Ещё одна попытка

На всякий случай, мы планировали ехать не до конечной станции, указанной в наших билетах – она была такой же фальшивой, как мой мерзкий характер, а сойти на промежуточной, откуда Михаил или Оля забрали бы нас на машине. Не то, чтобы такое примитивное запутывание следов как-то затруднило работу хорошего специалиста по розыску, но всё же оно оставляло нам чуть больше времени до того момента, когда нас всё же найдут.

Самым сложным было отделаться от приставленного к Анне шпиона. Тут нам, конечно, очень повезло, что её бывший муж не был Анатолием Новиковым, и не держал у себя таких профессионалов, как тот, который в своё время стерёг Эрика. Экономил. Если бы он не был жадным, в “Болотных тенях” играла бы другая актриса. И эта жадность должна была когда-то выйти ему боком.

С первого же дня я с завидной регулярностью стала таскать Аню с собой на чёрную лестницу. Она, сколько я её знала, не курила и даже запах дыма переносила с трудом, но вот её соглядатаям вряд ли сообщили такие подробности.

Когда мы намылились в курилку первый раз, под дверью дежурил Лобастый. Он поднял на нас взгляд, но даже не чухнулся за нами вслед. Только поморщился, когда мы вернулись назад, насквозь пропитанные сигаретным духом. Вечером, после их пересменка, мы повторили поход. И только мы успели спуститься к засыпанной пеплом площадке, где на косо вкрученном в стену саморезе висела полная окурков огромная консервная банка из-под маринованных огурцов, металлическая дверь на лестницу резко распахнулась и в проёме замаячила морда Осторожного.

Не доверяет, думала я, быстро впихивая Ане в руку только что зажжённую мной сигарету.

И правильно делает, продолжала я свою мысль, прикуривая вторую и измеряя Осторожного скучающим взглядом.

– Вы чего-то хотели? – спокойно спросила Аня, поднося сигарету к губам, с которых ещё не успел сойти отёк.

Осторожный молча смотрел, как она втягивает дым и, изогнув длинную шею, выпускает его длинной сизой струёй в потолок, как когда-то делал роковой красавец Никита, её партнёр по сцене. А потом так же молча захлопнул дверь и исчез.

– Господи, какая же дрянь, – давясь кашлем, сообщила мне Аня, вкручивая недокуренную сигарету в горку окурков в банке.

– Ты сейчас о чём? – хитро прищурилась я, делая очередную затяжку.

– Обо всём, – ответила она и первый раз с момента нашей встречи, наконец, улыбнулась.

Съёмочная группа откровенно побаивалась мужа Анны, но сама она всё-таки им нравилась, да и сочувствие к её ситуации у них было, поэтому обаятельному Эрику не составило труда уговорить их немного подсобить нам в нашем побеге. Один из водителей с площадки подпёр служебной машиной машину приставленного к Анне человека (моя память напрочь выпустила, кто из двоих это был – Лобастый или Осторожный), чтобы она никаким образом не смогла бы выехать с парковки. И с абсолютно чистой совестью ушёл до вечера развлекаться в город.

Эпикриз Анны и все её документы уже лежали у меня в сумке, когда мы с ней отправились на чёрную лестницу в последний раз. Она привычно прошла мимо соглядатая, всё ещё одетая в заношенную больничную одежду и резиновые тапочки, нарочито размахивая пустыми руками и пересказывая мне какую-то байку, как делала за это время десятки раз. Но на этот раз мы прошли мимо банки из-под маринованных огурцов и заторопились на улицу.

Когда соглядатай, заподозривший наконец, что уж больно долго мы на этот раз курим, выскочил из больничных дверей, наше такси уже выезжало с парковки. Переполняемая злорадством, я с удовольствием смотрела в заднее стекло, как он мечется вокруг своей машины, и что-то орёт в трубку, судя лицу, быстро ставшему малиновым – не слишком печатными словами. Но сердце у меня всё равно колотилось, как ненормальное.

