Семнадцатый

Девочка с важным видом уселась напротив него. Ей же задают вопросы! Ее мнение очень важно этому ученому Владимиру Андреевичу.

– Представляю! Мы, Аля Александровна, гуляем по музею. Нас много. И тебя много. И нас целая толпа! – она расхохоталась, заставляя немногочисленных посетителей оборачиваться, но Владимир не сделал ей замечания. Это всего лишь смех. – Мама рассказывала мне про самоуважение, это вот так надо да? И хорошо, когда все на «вы», потому что хороших людей должно быть много!

Когда-нибудь он начнет понимать возрастные особенности детей. Все дело в неопытности – не только потому, что у него нет своих детей, но и оттого, что нет опыта общения с этими детьми. Экскурсоводы и те не всегда правильно себя вели, потому что слишком серьезно подходили к своей профессии. Надо, наверное, не забывать о том, что дети не готовы так глубоко изучать историю, как того хотелось бы музейным работникам. Представляете, в скольких музеях бывают дети? В квартирах Пушкина, Гоголя, Некрасова, Толстого, в картинных галереях, алмазном фонде, политехническом – и в каждом музее их заставляют с головой уходить в то, что им не очень понятно в силу их возраста и каких-то своих увлечений.

Возможно, маленькой Але все это было не слишком интересно? Может быть, ей нравились динозавры или бакуганы? Она, конечно, смотрела с заинтересованным взглядом, но он понимал, что не может ответить на все ее вопросы, а если начнет отвечать, то они породят еще большее количество новых. Это затягивало, и, если бы она была его дочкой, то он обязательно посидел бы, порассказывал, показал бы ей все эти буковки, но, к сожалению, она была просто девочкой, которая отцепилась от группы.

В следующем зале уже было значительно светлее. На стенах висело мало портретов, а за стеклами по центру были красивые платья. Владимир помнит, как их туда вешали, еще удивлялся, какими миниатюрными все-таки были женщины в конце восемнадцатого века.

Вдоль стен стояли другие витрины, за которыми находилась посуда с императорскими вензелями. Тоже очень красивая, аккуратная и интересная. Что же привлечет маленькую девочку? Платья? Посуда? Украшения?

Он выпустил ее руку, замолчал и дал ей возможность выбрать самой, что же она хочет узнать нового в этом зале.

Она по достоинству оценила не только содержимое витрин, а саму залу:

– Так хочется здесь пожить! – восхищенно произнесла она, осматривая люстру, которая, казалось, была даже больше нее самой. – Почему нельзя так одеваться сейчас? Почему только на праздники? Смотрите, какими красивыми они были! А Вы не знаете, машина времени существует? – она скользила вокруг платьев, стояла на мысочках, чтобы разглядеть каждую деталь посуды, здоровалась с Чипом.

Аля проявила все самые женские качества в этом зале, мечтая примерить каждое платье. Честно говоря, Владимир тоже всегда хотел примерить костюмы девятнадцатого века, но с его фигурой и ростом этого не получалось. Дело в том, что в те времена мужчины были низкорослыми, и быть выше 180 сантиметров было как-то странно, этим и отличался князь Тихменёв в свое время. Наследственность.

Владимир не нарушал восторгов ребенка.

– Ты знаешь, в каждой выдумке есть только доля выдумки. Я бы тоже попутешествовал во времени, но, к сожалению, это очень опасно. Если ты что-то там сделаешь не так, то история изменится, и тогда ты в будущем можешь даже не родиться, – он часто думал о том, как сложилась бы его судьба, если бы предок уехал бы за границу? Конечно, он тогда бы просто не родился, но родились бы другие, все было бы совсем по-другому. Впрочем, ему грех жаловаться, у него прекрасная работа, дом, который черта с два он успеет восстановить. Жаль было только, что у него нет такого же замечательного ребенка, как эта Аля. Повезло же кому-то.

– А у Вас ночью в музее кто-то остается? Говорят! – она подбежала к Владимиру, поманила его к себе, чтобы что-то шепнуть на ухо, и когда он присел рядом, то шепотом сказала: – Говорят, что ночью все вещи тут оживают!

