с каким-то другим Сережей. Каждая запись была датирована, но никакого влияния на содержание ни дата, ни место написания не имели, по крайней мере, на первый взгляд. Поэтому тетради Мария тоже открывала произвольно.
«Вчера вечером возле «Адриатики» наблюдал сцену. Густой поток гуляющих огибал стоявших на набережной официантку и трех негров в свитерах. Негры имели вид явно усталый, было очевидно, что они только что сошли с борта яхты после дальнего плаванья. Причем эти негры были не очень похожи на африканских. Они казались неграми окультуренными – французскими или английскими. Пока я проходил мимо этой группы услышал несколько реплик их диалога. Разговор, услышанный мною, велся на английском и состоял из трехкратно повторенного одного и того же вопроса-ответа.
– Это – Сен-Тропе? – спрашивали чернокожие ребята.
– Нет, это не Сен-Тропе, – отрицательно качала головой официантка в белоснежной блузке.
– Это – Сен-Тропе? – теперь в вопросе прозвучала настойчивость, мол, – «это обязательно должен быть Сен-Тропе!»
– Нет, это не Сен-Тропе, – решительно отвечала официантка.
– Это – Сен-Тропе? – в вопросе теперь звучала мольба: «Пожалуйста, скажите, что это Сен-Тропе!»
– Нет, это не Сен-Тропе, – официантка была непреклонна.
Надо ж так промахнуться на половину Средиземного моря! Видно, у этих чернокожих ребят мысли в голове ходят широко! Я бы их в русские зачислил».
Мария перелистнула несколько страниц. Новая, выбранная наугад запись заставила челюсти Марии сжаться, а глаза – сузиться.
«Близость с любой женщиной – прикосновение к великой и таинственной силе женственности, даже если это просто «женщина за деньги». Женственность – глобальная космическая сила, она стоит за каждой, самой продажной и самой захудалой бабенкой. Я понимаю поэта, который утверждал, что он общался с каждой проституткой, как королевой и что на два часа она действительно становилась королевой. Я, конечно, не поэт и мне такими изысками заниматься не полагается, хотя направление мысли мне понятно. После расставания с женщиной я попадаю во власть не менее мощного чувства – чувства одиночества. «Все равно на свете не остаться – я пришел и ухожу один». Я отделен от всех космических сил и все равно – я существую. Я живу и мыслю! Эта мысль имеет горький привкус, но она всегда дает мне силы.
Человеку очень трудно признать свою смертность и остановиться, и он начинает искать за бабой «вечную женственность», а из ощущения одиночества выдувать как мыльный пузырь «идею личности, равной Богу». И то, и то мне кажется ребячеством. Но вот, что мне чудится: поочередное касание женственности и одиночества, видимо должно быть похожим на восхождение – ступенька за ступенькой вверх. Но у меня никакого восхождения нет, есть маятник – туда-сюда, туда-сюда, без малейшего подъема. Накапливается только скука и цинизм. Восхождение, видимо, возможно только с одной женщиной. Такая женщина должна быть необыкновенной, но не в смысле женственности, а в смысле личности. У меня этого пока что нет, да и не предвидится. Наверное, не в этой жизни». Мария резким движением вырвала страницу с надписью, разорвала ее на мелкие кусочки и швырнула в корзину для мусора, стоявшую возле стола. Она встала и несколько раз быстро прошлась по комнате, останавливаясь то у тетрадей, то у книг. Ей явно хотелось еще что-нибудь разорвать. Но вдруг ее посетила мысль. Мария принялась быстро перебирать тетради в поисках последней записи.
