Изумрудная Марта

С мужем они познакомились там, куда она приехала по распределению после пединститута. Мечта многих девочек и светлая жизнь впереди: волевой, работящий мужчина, немного старше начал за ней ухаживать, но спустя некоторое время изнасиловал. Она забеременела. В те времена, чтобы избежать позора, ничего другого не оставалось, кроме как выйти за него замуж. Она надеялась, что после декретного отпуска устроится на работу и уйдет от этого деспота. Но только подходило время, как она снова оказывалась беременной, пока не родились все трое, и она уже никуда не могла уйти. Да и как? Он нашел бы ее и убил – она это точно знала. Самым показательным стал случай, когда она была беременна уже младшенькой. Собираясь на работу, он спросил:

– Завернула мне бутерброды?

– Не успела…

Он набросился на нее, стал бить кулаком по лицу, по груди, а она умоляла: «Только не по животу, только не по животу…». Он внял ее мольбам, но не из сострадания: «Я не буду растить калеку – проще утопить». По животу бить не стал, но изуродовал так, что она месяц не могла выйти на работу, а там уже и роды подошли, хоть и раньше срока, но, слава богу, родилась нормальная девочка.

Они жили в доме на окраине города. Однажды муж принес щенка, и дети выбежали во двор: «Отец принес нам подарок!» Настоящего друга, с которым можно играть, обучать приносить палку и выполнять другие команды. Но отец привязал его во дворе и запретил подходить: «Пса мне не портить! Кто его тронет, сам сядет на цепь!» Он стал регулярно «воспитывать» щенка палкой и другими изощренными способами, делая его все более злобным. И все это время соседи жаловались на ужасный визг и лай несчастного животного. Дети стали бояться пса, потому что он отчаянно лаял на них и норовил сорваться с цепи. Смирным становился только при виде отца, а на маму не лаял, но злобно рычал – и то лишь потому, что она его кормила. Если раньше в отсутствие отца к ним во двор приходили поиграть соседские дети, то теперь все обходили их дом стороной. Ему даже не посмели дать кличку. «Пес – он и есть пес», – припечатал отец.

В тот вечер дети ждали ужина. Мама с большим трудом смогла достать кусок мяса – огромная редкость по тем временам, и варила кашу. Наверное, самую вкусную кашу в мире – потому что с кусочками мяса. Дети все время крутились возле нее, аромат раздирал им нутро. Все смотрели на настенные часы: надо было дождаться отца, который как назло задерживался на заводе. Наконец послышался лай пса, возвещающий его приход. Но теперь дети должны были дождаться, когда он поест. Отец неторопливо жевал, пока дети молча глотали слюни; оторвавшись от еды, он спросил:

– Пса кормила?

«Господи, не успела…» – с ужасом подумала она, да и когда ей было, если трое детей и на плечах не только целый класс, но и почти вся школа (недавно она согласилась стать завучем под предлогом повышения зарплаты, а на самом деле – чтобы сбегать из дома по уважительной причине; что угодно, лишь бы не дома).

– Я… не успела…

Тогда он подошел к плите, взял кастрюлю с кашей, вышел во двор и вывалил все в миску псу. Тот, не веря своему счастью, поглощал их ужин, чавкая от удовольствия, а дети наблюдали за этой страшной картиной со слезами на глазах и даже всхлипнуть не посмели.

Как старшему, отцу Миры доставалось больше всех. Выходки отца он сносил молча, плакать тот его отучил довольно рано, называя размазней, при этом ненависть к матери росла с каждым днем. Спустя годы он стал воспитывать в своей дочери «женскую покорность», хотя именно за нее и ненавидел свою мать, а позже и жену. Он знал, что нормальная мать должна была их защитить, приготовить другой ужин, что угодно, но накормить своих детей. Она этого не сделала. Она ничего не сделала ни в тот вечер, ни когда-либо еще.

Он так и не простил ей ту кашу, постоянно хамил и огрызался, делал все назло, подавая пример младшим детям, и со временем те тоже стали презирать мать. Пока он был подростком, она списывала все на возраст: «Ничего, вырастет – пройдет, надо просто подождать». Он тоже ждал, когда вырастет, но не для того, чтобы у него «все прошло», он жаждал мести. Пока отец был жив, он ограничивался крепкими словами в адрес матери, а когда тот умер, регулярно приезжал к ней и бил железной линейкой или ремнем. Ведь с возрастом обида не исчезла, а продолжала душить его, с годами перерастая в бронхиальную астму.

