Тропою сна

– Ему можно, он взрослый, – стиснул зубы молодой человек. Как он и подозревал, Эля не уловила ни единого слова. – Вот уже полчаса я пытаюсь втолковать, что тебе необходимо продолжать жить, как жила, а значит, заниматься делами.

– Наверное, она совершенно удивительная и необычная, – как ни в чем не бывало продолжила девушка. Но ее воображение никак не хотело подстраиваться под такое описание, выдавая нечто холодное, невыразительное и скованное, как кукла.

Ян стукнул по рулю.

– Значит так, ты в ускоренном режиме доделываешь заказ, а затем сразу принимаешься за следующий.

Он с детства был центровой фигурой в ее жизни и поэтому долго привыкал к появлению Эмиля; от того странного ощущения сродни извращенной ревности давно не осталось следа, но если Эля вдруг, глядя в упор, переставала его видеть и слышать, Ян выходил из себя.

– У меня пока нет заказов, – с трудом переключаясь, ответила она.

– Уже есть. Придумаешь моей матери подарок на… да просто так. То, что ей придется по душе, только не очень громоздкое и поменьше выкрутасов, пожалуйста.

– Ей не понравится, – вздохнула Эля. – Как и тебе, вы с ней так похожи.

– А ты сделай так, чтобы понравилось. В процессе и новые клиенты появятся. Лем вроде недавно обновлял твой сайт. Посоветую тебя парочке знакомых, – парень стиснул зубы сильнее.

Сделанные Элей безделушки вызывали в нем как минимум недоумение и как максимум отвращение, и советовать уродливые предметы интерьера он никому бы не стал, не будь на то крайней необходимости. Но сейчас девушка балансировала на очень шаткой поверхности, и он намеревался любыми способами не дать ей упасть, – более того, удержать в рамках своего «правильно».

– В конце концов, может, тебе удастся извлечь из этого хоть какой-нибудь стабильный доход.

– Нам с Эмилем хватает денег, – попробовала вставить слово Эля.

– Подумай о том, что будет, когда твои спонсоры… – он пренебрежительно скривился, – перестанут вам их присылать. Ничто не вечно под луной. Тебе нужно будет как-то обеспечивать себя и ребенка.

– Ира бы тебя похвалила за эту проповедь, – вымолвила Эля и тут же помрачнела. – Господи, представляю, что она обо мне думает, видя оттуда, что я не уберегла Эмиля.

На последнем слове ее голос дрогнул, и, когда Янош припарковался, слезы уже вовсю стекали по порозовевшим щекам. Планы молодого человека на вечер резко изменились, он не мог оставить ее в таком состоянии.

Квартиру, темную и пустую, больше не наполнял детский радостный смех, и у Эли даже свет включать не было желания. Разувшись, она, не задумываясь, отправилась в детскую и, остановившись у окна, уперлась лбом в стекло. Слезы высохли, но это не имело значения, сердце и душа продолжали плакать. Вечер приглушил яркость красок ее одежды и завернул покатые плечи в кисею легкого полумрака. Ян последовал за ней и, споткнувшись о запчасти железной дороги, тихо ругнулся.

Теперь, находясь в квартире, Эля все время неосознанно прислушивалась, ждала, что сын снова ее позовет, но на этот раз мертвенно тихо было даже в ее воображении, поэтому звук пиликнувшей эсэмэс показался оглушительным. Ян читать ее не стал, удалил, как всегда, лишь взглянув на телефонный номер.

– Эта тебе тоже не подошла? – спросила Эля, не сводя глаз с погружавшейся в ночь детской площадки.

Последняя пассия Яна была идеальна, по мнению почти всех, как это ни странно, но молодой человек был не «всеми», и до его эталона красоты, ума, чувства юмора и сексуальности она не дотягивала.

– С ней скучно.

– А со мной? – тихо спросила Эля. Друг удивился до глубины души. Невзирая на то, что они оба знали, кто кого боготворит и кто кому не отвечает взаимностью, ни разу за многие года их общения это не стало темой для разговора, они всегда обходили ее, словно были совершенно уверены в том, что слова не могут выразить реальное положение вещей. На этот раз в безобидном вопросе таился глубокий подтекст.

– Ответь, мне нужно знать, – попросила девушка; ей вдруг показалось, что у нее очень мало времени и что этот разговор, для которого в их жизнях никогда прежде не находилось места, состоится либо сейчас, либо уже никогда.

