banner banner banner
Разбойничья Слуда. Книга 6. Исход
Разбойничья Слуда. Книга 6. Исход
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Разбойничья Слуда. Книга 6. Исход

скачать книгу бесплатно


Спустя полчаса Гавзов уже выехал за околицу. Перекинутые через спину хомут и упряжь несколько мешали езде. Но вскоре Митька приноровился и даже погнал Орлика рысью. Солнце еще не успело спрятаться за горизонтом, когда он подъехал к реке. Не слезая, Митька бросил взгляд туда, где спрятал слитки и успокоился.

Он быстро запряг коня в телегу. Затем привязал вожжи к дереву и принялся таскать слитки в телегу. Когда сложил, пересчитал их и, убедившись, что все на месте, облегченно вздохнул. Спустившись реке, умылся. Затем вернулся к повозке и осмотрел мешок, в котором закопал слитки. В одном месте тот был порван. Причина потери слитка стала понятна и Митька, отвязав коня, поехал обратно в деревню.

***

Сквозь узкие занавески утренний луч солнца проник в дом и уткнулся в лицо Ваське. Тот поморщился, открыл глаза и, кинув взгляд на часы, отвернулся. Вставать не хотелось, и он еще какое-то время лежал, вспоминая прошедшее воскресенье. Вернее ту его часть, что провел вместе с Зоей. Девушка все больше нравилась ему и он поймал себя на мысли, что ждет с нетерпением выходных дней, чтобы снова с ней увидеться.

– Еще раз спасибо тебе, что картошку помог докопать. Сама бы долго провозилась, и пришлось бы поздно возвращаться. В темноте по лесной дороге я не очень люблю ходить. А так за светло добегу. Я через неделю не смогу в Ачем прийти. Знакомая на день рождение пригласила в субботу. А в воскресенье в школу позвали перед учебным годом порядок навести, – проговорила Зоя, когда они расставались воскресным вечером. – Так что не знаю, когда теперь увидимся.

– А я…, – тут Ваське в голову пришла неожиданная мысль. – А я сам могу в Шольский наведаться. Ну, если ты не против конечно. Я, когда сюда добирался, поселок миновал и не останавливался. Торопился и не разглядел, какой он теперь.

– Ой, Василий. Даже не знаю…

– Да, я на часок другой в субботу приду. Много времени не отниму. И на день рождения успеешь. Кстати, а когда у тебя день рождения?

– В марте. Пятого.

Оманов отвлекся от воспоминаний. «Надо будет Зое сделать хороший подарок, – подумал он и вскочил с постели». В этот момент ему и пришла мысль о золоте. «Если найду, то обязательно, – плеская на лицо воду из умывальника, решил он. – А может… Нет. Зоя не согласится». Тут Васька вспомнил о Ретьякове. Вчера сходить на озеро не получилось. Глафира загрузила племянника работой, и тот весь день был занят. Договорились на сегодня.

Из дому Васька вышел, стараясь не шуметь. Не хотелось, чтобы Дамка увязалась за ним. А то в прошлый раз бегала и суетилась у озера. Ладно, только это, а то визжала и лаяла, когда Ретьяков скрывался под водой. Оманов тогда частенько оборачивался. Ему казалось, что вот-вот на ее визг соберется вся деревня.

Аккуратно прикрыв дверь, он направился к дому Ретьякова. Пройдя несколько метров, оглянулся и, убедившись, что собачонки нет, прибавил шагу.

Управившись с текучкой, Митька решил навестить Оманова, чтобы сообщить, что договорился о его будущей работе. И если бы решил это сделать на час раньше, то наверняка застал того дома. Но сейчас на стук в дверь никто не отозвался. А вместо этого из-за хлева с громким лаем выбежала Дамка.

– Ты, что, малохольная, не признала? – машинально отпрянув назад, крикнул Гавзов.

Собака, тряхнув головой, словно прогоняя остатки сна, замолчала и, узнав Митьку, завиляла обрубком хвоста.

– Где хозяин? – нагнувшись, Митька погладил собачонку по спине.