Когда он ее хлестал, каждый раз надеялся, что мать все-таки даст ему отпор. Но женщина, у которой с детства была подавлена воля, никакого отпора дать не могла, тем более в пожилом возрасте и тем более сыну. Так она и сносила эти побои, очень обидные, но терпимые. Всё лучше, чем люди узнают, что ее бьет сын…

Повзрослев, Мира перестала резать своих кукол, все больше уходя в мир книг и фантазий, где она была смелой и решительной, любила и была любимой. Там ее никто не мог пороть, унижать и использовать, там она была хозяйкой своего положения. А в жизни она предпочитала не привлекать к себе внимания, в первую очередь внимание отца, носила скромную одежду и ужасные очки, чтобы спрятать за ними большие глаза. За такой ширмой ей было легче. Мира стала библиотекарем в своей школе, где все ее знали с детства, и где не было необходимости в дополнительном общении: «Чем могу помочь? Читательский билет. Распишитесь». Мира вполне обходилась этим набором вопросов и все уже давно знали, что она предпочитает обществу книги. С детства библиотека оставалась самым безопасным местом, где она пряталась от того, что происходило в доме. Там она могла наконец побыть в тишине, погружаясь в захватывающие дух приключения. Читая о человеческих судьбах, Мира пусть ненадолго, но чувствовала себя свободной, почти как те героини, которые могли мечтать, громко смеяться, дерзить и даже драться. В книгах для нее все было по-настоящему. Она искренне сопереживала, радовалась и плакала, мысленно дополняя ту или иную сюжетную канву своим присутствием. Ей нравилось спасать собачку, которую топил глухонемой хозяин, освобождать узника замка или останавливать войну, развязанную великим полководцем. Мира, дарящая Мир всему Миру. «МММ».

Ей нравилась эта аббревиатура, которую она прорисовывала в уголках своих тетрадей и дневников. Даже при получении паспорта она расписалась этой монограммой, хотя и понимала, что будет за это выпорота – чем не повод, но не сдалась, а, стиснув зубы, впервые в жизни сознательно расплатилась болью за то, чего действительно хотела: подошла к отцу, показала паспорт, легла на его колени, зажмурилась и приняла порку.

* * *

Все это продолжалось до тех пор, пока она не вышла замуж за Марка – единственного, кто стал за ней ухаживать или, скорее, взял измором. Он приходил в библиотеку каждый вечер, брал книгу, читал и ждал, пока Мира закончит работу. Потом провожал ее до дома, по дороге почти не говорил, только иногда задавал вопросы, внимательно выслушивал ответы и продолжал идти рядом. Позже Мира узнала, что он приехал из другого города в гости к своей матери, но решил задержаться и даже успел найти работу по специальности.

– Ты бы мог поехать в любой город, почему именно сюда?

– Из-за мамы. Я по ней очень скучал.

– Хорошо, когда такие теплые отношения с родителями, особенно с мамой.

Марк подумал, что на самом деле он никогда не находил в сердце матери отклика любви. Да и откуда ей было взяться, если его родная бабушка, мать матери – трагически погибла, когда маме было всего пять. Женщина утонула, когда они всей семьей плыли на теплоходе. Поскользнувшись, она упала в воду, а когда ее достали, было уже слишком поздно. Так дед – отец матери – остался с четырьмя детьми на руках, но спустя какое-то время встретил Марию, женщину моложе него на полжизни. Она не была красавицей, но его это не смущало, на своем веку он повидал много красавиц. Будучи невероятно обаятельным, он умел заговорить любую так, что на него гроздьями вешались женщины, включая юных особ, даже когда ему было за семьдесят. Ему не мешали ни возраст, ни лысина, ни даже его не работающая левая рука. Он много шутил, в первую очередь над собой, был обходителен, галантен и любвеобилен. Мария была счастлива. Она считала его заботу о ней и ее страстную влюбленность отличным фундаментом для семьи. И сразу взяла на себя такую обузу – четырех чужих детей. Ради него она была готова на любую жертву. Своих детей так и не родила – было некогда, она едва успевала исполнять обязанности няни-гувернантки: еда, занятия, сон, прогулки – все по расписанию и никакой любви. Нежности хватало только на мужа.