Ян подошел к окну и оперся на подоконник руками. Зная о своей иногда убивающей прямоте, он не хотел обидеть Элю – этого вечного взрослого ребенка; кого угодно, только не ее; но ничего не мог с собой поделать.

– Ты вне конкурса. Я не могу тебя оценивать так, как их всех.

– Попробуй, – шепнула она уже еле слышно.

Он повернул голову и посмотрел в ее черные глаза, только их цвет темнота не могла изменить, они сами были темнотой.

– С тобой страшно.

– Что?! – Эля много лет проговаривала про себя этот разговор и давно создала несколько вариантов его развития, но реальность не попала ни в один из сценариев.

– С тобой я словно балансирую на канате. Ты отбираешь равновесие жизни, а для меня самое важное – твердо стоять на ногах.

Она всегда видела «нет» в его глазах и думала, что самое страшное – это «нет» услышать, но теперь оказалось, что, прокрученное в многолетних фантазиях, оно больше не приносит боли.

– В тебе все настолько изменчиво и зыбко, только любовь ко мне стабильна, может поэтому лишь от тебя я могу ее терпеть. – Ян впервые испытал потребность до нее дотронуться и легонько провел по Элиным волосам. – И так будет всегда.

– Всегда, – в ответ шепнули губы девушки.

Когда он ушел, Эля еще долго куталась в знакомый до мельчайших оттенков мужской запах; она думала о том, что ничего не имеет; что все, что для нее дорого, растворяется в воздухе, как облачко от выдоха в морозную погоду. Что, может быть, все, за что она так долго держится, – только видение; и Эмиль и Янош – лишь порождения ее воображения; а вот этот удушливый лиловый туман, собравшийся под потолком, и есть реальность.

А когда пол детской стал зарастать колючим вьющимся растением с листьями в виде рук Яноша, позвонил Лем.

Телефон показывал второй час ночи, а Эля все никак не могла сообразить, чтó друг так настойчиво пытается ей втолковать. Он говорил о каком-то древнем ритуале и о вопросах, на которые всегда можно получить ответ, но она не дослушала. Просто заснула, свернувшись калачиком прямо на одной из подушек, разбросанных по полу, и обняв игрушку сына, причем не самую мягкую, а когда ее щеки коснулась чья-то морщинистая рука с паутиной между пальцами, девушке было ничуточки не страшно. Напряжение последних суток дало о себе знать, и Лем, приехавший через час, с трудом смог ее добудиться.

Глаза парня горели безумным огнем – так бывало, когда он находил решение для казалось бы нерешаемых задач. Мысли, как всегда, опережали слова, и из-за этого Лем, запинаясь, вывалил на Элину голову то, чем занимался во время и после встречи в кафе. По его словам, когда-то давно в Интернете он наткнулся на упоминание об одной книге, она то ли Шумерской цивилизации принадлежала, то ли этруски приложили руку к ее созданию. Книга включала в себя набор ритуалов и заклинаний, способных сделать человека абсолютно счастливым. Лем с юношеской горячностью еще в десятом классе пытался найти источники, говорившие о содержавшейся в ней информации, но, ничего не найдя, быстро охладел и переключился на что-то более правдоподобное. По мнению ученых, книга являлась всего лишь мифом, но вчера Лему удалось случайно найти в глобальной сети описание части текста из нее. Фрагмент относился к ритуалу, нацеленному на нечто значительное, но проведение даже его части, описанной в отрывке, гарантировало получение ответов на три любых вопроса.

Сонная Эля, босиком прошлепав на кухню, включила чайник. Лем находился в жутком нетерпении и уже хотел предложить подруге кофе для бодрости, но вовремя вспомнил, что данный продукт в этой квартире никогда не водился: вкус черного напитка Эля не понимала и не любила. «От него обжигающе неприятно на языке и пакостно на душе», – так она говорила.

Притащив из комнаты тяжелый плед и зябко в него завернувшись, девушка поставила дымившуюся кружку на стол и стала цедить цитрусовый чай, не прикасаясь к глиняным бокам руками. Только когда дрема чуть сошла и пришло осознание того, что ритуал может помочь ей в поисках сына, она внимательнее стала вслушиваться в подробные объяснения друга.

…Если бы каким-нибудь неведомым образом Ян решил заглянуть к Эле в гости в три часа утра, он бы сначала обалдел от того, что там творилось, а потом срочно сдал бы в психушку участников так называемого ритуала.

