Осколки счастья

Ольга Брюс

Осколки счастья

Глава 1

Артём Негода открыл глаза и всмотрелся в темноту, пытаясь рассмотреть тусклые фосфорные стрелки часов: половина третьего утра. Он протянул руку, чтобы разбудить жену, но Анжелы в постели не было. А ребёнок продолжал надрываться от крика, требуя к себе внимания матери…

– Иду–иду, Олег… – Артём поднялся, подошёл к сыну и взял его на руки: – Ну что ты так кричишь? А–а–а… Не хочешь спать мокрым… Сейчас, сейчас…

Быстрыми ловкими движениями Артём переодел сына в чистые ползунки, сменил пелёнку в кроватке. Потом, уложив ребёнка на сухой матрас, поспешил на кухню и там приготовил детскую смесь. Всё это время Олег надрывался от крика, но Анжела так и не появилась, чтобы успокоить маленького сына.

Артём всё сделал сам. Как это бывало уже не раз. Без четверти три накормленный, успокоенный малыш уже снова крепко спал, уютно устроившись в сильных руках отца. Но Артём знал, что это его состояние продлится совсем недолго. Не пройдёт и полутора часов, как Олег проснётся снова, и тогда уже быстро уложить его не получится.

Так было почти с самого рождения Олега. Он не плакал, как все дети, он кричал пронзительно и громко, выгибаясь всем телом, если его как-то трогали или пытались взять на руки. Артёму иногда казалось, что сын испытывает боль от чужих прикосновений, и он старался ограничить от этого малыша, чтобы лишний раз не тревожить его. Но это превратило первые месяцы в непрерывный, непрекращающийся кошмар.

Олег подолгу не могу уснуть, а если засыпал, то часто вздрагивал и просыпался от малейшего шума. То ли от вечных слез, то ли просто по причине слабого здоровья, малыш мучился от постоянной заложенности носа, и его затруднённое дыхание превращалось в такие хрипы, что Артём каждый раз боялся, что сын в любую минуту может просто задохнуться у него на глазах.

И только Анжела даже не думала беспокоиться о сыне. И до его рождения, и после она продолжала жить как хотела, не считаясь с мнением мужа и не заботясь о малыше, которого сама же выносила под сердцем.

– Ты же мать! – пытался урезонить жену Артём. – Анжела… Ну очнись ты, в конце концов!

– В первую очередь, я – молодая девушка! – кричала в ответ жена. – И хочу нормальной жизни, понятно?! Зачем ты запер меня в этой деревне?! Я хотела жить в городе, и ты обещал мне это! Почему тогда мы вернулись сюда, а?!

Артём поморщился. Сразу после свадьбы они с Анжелой и в самом деле поселились в городской квартире, которую Артём снял для них в уютном спальном районе, неподалёку от центра. И на это у него было несколько причин.

Во-первых, он так и не простил родителей, фактически заставивших его жениться на Анжеле Гусевой. Во-вторых, с тестем и тёщей у него тоже не сложилось добрых, человеческих отношений. После свадьбы дочери они вообще не хотели ничего слышать о ней. И когда Артём пытался попросить их, чтобы они поговорили с ней и образумили её, только отмахивались от него:

– Ты муж, глава семьи. Вот и решай свои проблемы, пожалуйста, сам. А у нас и своих забот хватает.

Ещё бы… Гусев теперь стал депутатом и думал о том, чтобы перебраться на постоянное житьё в город. Ему было абсолютно не до дочери, тем более, что она теперь стала замужней женщиной, а значит, никак не зависела от родителей.

Когда родился внук, Гусевы пришли поздравить с этим событием молодых родителей, подарили коляску, несколько сосок и пару крохотных костюмчиков. Больше Олега они навещали. Лишь изредка, случайно встречаясь с Артёмом где-нибудь на улице, коротко интересовались, как дела у Анжелы и Олега, не требуя никаких подробностей.

К тому времени Артём уже твёрдо решил вернуться домой. Ведь третья причина, по которой он так рвался в город, не принесла ему того, чего он хотел больше всего на свете. Он так и не смог разыскать Любу, единственную и такую несчастную любовь всей своей жизни…

– Что я буду делать в деревне?! – кричала на него Анжела, когда он заговорил с ней о возвращении в Касьяновку. – Я не собираюсь разводить дурацких свиней и кур, или крутить коровам хвосты. Я рождена для другой жизни!