Та, словно понимая, что от нее хотят, покрутилась на месте и, потянув носом воздух, побежала прочь от дома. Не зная, что делать дальше, Гавзов потоптался на месте и пошел следом за собакой.

Дойдя до края деревни, Митька остановился. История с медведицей никак не выходила из головы. Собственно не сам случай встречи со зверями, а то, что золото так и осталось лежать у него в погребе. А потому нужно что-то делать. Куда-то его спрятать. Но только везти его на Смильское за шесть десятков верст ему больше хотелось. Хоть и помнил военную заповедь, что снаряд в одну воронку не попадает, но все одно вести слитки туда передумал. По крайней мере, пока. С сожалением подумал, что Тольки Ларионова рядом нет. А в письме по такому вопросу писать не будешь же.

Где-то совсем недалеко раздался лай Дамки. Он повернулся в сторону озера и разглядел мужские силуэты. По огромной копне волос на голове сразу узнал в одном из них Григория Ретьякова. Тот, что пониже явно походил на Оманова.

– Вот ты где, – проговорил Митька и направился к озеру.

Ветер дул со стороны озера и никто, включая собаку, не услышал его шагов. Мужчины были заняты своим делом и лишь изредка оглядывались. Вероятно, для того, Чтобы посмотреть, не идет ли кто. Но каждый раз в этот момент между ними и Митькой оказывался то стог сена, то отживший свой век пустой колхозный амбар. Что-то знакомое показалось в поведении мужчин, и Гавзов решил не торопиться. «Как мы с Толькой недавно, – подумал он, спрятавшись за стог сена». Выглянув из укрытия, стал с интересом наблюдать за происходящим.

– Ты что опять принес? – возмущался тем временем Оманов.

– Чего, чего. То, что было, то и принес. Завернутые в тряпки камни. Что ты хотел, то и нашли, – оправдывался Ретьяков. – Сам тогда ныряй и ищи, если не нравится.

Васька смотрел то на озеро, то на камни, лежащие у его ног.

– Григорий, давай еще сплавай, – не унимался он. – И возьми левее. В прошлый раз ты там уронил сверток.

– Ладно, – протянул тот. – Только в последний раз. Да там уж и не осталось ничего.

Ретьяков повернулся и пошел в воду. В метрах пяти от берега вода достигла его подбородка, и он нырнул. Васька наклонился и стал разворачивать один из свертков.

– Ну, что за черт! – воскликнул он, размотав на нем проволоку и скинув скрывающее содержимое тряпку.

«Как хорошо, что я тогда не поленился, – усмехнулся Митька». Он хорошо помнил, как тогда прежде, чем после лучения забрать лодку с озера, решил завернуть в те же самые тряпки, в которых лежали слитки, обычные камни. Для большей достоверности обмотал их потом проволокой и утопил в озере в том месте, где они с Толькой их и нашли. Зачем он это сделал, он толком и сам не понимал. Просто так решил тогда. Похвалив себя за сообразительность, Гавзов решил, наконец, выйти из-за стога.

– Вот ты где! – громко произнес он, подходя к нему. – А я тебя по всей деревне ищу.

И тут же подала голос Дамка. Громко лая собака подскочила к нему, но признав недавнего гостя, отошла в сторону. Митька намеренно не обращая внимания на барахтающегося в озере Ретьякова, подошел к Оманову и кивнув на кучку камней, произнес:

– Я гляжу, Григорий-то наш все блесну ищет. Не успокоится никак, – кивнул в сторону озера Гавзов. – А ты никак на печку для бани камни собираешь?

Васька, было, растерялся и чуть замешкавшись, ответил первое, что пришло в голову:

– Так, пока Гришка ныряет, решил насобирать на грузила к сетке. Сетки нашел, а в мешках камней нет. Пару сеток поставлю, может щука попадет.

– Попадет, как не попадет. Мы тут лучили недавно с Ларионовым. Щука есть.

– Посмотрим, – согласился Оманов.

– Я вот зачем тебя искал-то. Вчера с руководством переговорил. Тебя местным лесником могут назначить. Скоро старший лесничий приедет на смотрины. Смотри, не подведи. Я за тебя поручился.

