Лунар. Книга 2

Влада Ольховская

Лунар. Книга 2

Часть 1. Очень похоже на рай

Рука подчинялась безупречно. Как же иначе, если это ее рука? Генетическая адаптация завершилась, цвет кожи подстроился, мелкая моторика стала идеальной. Возможно, вернулся бы узор из родинок и веснушек, если бы таковые были. Но тут Мира не отличалась от других кочевников: от всего этого их кожа очищалась на этапе мутации.

Если бы Мира не знала правду, она бы не усомнилась, что это ее собственная рука. Да, после ранения, так ведь даже ликвидаторы не могут похвастаться неуязвимостью! Просто восстанавливаются легко, и, если не убили сразу, они способны пережить что угодно. Почему нельзя было просто позволить ей верить в версию с ранением?..

Хотя это было бы слишком милосердно со стороны экипажа. Теперь уже ничего не будет как раньше… Многие ее боятся, некоторые ненавидят – понятно, кто! Мира даже не надеялась, что ее подчиненные останутся в неведении, мстительные Барретты им обязательно передадут.

Официально ее с должности не снимали, да и наказание ей никакое не полагалось. Дело было даже не в том, что она не контролировала действия ликвидатора, если бы она проделала все то же самое в здравом уме, ее бы все равно простили. Она устранила угрозу станции, у нее не было выбора… А еще она напомнила и себе, и окружающим, в какого монстра способна превратиться.

– Коснитесь ногтем мизинца подушечки большого пальца, – велел Петер Луйе.

Все осмотры проводил только он. Другие медики не отказались бы, но страх повлиял бы на результат. А Петер не боялся – то ли в силу возраста и опыта, то ли потому, что был ученым до мозга костей. Мира как объект завораживала его, заставляла забыть об опасности, связанной с ней.

– Когда вернулся полный и абсолютный контроль над рукой? – уточнил Петер, помечая что-то в компьютере.

– Через восемь дней после… пересадки. Одновременно с завершением внешней адаптации.

Мира предпочитала называть это именно так: пересадка. Даже в ее устах звучало не слишком уверенно, но другое слово все равно подобрать сложно.

– Думаю, проблем не будет, – с довольным видом кивнул врач. Ну, хоть кто-то доволен случившимся! – Это совершенно потрясающий механизм адаптации, вы ведь понимаете?

– Я не задумывалась об этом.

Мира всем своим видом показывала, что не хотела бы вдаваться в подробности. Но медика так просто не остановить, его, кажется, и не волновало по-настоящему ее желание участвовать в беседе, он чуть ли не сам с собой говорил.

– Такого нет ни у одного живого организма на Земле! – вещал он. – Есть виды, способные отращивать утраченные конечности, но процесс происходит совершенно иначе. Ликвидатор же использовал систему пересадки и естественным путем провел то, что мы делаем во время предоперационной подготовки.

– Эта штука примотала чужую руку строительной пеной! – не выдержала Мира.

– Зачем вы все так упрощаете? Оставьте эмоции, они до добра не доведут! Вы, как и я, видели запись случившегося. Вместо того, чтобы стенать, оцените, как умно действует эта форма жизни! Она не просто забрала чужую руку. Сначала она подготовила для этого собственное тело, удалила ненужную культю. Существо знало, что по срезу кости новые ткани не приживутся, а вот по суставу – очень даже! Похоже, оно использует ваши знания, но только при острой необходимости.

Он всегда так говорил – «оно», «ликвидатор», «существо», «форма жизни»… Да и не только он. Это не было попыткой поддержать Миру, слишком сентиментально для Петера Луйе. Похоже, и он, и многие другие действительно воспринимали это как нечто отличающееся от Миры, но связанное с ней.

А некоторые знали правду… Гюрза, например, да и Барретты тоже. Монстр – это она, как бы она ни бежала от этого.

Петер от ее печальных философствований был далек, он продолжал:

– Сначала существо обеспечило полное иммунное подавление генетического кода донора. Однако ж рука не была мертва! Тело служило системой жизнеобеспечения даже в момент, когда не могло контролировать пересаженные ткани. Оно обнулило все, что было Умбренией Барретт, создало своего рода универсальный материал, из которого потом…

– Простите, мне обязательно это слышать? – не выдержала Мира.