Прелесть материнства Мария поняла, только когда младшая дочь, родив, оставила ей Марка и уехала в другой город. К тому времени все дети повзрослели, разлетелись кто куда, и малыш привнес много радости в ее оскудевшую жизнь. «Если я смогла вырастить четырех детей, то почему не смогу стать младенцу настоящей матерью?» – размышляла Мария, в сердце которой с каждым днем росла необыкновенная нежность к этому хрупкому созданию, которое так нуждалось в ее заботе.

Марку было всего два месяца, когда он остался на руках чужой, но очень хорошей женщины, в чьем сердце было так много нереализованной любви, что поначалу он от нее просто задыхался. Со временем он стал ее ребенком и ничьим больше. Она его баловала, как могла: покупала лакомства, на которые могла потратить недельное сбережение, перешивала выходные брюки мужа в брючки для Марика, а однажды продала дорогую брошь, чтобы купить игрушечную железную дорогу:

– Мария, ты сошла с ума?!

– Может, он станет инженером, тебе жалко для родного внука? У ребенка и так никого нет, мы его родители, и я требую к нему особого отношения! Я всю жизнь растила твоих детей, так дай же мне вырастить своего!

Одержимость сыном-внуком принимала угрожающие масштабы, и муж качал головой: «Лучше бы ты родила своего, Мария… Это было бы правильнее».

Так Марк и рос с приемной мамой-бабушкой, для которой он стал светом души и смыслом жизни. На счастье Марии, дочь не рвалась навещать малыша.

Маркуша рос смышленым ребенком, довольно рано начал говорить, был окружен любовью и заботой. Вот только звонки матери выбивали из его колеи: он нервничал, плакал и спрашивал, когда же приедет мама. Услышав длинные междугородние звонки, Марк несся через всю квартиру к телефону: «Мамочка звонит!» – но Мария незаметно выключала аппарат из розетки, снимала трубку и с грустью сообщала: «Звонок сорвался, Маркуша. Мама перезвонит позже». Она была готова на любую ложь, на что угодно, лишь бы его у нее не забрали.

А Марк каждый день ждал звонка матери, мечтал услышать ее голос. Ему казалось, что через трубку он может даже услышать запах этой невероятно красивой женщины с зелеными глазами, его настоящей мамы. Свою морщинистую бабушку он, безусловно, любил, но все равно всем сердцем тянулся к той, которая навещала их в лучшем случае раз в год. Марк спрятал у себя фотографию матери из семейного альбома, каждый раз доставал ее перед сном и, пожелав спокойной ночи, засыпал. В один из ее приездов он даже выкрал из чемодана тонкий темный шарф, который многие годы любил надевать на голову. Пропитанный ее духами, шарф обрамлял лицо, словно длинные волосы, и Марк становился похожим на маму как две капли воды. Он смотрелся в зеркало и говорил: «Здравствуй, Марик. Как дела? Мама тебя очень любит».

Повзрослев, он привык. Привык к всепоглощающей любви бабушки и к тому, что мама была далеко и всегда занята любимой работой.

Став постарше, Марк начал внимательно приглядываться к своему дедушке-отцу. Инженер-нефтяник, статный человек, умный и находчивый, невероятно общительный, на его коленках пересидели почти все знакомые бабушки, от соседок до подруг, и даже некоторые учительницы из его школы, включая преподавательницу музыки, которая приходила к ним домой. Все это Марк видел своими глазами, и все отрочество копировал с деда фасон мужчины, которого все любят и все хотят. Ему это более чем удалось, за исключением главного: дед был человек благородный и никогда не пересекал тонкую черту дозволенного как обществом, так и законом и традициями, в любой ситуации держался с достоинством. У него имелись влиятельные друзья, его большая записная книжка хранила телефоны литераторов, режиссеров, артистов, врачей, юристов, людей в погонах и других нужных людей, с которыми он умел дружить и которые никогда и ни в чем ему не отказывали. Каждое утро он начинал с того, что открывал блокнот, где были записаны все дни рождения, и не забывал поздравить ни одного именинника. Он был эрудитом, умел себя правильно преподнести, своевременно пошутить и своевременно обсудить дела.

