Краповые погоны

-Показалось,– ответил он. Из-за угла ещё пара ударов, один прямо в глаз. Непроизвольно я схватился за больное место.

-Ладно,– проговорил парень,– я б тебя здесь хорошо отделал, да боюсь стукачей, заложишь.

-Я не стукач. Трое на одного? Или сколько вас?

-Я тебя один бил.

-Да ладно… Я что, дурак что ли? Я же видел.

Один погон у меня был оторван, нос слегка разбит, под глазом небольшой отёк. Вернувшись в роту, я рассказал об этом Стародубцеву.

-Понимаешь, Вовчик,– ответил Коля, – что мы с тобой вдвоём сделаем?

-Да я ничего и не прошу, я понимаю. Тебя не собираюсь втягивать в свои проблемы.

Проходя мимо бытовой комнаты, я увидел Санаева, который бросил на меня любопытный, оценивающий взгляд и отвернулся, как ни в чём не бывало.

 После этого между нами возникали ещё мелкие стычки на словах, но до драки больше уже не дошло ни разу. Он понял, что я даже если буду бит, всё равно буду стоять на своём, поэтому решил со мной больше не связываться, тем более, что мы служили всё-таки в одном взводе. К концу обучения у нас вообще установились дружеские отношения.

К завершению учебного курса мы почувствовали, что жить стало гораздо легче. Сержантам поднадоело нас гонять, муштровать и лишь иногда они ещё взбрыкивались. Так наш командир отделения Федорчук однажды, будучи в плохом настроении, за провинность одного из курсантов вывел нас на спортгородок и, дав команду «Бегом марш», заставил  нас тупо бегать часа два, пока мы совсем не выбились из сил. А что мы могли сделать? Занятия по физподготовке положены, мы занимались согласно распорядку дня.

Во время кроссов мы стали «сачковать». На это нас наталкивали сами командиры. Если строй растягивался, то они останавливали впереди бегущих и после команды «Упор лёжа принять» заставляли их отжиматься до тех пор, пока не подбегали отстающие. Самые последние подгонялись пинками. Естественно, что те, кто хоть немного думал и не старался выслужиться, всегда бегал в середине строя, чтобы и не качаться по чём зря,  и не получать пинки под зад.

Когда до экзаменов осталось совсем немного времени, служить стало вообще хорошо. Малина. Может, потому что мы уже всё умели, сержанты совсем перестали вытягивать в струну себя и курсантов, хотя некоторая злость ещё кое у кого и оставалась по инерции. Мы все конкретно привыкли друг к другу.

По вечерам нас стали рассаживать в кузова ЗИЛов и развозить по городу на посты для патрулирования, помогать милиции. Меня высаживали на участок, где патрулировали два молодых сержанта – милиционера. Участок был небольшой. Рядом был магазин, где я каждый вечер покупал конфеты. И жизнь казалась мне в это время просто замечательной. Это было что-то вроде увольнения. Парни попались свойские, даже пытались познакомить меня с одной девушкой. Но девушка, довольно-таки симпатичная продавщица, была постарше меня лет на пять, отнеслась ко мне, как к малолетке, испугалась моей невинности, нерешительности и отталкивающего запаха нафталина, исходящего от моей шинели.

Участок был спокойный. Время от времени приходилось лишь подбирать и  грузить в машину валявшихся где-нибудь возле автобусных остановок пьяных мужиков. Однажды, правда, на моих глазах, не заметив меня, парень сорвал с женщины меховую шапку и бросился бежать. Я кинулся за ним. Долго я за ним бежал, выдохлись оба. Наконец, он не выдержал и бросил шапку, дальше преследовать его у меня не было ни сил, ни желания. Женщина была очень благодарна. А я заработал ещё и  благодарность от командира отделения, а от командира роты – внеочередное увольнение в город. Вообще, по приведённой потом статистике, во время нашего патрулирования преступность в городе снизилась на двадцать процентов. Так нам говорили.

К концу учебки я довольно сильно отъелся, во многом благодаря частым нарядам на кухню и резко сократившимся физическим нагрузкам. Поддерживать форму помогали всё те же занятия в спортивном городке да трёхчасовые хождения в строю, чеканя шаг: готовились к параду в честь 65-й годовщины Октября. На Параде мы прошли красиво, потом показали по местному телевидению в новостях, интересно было впервые увидеть себя в телевизоре. Участие в Параде было событием ярким, приятным очень.