Оманов, видя полное равнодушие Гавзова к тому, чем они с Ретьяковым занимаются, облегченно вздохнул.

– Чего вздыхаешь? – Митька пристально посмотрел на Ваську.

– Переживаю, справлюсь ли. Не подвести бы, – соврал он.

– Кабыть до этого увереннее в себе был. А я вот не сомневаюсь, что справишься.

– Постараюсь, – согласился Оманов.

– Блесну не нашел, – заметил Гавзов, глядя на выходящего из воды Григория.

Оманов посмотрел на продрогшего Ретьякова и улыбнулся. А тот согласно кивнул головой и негромко сказал:

– Ее самую. Хороша была. Уловистая.

– Ну, может, еще найдется, – многозначительно произнес Митька.

Оманову почем-то показалось, что тот сказал совсем не о блесне и в словах его был совсем другой смысл. То, что в свертках камни оказались не случайно, Васька не сомневался. Было в них до того золото или нет, он однозначно утверждать не мог. Но, то, что кому-то просто так взбрело в голову заворачивать в тряпки и топить в озере речные камни, он сильно сомневался. А потому выходило, что золото все-таки было. Но тогда где оно и у кого?

– Может, быть, – согласился Васька. – Одевайся, Григорий. Пошли. Потом еще поищешь.

– А ты, Григорий Трифонович, чего прохлаждаешься? На Верхней горе сено убрали?

– Ну, да. Вместо обеда я тут. Сегодня еще у фермы докошу. И все кабыть. Можно косилку на прикол ставить, – ответил тот, натягивая штаны.

– Я ему помогу, – проговорил Оманов.

– Ну, хорошо. Я, пожалуй, пойду. А ты, Василий, из деревни не уезжай пока никуда. Лесничий в любой момент может приехать. Жаль, если из-за глупости на эту работу не устроишься, – напутственно произнес Гавзов.

– Знакомые слова. Не уезжай пока, – хмыкнул Оманов, вспоминая, как не раз слышал подобное выражение от милиционеров.

– Ну, я пошел. Забот много, – проговорил Гавзов и направился в деревню.

Солнце уже коснулось верхушек деревьев, когда Оманов перекусив, забрался на ленивку. Глядя в потолок, он попытался понять, что ему делать дальше, но после еды клонило в сон и ничего путного в голову не приходило. Васька поднялся и дошел до стола. Вытащив из стопки газет пожелтевшую от времени «Литературную газету», он снова залез на ленивку.

Перед ужином зашла Пелагея Родионова и вместе с ягодником[5 - Открытый пирог с ягодами (местное)] с черникой принесла подшивку старых газет.

– Почитай, Василий. Тут и «Литературная газета» и «Сельская жизнь». Не скажу, что все чтиво очень хорошее и тебе понравится, но все лучше, чем ничего, – сказала она. – В школе книжки детские. Совсем тебе не интересны будут. А тут… На последних страницах что-нибудь да найдешь для себя. Читать нужно. Голова должна работать.

Из развернутой «Литературки» выпал совершенно ровный газетный листок.

– Листовка газеты «Новый Север» 7 января 1951 года, – прочитал Васька вслух заголовок на нем.

Ему отчего-то понравилось слово «Листовка» и он решил почитать дальше:

– О составе избирательных комиссий. Утвердить участковые избирательные комиссии по выборам в Верховный Совет РСФСР…

Оманов пробежался по тексту пока не наткнулся на знакомые ему имена. «Ачемский избирательный участок №88… председатель комиссии… заместитель председателя… от комсомольской организации колхоза „Красная деревня“… от колхозников…, – читал он знакомые имена». Внутри неприятно сдавило. Васька тяжко вздохнул и отложил листок. Справившись с нахлынувшими чувствами, Оманов снова развернул «Литературную газету».