Петер посмотрел на нее с таким видом, будто она швырнула в компостный преобразователь его диссертацию.

– Неужели вам не любопытно?

– Нет.

– Речь идет об уникальной адаптивной системе! Кочевники на такое не способны – по крайней мере, я не знаю ни одного случая. К сожалению, все сведения о программе ликвидаторов засекретили. Я мог бы их получить, но не стал, не думал, что разница настолько велика… Какая ошибка с моей стороны! И какая ошибка со стороны тех, кто признал ликвидаторов вредоносной биомассой! При всех недостатках, их нужно было изучить, а не так бездумно и поспешно уничтожать!

Он не хотел ее обидеть, это Мира знала наверняка. Не в его стиле. Просто он в порыве научных страданий не особо задумывался о том, что говорит и кому. Но сколько бы Мира ни успокаивала себя, сколько бы ни готовилась, слова все равно резанули по живому – даже после стольких лет.

Не то чтобы она не знала об этом… Знала, конечно. Официально их объявили равными и свободными, по крайней мере, не хуже кочевников. Но судя по тому, о чем разглагольствовал теперь Петер, определение «вредоносная биомасса» было вполне официальным, просто распространяющимся через секретные документы.

Как будто ликвидаторы были какой-то болезнью, которая появилась сама по себе. Как будто они давали согласие на то, чтобы стать именно такими!

Мира вовремя заметила разгорающийся гнев, усмирила его, не позволив поглотить ее. Она уже проходила через мрачную территорию таких мыслей. От них все равно нет толку: ликвидаторы по большей части мертвы, а тех, кто их приговорил, на «Виа Феррате» точно нет.

А даже если бы были, есть ли у нее право мстить? В чем они были неправы? Она лично видела, что́ ликвидатор способен сотворить с человеком. Даже старинные фильмы ужасов про атаку живых мертвецов по сравнению с этим покажутся невинным мультиком!

Правда, ключевое отличие все-таки есть. Зомби в старых фильмах убивали, чтобы жрать, более сложной мотивации Мира у них никогда не видела. Ликвидаторы же впадали в ярость, только если сами оказывались на грани смерти. Ускоренный метаболизм и спасал, и убивал их, и, если рядом не было настоящей еды, они находили альтернативные… источники белка.

Мира не знала, доводилось ли ей творить такое. Могла бы догадаться, но всем поводам для догадок она находила иное объяснение. Ну и опять же: даже если да, если такое было, что делать теперь? Отменить это не получится. Нужно либо запереть саму себя в клетку на веки вечные, либо просто двигаться дальше.

– Я могу идти? – тихо спросила она.

– Да-да, идите! – отмахнулся Петер, уже полностью поглощенный данными, высветившимися на экране компьютера. – Через неделю контрольный тест!

– Да, я… Знаю.

Официально она все еще была в отпуске. Адмирал выделила ей две недели на восстановление, сказала, что хочет подстраховаться. Мира же подозревала: дело вовсе не в ней. Она тут недавно переделала двигатели в условиях, близких к смертельным! Она могла справиться с ролью начальника отдела бытового обслуживания.

Время требовалось не ей, а тем, кто ее окружает – чтобы принять новую правду и привыкнуть. Мира давала им это время, когда ее не призывали в медицинский отдел, она старалась держаться подальше от других людей. Коммуникатор она оставляла включенным на случай, если она вдруг срочно понадобится, но за эти дни никто так и не попытался с ней связаться.

Она тоже не настаивала. Она и теперь направилась не в технический отдел, а на одну из наблюдательных площадок. Вроде как она провела в Секторе Фобос достаточно времени, чтобы наглядеться на него… Но на самом деле в череде обычных задач и опасных миссий у Миры было не так уж много времени, чтобы просто смотреть на звезды.

Это всегда успокаивало ее – даже при том, что звезды Сектора Фобос уже знатно поломали ее настоящее и представление о будущем. Им виднее… Они ее сюда не звали. Мира все равно находила ни на что не похожее умиротворение в наблюдении за тем, как извивается бурями газовый гигант, а перед ним неспешной свитой пролетают луны и астероиды. Просперо отсюда уже не видно… Оно и к лучшему.