«Марисоль. Что это за имя? Что это за женщина? У Эдгара По есть рассказ „Низвержение в Мальстрим“. Главный герой, рыбак, попадает на корабле в невероятный морской водоворот. Судно долго-долго скользит по поверхности гигантской воронки, по спирали опускаясь все ниже. Надежды на спасение нет, и рыбак абсолютно спокоен, с интересом отмечает все мелкие обстоятельства собственной гибели. Вдруг его всего затрясло, потому что он заметил, что водоворот неохотно поглощает цилиндрические предметы. Появилась надежда на спасение. Он привязал себя к бочонку и выбросился за борт корабля. В результате корабль утонул, а его с бочонком выбросило на берег. Думаю, что вся морская подоплека рассказа – чепуха, но рассказ держится на верном психологическом наблюдении – если впереди верная гибель, то человек спокоен, если есть малейшая тень надежды – его лихорадит. После знакомства с этой странной женщиной со странным именем Марисоль у меня однажды вдруг задрожали руки. У меня такого никогда не было, и я испугался. Эта внутренняя дрожь возникла в тот момент, когда я думал о ней. Что значит эта дрожь? Что появилась надежда на спасение? А что значит сплошное спокойствие во всю мою предыдущую жизнь? Что я безнадежно шел на дно?»
Мария, веселая, вприпрыжку прибежала к Сергею, энергично работавшего у плиты. Он мельком взглянул на Марию.
– Ты чего такая веселая?
– Просто так!
16
Как ни старались Мария с Сергеем Львовичем избегать толкучки в городе, вечерний берег моря манил неодолимо. Человек есть существо лишь временно находящееся на земле, поэтому его тянет прикоснуться к земной вечности. Вечные горы, вечное море! Даже вековые сосны, стоящие вдоль аллеи Будвы, появились на земле раньше всех тех, кто гулял под ними в августе 2021 года и будут еще стоять тогда, когда ни одного из них уже на будет на поверхности земли. Так же, как и тысячелетия назад на раскаленное предгорье по вечерам с моря приходила благословенная прохлада. Также, как и тысячи лет назад по Средиземному морю скользило множество корабликов. Так же по вечерам кораблики старались собраться на ночлег в защищенные бухты. В марине возле Венецианского города стояли рыбацкие лодочки, прогулочные катера, яхты с высокими мачтами и несколько больших трехпалубных яхт без всяких мачт и парусов. Все они едва заметно покачивались, словно во сне. Наверное, им снились сказания и легенды «Великой бирюзы», как называли Средиземное море египтяне. По черной горной цепи, уходящей вдаль, рассыпались созвездия огоньков.
Побережье было усыпано ресторанами и кафе. Каждое заведение максимально «распушило хвост», заняв все свободное пространство стульями и столиками. Несмотря на тысячи сидевших в ресторанах и кафе, другие тысячи шли непрерывным потоком туда-обратно, заполнив и узкую набережную, и широкую аллею, параллельную набережной.
– Честно говоря, я ни разу не видел такого людского потока! – вслух удивился Сергей Львович.
– Такое впечатление, что они что-то ищут, – задумчиво сказала Мария.
– Похоже! – засмеялся Сергей Львович. – Счастье! Все ищут счастья в этом райском месте.
– Нет, в райском месте человек ищет не счастье, а безсмертие.
– Н-нда-а, похоже, но ты слишком глубоко копнула. Обычно люди об этом умалчивают.
– Они думают, что им кто-то вручит безсмертие, но этого не происходит, – Мария закончила мысль, словно не слышала предостережений Сергея Львовича.
Потом они сидели за столиком кафе возле Венецианского города. Их столик и кресла стояли прямо на песке. В трех метрах от их ног, скрытые темнотой, тихо плескались волны. Столик владельцы кафе поставили экспромтом, поэтому освещение для него не было предусмотрено. Свечка в стакане едва освещала небольшой круг около себя. Все было бы прекрасно, если бы не три болтливых весельчака за соседним столом. Точнее весельчак с тонкими усиками был один. От его голоса невозможно было изолироваться. Если бы он говорил монотонно, то можно было бы привыкнуть, но его речь состояла из артистически исполненных взлетов, театральных пауз и заливчатого смеха. Двое других в основном слушали. Молодой слушал, раскрыв рот, другой, постарше, с пониманием того, кто этот говорящий.