– Для какой? – спрашивал жену Артём. – Как ты хочешь жить? Шляться по ночам, неизвестно где и с кем? Слоняться по барам, напиваясь до чёртиков?! Тебе напомнить, сколько раз я тебя разыскивал там и привозил домой никакую? Тебя не смущал даже твой живот!

– Я беременна, это временно! – нагло смеялась ему в лицо Анжела, и Артём с трудом сдерживался, чтобы не поднять на неё руку.

В Касьяновку они вернулись, когда Олегу исполнился месяц.

– Вот и хорошо, вот и правильно, – суетилась Галина, встречая сына и его семью. – Поживёте пока у нас, а потом, когда Олежка подрастёт, решите, где жить. Папа сказал, что уже договорился о твоём устройстве на работу, Артём. Он один не справляется со всем участком, поэтому поделит его пополам с тобой. Зарплаты там, конечно, не очень много. Больше заработать получается на шабашках… Так что, не расстраивайся, всё будет хорошо. Мы выделим вам комнатку, да вон хотя бы, твою же… А если хочешь, в Викулину перебирайся. Она побольше и посветлее… Вика всё равно редко домой приезжает…

Но Артём, в ответ на предложение матери, только покачал головой:

– Не надо нам ничего выделять. Мы не будем жить с вами, мама. Я уже договорился с тётей Олей Литвиновой, она пустила нас в дом своей бабушки. Платить будем только коммуналку, ну и за домом присматривать, чтоб не развалился без хозяина.

Галина только всплеснула руками:

– Сынок! Да что же я вам, дорогу перешла, что ли? Почему не хотите с нами жить? И после свадьбы отказался, и сейчас тоже…

– Ты сама всё прекрасно понимаешь, мама, – ответил ей тогда Артём.

– Ну и идите тогда к себе, – поджала губы Галина. – Я вам в родственницы набиваться не собираюсь! Много чести! Перед вами пляшешь-пляшешь, а вы носы задираете…

Она отвернулась от Артёма, а потом и вовсе занялась своими делами, как будто забыв о сыне, внуке и невестке.

Не об этом, ох, не об этом мечтала Галина, устраивая судьбу своего сына. И теперь, обидевшись на него за то, что он так и не оценил её старания, месяцами не видела ни его, ни внука, хоть и жила с ними в одной деревушке.

Прижимая к себе маленькое худенькое тельце сына, Артём опустился в кресло и устало закрыл глаза. Ему вдруг захотелось расплакаться как в детстве, выплеснуть всё, что в нём накопилось за эти годы. А может быть напиться до потери сознания и пусть всё горит синим пламенем? Когда-то ему это помогало. Но теперь…

В его руках малыш, маленький, ни в чём не повинный человечек, совсем не нужный своей собственной матери. Где опять черти носят Анжелу? Ушла среди ночи, вернётся опять невменяемая… Господи, зачем он с ней связался? Знал ведь какая она. Видел все её припадки, когда у неё начиналась ломка. Только думал, что она снова сможет стать нормальной, если он женится на ней. Не стала. Вместо этого превратив его жизнь в кошмар.

Сон стал одурманивать голову Артёма, тяжёлые мысли распадались на части, все образы потускнели перед глазами, он задышал ровно и спокойно. Но Олег уже пошевелился в руках отца и тишину глубокой ночи снова разорвал надрывный детский плач:

– А-а-а!!!

***

Люба подвинула к Шуре пакет с её любимыми пирожками. Все они были разломлены пополам, и капустная начинка выглядывала из половинок неопрятными лохмотьями. Любаша виновато улыбнулась:

– Это перед свиданием всё тут проверили. Я ещё пирог тебе с мясом привезла, но его у меня забрали, сказали, что хватит с тебя и этого.

Она принялась выкладывать из клетчатой сумки на стол перед Шурой нарезанную толстыми кольцами варёную колбасу, промасленный свёрток с жареной курицей, пакет с яблоками и грушами.

– А чай с рандоликами забыла, что ли? – недовольно скривила губы Шура.

– С рандоликами? – с недоумением переспросила её Люба и тут же спохватилась: – А! Конфеты! Да-да, привезла. Вот.