– Ваши сумки в багажнике, дамы, – Эрик оглянулся на нас с пассажирского сидения. – Что в них, я не знаю, шоппингом по твоему списку занимался Сорен, поэтому, если чего-то не хватает или что-то не подойдёт по размеру, вопросы прошу адресовать ему. Я принимаю претензии только по доставке.

Он улыбался мне, взбудораженный удавшейся авантюрой, всё той же улыбкой бесшабашного юнца, которой он когда-то сверкал с плакатов своей футбольной команды и с помощью которой однажды навсегда украл моё сердце.

А Аня, наоборот, словно окаменела от известия, что одежду ей покупал Сорен. И не только одежду. В моём списке, помимо неё, были и мыло, и шампунь, и зубная щётка, и даже прокладки. И нижнее бельё.

Я абсолютно точно знала, что, в отличие от Ани, он, методично обходя лавки в торговом центре, ни капли при этом не смущался. И даже получил удовольствие: московскими музеями он пресытился на третий день и после ныл мне в трубку, что начинает понимать Герострата – настолько сильно он отравился высоким искусством.

– Волнуешься, родная? – снова послышалось с переднего сиденья. – Я пошутил насчёт покупок. У Сорена такая память, что он не забывает ничего.

Да, я, чёрт побери, волновалась не меньше Ани. Но не из-за шмоток. Меня гораздо больше занимало, нет ли пробок на нашем пути. Мы ехали в соседний город, чтобы сесть там на проходящий поезд, и время рассчитывалось мной под самую ленточку – от выхода из такси до посадки не должно было пройти больше двадцати минут. Поэтому я не отрывала взгляда от экрана мобильника. И, кажется, у нас пока всё получалось – весь маршрут до вокзала был приятно окрашен зелёным.

На первой же крупной станции Эрик должен был сойти, чтобы вернуться в Москву к Сорену. У них оставалась ещё одна творческая встреча, после чего праздник заканчивался и стартовала неприятная рутина с документами, необходимыми для оформления брака. А с нашей стороны нужно было дождаться заграничный паспорт Анны и подать заявление в ЗАГС, в уральском райцентре. И ждать Сорена и Эрика там, дома у гостеприимной Оли.

Мы с Эриком стояли в тамбуре, его скромная сумка подпирала обшитую светлым пластиком стену в ожидании, когда перед ним откроются двери вагона. Аню мы деликатно оставили в купе – ей нужно было переодеться и привести себя в порядок.

У нас опять совсем не осталось времени, которое мы могли бы провести вдвоём. Несмотря на то, что он ещё не сделал последнего шага на нагретый солнцем асфальт провинциального перрона, я уже страшно по нему скучала и остаток пути прижималась к его груди, слушая стук его сердца, пока он обнимал меня за плечи и перебирал мои пальцы своими, длинными, с неровно остриженными ногтями.

Несмотря на давнишний запрет курения в поездах, тамбур всё равно был прокурен – но где же прятались нарушители, я так и не поняла. От табачной вони рот постепенно наполнялся слюной – мой издёрганный организм отчаянно требовал выдачи курева и себе тоже.

Но это потом, потом. Не при Эрике. Пусть думает, что я ещё держусь.

Поезд начал замедлять ход. Я уткнулась лицом в его плечо, напоследок, успеть вдохнуть его запах перед тем, как он оставит меня.

– Опять врозь, да? – я услышала голос Эрика, доносящийся откуда-то сверху. – Сорен по-прежнему не даёт нам с тобой закиснуть и спокойно состариться. Будем надеяться, что ваши бюрократы не сильно хуже наших, и мы тут не застрянем до зимы. А то у нас тоже визы не вечные.

– Просто знай, что я буду ждать твоего приезда каждый день, начиная прямо с послезавтра.

Он поднял мою голову за подбородок, но толчок вагона от сработавших тормозов не дал ему поцеловать меня. Подошедшая проводница открыла дверь и мы спустились на потрескавшийся перрон, где он закончил начатое.

