слишком поздно для «прости»

– Я рад, что ты так думаешь.

Майкл нахмурился ещё сильнее, аж лоб смяло, и заставил себя произнести твёрдое "Я пришёл извиниться". Он слишком устал нянчить в памяти эпизод, когда задыхаясь от ярости и злых, бессильных слёз, он катался по полу и всё месил кулаками костлявый корпус Тобиаса, не в силах ни остановиться, ни вдохнуть. Как жалок он был в тот момент, такую жалкость себе не простить. Зато с чувством вины расстаться куда проще: навертел дел – исправляй. Точка. А то, что повисшая в воздухе пауза добавила электричества в каждый и без того напряжённый мускул, это мелочи, это он заслужил. Ожидание реакции и не могло быть простым. Хиотис имел право на любое ответное действие, но, как ни странно, предпочёл покой. Не прозвучало ни слова, ни вздоха, ни движения ткани. Неужели, можно так долго раздумывать над ответом? Посмотрел с презрением, сплюнул, и пошёл обратно в свою привычную жизнь. Две секунды. Три, если пересохло во рту.

– Он кивнул, – громко, с улыбкой отрапортовала Джейн, и Майкл, наконец, выдохнул: он успел привыкнуть к тому, что приходится обитать в мире жестов, подмигиваний, улыбок, в мире действий, не оставляющих звукового следа, а потому потусторонних, но в минуты волнений забывал об этом. Хиотис, видимо, спохватившись, вдруг зазвучал. Говорил он негромко и спокойно, мягким голосом, совсем не подходившим свирепому типу, нарисованному на чёрном экране век.

– Прости, всё в порядке, не о чем вспоминать.

– Нет, есть, о чём. Я погано повёл себя, – свободной рукой Майкл вытащил из кармана нагретый пальцами металлический диск на кожаном ремешке, и протянул вперёд, – Возьми, это часы отца. Он подарил их мне лет десять назад с наставлением ценить если не каждую секунду, то хотя бы двойной оборот маленькой стрелки. Знаю, часы старые, потертые, да и отстают на три минуты – то ещё сокровище. Но пусть они останутся у тебя. Жалкое напоминание о том, что с твоей помощью у кого-то появились те самые несколько оборотов.

– Эт..то очень ценный подарок, – выдох Тобиаса показался впечатлённым, а осторожность, с которой часы выскользнули из пальцев Майкла, могла бы сравниться с осторожностью алкоголика, разливающего драгоценные капли пойла по рюмкам. Так не обращаются с чужим старьём, и уж тем более так не держат себя с дворовой шпаной, привыкшей бить прежде, чем здороваться. Когда же Хиотис подхватил освободившуюся ладонь Майкла в крепкое рукопожатие, сомнений не осталось – он либо сумасшедший, либо отличный парень. Оба варианта, к слову, годились для того, чтобы почувствовать неожиданную радость: никогда не знаешь, с кем сведёт тебя новый день. И хотя на жест Кёртис ответил уверенной хваткой, растерянная физиономия выдала нутряное: секунда, и щёки разошлись в стороны от широченной улыбки ребёнка, которому вместо деревянной лошадки подарили живую. У Хиотиса, к счастью, настроение парило на той же высоте, так звонок был его голос.

– Думаю, это достойно пирожных! Вы как, очень спешите?

– Да нет, полчаса найдётся, – неожиданно включила в разговор свой голос Джейн, при этом старательно сжимая локоть Майкла (видимо, во избежание неуместных отказов).

– Отлично! Здесь за углом есть неплохая кофейня, подождёте меня там? Нужно избавиться от конверта…

Эпизод 2

1925 год

22 ноября. Нью-Йорк

12:17

Джованни Марино никогда не был влюблён в Нью-Йорк. Серо-бурые восходящие к небу стены даже в оконном б