Станция не торопилась покидать лунную систему. Мире хотелось улететь как можно дальше, забыть о том, что случилось, но она понимала, что не получится. Расстояние создать – легко. Забыть – уже никогда. Поэтому она с пониманием относилась к решению адмирала задержаться здесь.

Исследование первой луны не было запланированным, они бы даже не приблизились к ней, если бы не чрезвычайные обстоятельства. И все случившееся не отменяло потенциал других спутников газового гиганта… особенно с учетом указания на экспедицию Нерии-Рузанова, которое они обнаружили.

Мира знала, что активные работы идут прямо сейчас. Адмирал приказала задействовать резерв разведывательных дронов, в том числе и тех, которых усовершенствовала сама Мира. Уже начались пилотируемые миссии, Рино, кажется, на станцию толком и не возвращался. Большие корабли так далеко пройти не могли, рисковать не хотелось, и они теперь старались понять, на какой именно луне нужно сосредоточить усилия.

Никто не просил у Миры помощи, да и она не вызывалась геройствовать. Наблюдательная платформа, которую она выбрала, располагалась далеко от используемых для исследования путей, поэтому Мира не видела ни дронов, ни разведывательных кораблей, ни других указаний на человека. Были только она – и космос.

А потом единение с Сектором Фобос пришлось прервать, потому что у Миры появилась компания. Осторожные, тихие шаги… Так мало кто ходит на станции. Механики и солдаты без сомнений грохочут ботинками по металлическому полу, у них нет причин таиться. А такое тихое движение доступно немногим… И даже это можно считать данью вежливости: Мира прекрасно знала, что ей позволили услышать. При желании и кочевники, и Гюрза умели двигаться беззвучно.

Это сейчас мог быть любой из них. Если Гюрза, то ему что-то нужно. Поддержать Миру он в эти дни даже не пытался, его позиция была проста:

– Зачем утешать тебя из-за того, что ты такая, какая есть? Пользуйся преимуществами.

Кочевники же ее сторонились, да оно и к лучшему. Мира все равно не знала, что им сказать.

Когда шаги достигли зала, она не отвернулась от обзорного иллюминатора. Этого и не требовалось: достаточно сфокусировать взгляд не на космосе, а на самом стекле, и становится видно отражение вошедшего. Белое пятно, слишком светлое для человека…

– Здравствуй, – печально улыбнулась Мира. – Пришел меня убить? Постарайся сделать это быстро, пока я не в настроении возражать.

Они уже общались с Сатурио после того, что произошло с его сестрой, но недолго и вынужденно. Он был среди кочевников, которые спасали ее и Гюрзу с ледяной луны. Он тогда не произнес ни одного лишнего слова. Это Бруция и тот, второй, чуть ли не рычали на нее. Сатурио умудрялся даже там сохранять невозмутимое спокойствие лидера.

Мира не позволила себе обмануться этим, она знала, что ему не все равно. Она пересматривала свой бой с Умбренией не меньше сотни раз. И уж конечно она разглядела лицо старшего кочевника в миг, когда погибла его сестра!

Но сейчас Сатурио снова выглядел невозмутимым. Он подошел ближе, к первому ряду кресел перед иллюминатором. Он присел неподалеку от Миры, не вплотную, через одно место от нее, однако и это много. Он не пытался нависать над сидящей девушкой и не выдерживал демонстративную дистанцию.

– У меня скорее обратная цель, – признал он.

– Оживить меня?

– В некотором смысле. Я пришел сказать, что с нашей семьей у тебя проблем не будет.

– Новости тебе лучше не поручать, – вздохнула Мира. – Мне об этом сказали уже чуть ли не после первого шага обратно на станцию.

– Кто?

– Адмирал. А ей, полагаю, твой отец.

– Нужно ли тебе объяснять, что мое слово имеет большее значение?

Она не удержалась, покосилась на него. Сатурио казался отрешенным, он как раз на нее не смотрел, он наблюдал только за звездной россыпью за иллюминатором.

– Почему же? – спросила Мира.

– Я не даю обещаний из вежливости. Чтобы сказать что-то, мне нужно знать наверняка. В этом случае я узнал. Я поговорил со всеми из наших, и я вижу, что никто из них не собирается устраивать на тебя охоту. Даже Антифо.

– Это… приятно слышать. Наверно. Хотя я не думаю, что они будут относиться ко мне так, как раньше.