– Нет, Аля, предметы оживают только тогда, когда к ним прикасается человек. Если ты наденешь это платье, то оно оживет, но висящее на манекене оно мертвое, скучное, никому не нужное, – кажется, у ребенка будет в голове каша, причем манная, холодная и с комочками. Пора было отправляться к карете. Она стояла большая и бронзовая посреди следующего зала, отгороженная, но не за витриной. Почему бы не позволить маленькой девочке ее потрогать? Смотрительница махнула рукой, мол, Вы ж начальство, Вы решайте. Владимир знал, что ее вес выдерживался, да и не сломает она ничего.

– Нравится? Можешь пройти и посидеть немного в ней, – он перешагнул загородку, подошел к карете и открыл скрипучую дверцу перед Алей. Пусть почувствует себя принцессой.

К сожалению, время поджимало, и экскурсия ее группы подходила к концу. На удивление, Аля пробыла в карете недолго, и уже спускалась вниз. Он было испугался, что придется уговаривать ее слезать и вылезать, но она куда более мудрая, чем думает на самом деле.

– Спасибо, – тихо сказала она.

– Всегда пожалуйста, – улыбнулся он ей, беря за руку. Они вышли из зала и пошли вниз по лестнице к главному входу и кассам. А ему нужно было еще достать ей книжку. На его счастье, один из сотрудников шел им навстречу. Владимир его остановил, дал ключи от кабинета и попросил принести книжку по истории старославянского языка, даже две – одну более серьезную, а другую – детскую, с картинками. Вообще, он ее берег для своих детей, которых когда-нибудь хотел завести, но, понимая фатальность своей судьбы, он решил, что книжка в руках Али хотя бы не пропадет.

– Добрый день, – поздоровался он с учительницей, которая так строго посмотрела на Алю, что ему даже стало неприятно. – Вам бы следовало быть внимательнее, – указал он ей на то, что виновата вообще-то она, а не ребенок, весьма любопытный и хороший ребенок. Он подарил ей книжку, пообещал, что обязательно будет здесь, когда она в следующий раз придет сюда со своими родителями. Стоит лишь позвать Владимира Андреевича, и он обязательно придет.

В кармане зажужжал мобильный телефон, и он успел помахать рукой девочке в зеленой шляпе и побежал в свой кабинет.

Глава вторая

Все дети рождаются талантливыми, а потом их губят родители, когда выбирают какой-то один, а вдруг ему не понравится? Несмотря на то что Владимир уже повзрослел, у него все равно оставалось любимое место – усадьба. Она была заброшена до ужаса, и он еще удивлялся, как туда не пробираются бомжи и не сжигают ее. Возможно, дело в том, что он прилепил табличку, что охраняется государством и повесил бутафорские камеры? А может быть, там было адски холодно в любое время года.

Чем ближе был его двадцать девятый день рождения, тем страшнее становилось, и у него с детства была мысль восстановить усадьбу, привести хотя бы в какой-то более презентабельный вид. Руки не доходили, хотя он расспрашивал всех знакомых реставраторов, но они не брались, потому что не могли брать много денег с Владимира, а он и не смог бы много дать.

Просить государство было бы глупым, потому что по всей стране таких усадеб много, по числу дворянских гнезд. Никакой особой исторической ценности усадьба не несла.

Еще в детстве он очистил все комнаты от хлама и мусора, где-то даже проверил печку, но не рискует ее включать до сих пор. Этой зимой он съездил, чтобы посмотреть и сфотографировать ее, потому что напал на след истинных хозяев усадьбы, хотел бы с ними поговорить. Из всех Тихлаишевых Владимир единственный, кто не обзавелся наследником, которому передал бы всю историю, и он не хотел, чтобы она канула в лету, а потому искал тех самых Лаишевых. Но да сейчас не об этом.

Владимир был крайне рассеян в общественном транспорте, позволяя себе расслабиться, глазеть по сторонам и пытаться угадать, о чем думают люди. Его внимание привлек мальчонка лет пятнадцати, может больше, он не слишком разбирался в детских возрастах. Тот рисовал что-то, и это что-то оказалось весьма занимательным. Несмотря на то, что рисунки вообще не были из разряда, что называется, классическими, Владимир подумал, что он мог бы попросить парня о помощи в восстановлении облика усадьбы. Возможно, тому будет интересно. Почему он так любил работу с молодыми? Потому что они и сами еще не знают, чего хотят, готовы пробовать что-то новое и интересное, не гнут выбранную собой линию. Жаль, что станция уже была близко, но он успел подсунуть парню визитку, не особо надеясь, что тот позвонит, однако всегда нужно сделать хотя бы шаг.

