Последняя

Однако вскоре я в корне изменила свое мнение о драконах как о забавляющихся мальчишках. Уважительным кивком подав знак триадам, Орхаран затем проследил, как каждый из изначальных надел на голову серебристый обруч, испещренный рунами. Дальше они с пластикой больших хищников спрыгнули с помоста и разошлась в стороны, оставляя между собой расстояние метра по три. Мы напряженно следили за подготовкой ко второму испытанию, причем, вряд ли кто-то из нас понял суть первого.

Далее девятерых девушек, просто по порядку, попросили подойти к изначальным. Каждая встала напротив одного из них и со смущенной улыбкой приняла из их рук сияющие кристаллы размером с кулак. Совсем как на посохе распорядителя. Затем обручи на голове драконов и кристаллы в руках девушек одновременно вспыхнули и засияли.

Сперва ничего необычного не происходило, девушки стояли спокойно, но вскоре каждая начала меняться в лице. Одни плакали, другие беззвучно кричали, то ли от боли, то ли от ужаса, кто-то высокомерно кривился, одна будто умоляла о чем-то. И все это творилось в полной тишине. Пробегавшие по лицам девушек эмоции свидетельствовали, что им очень не просто давалась проверка силы духа – испытание на прочность. Это вам не в тумане постоять!

Наконец подошла моя очередь. Попав к виру Иштрану, я на миг залюбовалась его иссиня-черными блестящими волосами и синими-пресиними глазами, в которых наверняка притаилась тьма, а не огонь и свет. Ничего не поделать, меня будет проверять полноценный некромант, маг смерти, повелитель тьмы.

– Готова, малышка? – неожиданно мягко спросил он, протянув мне кристалл.

– Нет, – честно призналась я, принимая камень.

– Прости, – шепнул он.

Следом мое сознание поглотила тьма, не позволив спросить за что. Я не успела испугаться, ведь открыла глаза в родительском доме, в нашей семейной гостиной. Растерянно оглянувшись, никого не увидела, хотя здесь постоянно кто-нибудь крутился. Сердце радостно колотилось в родных стенах. Где-то в глубине дома шумели, говорили. Мне захотелось крикнуть, сообщить всем, что я вернулась и не одна… Но не смогла выдавить ни звука…

Вдруг почуяла тревожный запах дыма, а в следующий момент он уже смертельным врагом вползал в щель под дверью из коридора. А я стояла пнем, ничего не делая. Хотела крикнуть, предупредить всех об опасности, да только горло будто свело, и тело мне не подчинялось, ноги и руки налились неподъемной тяжестью. Тем временем дым становился темнее и гуще, неумолимо заполняя комнату. Чутким слухом оборотня уловила жуткий звук – треск древесины, пожираемой пламенем…

Дверь распахнулась и по потолку побежали языки пламени, лопнуло стекло в окне, огонь, словно ожидал только глотка воздуха, усилился, торжествующе загудел. Вся моя суть требовала убраться из дома – выпрыгнуть в окно и спастись. Я рванула к подоконнику, но вдруг услышала жалкий, испуганный писк – и словно на стену напоролась. Остановившись, затравленно осмотрелась: огонь набирал мощь, распространясь по стенам. Вспыхнули шторы на окне, еще чуть-чуть – и спасительный выход будет отрезан.

Но сквозь гул и треск я слышала уже не испуганный писк, а отчаянный рев насмерть перепуганного ребенка. Мысли так же отчаянно метались, перебивая друг друга. В поместье всегда много народу, кто-то из сильных мужчин обязательно найдет и спасет попавшего в огненную ловушку ребенка, а мне надо немедленно уносить ноги, ведь и сама слабая, беспомощная, толком ничего не могу… Но огонь гудел громче и яростнее, а за стеной надрывался малыш, пытаясь докричаться, что никто, кроме меня, его не услышит, а значит – не спасет!

Я не смогла уйти. Было чудовищно страшно, горло першило, нос уже ничего не чувствовал, глаза застилал едкий дым, кожу обжигали искры и жар. Вылив на скатерть воду из вазы с цветами, накрылась ею с головой и бросилась в коридор к малышу – и словно опять нырнула во тьму…

Буквально вынырнув из темной вязкой субстанции, попыталась отдышаться, но вместо глотка свежего воздуха вдохнула… запах самой смерти. Испуганно осмотрелась: вокруг меня полыхала стена черного огня, сквозь который виднелись зловещие фигуры в балахонах; под ногами кольцами вились вырезанные на камне древнейшие руны.

