Полная версия:
Жизнь по чужим правилам
Ольга Тиханова
Жизнь по чужим правилам
© Тиханова О., 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
Ольга Тиханова—
писатель и сценарист.
Окончила театроведческий факультет ГИТИСа в 2003 году и сразу же начала работать на телевидении. Почти 20 лет была сценаристом телепрограмм («Сказки о любви», «Час суда», «Голод», «Кино-улица» и др.), сериалов («Семейные драмы», «Дело врачей», «Прокурорская проверка», «Граница времени») и интернет-шоу для канала Юлии Высоцкой. Также работала на канале «Карусель» автором детских программ и параллельно преподавала в вузе историю мирового театра.
В данный момент разрабатывает тексты и сценарии для обучающих корпоративных курсов разных компаний.
* * *Тонкая, искренняя и очень живая история о том, как важно не потерять себя в мире чужих ожиданий. Эта книга вдохновляет не сдаваться и двигаться вперед, несмотря ни на что, а главное – напоминает всем нам о том, что даже в самую трудную минуту у тебя всегда есть опора – ты сам.
Алиса Цыганкова, редакторОльга Тиханова мастерски шьет метафоры из тонкой ткани человеческих драм. Главная героиня книги вовремя осознает, что ее брак, дружеские отношения и даже выбранная профессия словно пиджак с чужого плеча. Идти без него зябко, а носить больше невозможно. Его придется скинуть или разорвать швы, сшить новое изделие по своим собственным выкройкам.
Это не просто роман, а изящный манифест детской мечты. После прочтения хочется пересмотреть все «одежки-отношения» и позволить себе носить только то, в чем можно быть по-настоящему собой.
Алсу Идрисова, писатель, автор романа «Давай не будем, мама!»Любой может дойти до ручки…
– Вы меня увольняете? – Ира решила прервать мучения завуча прямым вопросом и, кроме того, спасти глаза собеседницы от выпадения из орбит.
Вот уже минут пять Ольга Викторовна (та самая завуч) таращила свои зеркала души и причитала, растягивая гласные в самых неожиданных частях слова. Она всегда так делала в моменты волнения. Находка для какого-нибудь специалиста по фонетике. И логике. Потому что в какой момент она потянет «и-и-и-и» или «о-о-о», никогда не угадаешь.
– И-и-и-и-ирочка! Ну как же так? Ты же профессиона-а-а-а-ал! Не понимаю. Ты же такая сде-е-е-ержанная всегда. И вдруг такое. Я от тебя никак не ожидала подо-о-о-обного! Ты меня огорошила. Поставила просто в какое-то кра-а-а-а-айне странное положение.
Короткая пауза после того самого прямого вопроса, и экзекуция продолжилась.
Ира сжала губы плотнее: неужели нельзя сразу сказать и не мучить? Можно. Но не в нашем случае. Ольга Викторовна – любитель долгих экспозиций и обстоятельных вводных частей, ее не так просто выбить из выбранной колеи. Пока не закончит свои стенания, к конструктиву не перейдет.
– И-и-и-и-ирочка, но ты мне скажи. Как же та-а-а-ак? Надо было тебе связываться с этим обалдуем? На-а-а-а-адо? Не могла промолчать? Это же, в конце концов, ребенок. Какой-никакой. Подросток.
– Ольга Викторовна, вы уж простите, но у меня просто не осталось никаких сил. Он всех достал. Вы же знаете. Это не в первый раз. Через день на него ребята жалуются. А что он в столовой творит?
– Зна-а-а-аю, конечно.
Внутри снова закипело и забурлило.
Завуч отвела глаза в сторону.
– Из-за него же другие голодными остаются! А с какой стати?! Учителя стонут. Уроки срывает. А диван в комнате отдыха?
– Да, да, но ведь его отец нам все возместил, – мялась завуч.
– Ну, Ольга Викторовна! – взмолилась Ира – Вы сами все прекрасно знаете. То, как ведет себя Смирнов, – недопустимо просто! А с этой олимпиадой. Мне за ребят стало обидно! Они старались. Ждали результаты, и тут этот… Он же хамил мне! Взрослому человеку!
– Понимаю. Но все же. – Взгляд начал описывать круги по стенам.
Кабинет завуча какой-то нарочито маленький. Стол вплотную к окну, кресло едва помещается между стеной и столешницей, шкаф подпирает стену. «Я люблю малогабаритные пространства», – говорит Ольга Викторовна.