– Да, совсем забыл, – он оторвался от моих губ и полез в карман, – я, конечно, против этого, но тебе будет немного веселее.

Из кармана он вытащил пачку сигарет и зажигалку, которые вложил в мою руку.

– У тебя до отправления есть пять минут, – улыбнулся Эрик.

Я тронула Анну за плечо и она сразу проснулась.

– Пора? – спросила она, выглянув в окно и обнаружив там светлеющее за жидкими деревьями небо.

– Ещё полтора часа. Давай поедим, я не знаю, сколько нам ехать от станции. В туалет сходи, там очереди нет сейчас. Но могут вот-вот набежать.

Анна потёрла руками лицо, словно стряхивая с него остатки сна. Затем спустила ноги с полки, подцепив ими свои новые босоножки. Нагибаться ей, похоже, всё ещё было трудновато. Решив не застёгивать ремешки на пять минут, она вышла из купе, звонко цокнув болтающимися пряжками по порожку.

Я полезла в сумку и достала два лотка с быстрорастворимой лапшой и коробку с чайными пакетиками. Придётся сбегать к титану несколько раз, прикинула я. Я наполнила кипятком по очереди два лотка, а финальным забегом принесла два стакана кипятка для чая. Пока я выцарапывала пакетики с заваркой из коробки, пряжки цокнули снова и Анна появилась в проёме двери.

– Неужели тебе совсем не страшно? – задала она предельно неожиданный для меня вопрос.

– Почему это не страшно? Страшно. Я совершенно не Сара Коннор, если что. Ни отбиться, ни убежать я не смогу.

– Зачем тогда ты мне помогаешь? Зачем вы все мне помогаете? Когда я просила тебя о помощи, я не рассчитывала на такой масштаб.

– Не обижайся, но лично мне тебя жаль. То, что произошло с тобой, не должно происходить вообще ни с кем, нигде и никогда. Я не могу прекратить это совсем, но если от меня зависит, чтобы это не повторилось с одним конкретным человеком, то я, пожалуй, в деле. И ещё это важно для Сорена. Для него дружба – не пустой звук. Для меня тоже. Садись, ешь. Эта лапша жуткая дрянь, если остынет.

Анна села к столику, открыла крышку лотка и помешала его содержимое пластиковой вилочкой. Я бросила пакетики в кипяток.

– Представляешь, он срезал с одежды все ярлычки. Все до одного. Я даже не могу понять, сколько это стоит.

– Это он по привычке, – задеревеневшим голосом соврала я.

Не поэтому, ох, не поэтому, если я хоть что-то понимала в Сорене. Он всегда так делал со своей новой одеждой, чтобы при носке ничего не впивалось в тело и не натирало кожу, так что формально я говорила ей правду, но… Аня, похоже, это тоже поняла.

– Это странная дружба, тебе не кажется?

– Ты плохо знаешь Сорена, ежели так. Для него это нормальная дружба. Если бы я попала в такую ситуацию, он поступил бы так же.

– Тебе повезло выйти замуж гораздо удачнее.

– Ты и Эрика плохо знаешь, – улыбнулась я, оттого, что приходится повторяться, и от возможности съехать с неудобной темы, – при нашей первой встрече он мне вообще-то угрожал. Но ты права, ударить женщину он вряд ли сможет. И не только женщину. Он вообще дрался последний раз, ещё когда в европейском клубе играл, лет двести назад. В дупель пьяный, разумеется – в клубе с этим было строго, но поди объясни это парню в двадцать два года. Потом ему газетные заголовки очень не понравились и штраф, который с него его клуб слупил, тоже не понравился, пришлось с дебошами завязать.

Да и обо мне ты слишком хорошего мнения, добавила я про себя, вспомнив, как я вязала Эрику щиколотки джутовой верёвкой. А потом сама же развязывала обратно.