Марк же, обладая множеством талантов – он великолепно играл на гитаре, имел склонность к языкам, мог сконструировать из спичек целый дом, – учиться не любил и стал заурядным хулиганом, который неоднократно попадал в серьезные передряги и только благодаря деду не побывал в тюрьме. «Ну что ж? С кем не бывает?» – говорила бабушка разъяренному мужу, который каждый раз с огромным трудом заминал проступки внука.

В отношениях с женщинами он до деда тоже недотягивал: ему не хватало благородства. В основном он манипулировал бабушкой, выпрашивая у нее все что угодно: от украшений для очередной девочки, на которой «собирался жениться», до денег на выдуманные похороны друга. Врал нещадно, в школьные годы прибегал к немыслимым уловкам; например, незаметно вешал над головой бабушки текст стихотворения, которое надо было выучить наизусть, и читал с листа, а она потом недоумевала при виде двойки. Марк же говорил: «Растерялся. С кем не бывает? Не говори, пожалуйста, дедушке». И Мария скрывала от мужа все, что только могла, однажды даже тайком воспользовалась его записной книжкой и договорилась с врачом об аборте для юной девушки, которую Маркуша разлюбил. «С кем не бывает?»

В женском кругу Марк частенько доставал из кармана фотографию мамы, которую всегда носил с собой, со словами: «Опоздали, милые мои, я женат. Посмотрите, какая она красавица. Просто царица. Но если вас это не смущает…» Зачастую девушек это действительно не смущало. Провести ночь с таким интересным и неординарным мужчиной доводилось не каждый день: «Ну, женат, ну и что? С кем не бывает?»

Так шли годы его лихой юности и распутной молодости. Марк поступил на инженера-строителя, и связи дедушки кое-как дотащили его до последнего курса. «Жениться бы тебе, может, тогда поумнеешь?» – говорил дед, но бабушка была не согласна: «Куда торопиться? Ему же не рожать, пусть нагуляется вдоволь, а потом найдет себе счастливицу».

И однажды Марк действительно встретил ее: девушка была невероятно похожа на его мать. Знакомство он начал так: «Значит, это вашу фотографию я храню всю жизнь возле самого сердца? Отдать не могу, зато мы можем сделать новую! Предлагаю сразу в костюме жениха и в платье невесты». Девушка рассмеялась, поразившись очевидному сходству, но что бы Марк ни делал, какие бы сумасшедшие поступки ради нее не совершал, он так и не смог завоевать ее сердце. Он точно знал, что нравится ей, и сходил с ума – не только из-за их схожести с матерью, но и из-за ее недоступности. Целомудренная, она ему не давалась и будто мстила за все разбитые им сердца. «Мне нужен мужчина, на которого я могу положиться, а шлейф из твоих женщин настолько длинный, что я просто тебе не верю».

Марк тяжело и долго переживал эту неудачу; он хотел жениться немедленно, хотя дед болел и было не до свадеб. Бабушка точно бы его поддержала, если бы девушка согласилась… Именно тогда он впервые задумался о том, сколько совершил ошибок, сколько судеб покалечил, с легкостью бросая очередную жертву своей любви. К своим сорока годам он устал и от переживаний, и от прежних связей. Но тут он встретил Миру… Марку очень нравилась невинность ее взглядов на разные вещи, какая-то странная чистота помыслов и суждений. Она была такой хорошей, что его это даже настораживало. Но, вглядываясь в будущее, Марк представлял, каким он сам мог бы стать рядом с такой женщиной; она была на несколько ступеней выше всех, кого он знал, причем, что важно, она туда даже не стремилась. Она просто там была. Потому что сама по себе была светлой. Именно это его и привлекало. Ведь опытного Марка невозможно было обмануть, а светлые люди для него вообще были загадкой. Так ли это на самом деле? Настолько ли они светлы по своей сути? И что, никаких масок и ни капли лжи?