Перед самыми экзаменами командование устроило двухсуточный полевой выход: Предполагалось пройти километров пятьдесят. Сначала долгий переход, включающий разные элементы: розыск, атаки цепью, военная игра между ротами; обед, ужин в поле. Затем ночлег в палатках, продолжение игры, марш – бросок, стрельбы, ночёвка – и в часть.

Я ходил с забинтованной ногой, после того как в лесу ещё искусала мошкара, и пошло воспаление. Но, так как меня дополнительно обучили на радиста, то вручили четырнадцатикилограммовую рацию Р-105 с длинной антенной помимо полной боевой экипировки, и поставили радистом посредника. Когда я узнал, что помимо всего прочего мне ещё и рацию придётся таскать, да ещё и носиться за посредником, который сам как Фигаро должен быть то здесь, то там, следить за ходом учения, мне стало по-настоящему грустно.

Выдохся я примерно часа через три после того, как мы вышли из части. Посредник, офицер, летал налегке от одного подразделения к другому, а тут ещё и пришлось по пашне бегать, сырой после дождя, когда грязь налипала на сапоги стопудовыми кусками. Я понял, что ещё немного, и окочурюсь. Все марш-броски, которые были ранее я переносил, но с большим трудом, на пределе. Меня никогда не таскали, я добегал сам. А эти рация и посредник были для меня последним штрихом, чтобы отключиться.

Я стал заметно отставать от офицера. Наконец, он сжалился:

-Давай автомат, а то мы с тобой не успеем никуда.

-Да не надо, товарищ капитан.

-Давай, давай.

Автомат он забрал, но реанимировать мои силы было уже почти невозможно.

В конце концов, он от меня убежал, оставив мне мой автомат. Никому не нужный я брёл за подразделениями, стараясь не отстать, чтобы не заблудиться.  Из последних сил я еле поднимался в гору, когда мимо меня браво стал проходить наш взвод:

-Привет, Вовка!

-Ты что мешок кирпичей с собой несёшь?

-Что-то у тебя видок бледный.

Настроение у них было бодрое.

Надо сказать, что я не хотел брать эту рацию. Говорил, что у меня болит нога, я освобождён от кроссов ( имел справку, но никогда ей не пользовался, везде бегал со всеми). Но до этого я ходил два раза в неделю к связистам, где меня учили обращаться с Р-105 и вроде бы чему-то научили. Во взводе я считался одним из двух радистов. Я– то был уверен, что сержанты специально отправили именно меня обучаться работе  на этой не нужной мне рации. Куражились. Во всяком случае я так думал. А тут, когда начал отказываться, замкомвзвода разозлился:

-Ах, ты, гад! Закосить хочешь? Чтобы другие за тебя рацию таскали? Да на тебе пахать надо! А ну схватил рацию и вперёд!

Пришлось исполнять.

Когда я добрёл до палаток, то плюхнулся в одну из них, только что поставленную, застеленную соломой, с мыслью, что меня из этой палатки сегодня уже ничто и никто не вытащит. Такое было блаженство!

Дело было уже перед закатом. На ужин я не пошёл, хотя знал, что будет всё очень вкусным и всего вдоволь, как и в обед было: горячий чай, хлеб с салом солёным, которое я уже полгода не пробовал. Но аппетита не было совсем, тем более, что впереди предстоял большой марш. Наедаться в обед было нельзя. Как специально, всего было хоть объешься.

Не успел я улечься, как раздалась команда:

– Строиться! Построение на большой поляне.

Я никак не отреагировал. Казалось, не было такой силы, которая могла бы меня поднять. Но Коля Стародубцев убедил меня пойти на построение, чтобы не искали. Я счёл этот довод разумным и встал с  мягкой соломы.

Построение сделали для подведения итогов первого дня и для объявления дальнейшего распорядка. Комбат сказал:

-Первый день нашего выхода показал, что действовали мы слаженно, выучка, дисциплина – всё есть. Но, в боевых условиях нельзя забывать о взаимовыручке. Вот радист посредника так вымотался , что под конец уже идти не мог. Но ни один боец не догадался ему помочь. Я видел, как его взвод прошагал мимо, посмеиваясь. А ведь там были его друзья, сослуживцы.