Перед Шурой вырос пакет с парой килограммов кофейных подушечек в сахаре и немного слипшейся карамели с фруктовой начинкой.

– С карамелек заставили снять всю обёртку, – рассказывала сестре Люба. – Оказывается, нельзя, чтобы конфеты были в бумажках. Вот мне и пришлось… Ты только не думай, я купила все свежее, а пирожки сама испекла. Тебе ведь всегда нравились мои пирожки…

Шура протянула руку и потрогала полиэтиленовый пакет с сухой заваркой чая, зашелестевший под её пальцами.

– Что, больше не могла привезти?

– Шура… – расстроенная Люба даже покраснела от таких слов сестры. – Больше у меня не получилось… Я и так потратила всю свою зарплату на покупки и дорогу. Билеты на поезд такие дорогие, а потом пришлось ещё и на автобусе сюда ехать.

– Ой, вот только не надо рассказывать мне, как тебе тяжело живётся там, на воле, – скривилась Шура. – Зачем ты приехала? Чтобы я тебя пожалела? Так это ты должна жалеть меня!

– Очень плохо тебе тут, да? – проговорила Люба, с трудом сдерживая подступившие к глазам слёзы.

– А ты сядь, посиди вместо меня, тогда и узнаешь, – усмехнулась Шура, откусывая от половинки пирожка. – Строишь из себя добренькую. А сама первый раз ко мне явилась, и то на краткосрочную свиданку. Не облезла бы, если бы на трое суток приехала, а то и на пять. Я бы хоть отдохнула…

– Шура! – щеки Любы запылали от несправедливого обвинения. – Мне уже три раза отказывали в этом! Два раза сказали, что ты находишься в каком-то штрафном изоляторе, один раз вообще ничего не объяснили. Просто отказали и всё. Даже передачку не приняли. Я измучилась, пока добилась хотя бы этой встречи с тобой.

– Ой, ладно, разгунделась, – равнодушно повела плечами Шура. – Никто тебя не заставляет мучиться со мной. Сонька же звала тебя к себе. Что же ты не поехала с ней? Жила бы сейчас припеваючи, бананами питалась…

– Пока ты здесь, я тебя не брошу, – покачала головой Люба.

– Ну и дура, – доев пирожок, Шура впилась зубами в сочное красное яблоко и отвернулась от сестры, разглядывая стены комнаты свиданий, выкрашенные тусклой голубой краской.

Люба поднялась со стула и проговорила дрожащими губами:

– Ладно, Шура, пойду я… Если что-нибудь будет нужно, ты мне напиши… Я живу всё там же, в общежитии на Ломоносова. У тебя же есть мой адрес…

– Ясно, – кивнула Шура. – Вот, значит, ты какая! А ведь я тебе жизнь спасла! Помнишь, когда мать Артёма вздумала отравить тебя. Кто за тебя заступился? Я! Кто пытался помирить тебя с Артёмом? Тоже я! А ты от меня теперь носом воротишь! Подумаешь, обиделась! А что я такого сказала? Что вам всем наплевать на меня? Так вы побудьте в моей шкуре! Ни за что ведь сижу…

Она обхватила голову руками, уронила её на стол и заплакала тихо, но горько и надрывно:

– Ой, горе горькое, беда моя бедная… Нет у меня больше силушки терпеть всё это… Не вынесу я… Руки на себя наложу…

– Шура, Шурочка, дорогая моя, хорошая! – бросилась к ней Люба и обняла за плечи, – верю я тебе, верю! И никогда тебя не оставлю. Только не говори так, пожалуйста. Ты сильная, ты всё выдержишь. И обязательно выйдешь отсюда. У тебя всё будет хорошо. Вот увидишь…

Люба прижимала к себе голову старшей сестры и покачивала её, как будто та была маленькой девочкой. Постепенно Шура затихла, а потом, всхлипнув, сказала:

– Боюсь я, что сломаюсь здесь… или натворю чего-нибудь… Нервы совсем ни к чёрту стали… Нет, Люба, правда… – вздохнула Шура. – Я ведь уже несколько раз срывалась, за это в ШИЗО попадала. В последний раз пятнадцать суток там просидела. И до этого десять.

– А за что тебя туда? – затаив дыхание, спросила Люба.