Когда раздался звонок и голос на том конце представился, Владимир быстро вспомнил, о чем идет речь, поскольку буквально накануне думал об этом.

– Ной! Очень приятно познакомиться, – Владимир влетел в кабинет, где его уже ждал этот мальчик, вскочивший с места ему навстречу. – Вдвойне приятно, что ты все-таки позвонил. Да, да, я ведь просил… если честно, мне очень понравился рисунок, и я хотел предложить тебе работу, не постоянную, скорее проектную. Я работаю в Историческом музее N..ска, и хочу восстановить облик одной из усадеб, но вот с рисунком у меня все плохо. Тебя может заинтересовать такая работа? Если да, то я бы встретился с тобой и рассказал подробнее, что да, как, – он не был тем человеком, который будет долго мусолить что-то, у него было слишком мало времени, год, а может быть, и меньше, судьба – такая коварная злодейка.

Конечно, парень удивился, и Владимир не думал даже, что тот вот возьмет и согласится. Он что-то промямлил про то, что он простой художник, непрофессионал, что он только учится, точнее – собирается поступать в училище, а пока за плечами только художественная школа. Как ему помягче сказать, что на других у Владимира нет денег?

Вообще, это выглядит ужасно со стороны – за работу, за которую, другие взяли бы много денег, он платил бы мало, но в то же время он мог дать мальчику шанс заявить о себе. Сколько раз такое бывало, что никому не известные люди вдруг становились звездами, попытавшись один раз.

– Вы, наверное, вряд ли захотите со мной работать…

– Я уже захотел, – улыбнулся он, впрочем, через трубку этого не было видно. – Приноси свои рисунки, да, завтра я буду в музее, как подойдешь, ты мне позвони, я тебя встречу, – кто бы пропустил парня в служебные помещения?

Положив трубку, он метался между несколькими чувствами – и радость, и стыд какой-то и предвкушение интересного проекта. Сам он тоже уже толком работать не мог. Сохранил номер Ноя, походил по кабинету, достал свой жесткий диск, нашел там все фотографии усадьбы, которые он делал на протяжении нескольких лет в разное время года, в то же время он понимал, что нужно видеть воочию.

После долгих лет сидения в архиве, скрупулезного труда, он каким-то магическим образом собрал по кусочкам фотографии и изображения внутреннего убранства усадьбы, больше было военных фотографий, когда она была госпиталем, к сожалению.

Однако он достал все, что у него было, и с чего начинать он даже не знал, но у него была целая ночь подумать.

Неужели получится хоть что-то сделать? Если не полностью восстановить, то хотя бы сделать макет, чтобы кто-то, кто будет этим заниматься после, это дело завершил. Да, Владимир решил, что нужно-таки написать завещание, указать в нем настоящих владельцев, а то мало ли что в жизни бывает. И нужно было успеть сделать максимум того, что он задумал.

Мальчик прибыл в музей чуть раньше, чем они договорились, он был очень взволнован. Никак не мог понять, как такой важный и серьезный человек смог обратить свое внимание на его рисунок. Он перепроверил его по сайте музея, не обманул ли. С вечера собрался, выбрал свои самые хорошие, как он думал, рисунки. На первом этаже, возле касс, было много больших зеркал для посетителей, и он видел в них отражавшегося юнца с розовыми ушами, но бледноватым лицом – такое странное волнение в нем было. Он ходил туда-сюда, все время взъерошивая волосы, нервно улыбаясь тетечке за окошком, которая в какой-то момент вышла из своей каморки и направилась к нему. Как раз вовремя, потому что к ним подошел еще один человек, уже знакомый Ною.

Владимир встретил Ноя внизу, у главного входа, а билетерша, до того косо смотревшая на мальчика, который не покупал билет, вдруг сменила гнев на милость. Владимир учтиво с ней поздоровался, обернулся к Ною.

– Ной? – уточнил он с улыбкой на всякий случай, пожал ему руку, и они прошли внутрь музея. Чтобы попасть в «закулисье», нужно было пройти один из залов, открыть дверь карточкой, которая висела на шее Владимира. Перед ними был длинный и прохладный коридор, довольно узкий, но светлый. Кабинет Владимира был в самом конце. – Я рад, что ты этим заинтересовался, – он намеренно не употреблял слово «согласился», потому что врать не был готов ребенку. – Ты говорил, что мне не захочется работать с тобой, – они подошли к кабинету, который был открыт, Владимир пропустил мальчика вперед.