– Карточный шулер из Стамбула, – охарактеризовал его Сергей Львович.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Мария.
– Типаж такой. Шулер. Ездит по портовым городам средиземноморья. Участвует в любых авантюрах. Иногда его ловят и бьют подсвечником по голове. Но он оптимист. Сейчас подбивает знакомых на новую авантюру, демонстрируя всем видом свою успешность. Молодого, может, и соблазнит. Другого – нет.
Сергей Львович пытался своим неотразимым, как ему казалось, красноречием отвлечь Марию от грустной задумчивости, в которую она впала с начала прогулки. Она только спросила:
– Почему – из Стамбула?
– Похож на турка.
– Пойдем отсюда. Устала от их болтовни.
Домой они возвращались по аллее. В те дни проходил какой-то чемпионат по футболу. Многие рестораны и кафе для привлечения посетителей включали у себя трансляции матчей. Кто-то выиграл матч, и на аллею, изображая непреодолимый восторг, выбежали болельщики победителей. Сергей Львович усмехнулся:
– Мне кажется, что они так натужно изображают веселье! В годы моей молодости, мне кажется, мы «сходили с ума» от футбола более искренне. Наверное, я старею… Брюзжу, брюзжу…
– Они хотят спрятаться в привычные чувства, но у них не получается. Потому что привычных чувств уже нет. Привычного мира уже нет. Сережа, может, это и есть конец света?
– Это ты глядя на болельщиков придумала? Большая философия на пустом месте.
Мария шла погруженная в свои мысли. Вдруг она остановилась и повернулась к Сергею Львовичу.
– Хорошо, скажи, что в мире все будет хорошо. Это просто эпидемия, она пройдет и все вернется на круги своя. Скажи и я выброшу свои глупые мысли из головы.
Получилось, что они остановились возле стеклянного ресторана, где собирались мотоциклисты из разных стран. Цепочкой стояли экзотические мотоциклы. Мария и Сергей Львович остановились возле немецкого мотоцикла времен Второй мировой, защитного цвета, с коляской и пулеметом. Мария пристально смотрела Сергею Львовичу прямо ему в глаза. Тот понял, что отвертеться от прямого ответа не удастся.
– Хорошо, – согласился он. Они пошли дальше по аллее в сторону дома.
– Что-то такое есть, – Сергей Львович старался говорить тоном беспечным, но всерьез. – Я это увидел прошлым летом здесь, в Черногории. Росчерком пера отменили курортный сезон – карантин, хотя здесь никто не болел. Я видел, как черногорцы испугались. Причем, учти, что здесь нет жестокого обращения властей со своим населением, но у людей что-то внутри дрогнуло. Люди, вдруг на уровне подсознания почувствовали, что современный мир – это просто декорация, которую можно сменить по щелчку пальцев. Сейчас, вроде бы все успокоилось, но интуитивно люди чувствуют, что эту декорацию будут и дальше менять. Можно ли это назвать «концом света» – не знаю. Зачем об этом думать, если ничего не можешь изменить? А потом, есть старинный русский рецепт, как пережить Апокалипсис.
– Какой? – эхом откликнулась Мария.
– Необходимо точно вычислить дату конца света, и накануне вечером лечь спать пораньше. Без всяких хлопот проснешься в новом мире.
– Ты шутишь, а мне не до смеха.
– Я не смеюсь, но я не хочу, чтобы ты грустила без причины.
– Почему – «без причины»? Ты же сам сказал, что будут «менять декорации».
– Но мы же не можем этому воспрепятствовать.
– У меня неспокойно на душе. Не могу объяснить. Я будто что-то должна успеть сделать… в старых декорациях.
