Дрессировщик. Приручение

– Не знаю… – Протянула так, что стало ясно: не поверила.

– Так что там приключилось? Кроме смены пола, конечно? – Решил увести разговор от неприятной своей ошибки.

– Доктор ей нужен, Игорь. И срочно. Если мы не хотим потом труп припрятывать.

– Зачем? Не слишком ли много чести и заботы?

– Кашель страшный, температура. Заходится до хрипоты, отдышаться не может. Боюсь, как бы не пневмония…

– Ну, так в чем проблема, Свет? Вызови ей врача, пусть лечит… А лучше – в больницу отправь, чтобы самой вокруг не прыгать. Оно тебе нужно?

– Ты что, сдурел совсем? Какая больница? Чтобы нас всех посадили за похищение малолетних?

– С чего бы это? – Ему уже конкретно надоела тема "переродившейся" малолетки и связанными с ней проблемами.

– Она же совсем без документов! Да еще из детдома сбежала! Как теперь докажешь, что не преступник и педофил?

– А почему я должен что-то кому-то доказывать? Сдай в больничку, да и забудь навсегда! Кто нас будет спрашивать, где её взяли? – Он, все-таки, поднялся и прошел в сторону ванной. Показывая всем видом, что разговор окончен, и не стоит больше настаивать на продолжении.

Но Светка никак не отставала.

– Игорь. Её выкинут из любой больницы, потому что без полиса и документов нигде никого не принимают! Вот сразу видно, что человек никогда не болел! – Она даже ногой притопнула, возмущаясь.

– Ну, где мне тягаться с твоим опытом? – Уколол по больному. Сознательно. Чтобы отстала.

– Вот же ты урод, Суворов! А ведь я, иногда, забываю об этом, верить в твою человечность начинаю…

– Забудь. Я никогда не давал повода для этого.

– В общем, я вызываю доктора на дом. Платного!

– Ой, да делай уже, что хочешь, только отстань от меня. – Взялся за зубную щетку, потом добавил. – Приемы за свой счет оплатишь.

Рассчитывал он, что Света успокоится, пожалеет денег на оплату и отстанет от него?

Нет. По разным причинам. Первая – она не могла пройти мимо болезных. Помнила, каково это, когда неожиданно становишься никому не нужным.

Вторая – несмотря на проблемы с нервами, психикой и прочей врачебной лабудой, мозги у родственницы хорошо работали. И ее предусмотрительность по поводу проблем с органами радовала. Но, раз первая догадалась, пусть первая и разберется. Это у них было неписаным правилом.

И, далеко не последняя, – Игорь знал прекрасно, что Светка свое вернет, рано или поздно. Порода у них была такая: любая помощь должна чего-то стоить. Бесплатная слишком дорого обходится тому, кто дает. А принимающего – развращает.

И никакие совково-демократические ценности это знание в них не поломали.

Светлана ушла, еще немного потоптавшись у двери, а он спокойно завершил свои утренние сборы, позавтракал и уехал работать.

Неделя пребывания на малой Родине отняла не только массу нервов, но и работе сильно помешала.

К вечеру он совсем забыл о своей нечаянной "находке", но теперь все, будто сговорились, очень старались о ней напомнить.

Это легло еще одним тяжелым камушком на ее счет.

Теперь уже Сашка, подогнав машину к дому, решил поинтересоваться, как "дитё поживает", и как шеф решил поступить с ним дальше…

– Игорь Дмитриевич, я вот думал сегодня: может, мы этого пацанчика в гараж к себе заберем? К делу приучим, чтобы хлеб зря не переводил, подрастет – будет слесарем хорошим. Глядишь, и до водилы дотянем…

Суворов не сразу и вспомнил, о ком речь идет. Когда понял, злорадно заулыбался:

– Что? Сильно в душу попало? Не думал, Саш, какие извращенные фантазии у тебя в голове бродят… И дня еще не прошло, а ты уже поближе к себе хочешь забрать?