Тут Сатурио все-таки позволил себе усмехнуться:

– Ошибаешься, они и раньше относились к тебе плохо.

Мира не думала, что у нее получится рассмеяться, и все равно почему-то рассмеялась. Прозвучало нервно… Видимо, в этом и была причина.

Сатурио не собирался упрекать ее за это, он теперь наблюдал только за Мирой, и его взгляд оставался свободным от ненависти и страха.

– Послушай, я хочу спросить тебя кое о чем личном, и ты не обязана отвечать… – начал было он, но потом раздраженно поморщился. – А, нет, не в этот раз.

Мира не стала уточнять, почему он не договорил, она и так поняла. Она ведь знала, что грохот шагов обычного человека можно будет услышать издалека, и не ошиблась. Они с Сатурио уловили нарастающий звук одновременно… Раньше она по привычке попыталась бы это скрыть, спросила бы, что случилось. Теперь ей хотя бы не нужно больше притворяться.

Шаги определенно были не обычные, а поспешные – еще не бег, но последняя скорость перед ним. Это настораживало.

– Опять что-то случилось? – нахмурилась Мира.

– Нет, кто-то рвется тебя увидеть. Чистый энтузиазм.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы что-то пошло не так, мне бы сообщили. Старший полицейский, – напомнил Сатурио, указывая на тебя пальцем. – Да и потом, это твой… давний спутник. Ему не положено бежать к тебе при тревоге, он делает это, только если очень надо.

– Ты что, действительно знаешь шаги каждого на станции?

Ответить Сатурио не успел – в зал все-таки вошел Рино де Бернарди. Пилот действительно выглядел обрадованным чем-то, но у него как раз с эмоциями все просто: он их не скрывает. Не потому, что не умеет, просто смысла не видит.

Правда, обнаружив рядом с Мирой Сатурио, он тут же замер, насторожился, инстинктивно потянулся к пистолету, висящему на поясе. От кочевника это не укрылось, но он лишь укоризненно покачал головой:

– Ну каковы шансы, что ты им успеешь воспользоваться?

Рино его проигнорировал, он бросил быстрый взгляд на Миру:

– Он снова угрожает тебе?

– «Снова»? – изумился Сатурио.

– Нет, говорит, что меня не планируют зажарить и съесть. Что-то случилось? – Мира поспешила сменить тему, заметив, что кочевник начинает злиться.

Вспомнив, что обрадовало его недавно, Рино тут же с готовностью поддался этой радости вновь:

– Еще как! Я только с миссии, решил сразу тебе сказать…

– Адмирал в курсе? – осадил его Сатурио.

– Естественно, она меня знает и перехватывает сразу в ангаре! Твой отец тоже в курсе, у него и спрашивай.

– Ничего не имею против того, чтобы услышать все здесь и сейчас.

На миг Рино явно рассматривал возможность если не драки, то хотя бы конфликта. Не потому, что ему интересен сам процесс, а чтобы напомнить кочевникам их место. Потом, видимо, сообразил, что Мира не так далека от кочевников, как ему казалось, или просто очень хотел поделиться своим открытием. В любом случае, он перешел сразу к сути, но общался только с Мирой, так, будто и не было поблизости никакого Сатурио.

– Помнишь тот фрагмент, который изначально указывал на экспедицию?

– Конечно. Как я вообще могла забыть?

– Мы нашли нечто большее! У экспедиции Нерии-Рузанова были в распоряжении немного другие технологии, ты знаешь…

– Начиная с того, что у них не было единой станции, – кивнула Мира.

– Это как раз не важно. Станция далеко в систему не пройдет, большие корабли – тоже. Им понадобились бы разведывательные челноки, как и нам. Но сама связь у них была хуже – эту проблему выявили сразу, у нас маяки для ее решения есть. А у них не было, и в системах, подобных этой, такое важно – тут и у нас есть определенные сложности из-за помех. Поэтому, выпуская на разведывательные миссии челноки, они вынуждены были полагаться чуть ли не на почтовых голубей.

– Дроны с записанными сообщениями? – догадалась Мира.

– Ну да, не худшая тема, не факт, что мы их с дальней полки не достанем!

– И вы нашли одного из таких дронов?