На следующий день предстоял марш-бросок до стрельбища. Какой взвод, какая рота прибегут быстрее, те и молодцы. Традиционно первым из всего батальона всегда прибегал наш спецвзвод: 3 взвод второй роты. После предыдущего дня настроение у меня было упадническое. Рацию у меня забрали. Во второй половине дня  на построении перед нашей ротой вышел старшина, прапорщик Гнедко и объявил:

-Освобождённые от кроссов,  выйти из строя.

Освобождённые шагнули вперёд, я, естественно, – тоже.

-Так, внимание. Пока батальон будет готовиться к марш-броску, наша задача – выдвинуться на машинах в район стрельбища и к прибытию основных сил поставить палатки для ночлега. Для этого в роще возле стрельбища необходимо заготовить колья. Мы радовались в душе, закосили от марш-броска.

Когда прибыли на место, прапорщик сказал:

-Так. Оставляем оружие, вещмешки, лопаты и подсумки здесь, аккуратно складываем. С собой берём только топоры и идём в рощу. Без моей команды работу не заканчиваем.

И мы отправились на заготовку. Работали довольно долго. Вот уже начало смеркаться. Старшина что-то пропал из вида. Рядом со мной работал Петя Васильев, сын  общевойскового генерала. Как он к нам попал?

-Володь, темнеет уже. Пошли заберём оружие,– сказал он.

-Да, пора уже пойдём. Где этот старшина?

Когда мы подошли на поляну, то увидели лишь два наших автомата, экипировка – только наша. Они сиротливо лежали на полянке.

-Во,  старшина даёт. Ушли уже, а нам ничего не сказали,– возмутился Петя. Я был тоже недоволен. От нашего старшины это вполне можно было ожидать. Альтруизмом он никогда не отличался. Достаточно вспомнить, как мы в баню ходили.

-Вы что тут делаете?– вдруг услышали мы. К нам подбежал Валера Перевезенцев из второго взвода:

– Скоро стрельбы начнутся. Ротный за вами послал.

-А почему ротный?

-Старшина сказал, что когда он вас звал, вы не вышли.

Когда мы подошли к столикам для чистки оружия, мой командир отделения был уже зол:

-Белов, ты один только ещё оружие не почистил, бегом к столу.

Я подбежал к столу, разобрал автомат и опешил: затворная рама была без затвора. Что за чертовщина?

-Товарищ сержант. За-затвора нет.

-Что? Что ты сказал? Где затвор?

-Не знаю.

Подошёл замкомвзвода, за ним и взводный.

-Товарищ лейтенант, я его сейчас прибью и всё! – высказал Федорчук.

Успокойся,– сказал мне Востриков,– вспомни, где разбирал автомат.

-Нигде не разбирал.

– Где было оружие? Где ты его бросил?

-Я его не бросал. Мы его на полянке сложили, где старшина приказал.

-Кто охранял?

-Никто.

-Как так?

-Гнедко сказал оставить оружие на поляне,  а когда мы подошли, там никого не было.

-Пойдём, покажешь это место. Точно не разбирал?

-Никак нет.

Мы обыскали всю полянку. Ничего не нашли. И фонариком светили, и руками по траве шарили. Бесполезно.

 Уже и взводный был взволнован не на шутку:

-Ты знаешь что за утерю матчасти будет?

Да были случаи, когда после тактических занятий мы по  пластунски лазили по полянам, чтобы найти случайно потерянный магазин от автомата, но чтобы затвор потерять…

Тут подошёл командир роты, капитан Фролов:

-Белов,– возьми свой затвор, за утерю будешь наказан. Готовьтесь к стрельбе, сейчас ваш взвод будет стрелять.

Я был на небе от радости. Отойдя в сторону, ротный сказал моему командиру взвода:

-Самородков  проходил мимо, увидел оружие без охраны и забрал затвор, вытащил из крайнего автомата, уже комбату доложил, не мог просто мне отдать.

Старший лейтенант  Самородков – командир первой роты. По окончании стрельб Фролов построил роту:

Курсант Белов, курсант Васильев! Выйти из строя! За утерю материальной части курсанту Белову объявляю один наряд вне очереди, за сон  в неустановленное для сна время курсанту Васильеву– один наряд вне очереди.