На полу комнаты фосфоресцирующим мелком были выведены странные символы из сплошных завитков. Эля свисала из раскрытого окна, крепко держась за руку стоявшего рядом Лема. Парень, вцепившись в руку девушки, медленно опускал ее за окно таким образом, что она, не отрывая ног от подоконника, верхней частью тела нависала над землей. Стоило ему чуть ослабить хватку – и она бы полетела вниз с четвертого этажа.

Строчка из ритуала переводилась приблизительно так: «Находясь на краю смерти, держась за жизнь только в двух точках, наполни дыхание пьяным пеплом и впусти чужую боль в свое сердце». Исполнение всех пунктов друзья продумали заранее, приложив удвоенное воображение.

Рядом с окном в темной спальне смердела плошка с подожженной бумагой, пропитанной коньяком, – по счастью, этот вид горящего спиртного нашелся легко, Эля использовала его для приготовления сладостей. А вот с «болью» оказалось сложнее: от порезанного пальца, по мнению Лема, боли бы было недостаточно, а ударить его так, чтобы боль длилась, пока она не сумеет ее «впустить в сердце», у девушки бы не хватило ни сил, ни решимости. Не говоря уже о том, что держать ее при этом парню было бы проблематично. В итоге они решились на порез, но достаточно глубокий и болезненный, и сейчас свободную руку Лема расчерчивала тонкая струйка густой крови, начиная свой путь с предплечья.

Лем дунул в сторону плошки, и пепелинки закрутились перед глазами, вылетая в окно. Эля не медля их вдохнула и, стараясь не закашляться, попыталась сосредоточиться на боли друга. Там, где другой человек вряд ли бы справился, девушка, отпустив свое буйное воображение, легко добилась нужного эффекта. Ей моментально показалось, что кровь из чужой раны течет по ее руке, и более того – как кислота, пузырясь, разъедает кожу с мерзким шипением. Едва не закричав от такой правдоподобности, Эля, закусив губу, слегка кивнула, и два голоса, мужской и женский, громко завершили ритуал прилагавшимся заклинанием на каком-то древнем диалекте.

Если бы на такое безумство решился кто-то более адекватный, скорее всего ничего бы не вышло, но данная парочка не отличалась стандартностью мышления и настолько верила в то, что делает, что результат не заставил себя долго ждать. Впрочем, ощутила это только Эля, а Лем, пересиливая нудящую боль в плече, ждал, стараясь не уронить за окно подругу.

Это был сильный удар в спину. Девушка только и успела подумать, что после такого толчка Лем ее не удержит. Но вытолкнули ее не на мягкую траву у дома, а на замшелые камни и оставили не только живой, но даже непокалеченной. При том что приложилась головой и локтем она серьезно, боли не чувствовалось. Осматривалась Эля уже совсем не там, где ожидала. Вокруг царила не поздняя ночь, а мягкий сиреневый полумрак, – такой обычно следует за закатом. Дикий ветер обвевал кроны раскидистых деревьев и въедался в трещины осыпавшихся от времени древних статуй, – судя по всему, они здесь стояли не один десяток лет. В неестественно близком небе клубились разгневанные тучи, а под ними парили голодные гарпии. Все место было пропитано до боли знакомым страхом. Она точно знала, что если повернется направо, то произойдет что-то, о чем она хорошо осведомлена, но вспомнить, что именно, не успела. Ненавязчивую жуть пейзажа дополнили громкий рык, а затем последовавший за ним утробный голос. Он звучал с разных сторон, будто его обладатель находился сразу в нескольких местах. Слов было не разобрать, но общая интонация помогала выделить смысл: возникшее за спиной Нечто буйно радовалось Элиному появлению, ровно до той поры, пока не убедилось, что девушка пришла не насовсем, и тогда рык перешел в оглушительный рев. До смерти испуганная, Эля инстинктивно сжалась и, присев на корточки, желала только слиться с пейзажем, превратиться в одну из бесчисленных статуй.

– Тыы… при-ш-ла… снова… – в раздиравшем барабанные перепонки голосе стали вычленяться членораздельные слова.

Эля пыталась разглядеть в полумраке обладателя голоса, но казалось, что он принадлежит всем статуям одновременно.

– Я пришла получить ответы, – девушка дрожала, но, невзирая на страх, она ни на одну минуту не забывала, с какой целью участвовала в ритуале, выкинувшем ее в это кошмарное место.