Парень застыл, ошарашенно хлопая глазами. Поднял руку, чтобы почесать затылок, да тут же и опустил…

– Да… Игорь Дмитрич… да как же… Да как вы подумать-то могли такое?! – По мере того, как говорил, его голос набирал силу и уверенность. Даже возмущение проскользнуло. – А что такого-то, плохого, в том, что мне парня жалко стало? Сколько их, таких, бездомных, по обочинам болтается и погибает?! Хоть одного человека спасли!

Он замолк, но весь вид говорил о том, что парню хотелось очень многое добавить…

– Мда? – Игорь протянул это как можно более издевательски… – А я-то, грешным делом, решил, что тебе малолетние девочки нравятся… Оказывается, ты у нас почти святой…

Выражение полного идиотизма на неглупом, в общем-то, Сашкином лице дорогого стоило. Игорю понравилось на это смотреть. Так же, как и понимать, что не один он опростоволосился.

– Какие девочки, о чем вы, шеф?

– Такие, Саша. Обычные. Несовершеннолетние. На что вы меня вчера подписали? – Подписался он сам, и знал об этом, и помнил. Но разделенное чувство вины привязывает намного сильнее.

Водитель выпал из реальности окончательно. Просто застыл у открытой двери автомобиля.

– Как это, девочка? Разве… И что теперь с ней делать?

– Как "что"? – Усмехнулся. – Берите в гараж, учите. Делайте из нее слесаря…

– Да разве же так можно, шеф? Девочкам в гараже, среди мужиков, совсем не дело… – Забавно было видеть растерянность парня и слегка противно, в то же время.

– А что ты предлагаешь мне делать с ней теперь? На кой хрен вы мне ее навязали , Саш? И зачем все это мне? – Слова падали, будто камни. Тяжело, весомо. С целью – дать человеку почувствовать свою вину в полной мере. Игорь любил так разговаривать. И сейчас такой шанс не упустил.

– Ну, давайте, я с матерью своей поговорю? Она добрая у меня, и одна совсем в деревне осталась… Ей помошница нужна, да и веселее будет…, – водитель зачастил, путаясь в словах, не доводя до конца фразы…

– Саня. Прекрати хрень молотить. Я сколько раз тебе говорил: думать головой надо, а не… чем ты сейчас думаешь! Зачем твоей матери беглая детдомовка? Она к своим-то предкам не пошла, по заправкам отиралась. А в деревне, глядишь, приживется?

Не стал дожидаться ответа. Ничего достойного Сашка не придумал бы, а слушать очередную чепуху уже не хотелось.

Тем более, вопрос найденыша так и остался вопросом. И разбираться с ним, как ни крути, нужно было самому Игорю.

– Отвисай уже, Саня. Я не жду от тебя решений. Решать ты еще не научился. Но вот, если не планируешь всю жизнь держаться за баранку и ползать под капотом, башкой работать начинай. Пригодится.

И двинулся к дому, уже на ходу пытаясь предугадать, что за новости там ожидают.

Света новостью не была. И то, что встретила на входе, будто примерная, скучающая и любящая супруга – не удивило совершенно. А вот ее уход , почти сразу же после появления Игоря, неприятно раздосадовал.

Светка быстро сообщила, что еда уже готова, разогрета и выложена, а посуду она после помоет. Затем упорхнула в сторону дальних комнат. Только ее и видели.

Непривычно. Неправильно. Неприятно.

К уже зудевшей досаде на Сашку, добавилась новая. Ощущение возникало, что центром жизни всех окружающих постепенно становилась эта детдомовка. Непонятно, с какого такого рожна!

У него, вообще, начало складываться ощущение, что девчонка-найденыш – это какое-то наказание. Бог знает за что, но высшие силы решили портить Игорю настроение постоянно. Даже в святая святых – его собственном, любовно созданном доме. Где ни одна пылинка не падала без его ведома и позволения.