Это небольшое помещение с окошком и решетками на нем. Холодное, потому что кирпичные стены долго прогревались, зато стояла печка, причем самая настоящая, встроенная в стену, правда подогреваемая газом, а не дровами. И сейчас она работала. В кабинете был стол, за которым Владимир делал дела важные – вроде отчетов и документов, а потому там было аккуратно и чисто, зато другой стол, что стоял перпендикулярно, был завален чертежами, рисунками, эскизами, которые были в целлофановых упаковках, чтобы пыль на них не оседала. Все это были довольно старые документы, или же их копии, но все равно ценные. – Присаживайся, – он подвинул стул Ною. – Буду предельно откровенным. У меня нет много денег, чтобы нанимать команду профессионалов, но это не значит, что я хочу в этот проект взять кого попало. Дело в том, что это дело касается меня лично и моей семьи, и мне бы хотелось хотя бы начать над ним работать. Я предлагаю тебе попробовать это сделать, если тебе не понравится, если ты поймешь, что ты не справляешься или тебе это неинтересно, то ты всегда сможешь уйти, и я не обижусь, – он снова улыбнулся. Да, ему в большей степени нужен был соратник и друг, нежели подчиненный. – Моей семье некогда принадлежала одна усадьба. Во время революции ее немного повредили, потом была Великая Отечественная война, когда из усадьбы сделали госпиталь, а потом никому не было до нее дела, между тем, она так и передавалась по наследству. Я хочу ее восстановить – но это в идеале, а вообще хотя бы сделать макет того, что должно быть, – он замолчал и посмотрел на Ноя, ожидая какую-нибудь реакцию, чтобы понимать, рассказывать дальше или нет. Есть ли у него вопросы.

– Ничего себе! – восторженно вскрикнул Ной. Он редко умел прикрыть свои эмоции, за что его очень любила мама и ругали многие учителя. Посмотреть на него, то сразу становится ясно, что это очень открытый и честный мальчик. На вид ему было шестнадцать-семнадцать лет, но лицо его делает его моложе: округлые щеки еще не успели порасти мужицкой щетиной, почти прозрачный пушок можно заметить над его полными губами, не огрубевшими от холода, сигарет или постоянных нервных покусываний. Его губам могла позавидовать любая модница: налитые сочностью, краской, а главное – четко очерченный контур выделял их на лице. В его серых глазах отражалось любопытство семилетнего ребенка, только начавшего познавать этот мир. Сейчас эти глаза блуждали по тем фотографиям и чертежам, которые разложил перед ним Владимир, не верящий в свое счастье.

– Это же колоссальный исторический проект! Обалдеть! – повторял Ной. Если по пути сюда он еще раздумывал над тем, чтобы отказаться, если дело покажется ему слишком сложным, то сейчас он готов был научиться хоть пиктограмму для вызова дюжины чертей рисовать, лишь бы ему дали возможность над этим поработать.

Манипулировать воображением детей было очень-очень некрасиво, но он же в благих целях, правда? В своих корыстных, но благих. Приятно было увидеть в мальчике заинтересованность и не наигранную, не вымученную, а настоящую. Правда, парень явно переоценивал название «усадьба», наверное, полагая, что это отлично сохранившийся особняк.

Владимир даже не задумался, почему его зовут Ной, но, когда тот между делом сказал о том, что любил «русскую» архитектуру, то призадумался. Обычно наши русские дети, если такое и ляпнут, то говорят просто «архитектуру», или уточняют какой страны, в общем – страна уточняется тогда, когда они говорят не про свое родное. Вот и сейчас Владимир подумал, что Ною тоже нравилась архитектура чужой страны, впрочем, он задумался ненадолго, потому что куда более интересным предметом была усадьба, и хотелось поговорить о ней, а о родословной Ноя можно было бы потом узнать, по дороге в усадьбу, собственно, об этом заговорил даже не Владимир.

– Очень интересно, но важно все увидеть, потрогать своими руками, а туда можно съездить? Или есть фотографии современные?