Экспедиция Нерии-Рузанова стартовала не так уж давно по меркам космоса, точно недостаточно, чтобы их технологии были признаны музейными. Однако, когда речь идет об испытаниях, многое устаревает даже слишком быстро, не то что за годы, за месяцы, если оборудование показало себя не с лучшей стороны.

Но к дронам такого рода это не относилось, они действительно были и на складах «Виа Ферраты» – уже не как основной вид связи, как подстраховка, но тем не менее.

Принцип их работы был прост: послание записывалось на центральное ядро, оно дублировало его на нескольких дронов, и они отправлялись к пункту назначения. Долетали не все, но статистическая вероятность на успех была очень высокой.

Похоже, одного из дублирующих дронов и обнаружил теперь Рино.

– Он был на астероиде, – пояснил пилот. – Других я не видел, эти вполне могли долететь куда надо. Но наш не выглядит поврежденным! Понятное дело, прямо сейчас он не работает. Но твои сказали, что можно починить.

Мира тоже бы такое сказала навскидку. А теперь ей особенно не хотелось оставаться среди простых зрителей, она не сомневалась, что сможет ускорить процесс, они точно получат послание от первой экспедиции… Полноценное, пусть даже и предназначенное не им!

Она понимала, почему так обрадовался Рино, и разделяла эту радость. Это все равно что годами брести по безжизненной пустыне – и вдруг увидеть других людей, о встрече с которыми ты даже не мечтал.

Но если она и Рино были на одной волне, то Сатурио расслабляться не собирался. Обычно общее хорошее настроение портил Гюрза, однако сюда он явиться не потрудился, и кочевник зачем-то взял на себя его роль:

– Вместо того, чтобы праздновать раньше времени, лучше подумайте вот о чем: что мы будем делать, если нам не понравится то, что мы услышим?

* * *

Иногда мне кажется, что они творят это с одной целью: обеспечить мне биполярное расстройство. Опустить до своего уровня, так сказать. Но потом я понимаю, что снова их переоцениваю, они до такого вряд ли додумаются. К тому же психическое расстройство у меня и так есть, они это знают и надежду уже утратили. Поэтому вся их дичь – явление искреннее и вряд ли им самим подвластное.

Интересно, они хоть замечают, что происходит? В один день я разыскиваемый всеми заключенный, в другой – помилованный спаситель станции. Вчера меня выкинули исследовать Сектор Фобос без скафандра, сегодня выделили почетное место в совете станции, на котором предстояло обсудить найденное нами письмо в бутылке – представленное, разумеется, побитым дроном.

Впрочем, в этом предложении мне видится еще и некая попытка здешнего руководства сохранить гордость, убедить и меня, и себя, что их отношение ко мне имеет значение. Они ведь знали, что я все равно выясню, о чем они тут болтали. Но они мне вроде как разрешили, следовательно, они имеют право мне разрешать.

Как дети, честное слово.

Я их приглашение принял, потому что слушать из высокого мягкого кресла всяко удобней, чем из технического коридора или через робота-шпиона. При этом я пока предпочитал помалкивать и смотреть по сторонам, в их дискуссию я не рвался. План был прост: провести эту встречу в тишине, если из меня не вытрясут ответы.

Остальные тоже, кажется, начали привыкать к моему присутствию. Раньше еще злобно зыркали или шарахались, как юная девственница от отряда сбежавших смертников. Потом сообразили, что и мне все равно, и смотрится как-то несолидно. На этот раз я ожидал вспышек ненависти только со стороны Отто, но он уже взял себя в руки. Ненавидеть меня не перестал, перестал показывать это. Он и раньше бы не сорвался, если бы не смерть дочери, это его здорово накрыло.

Теперь он на меня не смотрел, да и остальные тоже. Все взгляды были устремлены на Альберта Личека, который взбудораженной колбаской перекатывался перед демонстрационным экраном, подготавливая презентацию.

Я больше чем уверен, что вскрыл дрон не начальник. Не потому, что дурак. Нет, считать Личека дураком – ошибка, хотя он подхалим прежде, чем инженер, этого не отнять. Однако образование у него все равно великолепное, даже какой-то талант по иронии судьбы ему достался.