– Что-о-о-о-о-о-о?! – гаркнул невидимый собеседник.

Одна из гарпий спикировала и полоснула Элю по спине острым крылом. Девушка вздрогнула от боли. Перед глазами замелькало что-то быстрое настолько, что разглядеть очертания не было возможности, и это «что-то» стремительно приближалось. Эля в ужасе попятилась и, оступившись, шлепнулась на ледяные камни. Зная, что еще мгновение – и ее настигнут, она закрылась руками, твердя про себя, что это лишь одна из ее многочисленных фантазий. Холодное дыхание коснулось ее лица, и девушка, совершенно от себя не ожидая, выкрикнула вопрос:

– Где Эмиль?

Время будто замерло. Открывать глаза было страшно. Эле на мгновенье показалось, что ее агрессивный собеседник борется с собой, лишь бы не отвечать на вопрос, и проигрывает в этой борьбе. Но девушка рано обрадовалась.

– Только когда отпустишь, – рявкнуло ей в лицо, обдавая запахом гнили.

– Где Эмиль? – повторила она, не желая вдаваться в подробности непонятного требования. Ритуал был создан для того, чтобы получить ответы на вопросы, а значит, она их получит во что бы то ни стало. И откуда только взялась решимость?

Перед глазами больше ничего не металось, зато небо то и дело рассекали молнии, а голос рычал, хрипел, ревел, словно несказанно мучился, а потом выдохнул на пределе слышимости:

– В с-с-с-с-с-н-а-а-а-а-а-х.

После кошмарных звуковых эффектов Эля плохо расслышала ответ, но повторять ей никто не собирался.

– Что с ним?

– Не надейс-с-с-с-с-с-с-с-я с-с-с-с-с-пастись. Ты все равно вернешься, – то ли угрожал голос, то ли шуршал ветер в кронах деревьев.

Девушка обернулась, ища глазами того, с кем разговаривает, но какой-то живой полумрак таил все, что ему было неугодно показывать.

– Что с моим сыном? – крикнула Эля неизвестно кому.

– Он вернулся домой… Он лишь неуемное сновидение, проникшее в твой мир. Без тебя ему снова в своем мире не прижиться. Да и времени осталось не много, сны иногда рассеиваются, – обладателю голоса явно доставляло радость такое плачевное положение вещей.

Эля пыталась переварить и понять как могла, но ждать ее никто не собирался.

– Третий. Последний. Задавай.

– Почему он пропал?

В ответ так ужасающе захохотали, что Эля поняла, что ошиблась с вопросом.

– Ему всегда три года, никогда больше. Три года в твоем мире прошло, мир снов притянул его обратно.

У Эли тут же возникло море дополнительных вопросов, но порыв ветра с силой толкнул ее в грудную клетку и с воплем «Про-ч-ч-ч-чь!» вышвырнул прямо в детскую на ничего не ожидавшего Лема. Друзья ввалились в комнату и прокатились по полу.

Для Лема прошло не более минуты, поэтому рассказ девушки не сразу уложился в его кудрявой голове, а когда уложился, радости не было предела. Оказывается, пока он ее, как ему казалось, держал, подруга успела побывать в загадочном месте. Он в возбуждении нарезал круги по комнате, бормоча что-то невнятное.

Элю же накрыло невообразимое разочарование – она вдруг осознала, что не задала главного вопроса: как ей спасти сына?

4

Сначала он рассмотрел лишь очертания: она сидела на заросшем какой-то плетущейся гадостью пригорке посреди ядовитого леса, из тех, что на Земле не найдешь. Густые сумерки окутывали обнаженное тело, создавая вокруг нее иллюзию божественного свечения. Поджатые ноги походили на хвост сказочной русалки, и пожалуй, такого восхищения он не чувствовал никогда. Ему захотелось взглянуть в ее глаза, но напряженный женский профиль был обращен в далекое небо, которое уже подсвечивали первые искорки. Долгожданная безмятежность правила сновидением недолго. Сверху стали срываться звезды, как осколки ярких елочных игрушек, они осыпали ее жалящим дождем, оставляя на нежной коже кровавые царапины. Он дернулся, стремясь защитить, отгородить от жестоких небес собой, но его не пустили, утянули в гущу покрытых шипами деревьев. Просыпаясь, он все еще кричал ее имя, пытаясь дотянуться, помочь.