Оказывается, Петя, как только мы пришли из рощи, уснул в только что установленной палатке. Когда только успел? Там его сам ротный и выловил.

Как я уже говорил, Васильев– генеральский сынок. Его отец приезжал к нам в Красноярск, заходил в часть, потом брал Петю на несколько дней в увольнение. Из увольнения он обещал нам принести несусветные лакомства. А пришёл, как и все: соколом, но голым. Ай да Петя…

-Отрабатывать будете прямо сейчас, в оцеплении, охранять стрельбище от посторонних,– заключил ротный.

Стрельбище находилось как бы в котловане, окружённом возвышенностями. Нас поставили на самую высокую точку, обдуваемую со всех сторон всеми неленивыми ветрами. Было около одиннадцати часов вечера ,18 ноября.

Ночью пошёл снег, леденящий ветер пронизывал насквозь. Стоять было невозможно. Мы вырыли по одному окопу для стрельбы лёжа, такую установку нам дал наш лейтенант. Попытались лечь в окопы, чтобы укрыться от ветра. Дуло меньше, но от земли отдавало холодом, как из морозильника.  Вставали – долго не простоишь. В окопе я даже пытался заснуть, и на несколько минут почти удавалось забыться. Так и дежурили: то вставали, то ложились. Ночь показалась нескончаемой.

Наконец, показалась смена:

-Мужики, живы ещё?

-Да живы. Сколько времени?

-Седьмой час.

Кое – как спустившись вниз на онемевших ногах, мы увидели  костёр, возле которого сидели человек пять солдат:

-Мужики, дайте закурить.

Когда я почувствовал тепло костра, то испытал такое удовольствие, которое словами не опишешь!

И, наконец, экзамены. Как всегда начали пугать серьёзностью. Сказали, что те, кто завалят хоть один экзамен, в линейные части пойдут рядовыми. Ну а это-позор, можно сказать. Больше всего я боялся промазать на стрельбе, ведь стрелять нам как бойцам спецвзвода надо было из автомата и из пистолета. А пистолет-вещь коварная.

Принимали экзамены офицеры из штаба дивизии. Чтобы получить сержантское звание, надо было сдать всё на отлично. Хорошо, удовлетворительно – звание младший сержант.

Экзамен по тактике. Теория. За столом важный майор. Между партами ходит не менее важный наш лейтенант, взводный.

-Итак, у каждого из вас билет с вопросами. Но если мне кто-то ответит на мой вопрос без подготовки, я ему сразу поставлю пять баллов. Вопрос… Что такое разведка боем?

Ко мне подходит взводный и незаметно кладёт на парту книгу, открытую на нужной странице. Опять я крайний. Ну, взводный. Делать нечего, надо отвечать. Быстро пробежав глазами, успеваю уловить только первые фразы. Летёха быстро и незаметно убрал книгу. Поднимаю руку.

-Да, пожалуйста.

– Разведка боем – это атака  на  по…позиции противника силами воинского подразделения с це…целью установления его огневых  точек и.....,и выявления  рекогносцировки с целью дальнейшей передислокации.

 -Рекогносцировки? Хм… Во всяком случае, если такие слова употребляешь, значит, наверняка готовился. Ну, и за смелость, естественно. Молодец! Ставлю пять!

Ух… Лейтенант доволен, я-тоже.

На стрельбы поехали опять в тайгу на наш уже ставший родным  полигон. Зачем? Осталось загадкой. Наше стрельбище намного ближе.

Хотя, учитывая, что там были кирпичные домики для офицеров, можно догадаться.

Из пистолета отстреляли нормально. У меня– «хорошо». Осталось из автомата попасть по грудной, лёжа,  и  по ростовой бегушке  – с колена  сходу. Моя очередь. Бегу к огневому рубежу. Потом иду в сторону мишени. Поднимается грудная. Приседаю, вскидываю автомат, отсекаю два патрона. Ещё два. Мимо! Мишень опускается. Встаю. Иду. Поднимается ростовая.