В том, что Мира не врет, не было сомнений. Никакого лицемерия или лукавства. Ни в чем. Ей было уже за тридцать, и он не мог понять, как она сохранила свою наивность, которая так его притягивала. Ему захотелось отбросить свое прошлое и наконец построить будущее. После смерти дедушки и бабушки его больше ничто не связывало с тем местом, где он прожил всю жизнь. А тут новый город, новые люди, знакомства, долгожданное воссоединение с матерью и встреча с Мирой…

Каково же было его удивление, когда Мира не задумываясь, согласилась на его предложение выйти за него замуж. Она не ждала от него слов любви, восхищения, страсти, ничего, что обычно требуют женщины. Не хитрила, не манипулировала, не просила, не делала ничего, что было ему так привычно. Впервые в жизни он не понимал, что делать с женщиной, которая так отличалась от других, и которой он предложил вступить в брак, хотя они ни разу даже не поцеловались. Да, Мира была выше всех, и ему очень хотелось встать рядом с ней на пьедестал, куда он же ее и водрузил.

Его ухаживания длились до тех пор, пока однажды Мира зашла домой и увидела сидящих за столом отца и Марка. Они уже обо всем договорились. Мире было за тридцать и было все равно. Она не хотела замуж, но очень хотела уйти из отчего дома. В конце концов, начальная буква его имени вписывалась в ее монограмму…

Регистрацию брака завершил тихий семейный ужин. Поднимая рюмку за новобрачных, отец напоследок посмотрел на Миру до боли знакомым взглядом и, выпив залпом, сначала поморщился, а потом растерянно произнес: «Хорошую жену я воспитал… И вот на тебе, отдаю в чужие руки…»

Глава III

Руки Марка почти всегда были холодными. Сказывалось наследственное плохое кровообращение. Он был среднестатистическим инженером, человеком заурядной внешности, в котором, пожалуй, не было ничего примечательного, кроме больших зеленых глаз. Единственный ребенок интеллигентной семьи: мать – в прошлом художник по костюмам в театре, отец – военный журналист, которого сослали во время репрессий. Марк еще не родился, когда молодая женщина получила весть о кончине мужа. Вопреки совету своего отца, она все-таки назвала сына в честь покойного, оставила ребенка родителям и уехала в другой город; не раз побывала замужем, но детей больше не родила. Она могла вернуться в отчий дом, однако не стала этого делать. За последние сорок лет она побывала там всего несколько раз, и всегда уезжала с неприятным осадком в душе, обещая себе больше там не появляться.

Ей не хотелось вспоминать обо всем, что там происходило, не хотелось видеть Марка, который вешался на нее с криками «мамочка вернулась!» или, еще хуже, бился в истерике, когда она уезжала. Ей просто хотелось жить, исключив даже из собственных воспоминаний бурную, яркую, но короткую главу своей жизни с мужчиной, от которого она родила сына.

Уйдя из театра, она жила размеренной жизнью в пригороде, в собственном доме, с мужчиной, который в отличие от отца Марка пережил репрессии, но навсегда остался душевным калекой с целым набором страхов. Страх остаться голодным – он бесконечно подбирал со стола крошки и отправлял их в рот; страх отравления химикатами в овощах и фруктах – свекровь наняла строителей, и они соорудили на участке небольшую теплицу, а в саду посадили плодовые деревья. Но страхи на этом не заканчивались. До дрожи он боялся насекомых, а также любых грызунов – разносчиков болезней. Обморок от залетевшей в дом бабочки.

Пока Марка растили и воспитывали бабушка с дедушкой, свекровь Миры жила в свое удовольствие, не обращая внимания на странности мужа: «Мало ли кто чего боится?» А когда наконец похоронила «бедного калеку» – забросила и теплицу, и сад, и ловушки для грызунов и насекомых (которых давно уже не было, и это странно, потому что при жизни мужа они как назло лезли из всех щелей).

Когда Марк подрос, он сам иногда приезжал к матери, но быстро понял, что в ее размеренной жизни ему места нет. Она не гнала его, но и не особо радовалась приезду. Потакала мужу в его фобиях; этот странный мужчина, невзрачный и молчаливый, смущал Марка, но еще больше его занимал вопрос, почему мама вышла именно за него.

– Почему он?

– А почему нет?

– Но ведь у тебя всегда было много вариантов.

– Может быть, те варианты меня не устраивали.

– Но почему?

– Потому что я не хотела пылких чувств и волнений.