– Конечно, есть! – радостно согласился Владимир, подходя к компьютеру. – Иди сюда, – подозвал он парня. Подвигав мышкой, он вывел машину из спящего режима, открыл содержимое жесткого диска, где и была эта усадьба. – Не пугайся только, там не все так радужно, – сразу предупредил он. Самыми удачными были фотографии летние, а потому он их и показал. Слегка было стыдно за такое состояние дома. – Единственное, там внутри не так много мусора, я периодически все вычищаю, но многое надо делать заново. Усадьба середины восемнадцатого века, принадлежала семье Лаишевых, они уехали после революции за границу и больше не возвращались. Графиня Лаишева успела выйти замуж за князя Тихменёва, и ее усадьба перешла к нему, – дальше рассказывать было слишком долго и совсем не нужно, а потому он просто пролистал фотки, задерживаясь на тех, что могут заинтересовать художника. – Да, туда лучше ехать и смотреть воочию, но не просто так, а с каким-то планом, я, честно говоря, не слишком представляю, с чего начать. Я искал в архивах хоть примерное внутреннее убранство, но это все больше мебель, а не стены, а тут хотя бы стены восстановить. В общем…нужно визуальное восстановление. Если получится нарисовать, но можно будет сделать и 3Д моделирование, и распечатать на 3Д принтере и сделать объемный макет, – он слишком много говорил, и, наверное, нужно было остановиться, чтобы дать мальчику хотя бы подумать. Он не хотел, чтобы Ной испугался объема, или передумал, потому что черт его знает, когда он еще найдет такого человека, который согласится ему помочь, которому это все будет просто интересно.

Ной боялся перебить Владимира, потому что очень хотел узнать подробности этой самой истории, но, кажется, ему не сразу расскажут. Вдруг он его проверяет?

– Жаль, что нет изображений… – конечно, так было бы легче – срисовать, не ошибешься, но с другой стороны – какая возможность фантазировать, да еще под руководством настоящего историка, который не даст возможности отойти от реальности! – Зато Вы можете сделать все так, как нравится Вам! Я думаю, что можно начать с планировки дома, – Ной уже увлечен работой, на которую даже не успел дать согласия. Он обошел стол с чертежами, порылся и нашел один их планов. – Вот. Нам нужно раскидать все по комнатам, распланировать, где и что будет, примерно определить, в каком стиле сделать – восемнадцатого, девятнадцатого или начала двадцатого века? А потом уже думать, что представится из желаемого возможным, – он говорил, словно сам с собой, по-хозяйски раскладывая картинки. – Знаете, я был летом в городе Святого Петра, и был в нескольких дворцах, мы делали доклад про интерьер, мне достался кусок про полы и паркет…кто б мог подумать, что это пригодится, – на распределении Ной как раз отвлекся на перерисовывание скульптуры ангела, и ребята подсунули ему то, что осталось и то, что все казалось трудным описать. Ною пришлось потрудиться, ведь информации, действительно, было не так много, но теперь он даже понял, зачем судьба его тогда так «наказала».

– С паркетом будет тяжеловато, потому что в доме дощатые полы, а стелить новый денег не хватит, – пожал плечами Владимир. Ему совсем не хотелось на корню обрывать самые первые идеи Ноя.

– Я бы начал с того, что вставил бы окна, причем стеклянные, но это не наша с тобой забота, это делают специалисты, и я с ними договорюсь, – сегодня утром он как раз искал их, но они все были по пластику, однако он все же нашел старый кооператив, кажется, советской закалки, и они еще работали со стеклом и деревом, впрочем, это, наверное, не так интересно Ною. Рисунки Ноя, сделанные в одном из дворцов, Владимир взял и рассмотрел более подробно. – Кстати, из досок можно было бы сделать узорчатый пол, покрыть лаком, но, думаю, что если мы начнем с этого, то потом повредим покрытие. Идея с потолками мне нравится, надо подумать, какие слепки там могут быть, вернее посмотреть, потому что как раз они не так сильно повреждены, разве что что-то отвалилось, – к сожалению, фотографий потолков у него не было, поэтому их нужно было точно смотреть на месте. Владимир сел за стол, достал лист бумаги, чтобы структурировать все мысли.

– Так, окна, потолки и стены. Со стенами проще, отштукатурить, а там дальше разберемся. Твоя задача, Ной, рисунки, – он улыбнулся, понимая, что творческие люди должны заниматься творчеством, а Владимир уж найдет людей, которые это воплотят в жизнь. Общение с Ноем его вдохновляло, и в голове рождались мысли и идеи, ему хотелось сделать все и сразу, тут же отправиться на место (и почему люди еще не придумали телепортов!).