***

С момента проведения ритуала прошло два дня. Девушка перестала вникать в ежедневные отчеты Яна о поисках ребенка правоохранительными органами. Она точно знала, где ее малыш, только это не особо приближало к нему, разве чтотеперь, помимо порождений своей собственной фантазии, она стала видеть сны наяву, – оксюморон, не иначе. Замечала на улице и в квартире, как иногда на реальный мир накладываются очертания невообразимых животных, ужасающих событий чужого прошлого и настоящего, невысказанные страхи и желания, укоренившиеся в тысячах подсознаний. Она понимала: так сын зовет ее. От помешательства Элю уберегали только длинные беседы с Яном, который в эту чушь, естественно, не верил ни на грош, для него подруга таким своеобразным способом отгораживалась от стресса.

Лем погрузился в поиски всей возможной информации о природе сновидений, но ответа на вопрос, как вытащить из снов загулявшегося там ребенка, не было ни в одном из перелопаченных им источников.

Ночь была такой изматывающе длинной, что казалось, ее черной, вышитой печалью тканью можно обернуть не только одно полушарие, но и всю планету. Хорошо, что друзья не знали, что половину той ночи девушка провела, гуляя по спавшим улицам. О таившихся в каждой подворотне города опасностях она не думала. Что могло быть страшнее чудовищ, которые переполняли отчаяньем ее собственный разум? В залитую гулкой пустотой квартиру она вернулась только под утро, и неправда, что там ее никто не ждал. На этот раз в безжалостной темноте детской чувствовалось чье-то присутствие, как и в прихожей, как и в кухне, куда Эля зашла в последнюю очередь. Где бы девушка ни останавливалась, пространство словно заполнялось кем-то еще, помимо нее. Пытаясь отвлечься, Эля включила освещение над плитой и, выбрав из холодильника нужные ингредиенты, принялась за приготовление самого сложного блюда из тех, что знала. Руки работали сами по себе, но голову никак не хотели освободить изматывающие мысли.

Вдруг стало очень холодно, и это посреди душного лета, да еще поблизости от разогретой духовки. Что-то находилось не просто рядом, а там же, где она, может быть даже внутри нее, и это что-то было ледяным до отвращения. Девушка выронила ложку, и кафельный пол украсили потеки жидкого теста.

– Уходи, – прошептала Эля, дрожа всем телом.

А в ответ – замораживающая тишина. Шаг в сторону не спас, стало только холоднее.

– Чего ты хочешь?

Едва различимый смех в ответ показался громоподобным.

– Ты же приходишь без приглашения. И без разрешения уходишь, – зашуршал знакомый голос, в этот раз он, слава создателю, не кричал. Он не был похож ни на мужской, ни на женский и шелестел, как сухая листва под сминающими ее пальцами. Эля думала, что он остался там, среди полуразрушенных статуй под раздираемым молниями небом, но нет.

– Что тебе нужно? – клацая зубами от холода, нашла в себе силы спросить девушка.

– Неправильный вопрос, – рыкнуло в ответ. – Спроси лучше, зачем я нужно тебе.

– Как мне найти Эмиля? Как спасти его? – нашлась Эля, превозмогая лед чужого присутствия. Все вопросы, которые она не успела задать, проходя через ритуал, тут же всплыли в голове.

– Догадливая. Сначала ты освободишь меня.

– Не понимаю, о чем ты, еще в прошлый раз не пон…

– Хватит!!! – рявкнуло Нечто.

Девушка попятилась и уткнулась спиной в подоконник. Движение было совершенно бессмысленным: что толку скрываться от того, кто находится внутри тебя.

– Ты держишь так долго, так изматывающе, мне надоело, все одно и тоже, одни и те же кошмары.Вокруг столько прекрасного, а я таскаюсь, как прокаженное, по твоим глупым страхам.

– Ты что, из моих снов? – догадалась она.

– Хватить придуриваться! Я тебя слишком хорошо знаю, мы давненько знакомы. Ты можешь порождать только темноту и ужас. Отпусти меня сейчас же, и я не буду больше вариться в этом беспросветном мраке.

– Прости, я не помню ни один из своих кошмаров.

– Не пытайся меня обмануть. Все люди, порождающие сны, помнят их, хотя бы частично.

– Не все, – возразила девушка. – Яну… моему другу, например, они вообще никогда не снятся.

– Это другое, но ты видишь сны, значит, должна их помнить. Отпусти-и-и-и-и-и… – голос доносился словно из могилы. – Сейча-с-с-с-с-с-с-с-с…

На глазах Эли выступили слезы.