И вот – сам притащил сюда какое-то недоразумение. Зачем? Еще и не придумал даже. И не пытался осмысливать. А проблем уже огребал по самое не балуйся.

Одно понимал: долг растет. Уже, за эти сутки, вырос значительно. А значит, и стребовать когда-нибудь сможет по полной.

Привычно поужинав на пустой и просторной кухне (даже телевизор не включал, новостей и без него хватило), Суворов двинулся, было, в кабинет. Посидеть в удобном кресле, поразмыслить о чем-нибудь хорошем и полезном… Может быть, и бокал чего-то крепкого пропустить. Не ради алкоголя и градуса – напиваться не хотелось. Насладиться хорошим вкусом – вот, чего требовала душа.

Он даже успел взять в руки бутылку, взболтал ее по привычке, пробку отвинтил… Но зудящее раздражение искало выход. И Игорь прекрасно знал, где его можно найти.

Комнату с новой жиличкой искать не пришлось долго: в полутемном сумраке коридора только из-под одной двери выбивался свет. Уже почти повернув ручку, он притормозил, прислушался. Из-за толстого дерева доносились какие-то звуки, но разобрать их было невозможно, как ни старался.

Еще больше разозлясь на то, что вынужден, словно вор, подслушивать в своем собственном доме, Суворов резко дернул дверь на себя и почти влетел в комнату. На полшаге остановился, чтобы не пришло никому в голову, что он торопился.

И, конечно же, перед ним открылась картина маслом…

– Мдаааа… Сладко до того, что аж зубы сводит… Идиллия, мать твою…, – протянул обманчиво спокойно, раздумывая, как на все это реагировать… – Света, какого хрена ты здесь делаешь? Тебе в доме заняться нечем?!

Последнюю фразу он уже рявкнул, на выдохе. И с удовлетворением наблюдал, как Светка подпрыгнула, оторвав глаза от книги. А тощее, облезлое, хреново подстриженное недоразумение, которое он сам приволок в дом, затравленно забилось под одеяло. Белоснежно-кипенное, между прочим, его одеяло. На котором заскорузлые, обветренные руки с цыпками смотрелись безобразно.

Девчонка, поймав его взгляд (только глаза из-под края и торчали), стыдливо поджала пальцы и тоже спрятала их под белье. Только темные гляделки зыркнули обиженно и с вызовом. "Надо же… а мы еще и с характером… нужно будет запомнить". Мысль улеглась рядом с другими, таким же полезными. Но еще больше разозлиться не помешала.

– Игорь, ты что, с ума сошел? Время – десять вечера. Я уже отдыхаю. И сама решаю, где и как это делать. – Светка быстро пришла в себя (привычка – дело полезное) . Но в этот раз – лучше бы она молчала.

– Не в моем доме. И не в этой комнате! Я тебе не плачу за услуги сиделки для посторонних. Что здесь, вообще, происходит? – Дураком он не был никогда. И все прекрасно понял. Но сейчас необходимо было наезжать и выяснять. И для настроения, и для дела.

– Игорь, девочка болеет. Температура постоянно скачет. Я рядом нахожусь, чтобы дать лекарства, если будет нужно…

– Интересно, а что бы она делала, если осталась вчера под забором? Или в обезьяннике? Кто бы там над ней вот так трясся?

– Ну, ты же ее там не оставил. А теперь – тем более, неправильно будет не помочь…

– Конечно, трупы мне в доме ни к чему. Но, боюсь, она и без твоего надзора вполне обойдется… Раньше ведь как-то жила?

Родственница лишь растерянно хлопала глазами. Видимо, день такой был, все ими хлопали, как сговорились. Благо, что по очереди.

– Мне уже получше стало. Я сейчас уйду. – Голос, сиплый, неприятный – будто наждак по стеклу – заставил вздрогнуть уже Игоря. Слишком неожиданно раздался. Суворов, если честно, вообще не ждал, что девчонка рискнет высунуться. Снова ошибся. И это еще больше разозлило.