Сверху донизу напичкан разными побрякушками, сувенирами или картинками. Глаз посетителя все время обо что-то да спотыкается: о какой-то подарок коллеги или благодарного родителя. Завуч ими очень дорожит. Как итог: в кабинете нет ни одного свободного клочка плоскости больше пятнадцати сантиметров.
Наверное, если бы можно было заполнить чем-то пол, его постигла бы та же участь, что и стены.
– Ладно. Ольга Викторовна, так чего его отец хотел? Уволить меня?
Завуч кивнула.
– Ясно.
Смирнов-старший – один из попечителей и спонсоров школы, чиновник, от его слова каждый второй кирпич зависит. Словоохотливый директор рядом с ним немеет, как пучеглазая рыба.
Все знают, что Смирнов всегда рубит с плеча. Так что Ира ждала, что ее вообще отправят под суд за издевательство над несовершеннолетним. Это было бы вполне в его духе. Отправил же он под суд учительницу химии два года назад. Егор был не готов (как всегда!) к практической работе, а когда до него дошла очередь проводить опыт, не очень убедительно сымитировал головокружение якобы от токсинов. Разбираться никто даже не стал. На следующий день учительницу уволили, а через неделю – повестка в суд. Благо удалось отделаться штрафом. Но нервов помотали на всю жизнь вперед.
А Ире, выходит, повезло. Есть шанс отделаться увольнением.
Смотря с какой стороны посмотреть, конечно.
Где теперь искать работу? В середине учебного года! На что выплачивать кредиты и заниматься дочкой? И ведь далеко не на каждую работу она может пойти. Да, она очень ограничена в выборе: нужно, чтобы совпало несколько важных условий. Нынешняя должность нашлась чудом, без преувеличений, второй раз так вряд ли повезет.
– Но я, конечно, с этим не согласна, – продолжила завуч.
Конечно, она была с этим не согласна. Ира и не сомневалась: просто Ольга Викторовна чувствовала себя ей обязанной.
Три года назад Ира помогла сыну завуча освоить английский язык, вполне сносно и в сжатые сроки. Можно сказать уверенно, что он сдал экзамен в вуз только благодаря своему репетитору.
Ольга Викторовна до истерики боялась, что сын никуда не поступит и попадет в армию. Вздрагивала и чернела лицом от одного только слова. На то были понятные причины.
Ее муж, с которым они прожили душа в душу двадцать лет, прошли огонь и воду и изнуряющее, затянувшееся на десять лет ожидание ребенка, был военным. Он погиб на учениях. Нелепая смерть, как насмешка: отрабатывали действия при завале дороги, и его придавило деревом. Жена не сошла с ума только потому, что нужно было заботиться о маленьком сыне. Но с тех пор слово «армия» для Ольги Викторовны стало означать «смерть».
Когда сыну исполнилось пятнадцать, она привела его в военкомат, встать на учет. Парня встретили бравым возгласом: «Вот такие нам нужны!» Ольга Викторовна почувствовала, что теряет сознание, ее подхватил проходящий мимо мужичок: «Не переживайте так, мамаша. Мы из вашего сына мужика сделаем». А вот этого-то как раз ей меньше всего и хотелось! Мужика из него сделает жизнь без посторонней помощи! А от формы цвета хаки она ничего доброго не ждала давно.
С того самого дня всеми правдами и неправдами мама пыталась «отмазать» единственного сына. Ничего не получалось. Даже никакой диагноз не присвоили: парень обладал богатырским здоровьем! И, как на беду, таким же телосложением, которое так радовало военкомов.
В общем, оставалась одна надежда – поступить в вуз, выиграть время, а дальше будет видно.
Сын был парнем хорошим, но вот учеба ему давалась с трудом, звезд с неба, прямо скажем, не хватал, поэтому учебное заведение выбирали по нехитрому принципу «куда есть шанс поступить». Математику, физику и прочую информатику отмели сразу. Даже пытаться не стоит. Но оказалось, там, где не нужны точные науки, нужен английский. А у парня с шестого класса по этому предмету между тройкой и четверкой. Еле-еле.
Ольга Викторовна бросилась искать репетитора. И тут как раз рядом оказалась Ира. Брала недорого, работала добросовестно. Вытянула ученика даже почти без крови. Пришлось, конечно, парню попотеть и поворчать, последнее мама пресекала испепеляющим взглядом, а через год обучения он втянулся и заявил, что обнаружил в себе склонность к языкам. Жаль, столько времени потеряно!