Ладно, что-то от Сары Коннор во мне всё-таки было. Как минимум, склонность к паранойе.

Анна молча ела лапшу. Прикончив её, она взяла косоватый подстаканник с чаем, но внезапно поставила его обратно на стол и взглянула на меня.

– Лучше расскажи мне о Сорене. Похоже, я в самом деле знаю его не очень хорошо.

Кроме нас, на этом полустанке никто не сходил.

То есть нет, разумеется, из вагонов повывалились не до конца проснувшиеся курильщики, спешащие за несколько минут долгожданной стоянки всосать очередную дозу никотина вместе с глотком свежего утреннего воздуха, но мы даже не успели как следует оглядеться, как они все были загнаны проводниками обратно на свои места, досматривать недосмотренные сны. На платформе перед крохотным деревянным вокзалом, окружённым нарядным палисадником, остались только мы с Аней, но оттуда уже спешила нам навстречу Оля, кутающаяся от утренней прохладцы в длинную вязаную кофту.

Сельская жизнь явно шла ей на пользу. Да, пяток килограммов она прибавила, но часть нового жирка соблазнительно округлила её бёдра, другая прибавила ей размер в груди, и что-то даже осталось на очаровательные щёчки, моментально делавшие её загорелое лицо каким-то очень сдобным, словно румяная булочка с изюмом из моей школьной столовой. Я тут же вспомнила момент нашего знакомства. Тогда я собеседовала на должность внештатного редактора только что уволившуюся из средней школы… не девушку, и даже не женщину – задёрганную тётку с серой физиономией и нервным тиком, хотя по паспорту ей было только двадцать шесть лет. Уже год к тому моменту она плотно сидела на антидепрессантах. И, как и я, пыталась сбежать от реальной жизни на стадион, болея за ту же самую команду. Вопрос о хобби был единственным во всём интервью, отвечая на который, она сделала попытку улыбнуться, смущённо, словно стесняясь своего ответа. Увидев эту улыбку, я сразу сообщила, что Ольга нам подходит, даже не взглянув, как она выполнила тестовое задание. Наши эйчары только кивнули, вот настолько им было пофигу, кто будет редактировать для издания в мягкой обложке однотипные любовные романы, которые в наше издательство несли такими пачками, что рук на них не хватало никогда.

Судьба иногда делает странные кульбиты. Сейчас Оля снова работала в средней школе, но выглядела нормальным здоровым человеком, а с таблеток она слезла сразу же, как ей в нашем издательстве стали платить деньги, на которые можно прожить. Сотрудничали мы не очень долго – поднабравшись опыта, она ушла от нас за длинным рублём на фриланс, но вот подружились сразу и очень крепко. Да, кто-нибудь мог сказать тогда, да и сейчас тоже, что мы обе слегка повёрнутые мозгами, но для меня было важно только то, что поворот у нас был в одну и ту же сторону.

За Олей, не торопясь, шагал её муж. Мне сразу бросилась в глаза его хромота – не очень явная, но я знала Мишу задолго до злополучного ранения, и тогда он вполне резво бегал, а теперь каждый второй его шаг был на какую-то долю секунды короче другого. И это было, как ни странно, хорошо. Потому что от Оли я знала, что ранение было настолько тяжёлым, что ноги он мог лишиться вовсе.

А то и жизни. Только вот Олю не устраивал ни один из этих вариантов. И она умела прогибать реальность под свои желания.

Она быстро обняла меня и Аню, покосившись на оставшиеся от гематом жёлтые разводы на её руках, и тут же подхватила одну из наших сумок. Миша же, молча игнорируя мои протесты, взял вторую и повёл нас прямиком к стоящему у вокзала стандартному “бобику” цвета хаки, на дверце которого белой краской было выведено “Полиция”. Он быстро забросил наши небогатые вещи в аскетичный салон своего авто, и мы поехали по порядком разбитому асфальту в полнейшую неизвестность.