Шура снова пожала плечами:

– Говорят, что плохо себя веду…

Она замолчала и отвела взгляд в сторону. Может рассказать сестре, как она в первый раз вошла в камеру, прибыв по этапу в эту колонию? И как её встретили две халдейки Рузанны – Люся и Нюся. Они обе подскочили к Шуре, намереваясь зацепить её пожёстче, но она не обратила на них никакого внимания. Поздоровавшись сразу со всеми сиделицами, Шура выбрала глазами для себя удобную шконку и, не обращая внимания на визги Люси, оказавшейся её владелицей, бесцеремонно скинула вещи верещавшей халдейки прямо на пол. По одному жесту Рузанны, старшей в этой камере, Люся и Нюся набросились на Шуру, но справиться с ней не смогли. На шум прибежал конвой, и Шура первый раз оказалась в изоляторе, где провела несколько дней.

Вот только это наказание нисколько не испугало молодую женщину. Она уже решила, что ничего и никому здесь не уступит, а потому, когда вернулась в камеру, снова направилась к выбранной шконке.

– Наглая да? – усмехнулась Рузанна, сделав знак своим халдейкам не трогать новенькую. – Люблю таких. Ну давай, представляйся по полной форме. Кто такая, за какие грехи к нам пожаловала? Что за статья?

Шура на автомате произнесла давно заученную речь с указанием статей, за которые получила свой срок.

– Ишь ты, – Рузанна поправила чёрные как смоль волосы. – Ну и кого же ты замочила, подруга? Неужто муженька?

– Никого я не мочила, – ответила ей Шура, заправляя постель. – Германом его звали, любовником он мне был когда-то. Потом разошлись. Кто его убил, не знаю, а следствие разбираться не стало, сделало меня крайней. Воровство ещё приписали, которое я тоже не совершала…

– Святая, значит? – расхохоталась Рузанна. – Ну-ну! Давай рассказывай свои сказки дальше… Занятно послушать…

– Расскажу, когда захочу, – резко оборвала её Шура. – Пусть тебя твои шестёрки развлекают. А я не нанималась…

– Борзеешь, новенькая, – с показным равнодушием произнесла Рузанна.

– Моё дело, – не думала уступать ей Шура. – Хочешь поговорить по душам, давай. Только сначала о себе расскажи. Должна же я знать, с кем разговариваю.

– Да пожалуйста, – кивнула Рузанна. – Я в отличие от тебя за свои поступки отвечаю. Тоже по убийству закрыли меня, только по двойному. И я не картонная душегубка как ты, а самая настоящая. Муженька своего я грохнула, с балкона седьмого этажа столкнула. Думала, летать научится, ангел мой, ан нет. Впечатался в асфальт как глазурь в пряник…

Рузанна рассмеялась такой шутке и несколько женщин, находившихся в камере, тоже заискивающе заулыбались. Но Шура даже не повела бровью и только спросила:

– А второй кто?

– Не второй, а вторая. Коза одна… всё путалась с моим Артурчиком, девчонку даже от него родила. Ну вот, я её на пешеходном переходе своим Мерсом и переехала.

– С дочкой, что ли? – округлила глаза Шура.

– Нет, – поморщилась Рузанна. – Маленькой гадючки с ней не было. Но я ещё разыщу её… Вот только отсижу своё и обязательно найду… не будет Артурчиково потомство жить на этой земле… Или я буду не я.

Шура ничего не ответила ей на это и только подумала о Матвеевой Елене, которой тоже хотела отомстить и была уверена, что обязательно сделает это.

Несколько последующих месяцев Шура жила вполне спокойно. Её никто не трогал и она расслабилась, решив, что ничего страшного больше не произойдёт. Однако однажды ночью кто-то набросил ей на голову одеяло и жестоко избил, заставив потерять сознание. Очнулась она в больничке, разбитая, раздавленная и искалеченная не столько телом, сколько душой…

Выздоравливала Шура долго и за то время, что провела на больничной койке, поняла, что получила хороший урок. Больше она не позволяла себе расслабляться. А после возвращения из лазарета, нашла удобный момент и едва не утопила в параше Люську, любимицу и правую руку Рузанны.

Спустя какое-то время от кулаков Шуры пострадала и Нюся. Шура мстила каждой своей обидчице с таким остервенением и злобой, что больше никто не решался трогать её. И даже Рузанна заговорила с ней как с равной…

Только Шуру это совсем не обрадовало. Она не собиралась обзаводиться здесь подругами и хотела только одного, чтобы её оставили в покое.