Он быстро просмотрел первые страницы, пока на одной из них не наткнулся на публикацию, осуждающую неизвестного ему Пастернака. Он и сам бы не смог объяснить, почему из всего, что было в газете, его заинтересовала судьба незнакомого ему писателя. Но заинтересовала. И настолько, что он прочитал все, что было об этом написано. «Ну, надо же, сколько суеты вокруг обыкновенного писателя. Целую страницу исписали. И все осуждают и счастливы от того, что мужика наказали. „Доктор Живаго“. Нужно бы почитать, за что так все ополчились на мужика, – рассуждал Васька. – Из-за книжки выгнали из писателей. Ну, дают! – удивлялся Оманов». Постепенно глаза стали смыкаться и он, отложив газету, прижался спиной к теплой еще печи и задремал.

В этот момент в дверь постучали. Васька чуть повернул голову в сторону двери и негромко произнес:

– Заходи, не заперто!

Стук повторился. Васька спустился на пол и, шаркая босыми ногами, подошел к двери.

– Не заперто же! – снова проговорил он и толкнул дверь.

– Здравствуй, Вася. Войду? – и, не дожидаясь ответа, в комнату вошла Глафира Ретьякова.

Оманов завтра и сам хотел сходить к ней, чтобы несколько прояснить ситуацию с найденными камнями. И сейчас, глядя на позднюю гостью, даже несколько обрадовался ее приходу.

– Григорий сказал, что камней вы насобирали много, – проговорила Глафира. – Подумала, что ругаешь меня за то.

– Не без этого. Сейчас, правда, маленько успокоился. Ты проходи, присядь.

– Проходить не буду. Я тут, – женщина присела на приступок ленивки.

– Может, чайку?

– Недавно на озере Митька Гавзов с Толькой Ларионовым лучили, – не обращая внимания на дежурное гостеприимство, проговорила Ретьякова. – В свертках, Вася, когда мы их в озере топили, было золото. Вот и думай своей головой. Только Гришку моего в свои дела больше впутывай. Ищи сам, коли надобно. Если что-то услышу про то, скажу.

Когда Ретьякова ушла, Васька снова залез на ленивку. Читать больше не хотелось. «Жениться что-ли? – подумал он. – Интересно Зойка согласится или нет? И Гмырину нужно сообщить, что, по всей видимости, вряд ли смогу чем ему тут помочь. Хотя… Хотя торопиться не буду. Тольки нет, а за Митькой, пожалуй, присмотрю. Может, и на самом деле они нашли?»

Часть вторая

    Июль 1961 года

Петров день последние годы в Нижней Тойге проходил спокойно и без массовых мероприятий. Внешне в этот день ничто о празднике не напоминало. Никаких гуляний и хороводов, коими село славилось в старые времена. И с окрестных деревень в гости теперь редко кто приезжал. Если только по делам каким. Да и отмечали его в основном в кругу семьи, собравшись дома после работы.

Редко кого из селян можно было увидеть посреди дня, если уж не в праздничном наряде, так хотя бы в ярком платочке или с цветком у околыша картуза. Разве что старики, несмотря на косые взгляды местного милиционера, в своих праздничных одеяниях собирались поболтать где-нибудь на Красной Горе.

Несколько интереснее выглядело село, когда съезжий праздник выпадал на выходной. Тут и молодежь преображалась, собираясь повеселиться у колхозных качелей. Всякий хотел верить, что радость и смех в такой день продляет жизнь. Да и взрослые не прочь вечерком побалагурить на деревенских скамеечках. А чуть позднее и гармонь где-то может заиграть. И звонкие девичьи голоса нарушат Двинскую тишину сгущающихся сумерек озорными частушками.

В этом году день Петра и Павла пришелся на середину недели и к концу дня мало кто на селе о нем вспоминал. Разве что те, кто завтра должен был ехать в Ачем на заготовку сена, о нем помнили уже несколько дней и собрались после обеда в колхозной конторе. Испокон веков крестьяне считали, что все травы поспевают после Петрова дня, а потому сенокос всегда начинали сразу после него.