– Сделаю все что угодно, только помоги найти сына.

– Я ж-ж-ж-ж-д-у-у-у-у-у-у…

– Что мне нужно сделать?

– Ж-ж-ж-ж-д-у-у-у-у-у-у…

– Но я же не знаю, как, – девушку продирал страх.

И если только голос из ее кошмаров способен был порождать такие эмоции, то какие еще ужасы могли в них умещаться?

– Ты – Бог, ты создаешь, значит должна знать, как изменить, – все больше накалялось Нечто, а Эля совершенно не понимала, о чем идет речь.

– Да пойми ты, – уже не сдерживаясь, плакала девушка, схватившись неверными руками за подоконник, – сны приходят и уходят сами, они не зависят от меня. Говорят, они каким-то образом отражают наше подсознание, но эта тонкая материя еще не изучена людьми. Я вообще не понимаю, как ты здесь очутилось, если являешься персонажем сна. Ведь я не сплю?

Нечто замолчало, над чем-то раздумывая, казалось, оно мечется между «верю» и «не верю», но в конечном итоге склонилось к первому.

– Ты призвала меня, вынудила отвечать на вопросы и таким образом притянула к себе часть моего мира, между нашими мирами сейчас очень тонкая граница, и поэтому ты слышишь и чувствуешь меня… Значит, ты не можешь освободить… – продолжило оно еле слышно, скорее для себя, чем для Эли, но она старалась вникнуть в каждое слово.

– Приведи к этой границе Эмиля. Пожалуйста!– взмолилась девушка.

– Нет! – резко, отрывисто, злобно. – Ты сама придешь за ним.

– И что, я могу прямо сейчас пройти через эту границу? Тогда скорее объясни, как, – слезы на ее щеках моментально высохли.

За последние несколько дней она впервые получила реальную надежду на то, что найдет своего ребенка, и ей даже в голову не пришло подумать, с чего бы жуткое существо из ее кошмаров вдруг решило этому поспособствовать.

– Ты – человек, в мире снов живут только сны, отражения людей, их фантазии, эмоции, желания, но никогда они сами. Сейчас ты в сны попасть не можешь.

– Ты говорило, что Эмиль – сон, но он три года жил в моем мире – мире людей. Значит, сны могут входить в мир людей и он может вернуться.

– Не знаю, каким образом он проник в мир богов, а если бы узнало, давно бы пришло за тобой, только снова ему это врядли удастся.

– Но…

– Много текста! Слушай и не перебивай. Раз ты не можешь меня освободить из своего мира, приходи в мой мир сама, и там сочтемся, – последовавший хохот прокатился ледяной крошкой по Элиным венам. – Для этого ты должна перестать быть человеком и стать настоящим сном.Должна умереть здесь, в своем мире, и остаться в мире снов. С первым пунктом ты справишься легко, если так хочешь найти ребенка, как говоришь, но со вторым есть некоторые условия. Кто-то должен тебя настолько хорошо воспроизвести (сматрицировать) в своих снах, чтобы ты стала полноправным жителем этого мира. Чтобы, умирая, ты, как на кальке, отпечаталась в нашем мире, со всеми своими желаниями, иначе твое отражение в мире снов, может, и останется, но это будет вялое подобие тебя, из тех, что и так бродят время от времени по сновидениям, порождаемые твоими друзьями или знакомыми.

– То есть кто-то должен видеть меня во сне такой, какая я есть в реальности? – Эля залезла с ногами на подоконник, душный ветерок из распахнутого окна немного согревал ее озябшее тело.

– Да, и дело не во внешности. Вы,люди, часто переносите в свои сны персонажей из реальной жизни, только вот они такие, как вы их видите, а не какие есть на самом деле. Кто-то должен знать и понимать твою душу до мельчайших уголков, чувствовать тебя насквозь, тогда матрицирование получится до нужной степени точным.

– Но разве такое возможно? Даже я не знаю себя настолько хорошо. Как я найду человека, который меня знает лучше, чем я сама?

– Это твои проблемы. Не могу сказать, что будет легко, но я слышало, что в мире снов есть персонаж из мира богов, когда-то очень удачно сматрицированный, это должно тебя обнадеживать. Правда, он такой всего один, но ты же готова отдать все для спасения собственного ребенка? Как насчет пожертвовать жизнью? И помни, если тебя сматрицируют недостаточно четко, ты просто умрешь, но в мир снов не переселишься.