– Ты боишься чувств?

– Не хочу быть привязанной к кому бы то ни было, тем более к мужчине.

– А мой отец… К нему ты испытывала чувства?

– Именно поэтому и не хотела больше ничего подобного. В конечном итоге все это бессмысленно.

– Но почему?

– Отмечу, что это твое третье и последнее на сегодня «почему».

– Хорошо, ответь, пожалуйста.

– Ну а что бы я сейчас делала? Старилась на его глазах?

– Ты и так старишься…

– Да, но на глазах мужчины, который мне безразличен. Это важное обстоятельство.

– Ты не перестаешь меня удивлять, мама.

– Тоже неплохо.

* * *

На взгляд Миры, свекровь была несколько эксцентричной. В прошлом она создавала образы актеров к каждому спектаклю, руководила костюмерами, которые шили наряды, сообразные эпохе произведения, была внимательна к деталям и очень строга. Если хоть один шов или элемент одежды не совпадал с ее эскизом, заставляла перешивать весь костюм. А если приходилось снова что-то переделывать, то без сомнений увольняла виноватого. Она старалась расширять свой кругозор, в поисках источников вдохновения посещала музеи и театры, считая, что профессионал всегда должен находить время для развития и оттачивания своих навыков. С ней работали мастера своего дела, но изготовление корон и украшений она доверяла только настоящим ювелирам. Свекровь обожала эпоху барокко, могла говорить о ней часами, но любила ее не из-за важных исторических событий, а именно из-за украшений.

Она рассказывала, что в юности познакомилась с театральным режиссером и он предложил ей сыграть в новой постановке молодую королеву. Она согласилась, несмотря на протесты отца, и стала заниматься в студии, осваивая новую профессию. Благодаря своей блестящей памяти, текст она выучила за один день, и вскоре начала репетировать на сцене. Сам по себе спектакль получился интересным, но главной задумкой режиссера и гвоздем программы должны были стать украшения королевы, в частности корона – точная копия той, что находилась в городском музее. И если простые зрители могли увидеть только копию, хоть и изготовленную лучшими ювелирами, то высший свет, включая членов правительства, те, кто был готов заплатить за билеты в три, а то и в пять раз больше, насладились бы созерцанием оригинала. Режиссер многие месяцы обивал пороги всевозможных учреждений, подключил все свои связи и все-таки договорился о единственном спектакле для сливок общества: корону привезут вооруженные конвоиры и будут охранять ее с первой и до последней секунды. До премьеры оставалось несколько дней, когда находчивый режиссер предложил свекрови Миры подменить корону, доступ к которой будет только у нее. Разговор происходил в доме ее отца, тот случайно их подслушал и тут же заявил на режиссера, разоблачив его преступный замысел.

«Я думала, что мне несказанно повезло, я оказалась в нужном месте, в нужное время, и стану примой после нашего спектакля. В конце концов, я считала себя талантливой! Но чего только не нафантазируешь по молодости…». После громкого скандала свекровь повстречала отца Марка и вышла за него замуж по большой любви. Но ей и тут не повезло. Узнав о кончине мужа, через месяц после родов она оставила Марка родителям, уехав из этого треклятого города. Получила образование и стала работать в театрах, в каком-то смысле реализуя несбывшиеся мечты о карьере актрисы и, конечно же, о короне.

За сорок лет работы под ее руководством были созданы десятки корон, венцов, тиар и диадем, большая часть которых со временем оказалась у нее дома. Там, где она каждый день могла ухаживать за ними: чистить разнокалиберными щеточками, протирать специальным раствором, поддерживая блеск и величие своих чудесных творений.

В ее двухэтажном доме царили идеальная чистота и порядок. Одним из самых важных элементов этого пространства служили зеркала. Они были развешаны повсюду, ведь «как еще можно почувствовать величие, если не носить эту красоту», – говорила она, каждый день меняя короны. Ставила пластинку любимого композитора (это, пожалуй, единственное, в чем они с Мирой были единодушны, ведь когда-то Мира сама играла его Элегию) и неспешно, всегда с прямой спиной расхаживала по дому. Конечно, это был всего лишь утренний ритуал, но и потом что бы она ни делала – пила кофе, курила или раскладывала пасьянс – в ней сохранялось это величие.