Просто Личек труслив. Если в задании есть хотя бы толика риска, он его перепоручит, дождется, когда все будет выполнено, и сам поднесет результат начальству. Если же выполнено не будет по причине какого-нибудь легкого взрыва с десятком трупов, он оставит за собой право всплеснуть руками и, пуская соплю сожаления, заявить, что он даже не догадывался…

Приспособленцы живут дольше, чем герои. Личек знает об этом не хуже меня. Если бы выживание было моей целью номер один, я бы, может, тоже стал приспособленцем. Человек постоянно забывает, что на вершине пищевой цепи на самом деле не он, а паразиты и деструкторы. Но это на Земле.

А в Секторе Фобос на вершине пищевой цепи Сектор Фобос, конец истории.

Пока я предавался философским размышлениям, Личек все-таки запустил запись. Не с начала, кстати, потому что в начале должен выводиться свод технических данных. Мы же увидели на экране двоих: мужчину и женщину. Мужчине лет тридцать-тридцать пять, в военной форме старого образца. Женщина – миловидная блондинка, ровесница мужчины или чуть старше, в плотном костюме – такие ученым раньше выдавали для полевых испытаний. Сейчас примерно то же самое и халатик. У последнего скорее символическое назначение.

Мужчина сидел перед камерой, женщина – рядом с ним, и она обнимала его, прильнув щекой к его плечу. Очень сильно не по протоколу, какие бы отношения их ни связывали. Хотя на этот счет тоже особых вопросов нет: на стоп-кадре видно тонкие черные браслеты у обоих, код одинаковый. Муж и жена, брак заключен в пределах Федерации, раз все успели оформить как надо.

Думаю, все, кого пригласили в этот зал, заметили то же, что и я. Но Личек не упустил бы такую возможность продемонстрировать, какой он полезный, он все-таки ударился в объяснения:

– Запись была повреждена неизвестным излучением, хотя этого следовало ожидать в таких обстоятельствах! Нам удалось восстановить ее часть, но вот с исходными данными не сложилось… Это не так важно, мы использовали имеющиеся архивы, чтобы заполнить пробелы. Вот это Артур Лэнг, он служил помощником капитана на «Улиссе», флагмане экспедиции. Рядом с ним – Ирма Лэнг, его жена, старший сотрудник научного отдела экспедиции. Дата и место не сохранились, но по дате тоже можно строить определенные догадки. Артуру было тридцать лет на момент начала экспедиции, его жене – тридцать три. Как видите, чисто по визуальному ряду мы можем предположить, что прошло не более десяти лет.

– А значит, это дальше от настоящего момента, чем хотелось бы, – проворчал Петер.

– К этому мы еще вернемся, – пообещал Личек. – А теперь давайте посмотрим!

Он хотел ловко щелкнуть по виртуальной панели управления, не попал, чертыхнулся и испортил эффект. Видео все-таки пошло, но не с первой попытки, так что Личек больше с комментариями не лез, надеясь, что про его оплошность забудут.

Наблюдение за говорящим давало не меньше информации, чем слова, которые он произносил. Лэнг держался уверенно – но только на первый взгляд. Он знает, как положено, он делал такое сотни раз. Но сейчас ему неспокойно, его, похоже, грызет страх или чувство вины, так быстро даже я не разберусь. Главное тут одно: он понимает, что нарушает протокол, и он сожалеет, просто иначе не может.

С его женой ситуация любопытней. Артур – военный, и для него сам акт нарушения приказа – проблема, даже если причина достойная. Но Ирма – гражданская, и ей кажется, что если очень надо, то можно. Это противоречит приказу? Значит, дурацкий приказ. Она довольна, тут и сомневаться не приходится. За все время записи она не произносит ни слова, однако все равно звучат скорее ее мысли, не его. Значение имеет все: как она прижимается к нему, как поглаживает рукой по спине, стараясь, чтобы это было незаметно. В ее реальности это «Ты молодец, мы справимся». В моей – «Хороший песик!». В реальности Артура… как ни странно, что-то среднее, раз он так и не обрел уверенность. Но это не так важно, решение-то он принял за всех!

– Срок миссии до четырехсот дней по Земному стандарту, – возобновилась запись после потерянного фрагмента. – Без учета сорока дней, которые мы уже провели здесь. Миссию мы считаем приоритетной, поэтому я на правах командующего пользуюсь протоколом экстренного изменения задачи. В связи с тем, что условия на планете НР-318 представляют собой уникальное сочетание предельно ценной флоры и атмосферы, которая…