– Куда это, интересно? – Снизошел до вопроса, после долгого разглядывания виновницы всех его несчастий.

– Куда-нибудь. Я же вам мешаю Не хочу мешать. Я заболела … не специально. – Слова из ее горла выбирались с трудом. С хрипами, паузами, почти сбиваясь на неслышный шепот. Но – договорила. Настырная.

– Ты пойдешь, когда я это разрешу. – Отрезал и отвернулся, не считая более нужным что-то пояснять

– Но вам же не нравится, что я здесь нахожусь… – Похоже, характер, похоже, у девицы был еще похлеще, чем Игорь подумал сначала. И это делало историю намного забавнее…

Простым рыканьем и грозным взглядом с ней не управиться. Этот вывод, с одной стороны, вызвал раздражение, а с другой – спортивный азарт. Подчинять непокорных интереснее, чем просто прижать к ногтю очередное ничтожество. Деваха уже попыталась показать, что к последней категории не относится… Что ж, это сулило какое-то количество дней впереди, не омраченных вечной скукой и разочарованием.

– Значит так, девочка. Запомни. Раз и навсегда. Ты вчера обещала делать все, что я скажу. – Выдержал долгую, внушительную паузу. – Было такое?

– Было… – Насупленные в характере брови девчонки сошлись еще ближе к переносице. Глаза опустились к полу.

– Сейчас появились возражения? Что-то изменилось?

– Нет.

– Вот и помни об этом. Делаешь то, что я скажу, тогда, когда я скажу, и ни шагу в сторону. Или нам обоим придется пожалеть о том, что ты оказалась в моем доме.

Снова пауза. В которой слышно было только надсадное хрипение из больного детского горла, да тихое "ох" Светланы, приглушенное рукой.

– Не слышу ответа…

– Вы же мне отвечать не приказывали. – Ой, как много сжатого пружиной возмущения прозвучало… На фоне показного смирения, изображенного лицом… У Игоря просто зазудело все внутри от предвкушения. Таких вот строптивых приручать – одно удовольствие…

– Молодец. Понятливая. Отвечай на вопрос.

– Я буду делать то, что вы скажете и тогда, когда скажете. Никаких шагов в сторону. – Фразы прозвучали серо и уныло. Притворяться девчонка умела не хуже, чем сверкать горящими глазами.

– Договорились. – Он обернулся к сестре. – Пойдем, Свет. Дела еще есть…

– А можно спросить? – Пришлось поворачиваться обратно. С проскользнувшим в душе любопытством.

– Можно. Слушаю.

– Мне вообще на все разрешение нужно получать? По каждой мелочи? – Пока он хмурился недоуменно, девчонка затараторила (откуда только силы взялись?) , – Вы не подумайте, я вам очень-очень сильно благодарна, я не сволочь какая-нибудь бессовестная! Я просто понять хочу, как надо делать, чтобы вы не сердились! Вы на меня не ругайтесь, пожалуйста!

Умоляющий взгляд, на этот раз, говорил то же самое, что и сухие, потрескавшиеся губы. Хотелось поверить. И Игорь решил, что на этот раз можно. Смягчился немного.

Подошел ближе, внимательно рассматривая тонкую шею, костлявые плечи, светящие худобой даже сквозь пижаму, длинные, ломкие, несуразные руки…

– Тебе лет-то сколько?

– Скоро восемнадцать… – А глаза скакнули в сторону…

– Еще одно правило: врать не вздумай даже. Я твои мысли читать смогу, если понадобится!

Она сглотнула, снова потупилась, и кивнула молча, признавая поражение.

– Так сколько?

– Шестнадцать… Будет… В январе.

Трендец. Все гораздо хуже, чем ему казалось вначале…

Он поймал взгляд Светланы, очень выразительный, напоминающий про упрек в педофилии… Самое поганое, что детей он никогда не любил, ни в каком ракурсе.