Дальше до самого дома они шли молча. Каждый из них думал о себе. Мария думала о своей жизни, в которой было все – семья, дети, работа. Все время жизни было заполнено, не было ни малейшей щели, куда можно было бы вставить хотя бы волос. И – вдруг! – любовь! Может быть, надеялась она, это просто – курортная любовная история, такая, как в бульварных романах? Тогда, все пройдет бесследно? Сергей Львович думал, что его жизнь никогда уже не будет прежней. Дальше мыслей не было, было ощущение полета. Точнее, было ощущение невесомости. И ощущение это двоилось: то ли это была невесомость перед предстоящим полетом ввысь, то ли это была невесомость, когда земля уходит из-под ног, и дальше – падение. И предвкушение радости, и страх гибели одновременно. Впрочем, он знал про себя точно, что прежняя жизнь, состоящая из правил, которые заменили ему смысл – эта жизнь надоела ему безвозвратно. Он готов был поменять ее хоть на падение, по крайней мере, ему так казалось в ту минуту.
Каждый из них думал о своей жизни и о своей любви. Была ли это одна любовь или у каждого из них была своя отдельная – неизвестно, об этом ведает Бог. Но для каждого из них – это была последняя любовь перед концом света.
17
Солнце уже миновало палящий зенит, но до момента, когда оно закатится за горы и тень накроет пляж в Бечичах, было еще часа три. Мария старательно загорала, намазавшись соответствующим кремом. Сергей Львович, устроившись полусидя на лежаке, читал Кузнецова, время от времени делая глоток воды из маленькой стеклянной бутылочки. До отъезда Марии оставалось три дня. На тему скорого неизбежного расставания они наложили табу. Сергей Львович в дополнении к запрету на разговоры гнал от себя даже мысль об этом.
Короче говоря, Сергей Львович был настолько погружен в чтение, что помимо образов поэмы, выплывавших один за другим перед глазами, параллельно в голове брезжила еще пара мыслей. Одна из этих не до конца оформившихся мыслей была следующей. Чтение на природе, особенно после купания, каким-то необъяснимым образом выявляет подлинность поэзии. Скорее всего, решил Сергей Львович, это связано не с видами природы, а с бодрым состоянием тела после купания.
– Что читаешь? – голос Марии заставил Сергея Львовича вынырнуть из глубины поэмы и взглянуть на нее. Мария возлежала в позе тициановской Венеры из галереи Уффици – вальяжно, чуть повернувшись, немного приподнявшись на локте и склонив голову к плечу. Хотя, в отличии от Венеры она была в купальнике, Сергея Львовича обдало волной женской магии с такой силой, что на мгновение перехватило дыхание. Кроме того, Мария мягко улыбалась и смотрела на него «электрически» – внутрь его глаз. Он уже понял, что она нацелилась на какой-то серьезный разговор, и избежать его не удастся. И разговор скорее всего будет душевыворачивающим. Но Сергей Львович сразу не сдался и ответил, не закрывая книгу, тем самым показывая свое намерение продолжить чтение.
– Поэму Кузнецова «Красный сад».
– Интересно?
– Очень интересно. Рекомендую к прочтению. Женщинам должно нравиться – целая поэма и только про цветы, – Сергей Львович по-прежнему держал книгу раскрытой.
– Если эта поэма для женщин, то чем же она тебя заинтересовала?
– Мысли всякие пробуждает.
– Какие, например?
Мария была непреклонна. Сергей Львович вложил закладку, закрыл книгу и сел – говорить лежа было неудобно.
– Мысли разные… Меня поражает само видение мира. Кузнецов рассматривает какой-нибудь цветок – его форму, цвет, аромат. Эти свойства рождают у него всякие там образы, возникают ассоциации, чувства, фантазии… Вот, – Сергей Львович открыл книгу. – Например, про розы:
В белых розах белая девица,
Белый день стоит на Беловодье
И катает белое яичко,
А в яичке горлица воркует,
И плывут серебряные звоны.
В красных розах красная девица…
– Ну, и так далее, – Сергей Львович закрыл книгу. – Получается, что есть небольшой земной цветок, который мы видим, но он, оказывается, связан и с белой девицей, и с Беловодьем, и с серебряными звонами и так далее. Получается, что белая роза живет и здесь, и в Беловодье одновременно. Ты понимаешь, что я говорю?