С тех пор Ольга Викторовна считала Иру своей спасительницей и всячески опекала.
– Я знаю, как мы поступим, – продолжила она вкрадчиво. – Все продумано! До конца года осталось три месяца, совсем немного. Оформим тебе отпуск. По семейным обстоятельствам. А к осени все стихнет – и вернешься.
– Так Егор же меня осенью увидит, – пришел черед Ире округлить глаза. – И снова побежит к папе.
– А мы постараемся, чтоб не увидел. Ему всего год учиться осталось. Половину прогуляет, как обычно. Закончит, и забудем это все, как страшный сон. Немного потерпеть только. Ну?
То есть прятаться, как нашкодившей малолетке. Ходить и озираться, чтоб ее не заметил хам-подросток, потому что от него зависит ее работа. Ничего не скажешь: заманчиво.
– А папа не попросит отчет о моем увольнении?
– И-и-и-ирочка. Ну нет, ну что ты! У него своих дел по горло. Ты пойми, ему же просто надо сейчас свою власть показать. Нам всем. Кулаком по столу стукнуть, чтоб мы ушки поджали: «Я вам – деньги, а вы делаете то, что говорю». И все. Это же понятно.
А что тут непонятного? Все понимают, послушно кивают и следуют указаниям того самого кулака на столе. Какое унижение!
– Ольга Викторовна, а как вы меня потом целый год прятать будете?
– Об этом пока не волнуйся. Придет время, что-нибудь придумаем. Пока надо весну пережить. В отпуск тебя отправить.
– А оплачиваться это… как будет? За свой счет? – промямлила Ира и в очередной раз возненавидела себя. Она никогда не умела нормально обсуждать зарплату с работодателем.
– Ну частично. Мы оплатим, как положено, два месяца. А остальное – да. Увы, но иначе никак не могу. Сама понимаешь. А возьми учеников пока! Я могу тебе человек трех привести. Про следующий год уже спрашивают, про ОГЭ и ЕГЭ. В старших классах можем предложить. Давай подумай. Хорошо? Только, И-и-и-ирочка. Затягивать не нужно. До завтра. Хорошо?
– Хорошо. Спасибо вам.
* * *А что, собственно, произошло?
Незадолго до окончания второго урока Ира вышла из кабинета, чтоб еще раз проведать и полюбоваться на свое творение.
В следующий же миг от нахлынувшей вдруг злости все поплыло перед глазами.
Вот он на стене – новый стенд. Кипенно-белый, как ткань для парадной рубашки. С серебристой рамкой. Выбранный с максимальным пристрастием из десятка аналогичных, чтоб и размер, и материал, и цвет с дизайном подошли под интерьер школы. Буквально две недели назад заботливо прибитый завхозом. На рамке – ни пылинки, ни крапинки! Само поле покрыто прозрачным пластиком, на котором – обратите внимание! – ни пятнышка: ни от пальцев, ни от капель, ни от чего бы то ни было, как говорится, «муха поскользнется». Внутрь вставлен белоснежный лист бумаги, поделенный ровными линиями на графы и столбцы. Бордовым маркером. А в столбиках – буква к букве! циферка к циферке! – записаны результаты команд итоговой школьной олимпиады.
Красавец, а не стенд! В Эрмитаже не стыдно выставить.
И ведь как школьники ждут эти результаты!
Сколько за этими цифрами труда и бессонных ночей старательных подростков.
Вот-вот дадут звонок на перемену, и здесь вмиг соберется толпа. Будут толкаться, подниматься на носочки, тянуть напряженные лица к этой самой стене, бегать по буквам беспокойными глазками, дрожать, повизгивать от радости. Потом шумно (очень! дети же!) обсуждать.
Или не будут? Похоже на то. Потому что сейчас прямо в центре этого почти музейного экспоната красуется рисунок среднего пальца и подобающая ему надпись.
А на диване рядом развалился автор художества собственной персоной – Егор Смирнов, десятиклассник, сын того самого спонсора школы. Редкий хам и потрясающий разгильдяй.
Вообще-то Ира всегда считала неэтичным оценивать детей, давать им характеристики, а уж тем более думать о них плохо, но этот парень не оставлял выбора. Природа обделила бедолагу сразу всем: и внешностью, и умом, и воспитанием (хотя последнее, наверное, все-таки заслуга родителей, природа здесь ни при чем).