Здравый смысл подсказывал, что затея с этой оборванкой была неудачной, с самого первого момента. С того самого, когда Игорь остановился на заправке… Но азарт! Зудящее чувство, давно уже не испытываемое, нетерпения и предвкушения проснулось и начало потихоньку занимать место в душе. Одно дело – менять привычки, повадки, сознание и поведение взрослого, зрелого человека, уже закостенелого и самоуверенного. И совсем другое – лепить из мягкой глины детской неокрепшей души. Он еще ничего не обдумал, как следует, а ожидаемое удовольствие уже щекотало нервы.

Но, все же, как некстати ему свалилось на голову это несовершеннолетнее недоразумение! Еще и женского пола. Больное и хилое. Одно утешало – характер в девчонке уже проглядывал недетский. Что угодно его ожидало, но только не скука.

– Паспорт есть уже? – Понял, что слишком задумался, пауза становилась слишком длинной.

– Есть.

– Где он? Давай сюда. – И руку протянул навстречу, ожидая немедленной реакции.

– Нету…

– Не понял. Я же сказал – не врать!

– Я не вру. Просто… У директора интерната. В сейфе. Я получила его, расписалась и сразу отдала… – У девчонки, похоже, силы заканчивались. Слишком грустно и вяло оправдывалась. Даже искры возмущения не проскочило.

– Хреново. Новый делать будет дорого и сложно…

– А его обязательно делать ? Я же столько времени без него жила…

– И как тебе, понравилось шляться по обочинам и забегаловкам?

– Нет.

– А как ты планируешь среди нормальных людей обитать, без документов?

Растерянный взгляд и молчание, тяжкий вздох и надсадный кашель – весьма красноречивый ответ.

– А как тебя зовут, кстати? – Обалдел и сам, когда понял, что ни разу не поинтересовался именем своей новой подопечной. Сутки почти продержал в своем доме неизвестно кого. Между прочим, грехов-то на дамочке могло повиснуть немало, несмотря на юный возраст.

– Женя.

– Даааа… Родители,. конечно, твои постарались, чтобы сделать существо среднего пола. Даже имя подобрали под стать внешности… – Был уверен, что комментарий по душе девчонке не придется. Но зачем врать-то, если она, и вправду, бесполая?

– Меня в честь бабушки так назвали. Евгения – хорошее имя!

– Ага. Евгений – тоже неплохое. – Отрезал и закрыл тему. – Отчество, фамилия?

– Евгеньевна. Сидорова.

– Охренеть. Они что у тебя, совсем дурные? Или без фантазии?

– Игорь, зачем ты так? – Светка не выдержала, вмешалась, встала на защиту…

– За надом! Не лезь. – Отмахнулся, даже не взглянув на сестру. – А ты не дрейфь. Что-нибудь другое тебе придумаем, благозвучное. А тот паспорт пусть дальше валяется в сейфе. Тебе он не понадобится больше.

– А как же…

Он знал, что девчонка будет противиться, поэтому оборвал фразу в самом начале:

– Никак. Пусть ищут тебя дальше. Будешь числиться пропавшей без вести, пока тело не найдут. Или нужно устроить, чтобы сразу из списка живых исключили?

– Но… Как же… Маме же сообщат… Она же…

Тут уже Игорь не выдержал. Присел на край кровати.

– Ты к маме хочешь, обратно?

В ответ – тишина. Странная. Но с этим лучше позже разобраться.

– Если хочешь – собирай манатки и сваливай. Мне твои сопли и проблемы ни к чему. Только, сдается, там тебя сильно никто не ждет, иначе не шаталась бы по ночам, где попало. Так? Или ошибаюсь?

– Так.

– Вот и молодец. Евгения. Имя, так и быть, оставим. Сложно отучать будет и привыкать к новому. Или тоже другое хочешь?

Девчонку, видимо, сбил с толку этот нежданный интерес к ее мнению. И она лишь молча помотала головой, отрицая.

– Значит, решили. Со всем остальным разберемся завтра.

На этом его визит к новоявленной подопечной завершился.