-Стой! Стрелять буду! Выпускаю оставшиеся шесть патронов двумя очередями. Проезжает почти до конца и падает. Успел сбить или нет? Я уложил или уже оператор? Волнуюсь, жду результат. Построение:

-Результаты стрельб: Авдеев – удовлетворительно, Аврамов-хорошо, Белов-хорошо…

Есть! Сдал! Самое трудное –позади! Перед стрельбами нам говорили: «Если сбил свою мишень, а у товарища (стреляли по двое) ещё не сбита, помоги ему».  Не знаю, сбил ли я мишень, помог ли мне товарищ мой Шубин, который раньше отстрелял по своей, или оператор положил, но четвёрке я рад был вполне. Ведь младший сержант-это уже сержант, а не рядовой  и не ефрейтор. Вообще-то, Шубин сказал бы, если бы помог.

Те, кто отстреляли на двойку, стреляли по второму разу. И чего я трясся? В итоге отстреляли все, как надо. И вот подведение итогов, вышел полковник из штаба дивизии:

-Экзамены сдали все! Без потерь. Молодцы!.. Бывшие курсанты, а теперь сержанты.

Впереди ещё полтора года службы.

После получения звания кто-то уехал почти сразу в свою часть, кто-то ждал, когда приедут за ним представители. Я с ещё несколькими сержантами ждал. Несмотря на то, что были уже не рядовые, через день ходили в кухонный наряд, потому что больше некому было. Но нас это не огорчало.  В учебке находиться оставалось считанные дни.

Сразу после экзаменов я узнал, что мой бывший одноклассник Коля Стародубцев уезжает в Усинск. Мы подошли к ротному:

-Товарищ капитан, двоюродный брат в Усинск уезжает, мы с первого дня вместе служим.

-Куда Родина пошлёт, там и будете служить, здесь вам не пионерский лагерь и не колхоз. Армия. Пора повзрослеть!

 Ложь не помогла никаким боком. Я вспомнил, что ротный пообещал мне, когда застал за чисткой оружия сидящим на табурете. Тогда он ещё посмотрел в дуло автомата, в газовую камеру. Надо сказать, что наш сержант в последнее время, чтобы уже не заниматься с нами перед нашими экзаменами, заставлял нас часами чистить оружие. Чистить полагалось стоя. Мне это казалось несправедливым, и время от времени я присаживался на табурет. Двери в кубрик закрывались. В один из таких моментов и зашёл неожиданно капитан. Он ещё был зол на меня за утерянный затвор. Тогда он сказал мне:

-Как у негра…  В Ангарку поедешь. Там тебя научат Родину любить.

Что ж, в Ангарку, так в Ангарку. Так и вышло. Перед отъездом мы подошли к нашему капитану:

-А что там, правда, так плохо? Все Ангаркой пугают. Глушь. Дедовщина.

-Да, ничего, нормально,– настроение у него в этот раз было хорошее,– только

холодновато немного. Служить можно.

                              III. Линейный батальон.

27 ноября 1982 года пришла и наша очередь покидать учебный батальон. Группа получилась большая: Будашев, Резунков и Вильнов из второго взвода, Самсонов и я из третьего взвода,  Горюнов и Черненко из первого и, к всеобщему нашему огорчению, с нами ехал и сержант Корякин, один из самых вредных «дедов», которого из учебного подразделения отправили дослуживать полгода  в линейный батальон за какие-то нам мало известные «грехи». С нами же ехал солдат из милицейского батальона, переведённый в Ангарку так же за нарушения устава.

Правда, слово «ехать» в этом случае не совсем уместное, потому что батальон находился в глухой тайге, и добраться до него можно было либо по воздуху, либо по реке, а  точнее– двум рекам. Мы вылетели на Як-40. Полёт занял время около часа.

Когда стали снижаться, внизу показались деревянные строения, поляны и , как мне показалось, небольшие перелески, сплошь стоящие из голых деревьев, напоминающих скелеты рыб, но впечатление было обманчивым.

Когда вышли из самолёта, то там, где кончался аэродром, со всех сторон увидели плотно стоящие друг к другу густые сосны и ели, окружающие поле, будто плотный зелёный забор из частокола.

Но самым удивительным для нас было то, что кругом всё было в снегу, и было видно, что он лежит здесь давно, мороз был никак не ниже градусов двадцати. Мы стали сильно поёживаться. Ведь в Красноярске было ноль градусов, и шёл мелкий дождь.

-А сколько от Красноярска до Ангарки?– спросил я у сопровождавшего нас прапорщика.