Одноклассники Егора не любили. Открыто, как это умеют только дети. А он мечтал быть главным. Завоевать же лидерство никак не получалось. Мальчишки дружить не хотели, даже за халявные угощения или очки в онлайн-играх. Девчонки просто шарахались. Над его шутками не смеялись. Учителя вынужденно терпели, явно вытягивали оценки, но при этом почти никогда не спрашивали и не вызывали к доске.
Тогда он решил принять участие в ежегодной школьной олимпиаде, где ожидаемо слетел еще на отборочном туре. Над заданиями и отличники-то брови хмурили, а тут Егор! Но ему же не объяснить! Какой подросток оценивает себя адекватно? А уж про тех, что из породы Егора, и говорить нечего. Поэтому парень страшно разозлился из-за своего проигрыша на самом старте. И вот теперь, накануне объявления результатов, решил высказать свое несогласие с ними. Акцию протеста устроил.
Ира смотрела на него – полулежит на диване, ноги широко расставлены, каменное лицо, взгляд в упор – и по телу бежала дрожь, как барабанная дробь!
– Это что такое?! – прохрипела она.
– Это – фак, – с вызовом заявил подросток.
– А ну. Быстро. Стирай.
– Ага! Конечно!
– Стирай, я сказала!
– А где «пожалуйста»?
– Зачем ты это сделал?! Своих же ребят подводишь… они так ждут! А ты… – взывала к совести Ира, прекрасно понимая, что зря.
– А может, это вообще не я. Чего вы на меня-то сразу?
– Не ври! Больше некому! Стирай!
– Ага! Не буду!
Невыносимое чувство бессилия перед демонстративным хамством.
– Я охрану позову.
– И чо? Зовите.
– Здесь камеры. Думаешь, не докажу, что это ты сделал?
– Ну и чо? Дальше-то чо? Вам надо – вы и стирайте. Я тут отдыхаю.
Он закинул голову назад на спинку дивана и сцепил ладони на затылке.
У Иры потемнело в глазах. Не помня себя, она наклонилась над Егором, схватила его за воротник, резко потянула вверх и процедила сквозь зубы:
– Быстро встал! Взял тряпку и вытер все это дерьмо!
– Руку убрала от меня!
– Уберу, когда встанешь!
– Когда захочу, тогда и встану!
– Я сказала – быстро стирай это все! – почти закричала Ира. – Не сделаешь – я за себя не ручаюсь!
– Чего?! По морде дашь?
– Надо будет – дам!
– Ну, давай!
Егор выставил вперед правую сторону лица, оказавшись почти вплотную к Ире. И тут же, в одну секунду, достал из кармана телефон и на вытянутой руке направил камеру на них:
– Что вы себе позволяете? А? Сотрудник школы… С учеником…
Ира резко отпустила его воротник. Голова горела.
– То есть вы сейчас применили ко мне физическую силу. Да? Орали на меня. Пытались заставить здесь что-то мыть. Да? Я правильно повторил?
– Идиот! – вырвалось у нее негромко.
– Ага… Оскорбляете учащегося! Все записано! И как только вас к детям допускают? Надо разобраться.
* * *Если честно, ее давно очень многое раздражает. И глобально, и по мелочам. По мелочам особенно. Но она научилась с собой бороться, заглушать, прятать недовольство за сдержанностью или даже вежливой улыбкой. Никто, наверное, и не догадывается, какой вулкан часто клокочет у нее внутри. И как он мучает ее, жжет.
Срыв должен был когда-то случиться. Обязательно с треском! Как если резко порвать хлопковое полотно на две части. Половинки ровные получаются, но края махрятся, напоминая, что это был нервный порыв, а не аккуратная работа ножниц.
Егор просто попал под руку, как то самое хлопковое полотно. Не этот случай, так что-то другое бы точно было. Полегчало ли ей? Непонятно, да и некогда разбираться, потому что надо спасать стенд.
Гадкий черный фломастер не оттирался. Ни тряпкой, ни губкой. Только расползался разводами и грязной мутью по всему стеклу. Надо идти в столовую, просить какое-нибудь средство. Или к завхозу, у него точно что-то есть. А время летит, вот-вот будет звонок. Пока добежишь по лестнице туда-сюда, здесь уже соберутся школьники.