Суворов ушел из ее комнаты и Светлану забрал с собой.

Та начала возмущенно выговаривать сразу же, как только дверь закрылась:

– Игорь! Ну, разве так можно с подростком? У нее и так жизнь сложная, и комплексов масса, и еще болеет! Зачем так резко и жестоко ребенку говорить гадости про имя, про родителей?! Она же совсем замкнется и потеряется!

– Свет… – Он уже устал злиться, спорить, обдумывать слова, эмоции, действия… – Ты ее удочерять собралась? Создавать тепличные условия, семью , одарять теплом и любовью?

– Нет. А разве это обязательно?

– А на хрена, тогда, приучать ее к хорошему? Чтобы расслабилась, размякла, а мы ей потом пинка под зад и на улицу?! От этого кому лучше будет, кроме тебя, такой добренькой? Молчишь? Не думала об этом? Вот и помалкивай дальше. Я знаю, что делаю и зачем. И эмоции мне, между прочим, нормально рассуждать не мешают, как некоторым…

– Интересно, Суворов, а ты был, вообще, когда-нибудь нормальным человеком?

Вопрос риторический, и оба об этом знали.

Глава 2

Женя боялась. Раньше – никогда и ничего. А теперь ей было страшно.

И еще – было больно. Всему телу сразу. Кости ломало от температуры, мышцы тянуло, невозможно было шевельнуться, не застонав. В груди что-то булькало, хрипело и клокотало при каждом вздохе. А выдыхать без хрипа и надсадного кашля и вовсе не получалось. Отпускало ненадолго, лишь когда эта строгая женщина – Светлана – давала таблетки и какое-то кислое питье.

Но не боль сейчас ее страшила. А этот мужчина. Такой красивый, ухоженный, потрясающе пахнущий… И такой недобрый. Зла и жестокости она и раньше насмотрелась, это было не внове. Но она так боялась его расстроить, разочаровать и оказаться снова на помойке. А как еще было назвать места, по которым она слонялась последние две недели? Ведь уже порывалась, несколько раз, вернуться обратно, в интернат, и пусть будет, что будет. Но каждый раз, уже делая первый шаг в сторону постылой тюрьмы, останавливалась. Лучше сдохнуть, чем снова терпеть все это!

А потом – Он. В красивой, большой и теплой машине. Накормил. Привез домой. Не наказал за то, что так нагло уснула..

Женя молиться не умела никогда – ни к чему было, да и не верила она , что слова, обращенные к какому-то там Богу, могут реально помочь. Дела, поступки – да. Разговоры и перепалки с живыми людьми – тоже могут. Но не набор заученных и непонятных фраз. А теперь ей хотелось молиться на этого человека. За то, что одним разом дал ей тепло, еду и удобную кровать.

И потому ей было теперь так страшно: человек был зол и не в настроении. И причина в ней – в Жене. Даже имя оказалось неподходящим… И он мог выставить ее за дверь, не раздумывая. Ведь не скрыл, что разочарован.

А ведь ей очень хотелось его порадовать. Думала, что сумеет. Будет вежливой, покажет, что не дурочка. Фразы придумывала всякие, хорошие… Пока не валялась в беспамятстве после уколов.

И – пропустила момент. Растерялась, испугалась, забыла все слова, что готовила, увидев мужчину на пороге. А потом поймала его взгляд – небрежный, презрительный, обжигающий холодом – и разозлилась. Как будто она виновата, что уродилась такой страшилкой?! Ее и так бесконечно дразнили все девчонки и пацаны в интернате, ровесники и постарше. Тюкали за каждую малость: худоба нездоровая, отсутствие груди, которая давно уже выросла у всех девчонок, а у Жени и не намечалась даже, за крупный рот, за глаза… Да что там – интернат? Если и отец ее бесконечно гнобил за непохожесть на всех, и за похожесть… Мама не ругалась, просто помалкивала грустно…

Но ведь этот человек – Игорь Дмитриевич, ей сказали – он был не такой, как все? Он же мог рассмотреть под внешностью – ее, саму Женю? Она ведь раньше, давно, читала в книжках, что главное – не внешний вид, а внутренности! Почему он так же, как все другие, на нее посмотрел? Так, что захотелось забиться в щель? У нее все заныло от обиды и возмущения.