-Шестьсот километров где-то, чуть больше.

-Всего?

-Да. А что?

-Так здесь, как на Севере.

-А мы и служим в условиях,  приравненных к, как ты говоришь, северным.

Наша часть находилась в семи километрах от Ангарки, в посёлке Докуры, туда поехали на УАЗике-буханке. Проезжая по Ангарке, мы  с некоторым удивлением заметили, что буквально все дома деревянные, хотя встречались и двухэтажные.

В Докурах мы увидели наш батальон, состоявший из трёх деревянных двухэтажных казарм, деревянного плаца, одноэтажного штаба,  хозяйственных построек. Немного вдалеке виднелся забор зоны с торчащими по краям вышками и небольшое количество одноэтажных домиков. И всё это было обнесено всё тем же плотным забором из хвойных.

-А здесь забавно,-заметил Резунков, самый старший из нас новичок, недавно ему исполнилось 26 лет.

Служба в линейном батальоне оказалась по сравнению с учебкой размеренной и однообразной, ежедневно состоящей из подготовки к караулам и непосредственно самих караулов. Те, кто не попадал в караулы и в наряды, оставался в роте, с ними проводились занятия согласно распорядку дня: политподготовка, строевая, физподготовка, огневая, спецподготовка, тактика. Всё, как положено.

Но, до самой боевой службы, после того, как пришло пополнение, мы, уже ставшие полноценными сержантами, обучили их всему необходимому. То есть, проделали с ними приблизительно то, что полгода назад проделали с нами на КМБ. Только, как нам казалось, более мягко. Хотя, наши «духи» с нами были не совсем согласны в этом. Но, ведь они не видели, что вытворяли с нами наши сержанты, особенно в сержантской школе.

И вот я вместе с несколькими «зелёными», которых обучал в течение полуторамесяцев, попал во вторую роту, которая выполняла задачи по охране производственных объектов. А это означало, что под охраной были два ЛЗУ(лесозаготовительных участка),  дизельная электростанция, промзона (производственная зона), лесопильный цех, жилмассив, нижний склад, где делались из поваленного леса плоты, которые сплавлялись оттуда по Ангаре, прицепленные к специальным катерам.

Утром получали из зоны осуждённых, конвоировали их в пешем порядке или на автозаках на объекты, а вечером возвращались обратно. Некоторые объекты находились в двадцати-тридцати километрах, что вносило в нашу жизнь определённое разнообразие и интерес.

Конвоируя осуждённых в пешем порядке на объект Лесопилка, как мы его называли, расположенный в двух километрах от части, и глядя на чёрные отглаженные сапоги осуждённых, такого же цвета ватные куртки-телогрейки, я вспомнил, как впервые увидел  зэков , отбывающих лишение свободы. Это было на стажировке  в красноярской колонии, ЛИУ, так называемой больничке, где проходили лечение заключённые всех режимов, прибывшие туда из разных зон.

В разные караулы нас, курсантов, закрепляли за разными бойцами для ознакомления с особенностями конвойной службы. В тот раз я находился на посту вместе с оператором ИТСО, в его «аквариуме», полностью застеклённом небольшом помещении, находящимся над КПП. В этом помещении размещался пульт технических средств охраны, и из него отлично просматривалась прилегающая территория колонии и секторы линии охраны.

В сопровождении сотрудников к КПП подошли люди в серых костюмах с широкими белыми полосами. Полосатики с особого режима. Один из них был довольно молод, лет двадцати пяти. Но весь его вид показался мне каким-то свирепо-дерзким, развязным. Под полосатой кепкой с козырьком находилась бритая голова с низким лбом и нагловатым взглядом из-под лобья. Странно. Раньше я встречал многих людей, и отбывающих наказание на «химии», и освободившихся. Но они казались мне хоть и немного необычными людьми, но не опасными. С некоторыми из «химиков» я даже выпивал перед армией. Но вид этого человека мне показался по меньшей мере экзотическим. И в какой-то момент я подумал, что лишь стекло помещения ИТСО и высота второго этажа не позволяют мне испугаться этого гражданина осуждённого, и что в какой –либо подходящей ситуации он мог бы ни чуть не поморщившись мною, например, слегка перекусить: позавтракать или пообедать.