Единственное, что он не учел – родители Ноя. Как они к этому отнесутся и вообще, согласятся ли они. Сколько вообще ему было лет?

– Тебе сколько лет, Ной? Я к тому, что родители твои не будут против того, что ты будешь подрабатывать, – вообще он не похож был на малолетку, но современные дети такие непонятные: вот глядишь, вроде парень, а оказывается девушкой и наоборот, а возраст совершенно стерся с их лиц. – Вообще, расскажи о себе, ты учишься? Я не из праздного любопытства, нам же нужно будет съездить в усадьбу, я не хочу, чтобы ты жертвовал своей жизнью ради этого, это должно быть как хобби, – уточнил он, потому что хватит одного человека, который жертвует жизнь, а парень еще молодой, учеба должна быть превыше всего, хотя современная молодежь отчего-то считает, что образование совершенно ни к чему, и можно зарабатывать, не учась. Не в России, дети, не в России. В этой стране документ и бумажка важнее, чем знания.

– Мне восемнадцать, – улыбнулся Ной. Кажется, он уловил опасения Владимира и был крайне рад, что мог развеять все сомнения. – Вообще, я учусь на экономиста, меня папа туда отправил, потому что жаждет, что я поддержу его бизнес – он у меня «колбасно-сосисочный» магнат, – хохотнул Ной, усаживаясь на стул. Такое непродолжительное знакомство уже заставило Ноя доверять этому незнакомцу, стать спокойнее, расслабленнее. Главное, не пожалеть об этом потом. – Не здесь, в Германии, папа мой немец, а мама русская, и она говорит, что самое лучшее образование здесь, ну и оно, кажется, дешевле, – он пожал плечами, потому что не разбирался в этих тонкостях.

Ной, действительно, родился в такой смешанной семье, имел двойное гражданство, потому что мама крепко держалась за свою страну. Он не стал говорить Владимиру о том, что родители на стадии развода, потому что этот факт никак не относился к их делу. Начальное образование Ной получил за рубежом, потом был период, когда родители поругались, мама забрала его в Россию, и Ной учился уже здесь. Ему было тринадцать, когда они снова помирились, и мама согласилась переехать обратно, так что до десятого класса Ной учился снова в Германии. Вопрос об университете встал остро, но волшебным образом маме удалось убедить отца, что нужно учиться именно в России, и вот последние несколько лет он живет здесь, окончил школу, поступил, но так и не смог из-за своей мягкотелости донести до родителей, что не экономикой болит его душа.

– У меня всегда находится время на то, что мне нравится. В художественную школу я хожу по выходным, много рисую по вечерам, так что это не основное мое занятие, – ему стало немного неловко, потому что он понимал, что Владимиру, наверное, нужен был более сведущий человек, однако рисунки Ноя его привлекали. – Родители сейчас в Германии, они в общем-то не сильно интересуются, где я и что делаю, лишь бы не отчислили из университета, – в голосе прозвенела горечь и обида за такое отсутствие внимания, хотя он не мог сказать, что они совсем его не любят – Ной всегда пытался их оправдать.

Как же Владимиру было это знакомо, когда родителям не нравится то, чем ты занимаешься.

– Не переживай по этому поводу, – с тенью грусти на лице ответил Владимир. – Мои тоже не слишком были рады моему выбору, но жить-то тебе, – и он казался себе сейчас Мефистофелем, который портит практичного ребенка, судя по всему немца. Ведь родители, наверное, втемяшивали в его голову с детства, что ему необходимо найти практичную работу, которая будет приносить много денег. Художники – это те, кто не уверен в своем будущем – его могут признать при жизни, и он разбогатеет, а могут изничтожить – тогда он умрет от тоски и депрессии, или третий вариант – признают лишь после смерти, которая настигнет в голодные годы. Однако не хотелось, чтобы мальчик бросал свою мечту, ведь это так важно – мечтать! Только мечты делают человека по-настоящему человеком. Когда-то, когда появилась теория Дарвина, то заявляли, что у человека есть разум – этим он и отличается от обезьяны, но разум теперь есть и у искусственного интеллекта, который бывает много умнее обычного человека, но только у человека есть незапрограммированное воображение.