– Ладно, сеструха, – Шура вдруг улыбнулась Любе. – Не будем же мы с тобой гавкаться, как собаки. Всё равно ни у тебя, ни у меня больше никого нет. Сонька умотала за тридевять земель, Андрей так и не нашёлся. Гришка, уже и не помню, как выглядит. Ну да Бог с ними. Или чёрт… Мне плевать. Расскажи, как сама живёшь? Поварихой, значит, работаешь? Это хорошо. С голоду не помрёшь, значит. А мужиком обзавелась?

Люба покраснела и кивнула.

Глава 2

Летний зной постепенно уступил место прохладе, и удивительный, золотисто-фиолетовый вечер раскрасил город волшебными красками. Илья с замиранием сердца смотрел как воздух, наполненный разноцветными искорками, дрожит в его ладонях и как будто качается, заставляя мальчика улыбнуться.

Губы Ильи дрогнули, и он тут же услышал знакомый перестук. Тук-ту-дук, тук-ту-дук, тук-ту-дук…

Поезд! Ну конечно! Это был он! Красивый, разноцветный, такой нарядный и совсем настоящий. Илья ахнул и прижал обе ладони к груди: неужели поезд приехал за ним, и сейчас заберёт его в неведомые, далёкие края, где всё совсем по-другому, не так как здесь…

Тук-ту-дук, тук-ту-дук, тук-ту-дук…

Ошеломлённый Илья испугано замер: поезд уже поравнялся с ним, но почему-то не собирался останавливаться. Вот перед мальчиком замелькали вагоны: один, второй, третий, десятый. Илья быстро сбился со счёта и только один вагон замедлился настолько, что он успел разглядеть лицо прильнувшего к окну пассажира.

– П-п-па-па!!! П-п-па-а-а-а…

Никита тоже узнал сына и, несколько раз ударил ладонями по стеклу, что-то крича ему, а потом рванулся куда-то, и Илья увидел его мелькающий в окнах силуэт. Никита бежал к сыну, и Илья тоже бросился к нему:

– П-п-па-па-а-а-а…

– Илья! Илья!

Никита спрыгнул со ступенек вагона и протянул к сыну руки, но мальчик не успел добежать до него…

– Илья… Илья… Да просыпайся же… Мама завтрак уже готовит… Вставай, а то опоздаешь в школу!

Илья открыл глаза и увидел склонившееся над ним лицо Павла.

– Слава Богу, проснулся, – улыбнулся тот, стаскивая с мальчика одеяло. – Я думал, что не добужусь тебя. Здоров же ты спать! А ну-ка, марш в ванную! Сестра уже за столом дожидается тебя.

Павел всё это говорил спокойным, добродушным тоном, но Илья отбросил его руку и, высоко вскинув голову, с вызовом посмотрел в лицо приёмного отца:

– Уйд-д-ди… Я с-с-сам!

Павел поджал губы и молча вышел из комнаты Ильи, осторожно прикрыв за собой дверь. Юля перевернула оладьи, шкворчащие на чёрной чугунной сковороде, и кивнула появившемуся в дверях кухни мужу:

– Садись, Паша. Я Ксюшу уже накормила, она пошла одеваться, теперь давайте вы с Илюшей. Ты его поднял?

Павел неопределённо махнул рукой:

– Не знаю. Наверное.

В глазах Юли метнулось беспокойство, и мгновенно потускневший голос зазвучал устало и грустно:

– Паш, ну что… Опять?

– Опять?! – воскликнул Павел, не желая больше сдерживать своё раздражение. – Опять, Юля? Или ты хотела сказать: как всегда? Да! Я как клоун выплясываю перед ним: «Илья то, Илья это!» А он плевал на все мои попытки завоевать его доверие. Понимаешь ты это? Ему наплевать на всё!!!

– Тише, Паша, прошу тебя… – умоляющим тоном заговорила Юля. – Не нужно, чтоб Илюша слышал это. Давай поговорим с тобой потом. Пожалуйста!

– А может быть, хватит нам пресмыкаться перед этим неблагодарным эгоистом? – сдвинул брови Павел. – Если честно, я уже жалею, что мы забрали его из детского дома. Там самое место таким, как он!