– Понимаю. Действительно красиво.
– Дело не только в красоте. Роза живет одновременно в разных мирах и в разных видах – здесь она белый цветок, в другом мире – белая девица, в третьем – колокольный звон и так далее, но все это одно существо. Это простой цветок! А человек? Есть человек – тушка с руками-ногами, с психикой, а есть чувства человека, есть сны, есть интуиция, у поэта есть поэтическая вселенная, где он тоже живет. Получается, что и человек, тем более, должен жить одновременно в разных мирах и в разных временах. К чему это я? Ты вчера говорила, что люди, ходят по променаду и высматривают свое безсмертие. Мне иногда кажется, что мы не туда смотрим. Может быть, человек обретет безсмертие если объединится с самим собой, живущим во всех мирах. Станет цельным. Например, есть поэт Блок, а есть поэзия Блока, написанная на бумаге. Мощность поэтической вселенной Блока такова, что Блок должен не ходить по земле ногами, как простой крестьянин, а летать по воздуху, летать к звездам, спускаться в адские бездны. Летать над Куликовской битвой. Но почему-то человек Александр Блок отделен от поэта Блока. Человек по неизвестной причине утерял связь со своей безсмертной частью. Я совсем непонятно говорю?
– Очень понятно, – ответила Мария.
Сергею Львовичу показалось, что она очарована полетом его мысли.
– Мне непонятно другое, – продолжила Мария, мягко улыбаясь и глубоко заглядывая в его глаза. – В дневнике ты описываешь эпизод, как негры искали в Будве Сен-Тропе. Помнишь?
– Сен-Тропе? Причем тут Сен-Тропе?! – Сергей Львович разозлился. – Я тебе о чем толкую? Мысль мою ты не поняла, но ты хоть одно мое слово слышала? При чем тут негры?! – Сергей Львович беззвучно выругался.
– Сережа, не обижайся, пожалуйста, я все поняла. Я просто лечу на твоих мыслях. Дух захватывает. Просто у меня растет недоумение… Получается, что ты веришь, будто моряки, предположим из Франции, могут проплыть, мимо Корсики, мимо Аппенинского полуострова, мимо Сицилии, не заметив их. Кроме того, они не заметили времени, которое они плыли. И это при современных навигаторах, при современной связи!
Сергей Львович пережил бурю внутреннего раздражения и трудно формулируемых чувств, побуждавших его расплеваться с «этой умной и злой бабой». Он повздыхал, поерзал на лежаке и решил продолжить разговор. Во-первых, Мария, все-таки смягчила тон, но главным было другое. Если бы она была его женой, то было бы вполне уместно обидеться, организовать семейную ссору и недельку-другую не разговаривать, отдохнуть друг от друга. Но у них не было «недельки-другой», Мария уезжала через три дня. Поэтому тратить даже один час на ссору было невозможным. Сергею Львовичу пришлось взять себя в руки.
– Хорошо, я слушаю. Что ты хочешь сказать?
– Ты предполагаешь, что эти люди заплыли в Будву по ошибке?
– Ну… получается, что так…
– Ты десять лет бываешь в Будве, последние несколько лет ты вообще живешь здесь. И ты не знаешь, что в двухстах метрах от ресторана «Адриатика» есть ресторан «Сен-Тропе»? Люди просто перепутали ресторан, а не «промахнулись на пол Средиземного моря».
– Ресторан «Сен-Тропе»? Где?
– На набережной. В сторону Славянского пляжа. Тоже – на берегу. Тоже – столики вынесены на берег моря.
– Н-да?.. – задумчиво промычал Сергей Львович и пожал плечами. – Моя версия была интересней.
– Вот, именно, – интересней! Несомненно, твои истории интересней, они лучше! «Камни падают вниз, Альпы стоят ввысь. Молния бьет в камень! Снега и замки на вершинах! Альпы!» Только зачем ты мне «втираешь очки», что ты торговец ценными бумагами? Я абсолютно уверена, что в тот момент, когда ты влип в криминальную историю на работе, у тебя в голове «Альпы стояли ввысь».