– Говори, девка! Говори все! Где прячутся твои родные? Где источник силы твоего рода! – требовали страшные, злобные голоса, исходившие от балахонов.

Я дико перепугалась, но одновременно во мне полыхнула ярость: кто посмел покуситься на мой род?

– Нет! – просипела я, неожиданно ощутив вкус железа на разбитых губах и опухшем языке.

Короткий жест фигуры в балахоне – и окружающее меня черное пламя сузилось, кое-где даже дотянулось черными язычками до моих обнаженных рук и ног. Меня пронзила нестерпимая боль, я заорала, глядя на ожоги и кровь, оставленные тьмой. А проклятые балахоны, или сама Тьма, вкрадчиво шептали:

– Покорись… Расскажи, где прячется твоя семья… где ваш источник силы?..

Перед глазами расплывались образы мамы и отца, сильных, мудрых, справедливых, уверенных в себе. Вредных братьев, высокомерной сестры, бабушки и дедушки, всегда с горечью смотревших на меня, но до боли родных.

А коварный шепот продолжался:

– Спасаясь от смерти, ты не предашь их… Они сильные, сами справятся…

– Тьма поглотит не только твое тело, она заберет и душу. Ты больше никогда не родишься… тебя больше не будет. А они останутся! Будут веселиться без тебя, жить припеваючи… Ты умрешь бесславно, о тебе скоро забудут. Ты для них никто! Никто! Зачем тебе умирать за них? Они тебе тоже никто! Расскажешь нам всех их секреты – получишь богатство, силу, уважение…

Пускай я никто! Этим меня не удивишь, я привыкла быть никем для своего клана. Знала, что у меня нет счастливого будущего! Но, я люблю свой мир. Я люблю свою семью! Я связана с ними кровью! И никогда не предам!

– Нет! – с яростью взревела я, отказываясь от пропитанных предательством посулов, и тут же окунулась в нестерпимую боль разбушевавшейся тьмы.

Третий раз я вынырнула из тьмы в огромном, сверкающем позолотой зале. Чуднее всего, сидела на троне, стоящем на возвышении аж с несколькими ступенями. Облаченная в золотую парчу, с пальцами, унизанными драгоценными кольцами, я взирала с высоты на толпу подданных разных рас, с трепетом склонившихся передо мной. Я не только видела, всем телом ощущала, что забралась на недостижимую вершину. Я властитель Колыбели Жизни. Именно мне решать: кому жить, а кому умереть! Вторая после богов!

Внизу, у первой ступени, склонив голову, стоял на коленях весьма богато одетый мужчина. Житель Альтайры, хвостатый и рогатый представитель расы ашуров, третьей по численности и могуществу в том мире. Причем, образовавшей королевство. По бокам от него замерли суровые стражники ашуры, которые по приказу Верховного совета этого воинственного народа доставили своего правителя ко мне на высший суд. Чтобы избежать смуты, попросили меня как самую мудрую, справедливую и могущественную решить судьбу их правителя.

Я смотрела на умного и сильного мужчину, наделенного властью, который согнулся, но не сломался. Чувствовала, что в целом он неплохой, просто поддался неожиданно вспыхнувшей черной страсти, возжелав до мушек перед глазами и потери благоразумия прекрасную жену своего младшего советника. Однако женщина любила мужа и не хотела повелителя. В итоге мужчина, привыкший получать все, коварно убил своего советника, а после попытался присвоить убитую горем вдову. Да только она категорично отвергла его поползновения.

Более того, несчастная, догадавшись о содеянном преступлении против своей семьи, на глазах у всех, призвав самих богов в свидетели, обвинила повелителя в убийстве своего мужа из похоти к ней. И Верховному совету пришлось, дабы избежать народной смуты, переложить судьбоносное решение на мое величайшее усмотрение. Наверняка надеялись, что я его помилую и отправлю восвояси, погрозив пальчиком.

И вот сидела я, вальяжно развалившись на вершине мира, да рассматривала коленопреклоненного красавца и размышляла, чего он достоин. А народ в своих мирах раболепно ждал моего вердикта. Увы, о чем бы я ни думала, глядя на мужественного повелителя ашуров, так неудачно воспылавшего страстью, мое решение должно быть холодным, взвешенным и справедливым. Только слабые перекладывают ответственность на других, сильные несут ее бремя сами.