– Паша, не говори так! – взмолилась Юля. – Ты же знаешь, какой была жизнь у Илюши. Он столько всего перенёс. Или ты забыл, что говорили о нём доктора? Он маленький несчастный мальчик, травмированный своей тяжёлой судьбой, и мы должны…

– Мы… ему… ничего… не… должны, – медленно и чётко, проговаривая каждое слово, прервал жену Павел. – И он не маленький мальчик! Ему уже почти десять лет, и он всё понимает. Всё! Я прошу тебя, Юля… Давай вернём его назад. А Ксюшу оставим. Вот она хорошая девочка и заслуживает лучшего. Но Илья не даст ей нормально жить. И нам тоже. Ты ведь сама слышала, как он на днях сказал ей, чтоб она не называла нас папой и мамой, потому что мы им не родные.

Юля нервным движением сняла со сковороды оладьи и снова повернулась к мужу:

– Он это сделал не со зла, ты же понимаешь…

– Не со зла? – свистящим шёпотом переспросил её Павел. – Нет, Юля. Этот мальчишка всё делает именно со зла. Я понимаю, что он много перенёс в своей жизни и только поэтому ещё терплю его выходки. Но ты тоже должна понять. В том, что с ним произошло, нет нашей вины. Почему же мы должны страдать из-за этого, объясни?

Юля не успела ответить, потому что в дверях кухни появился Илья, как всегда хмурый и молчаливый.

– Илюша, сынок… – мягко и нежно заговорила с ним Юля. – Садись вот сюда. Ты с чем будешь кушать оладушки? Вот мёд, вот сметанка. Сейчас я сделаю тебе чай.

– П-п-просто т-т-так б-буду, – с трудом выговорил Илья. – И ч-чай.

Юля засуетилась у стола и уже через минуту подала всё, что он просил.

– Кушай, пожалуйста…

Илья откусил один кусочек и вздрогнул, когда Павел ударил ладонью по столу:

– Я не понимаю, неужели так трудно сказать: «Спасибо, мама»? Ты же видишь, как она старается для тебя. Почему ты растёшь таким неблагодарным? Тебе почти десять лет. Ты уже взрослый парень и должен отвечать за свои поступки!

– С-с-спасибо, м-ма-ма, я п-п-поел, – вскинул на Юлю взгляд Илья и, положив на тарелку откусанный оладушек, вышел из-за стола.

– Вернись! – строгим тоном потребовал Павел. – Я кому сказал, вернись сейчас же! Сядь и ешь!

Но Илья, не обращая внимания на его слова, уже вышел в свою комнату и тут же вернулся оттуда со школьным рюкзаком.

– Илюша… Ну куда же ты голодный? – поспешила к нему Юля, но мальчик уже закрыл за собой входную дверь, ни с кем не попрощавшись.

– Зачем ты так с ним, Паша? – повернулась к мужу Юля. – Ты же видишь, как ему тяжело.

– Да? – всплеснул руками Павел. – И кто же в этом виноват? Может быть он сам?

Ничего не ответив мужу, Юля вышла на балкон и увидела, что Илья, понуро опустив голову, уже подходит к школе, которая находилась совсем рядом с их домом.

Два года. Прошло уже почти два года, а Илья так и не смог привыкнуть к тому, что у него снова есть семья. И если Юля не торопила мальчика с этим, просто была с ним рядом, то Павел всё чаще стал взрываться и показывать своё недовольство поведением Ильи.

Сегодняшнее утро не стало исключением, и Юля тяжело вздохнула, не зная, как долго она сможет находиться между двух огней. Павел был прекрасным мужем для неё и отцом для Ксюши и маленького Ромки. А вот с Ильёй… Им всем с самого начала было трудно с ним, и Юлина мечта о дружной счастливой семье разбилась, превратившись в осколки счастья, которые так сильно ранили её душу.

– Пожалуйста, – Павел подошёл и обнял её со спины. – Давай вернём Илью обратно в детский дом. Ты же видишь, мы ничего не смогли сделать для него… Мы ему не нужны. И он тоже не нужен нам…

***

– Галя! Галь!!! Га-ля-а-а!!! – почтальонка, одной рукой опираясь на руль велосипеда, другой подёргала калитку Галины Матвеевой, громко вызывая хозяйку дома. – Э-э-й! Где ты там? Выглянь хоть в окно!