Хранители Севера

– Н-не… могу… – ее голос сорвался на хриплый, бессильный шёпот.

Талли схватила ее за запястья, чтобы удержать, и тут же отдёрнула руки, едва сдержав вскрик. Кожа подруги пылала неестественным жаром. Сквозь неё, словно из самой глубины, пробивалась тьма. Чёрные, извилистые жилы мерцали под тонким слоем кожи, словно ядовитые змеи, пульсируя в такт её бешеному, сбивчивому сердцебиению.

– Чёрт… – выдохнула она, бросив быстрый, панический взгляд на закрытую дверь.

«Бернар… Чёрт… Надо было уйти именно сейчас…»

– Мелисса… – с трудом сдерживая собственную дрожь, она опустилась на колени рядом с кроватью и осторожно, почти боязно, коснулась её леча. – Что происходит? Ты… ты не контролируешь его! Он рвётся наружу!

Девушка с неимоверным усилием повернула голову, не поднимая взгляда. Её тело всё ещё содрогалось, белые волосы прилипли к влажному, бледному лицу. Веки нервно подрагивали, лоб покрылся мелкими каплями испарины, губы побелели. Она едва заметно, почти незаметно качнула головой:

– Я знаю… Я не могу вернуть контроль. Он не поддаётся… он бушует.

Талли сжала пальцы в кулаки до боли, проглотив подступающий к горлу горький ком.

– Но как? Ты же всегда справлялась. Ты – сильнее нас всех. Ты знала, как держать его в узде!

Ответа не последовало, только долгий, судорожный, болезненный вдох, и тихие, предательские слезы. Горячие капли внезапно скатились по щекам и затерялись в её белых прядях.

– Я снова была там… – прошептала она, и в её голосе звучала усталость. – Я думала, что хотя бы здесь, вдали, в этом новом городе, в этой проклятой мягкой постели… я смогу избежать этого места, но я ошиблась. Он… всегда находит меня.

Талли онемела. Ужас сковал её мысли и язык. Она знала. Слишком хорошо знала, что это значит.

– Грань…?

Мелисса медленно подняла глаза, и в их глубине, за краснотой и болью, отразилось то, что не нуждалось в словах. Там был настоящий, глубокий, выедающий душу изнутри страх. И не за себя – за всех них. Она больше не справлялась, а это значило лишь одно: Хаос снова нашел лазейку, снова пробрался сквозь её, казалось бы, нерушимые щиты.

– И… – её голос сорвался на шёпот, – впервые я расслышала их.

– Голоса? – Талли едва слышно повторила, не веря собственным ушам. Это слово, вырвавшееся из губ подруги, упало между ними, как камень, и эхом отозвалось внутри, холодным звоном стали. Её пальцы медленно сжались в бессильных кулаках, ногти впились в ладони, но она не почувствовала боли, лишь ледяное оцепенение, ползущее по венам. Лицо побледнело до мертвенной белизны, а взгляд стал отстраненным, стеклянным, будто разум начал защищаться, отказываясь принимать невыносимую реальность. – Нет… Нет, это не может быть правдой… Этого не может быть…

– Они говорили со мной, Талли. Я слышала их…

– Это невозможно…Мы слишком далеко. Мы должны быть в безопасности… Мы заслужили хоть немного покоя…

Талли покачала головой, пытаясь встряхнуться, вытолкнуть из сознания чудовищные мысли, что заполняли его. Она так надеялась, что здесь, вдали от снежных полей и вечных сражений, они смогут наконец перевести дух. Но реальность оказалась куда жёстче и беспощаднее. Хаос настигал их, словно тень, неотступная и ненасытная, готовая поглотить даже самую маленькую, самую хрупкую искорку надежды. Она прикусила губу до крови, пытаясь сдержать предательскую дрожь, и все-таки выдавила из себя:

– Я думала, мы хотя бы здесь сможем выдохнуть… хоть немного. Хоть одну ночь без страха… без этой чёртовой тьмы. – её голос оборвался, не выдержав.

В Атрее его чувствовали все без исключения. Каждый, кто хоть раз ступал на земли, близкие к Грани, знал это ощущение – тяжёлую, тёмную силу, что пропитывала воздух, словная ядовитая влага. Она была в каждом вдохе, в каждой капле кислого дождя, даже в свете звезд, который казался тусклым и густым. Хаос не нуждался в форме или облике. Он просто был. Всегда. И чем ближе ты был к нему, тем глубже он проникал в разум, в плоть, в самые сны. Особенно остро его чувствовали воины – те, кто носил на себе невидимую, но вечную печать Грани. Их связь с обычным миром истончалась, а с Хаосом – углублялась, становясь болезненной и неразрывной. Со временем он начинал пульсировать в жилах вместо крови. Легкие наполнялись тревогой, как удушливым дымом, а под кожей шевелилась чужая, тёмная сила, то разгораясь слепым гневом, то навевая беспричинный, леденящий страх. Сначала это казалось мелочью – раздражительностью, внезапными вспышками ярости, ночами без сна. Но потом это затягивало, как трясина, и скрыться от этого не было возможности. Постоянная внутренняя война отнимала все силы. Стоило лишь раз дрогнуть, на мгновение потерять контроль, и ты уже почти не жилец. Вернуться из этой бездны удавалось единицам. Остальные либо сгорали заживо изнутри, либо становились частью самой тьмы.