Виктор Петрович Пластов председательствовал уже второй год и заготовке кормов уделял повышенное внимание. Он был уверен, что хорошие корма – залог упитанного и здорового скота. Планы по сдаче государству молока и мяса с каждым годом становились все выше. Кормов для колхозного поголовья требовалось больше, а потому еще весной на колхозном собрании было принято решение об увеличении сенокосных угодий. Немалая роль в этом вопросе отводилась далеким Ачемским землям, а способствовало тому прекращение там два года назад посевов зерновых культур.

Однако рассчитывать в полной мере на земли, которые ранее засевались рожью и кукурузой, не приходилось. На удивление поля зарастали очень медленно, и к середине этого лета надеяться на них не приходилось. А потому имеющиеся сенокосные земли требовалось использовать по максимуму. Для этого в Ачем сразу после Петрова дня должна была отправиться вновь сформированная бригада заготовителей. Новому коллективу предстояло совместно с людьми Дмитрия Гавзова обеспечить выполнение плана по заготовке сена.

Попал туда и младший брат Василия Оманова Николай. Как и многое в жизни происходит не так как планируется, так и младший Оманов оказался в Нижней Тойге, хотя никогда и не мечтал там жить. В этом году ему исполнилось двадцать четыре и последний год из них он жил здесь. Перебрался Николай сюда из Ачема, куда приехал два года назад сразу после демобилизации. Он еще до службы решил, что после армии будет жить в своей деревне. По крайней мере, поживет там несколько лет, а дальше видно будет.

Истинную причину такого решения он никому не говорил. Да и не спрашивал особо никто. Матери сказал, что хочет работать в родном колхозе. Старший же брат Василий о причине такого выбора вообще не спрашивал.

– Хочешь в деревне жить? – спросил он брата в день приезда в Ачем.

И когда Колька кивнул, похлопал по плечу и многозначительно произнес:

– Ну, ну. Попробуй.

Работать он стал в колхозе, а жил вместе с братом в родительском доме. И сколько бы еще так продолжалось, неизвестно, если бы однажды ему Васька не сказал:

– Жениться я надумал, братуха. Зойка – девка надежная для семьи. Если буду тянуть с этим, то боюсь, что Шольские мужики уведут.

После эти слов и решил Колька, что жить с невесткой в одном доме не будет. Васька предлагал дом новый построить, но он и этого не захотел. Он не стал дожидаться, когда брат женится, и в скором времени перебрался в Нижнюю Тойгу. Гавзов замолвил за парня словечко и Оманова поселили в пустовавшем после смерти одинокой старушки доме. Приглашали Кольку и в Шольский лесопункт, но он не согласился.

– Лес валить, хоть и нужное дело, но не моё, – ответил он на предложение. – В колхозе пока буду, а там может, и в сплавную контору переберусь.

Сегодня Оманов до обеда сходил на работу. Проверил и смазал конную косилку, на которой предстояло ему работать в Ачеме. Собрал запчасти и инструмент, намереваясь взять его с собой в деревню. После чего поговорив с мужиками, он отправился домой собираться в дорогу. Проходя мимо заросших развалин какого-то строения, остановился и стал наблюдать за гонявшими неподалеку мяч ребятишками.

– Ну, кто так бьет! Мазила, – выражал свое недовольство щупленькому мальчугану крепкий на вид краснощекий парнишка лет двенадцати, когда мяч после его удара улетел в сторону от ворот.

– А чего? Я нормально стукнул. Мяч просто слабо надут, – оправдывался тот в свою очередь.

– Поговори у меня еще! Будешь тогда вместо мяча с девчонками в куклы играть, – грозно предупредил краснощекий и тут же громко рассмеялся, косясь на собирающихся вокруг них ребят.

И тут произошло то, чего никто не ожидал.

– Убью! – выкрикнул щупленький и со всего размаха ударил краснощекого крепыша в грудь.

Тот явно не ожидал от него такого. В последний момент он попытался увернуться, но запнулся и упал, растянувшись у ног зевак. Ребятня чуть подалась назад, разразившись громким смехом. Крепыш поднялся, быстро отряхнул штаны и с суровым видом направился к обидчику.

– Ну, Митяй, не обессудь, – прошипел он.