Мария повернулась и легла на спину на лежаке, театрально подняла руки к небу и торжественно-театрально произнесла:
– Так, кто же ты – Сергей Львович Белокопытов?!
Сергей Львович рассмеялся.
– Ты в прошлой жизни, наверное, была античной драматической актрисой!
Мария повернулась к нему:
– Почему – античной?
– Крутые повороты мысли, будто Эсхила читаешь.
– Не убегай от ответа: так, кто же ты, Сережа?
– Хорошо. Мари, я отвечу тебе, о сначала дочитаю поэму, чтобы не утерять цельность восприятия.
18
Мария искупалась в море. Сергей Львович дочитал поэму. Через час они сидели в кофейне-кондитерской, разместившейся на первом этаже гостиницы, около пляжа. Их белый круглый столик стоял на открытой террасе достаточно удаленно от других, чтобы спокойно разговаривать и не слышать, что говорят за другими столиками. Кофе был хорошим, пирожные – восхитительными. Навес создавали виноградные лозы с гроздьями черного винограда. Тень и легкий ветерок, время от времени пролетавший по террасе, ограничивали власть жары, царствовавшей в эти дни на всем Балканском полуострове. Сергей Львович заговорил без предисловия:
– Я был рожден для того, чтобы стать музыкантом, точнее, композитором. Сейчас я в этом уверен на сто процентов. Эта тема для меня была очень болезненная… Да и не тема это вовсе, а жизнь, и жизнь – сломанная. Ни с кем никогда об этом не говорил, и до недавнего время не мог об этом даже думать. Сейчас могу – отболело, отошло в область предания. Не буду рассказывать, где и как я учился, на чем играл, что сочинял, потому что это сейчас уже совсем не интересно, даже мне. Изначальные данные у меня были хорошие. Говорят, что человек через слух воспринимает не более десяти процентов информации о внешнем мире, я – намного больше – процентов двадцать. И главное то, что через слух я воспринимаю самую драгоценную информацию. То есть меня волнует, вдохновляет именно звуковая картина мира. Звуки моря – спокойного, штормового это для меня – симфоническая музыка, которую мне хочется доработать, но это уже музыка. Сильный ветер свистит в русском лесу или здесь – в ветвях пальм, все это меня очень волнует. На закате на подмосковном болоте, когда ритмично стоящие сосновые стволы горят красным золотом, я слышу симфоническую музыку. Твой голос, особенно когда ты смеешься, могу слушать вечно… Ну и так далее и тому подобное. Если бы мне дали задание сочинить библию, то я бы начал так: «В начале Бог создал музыку, а затем на музыкальный каркас мира Он надел материю и энергию». Что-то вроде этого. Это чисто композиторское восприятие мира, но стать настоящим композитором, это огромный труд и его невозможно совмещать ни с чем другим. В наше время заработать музыкой даже на хлеб абсолютно невозможно. Судьба моя в современной России, была совершенно однозначной – нищенство и в сорок лет – веревка под потолок. Короче говоря, когда стал вопрос о выборе музыки, как профессии я выбрал продолжение учебы в техническом институте. Помню, как меня ломало и корежило после принятия окончательного решения. У меня был на руках билет в Большой зал Московской консерватории на концерт одного прекрасного пианиста. Как сейчас помню, у меня был двенадцатый ряд и двенадцатое место. Вроде бы я все решил, но меня мимо всякой логики словно океанской волной тянуло в Москву. А я упирался. Ломал себя буквально через колено. Сломал – не поехал. Потом, позже, еще пару раз такая тяга к музыке пробуждалась, но слабее, потом еще слабее. Потом отпустило.
Сергей Львович замолчал. Мария молчала, потупив влажные глаза. Она с какой-то неизвестной целью водила ложечкой по белому чизкейку. Сергей Львович принялся за кофе и десерт.
– Грустно, – наконец произнесла Мария.