Мелисса тяжело, с хрипом выдохнула, её взгляд остановился на Талли, и в нём читалась тревога. Та, что сидит под кожей, не дает спать по ночам и перехватывает дыхание в самый неожиданный момент. В груди зашевелилось, закралось плохое, липкое предчувствие, что ситуация может быть намного, намного хуже, чем она представляла себе даже в самых худших кошмарах. Перед её мысленным взором вспыхнул образ – бледная, почти прозрачная королева, едва держащаяся на ногах, с глазами, в которых погас последний огонек жизни. Она поморщилась, пытаясь отогнать это видение, мучившее её с самого отъезда.

«Если мы не успеем, если не проведем обряд вовремя… Грань рухнет окончательно. И тогда мир столкнется с ужасом, который не снился ни в самых страшных снах ни одному из нас.»

– Мы же так далеко от зон прорыва… – голос Талли прозвучал надломлено, в нем слышалась мольба и отрицание. – Мы… мы должны быть в безопасности. Мы заслужили это!

Девушка не ответила. Она сама уже не была ни в чем уверена.

– У меня… очень плохое предчувствие, – прошептала она, судорожно обхватив себя за плечи, пытаясь согреть холод, пробравшийся глубоко под кожу и до самых костей. – Он сказал: «Мы скоро увидимся».

Эта фраза не выходила из головы, засев в сознании, как заноза. Слова крутились, не давая ни на секунду забыться. Она не понимала, что это значит. И это незнание, эта неизвестность пугали больше всего.

«Что он имел в виду? И… сколько у нас еще осталось времени?»

Талли почувствовала, как в груди болезненно и резко сжалось. Будто ледяной ком стиснул сердце, не давая сделать полный вдох. Слова Мелиссы: «Мы скоро увидимся» – висели в воздухе, звуча как зловещее предвестие чего-то неминуемого и страшного. Её пальцы непроизвольно сжались в бессильных кулаках, ногти впились в ладони, оставляя на коже красные полумесяцы.

Мелисса резко вскинула голову, и в её взгляде, еще не до конца свободном от ночного кошмара, вспыхнула знакомая решимость.

– Мы должны разобраться во всём, как можно скорее, и вернуться домой. – Она сделала короткую, тяжелую паузу, собираясь с мыслями. – Где Бернар?

– Он ушёл на встречу с информатором. Ты ещё спала. Он сказал, что наблюдение за нами сейчас слабое, у них другие заботы. И решил, что в одиночку будет меньше риска и шума.

Мелисса промолчала. В обычной ситуации она бы вспылила, потребовала немедленных объяснений, упрекнула обоих за беспечность и самонадеянность. Но сейчас всё было иначе. Мысли путались, сбиваясь с привычного ритма. В груди ещё глухо пульсировал отголосок недавнего ужаса, а мир вокруг всё ещё казался зыбким, ненастоящим, вот-вот готовым рассыпаться. Она лишь тихо кивнула, механически соглашаясь. Потом медленно, будто сквозь сопротивление воздуха, откинула со лба прядь белых волос, прилипших к влажной коже, и сделала шаг к распахнутому окну. В лицо ей ударил резкий порыв прохладного ночного воздуха.

– Так даже лучше, – сказала она, и на её губах дрогнула слабая, почти призрачная улыбка. – Прогуляемся? Мне нужно… развеяться после такого сна, и проветрить голову.

Она сделала глубокий, почти жадный вдох, впуская в себя всё: ночную прохладу, чужие запахи, пытаясь вытеснить остатки липкой тьмы, что еще цеплялись клубами за края её сознания.

Талли молча подошла ближе, осторожно коснувшись её плеча.

– Мне тоже не помешает. – Её улыбка была натянутой, искусственной. Она изо всех сил старалась держаться бодро, но Мелисса отлично видела: тень тревоги еще не отпустила её, затаившись в глубине глаз.

– Отлично. Тогда пошли.

Девушка резко развернулась, направляясь к двери, но, проходя мимо большого, в пол, зеркала в позолоченной раме, вдруг замерла на месте. Взгляд машинально скользнул по отражению, и она увидела там незнакомку.

То же строение лица, та же бледная кожа, те же знакомые до боли черты, но как будто что-то самое важное внутри погасло, умерло. Щёки слегка впали, отчего скулы выступили резче, а кожа казалась почти прозрачной, мертвенно-фарфоровой. И глаза, когда-то яркие, полные огня и непоколебимой воли, теперь смотрели пусто и отрешенно. В них не было ни привычной ярости, ни страха, ни даже тени прежней веры. Лишь тихая, вязкая, бездонная пустота, какая бывает у человека, что продолжает двигаться и дышать, но внутри уже давно и безнадежно сломлен. Уголки её губ дрогнули, сложившись в едва заметную, горькую и бесконечно уставшую усмешку.

– Мне никогда не убежать, – выдохнула она так тихо, что звук потерялся в шепоте вечернего ветра за окном, и она сама едва расслышала собственные слова.

И всё же, это была единственная правда, что у неё оставалась. Она не успела договорить фразу вслух, но её израненная, уставшая душа беззвучно допела: …от него. От себя. От этого вечного холода внутри.