Ира торопилась. Ругалась. Отчаянно водила тряпкой по еще недавно прозрачному пластику. Еще чуть-чуть, и он, наверное, загорится. Может, и правда, проще все спалить, чем оттереть? Нет вещи – нет проблемы.
Звонок. Вот и все!
Ира расставила широко руки и обхватила стенд, приподняла, сняла со стены, плечи тут же рефлекторно откинулись назад, как у танцоров бальных танцев во время вальса, руки при этом удерживали раму насколько можно впереди, подальше от тела. Еще не хватало испачкаться! Переворачивать времени нет, а пластик в разводах так и норовит прижаться к любимой кремовой блузке. Но ничего, обошлось.
На стене осталась торчать одинокая шляпка гвоздя. Как бельмо на глазу. Ведь просила же Ира найти другой способ крепежа! Двадцать первый век на дворе, двусторонний скотч хотя бы можно было взять? Но завхоз не верил в «эти ваши причуды», верил в гвозди и молоток, а о его упрямстве давно слагали легенды и страшилки, поэтому от одной мысли о возможном споре с ним у Иры стучало в висках.
– Стенд еще не готов… – выпалила она собравшимся у кабинета школьникам, самоотверженно прикрывая спиной дверь, как если бы там прятались сокровища, а толпа собиралась взять ее штурмом.
Глаза школьников разом потухли. Просто кто-то выключил лампочки внутри.
«Как?..», «Почему?..», «Сказали же, на этой перемене…».
– Ребят, подходите на следующей, все будет. Обещаю! Не успела немного…
«Ну во-о-о-от…», «Чо за фигня?..», «Блин, еще ждать…».
– Ну, извините… Не волнуйтесь только. Чуть-чуть потерпите еще. Да? Мои вы хорошие, все будет! Хорошо? Ну вот. Молодцы. Потерпите.
Бормочущие дети разошлись в разные углы, как бильярдные шарики по столу.
Ира зашла в кабинет, закрыла дверь на замок, выдохнула и отчиталась перед Робинзоном:
– Теперь у меня есть почти час на то, чтоб привести все в порядок. Успею. Ну каков паразит этот Смирнов, а? Согласен со мной? Да-да…
Робинзоном звали цветок драцены, живущий в горшке на подоконнике. Невысокий, щупленький, с лысым стволом и весьма скудной макушкой. Неказистый, чего уж. Но живой! А это уже достижение. Тут такое дело. В общем, когда Ира только заняла этот кабинет, горшки с цветами полностью покрывали подоконник, верхушку шкафа и даже частично стол. Но по мере того как новая хозяйка обживалась, горшки редели: цветы высыхали или начинали вдруг гнить, «болеть» ни с того ни с сего, и приходилось их выбрасывать. Нет, Ира старалась, поливала, даже несколько раз крутила горшочки вокруг своей оси, чтоб солнце равномерно попадало. Но как-то не задалось. Не сложилось. Из всего многообразия выжил один-единственный, похожий на перевернутый веник цветок драцены. За стойкость и живучесть Ира стала называть его Робинзон.
Они сразу поладили. Робинзон все понял про новую хозяйку и, видимо, научился добывать воду из воздуха, а может, питался ее монологами, на которые она была щедра, в отличие от подкормки или обработки.
Ира ценила своего стойкого солдатика, поэтому держала рядом ярко-красную лейку как напоминание о том, что его надо поливать. Потому как, если и он засохнет, с кем она будет делиться своими мыслями и переживаниями?
Если разобраться: а с кем еще она могла бы вот так же поговорить? А ведь каждому человеку хочется с кем-то разговаривать, даже самому раздражительному.
* * *На территорию школы не разрешалось заезжать никому, кроме директора и спецтранспорта. Родители, развозившие детей, дважды в день послушно выстраивались в караван у забора. Ждали своих отпрысков, мигая аварийкой, потом так же послушно друг за дружкой разъезжались.
Машина Смирнова-старшего, похожая на огромного черного кита, никогда за воротами не стояла. Если уж он решил почтить школу, то все двери перед ним открывались. Благо такое бывало редко, сына обычно привозил водитель (который, как и простой люд, после уроков стоял в общем хвосте).
Может, случайно, а может, и нет, в тот день он припарковался аккурат под окнами кабинета Иры.