А потом он заговорил. И обида прошла. А страх остался. И становился все сильнее.

Нет, ее не испугал ни голос мужчины, ни его суровый взгляд, ни слова – жесткие, жалящие. Страшно было, что вот сейчас он скажет ей встать и уматывать из его дома. Да побыстрее, сверкая пятками!

А Жене еще и наглости хватило… Ляпнула и сразу пожалела: предложила сама уйти! Ну, не дура ли?! Конечно, дура. Надо было в ноги падать и умолять о прощении!

Только вот, что-то подсказало: за такие мольбы ее выставят еще быстрее. Хватило ума не делать лишнего. А гордости ей и так хватало. Всегда. За что бывала нещадно бита, и своими, и чужими, и мимо пробегавшими. А еще она чуть не умерла от этой гордости дурацкой. От голода и от холода. Не смогла попрошайничать. И воровать не научилась. Перебивалась тем, что добрые дядьки- дальнобойщики давали, когда видели ее на стоянке рядом с АЗС. И на заправку эту Женя в жизни бы не пошла! Но горло и внутренности начало драть от кашля с такой силой, что гордость подохла и замолчала. А иначе, издохла бы и сама Женя…

И как она была рада, что эти люди добрые за нее заступились! До слез от облегчения. Только плакать ей было нельзя. С детства помнила о том, зато и легко сдержалась…

И сейчас ей было стыдно вспоминать, как безудержно захлебывалась рыданием на заправке: сама от себя не ожидала, когда бухнулась на колени и разревелась. Правда, когда-то подружки в интернате ей рассказывали, что с мужчинами слезы – лучший способ воздействия. Но ей этот "способ" не нравился никогда, и применять его Женя не собиралась. А тут – на тебе. Так стыдно и так неловко вышло. Пусть и подействовало как никогда быстро.

Вообще, весь ее недолгий опыт говорил: с взрослыми спорить бесполезно. Как решат, так и будет. И никакие мольбы и уговоры не помогут. Как она уговаривала тогда эту тетку из опеки, что дома ей всегда будет лучше, чем в интернате! Как умоляла оставить с родителями! Но та лишь молча писала свои какие-то бумажки, не глядя в глаза ни ей, ни матери. Отец – тот вообще самоустранился. Только уточнил, вернется ли Женя домой к совершеннолетию. Когда услышал положительный ответ, кажется, только обрадовался. "Меньше тратиться придется, пусть у государства на шее повисит" – вот и все, что Женя услышала на прощание. Да и не ждала, если честно, ничего большего. Отец всегда говорил , что содержать ее – слишком дорогое удовольствие, и все не мог дождаться, когда дочь, наконец , начнет работать и содержать семью.

Сам он, имея высшее неоконченное, никак не мог найти работу в их селе по своему профилю. А идти работать каким-то трактористом или пастухом – слишком низко для его интеллекта. Из-за этой его затяжной безработицы Женю из дома и забрали. Мать еще, когда здорова была, хоть немного, но зарабатывала. А когда ее скосила пневмония, да такая, что еле выкарабкалась, со всех мест ее погнали, без всякого пособия. Семья выживала, как могла, и Женя старалась не жаловаться, хоть и выглядела последней оборванкой в классе. И ела, что давали, перебиваясь с воды на хлеб, радуясь только бесплатным обедам в школе. Летом даже немного подработала в поле, думала, накопит себе на обувку и на учебники. Но все деньги, что были отложены в шкатулочку, забрал отец. Сказал, что пора отдавать долги семье. Купил матери лекарства, какие были в местной аптеке, а остальное отложил на черный день.