Она взяла лейку с отстоявшейся водой, привычно раздвинула вертикальные ламели и нырнула к подоконнику, где из горшка цвета слоновой кости к ней уже тянулись тонкие неприхотливые листья. Но вместо привычной улыбки «Привет, красавчик», на лице Иры появилась брезгливая гримаса: багажник машины-кита чуть ли не упирался в ее окно. Кабинет-то был на первом этаже.
На крыльце школы показался Смирнов-старший. С подозрением покосился на небо и огромными резкими шагами направился к автомобилю.
За ним семенил непривычно смиренный Егор, поглядывая по сторонам исподлобья. Поравнявшись с окном, он заметил Иру. Беззвучно театрально заржал, вскинул руку, судя по всему, с каким-то жестом из пальцев, но жест скрыли бездонные рукава толстовки-оверсайз. Парень дернул рукой, чтоб освободить ладонь, но безуспешно. Ира усмехнулась. Он со злостью рванул дверь машины и юркнул внутрь.
– Приехал, значит. Видел, да? – проговорила Ира.
Цветок многозначительно молчал.
И тут же раздался звонок телефона. Это была завуч.
– Оперативно, – вздохнула она, а в трубку ответила: – Ольга Викторовна?.. Я все поняла. Иду.
Понять-то поняла, а страх тут же вырос в громадного монстра и, вытеснив все остальные эмоции, пронизывал до костей, как лютый мороз. Полз снизу вверх, от ступней до макушки, заставляя трястись каждую клеточку. Еще чуть-чуть, и она развалится на ира-молекулы от этой тряски. Надо срочно поговорить с Викой, успокоиться.
– Привет! Ты как почувствовала мои мысли! Как раз собиралась тебе звонить! Я сейчас с ума сойду… – после одного гудка послышался голос подруги.
– Что случилось?
– Машка опять отказалась идти в садике на гимнастику, – упавшим голосом жаловалась Вика, – я не знаю, что с ней делать. Просто не знаю… Разговаривала сто раз. Вроде все понимает. Улыбается мне, кивает, говорит: «Да, мамочка», а потом закатывает истерику воспитателю и никуда не идет. Представляешь? Вот что я делаю не так?
– Да все так. Ребенок. Бывает. Наверное, ей скучно.
– Не знаю. Ее подружка никогда не прогуливает и дополнительно занимается. Мать ее таскает везде. И на показательные выступления-то они ездили, и на допзанятия какие-то. И то и се! И ведь не сказать чтоб талант там какой. Самая обычная девочка. У Машки-то моей какая гибкость! И ноги от ушей! Все говорят!
Дальше следовал монолог на пять минут о том, какая Маша талантливая девочка и как Вика готова ради нее на все. Но это все почему-то пока не приносит плодов, не складывается в идиллическую картину: дочь не хочет заниматься столько, сколько надо, и быстро теряет ко всему интерес. Голос Вики пару раз срывался, было слышно, как она глотает слезы.
Когда Ира дошла до кабинета завуча, Вика успокоилась:
– Вот хорошо ты позвонила. Я хоть выговорилась.
– Угу. А у меня вот на работе проблемы. Серьезные. Либо уволят, либо чего похуже…
– Ой, да ладно тебе! Не нагнетай.
– Не нагнетаю совсем. Иду к завучу, уже вызвала меня.
– Так у вас же хорошие отношения с ней. Чего ты? Договоритесь. Так… извини, мне нужно срочно бежать. Целую!
Затем был диалог с Ольгой Викторовной, во время которого та озвучила свою блестящую идею, как и спонсору школы угодить, и сотрудника не уволить – временное отстранение. С элементами маскарада. Можно еще сказать «подвешенное положение». Но как ни назови, а суть в том, что Ира осталась без работы. Вроде временно, а может, и нет.
Она возвращалась к себе, спускалась по лестнице, как десятки раз за день. Мимо пробегали ученики, прижимались к стене, пропуская ее, и все это как на экране, со стороны. Словно Ира – не участник, а наблюдатель. Тело здесь, а сознание где-то в другом месте. Сбежало, видимо, от нагромождения эмоций. Они пестрили, как мелкий узор на ивановском ситце, не позволяя сосредоточиться: страх потери работы, расстройство, а сверху, вторым слоем, расстройство из-за того, что потеря этой работы может быть такой болезненной. То есть она переживала из-за того, из-за чего переживать совсем не хотела. Какой-то сумбур!
