Халиотис. Стёртый мир

– Ночью будут выступать гимнасты и факельщики, ещё театр какой-то должен приехать, а сейчас ждут скрипача. Говорят, молодое дарование, откуда взялся неизвестно, но по многим мирам уже имеет поклонников. Вернее поклонниц! – Нимфа хихикнула и тут же смутилась. – Простите, миледи.

– Придётся мне дождаться выступления!

Линда подмигнула нимфе, надела перчатку и пошла вдоль лавок торговцев. Палило солнце, шиповница купила мороженное и вошла под своды мраморной галереи. Построенная по периметру фонтанной площади при любом положении солнца она скрывала прохожих от горячих лучей. Линда лизнула мороженое и прислонилась к каменной колонне. Под тонким слоем ткани рубашки, мрамор холодил кожу. От удовольствия шиповница прикрыла глаза, но через мгновение открыла снова. Запястье щипало, она отодвинула манжету перчатки, на коже проступили цифры – 20.25.

– Проклятье! – Линда бросила остатки мороженого в урну, спешно вытерла губы уголком платка, спрятанным в манжете.

Из прохода в противоположной части галереи вышел юноша, он остановился и посмотрел в сторону, где стояла шиповница, коротко кивнул и зашагал сквозь толпу. Линда наблюдала, как он наклонился над фонтаном, зачерпнул ладонями воду, умылся и обтёр влажными руками загорелую шею. Затем, скинув с плеча чёрный чехол, извлёк скрипку и браслеты с колокольчиками. Увидевшие музыкальный инструмент прохожие, останавливались в ожидании выступления. Музыкант широко развёл руки, призывая собравшихся освободить пространство. Он зажал скрипку подбородком, снова бросил взгляд в сторону Линды и коснулся смычком струн. Над фонтанной площадью полились звуки скрипки, мелодия ускорялась, а музыкант пританцовывал в такт, от чего колокольчики на его браслетах звенели. Линда оглянулась по сторонам: гуляющая праздничная толпа стала спокойнее, даже торговцы заманивавшие покупателей притихли – сейчас они слушали музыку. Скрипач закрыл глаза, улыбнулся и принялся играть ещё быстрее. Зрители начали пританцовывать. Линда вышла из тени галереи, прошла к фонтану, протискиваясь между зрителями и дождалась пока закончится мелодия. Когда последняя нота отзвучала, шиповница отвязала от пояса мешочек с монетами и положила к ногам музыканта.

– Благодарю, миледи, я напишу в вашу честь песню! Балладу о прекрасной деве с зелёными глазами и волосами из лунного света – Громко, чтобы слышали собравшиеся, произнёс скрипач и постучал смычком по струнам призывая аплодисменты. Толпа начала одобрительно хлопать в ладоши. Линда сняла перчатку и протянула руку для поцелуя, слегка отодвинув манжету рубашки – 20.51. Шиповница вскинула руку чтобы молодой человек увидел цифры на её запястье – Если меня посадят… – склоняясь прошептал он.

– Почему бы вам не исполнить эту балладу на приёме в моей усадьбе? – Музыкант раскинул руки и, улыбаясь, изображая наигранную благодарность, опустился на колени, толпа снова зааплодировала.

– И ещё несколько ваших прекрасных мелодий, чтобы на пару оборотов развлечь почтенных гостей.

– Конечно, миледи! У меня множество мелодий, их хватит надолго. -

– Дольше не надо.

– Решено! А сейчас я развлеку почтенную публику, собравшуюся сегодня тут! – музыкант встал, закинул скрипку на плечо и еле слышно добавил – И всё же надеюсь, что меня не посадят.

Линда надела перчатку, улыбнулась и быстро зашагала прочь. На ходу она достала из поясной сумки кусок воска, разделила его на две части и, размяв пальцами вставила в уши. Музыка снова заиграла, и толпа пустилась в пляс, но Линда ничего не слышала, она лавировала между танцующими, на мгновенье остановилась, посмотрела на запястье – 20.55. В толпе мелькнул силуэт в зелёном плаще – Тахере. Встретившись взглядом с шиповницей она отодвинула манжету блузы, кивнула – и резко подняла вторую руку. Из раскрытой ладони в небо взлетел яркий шар, поднявшись над крышами домов он с громким хлопком взорвался и разлетелся искрами фейерверка. Никто не поднял головы, чтобы увидеть источник громкого звука или посмотреть на сверкающие в солнечном свете искры. Все танцевали: на площади, в трактирах и магазинчиках, куда через открытые окна проникала музыка.

– Хороший мальчишка, талантливый! – услышала Линда голос подруги у себя в голове. Она посмотрела на Тахере, та лукаво улыбалась.

– Ученики Нэка бывают либо талантливыми, либо мёртвыми – внутренним голосом ответила шиповница. Женщины смотрели на толпу гуляющих, среди которых ни один не смог устоять перед чарами мелодии, все танцевали и не замечали ничего вокруг.

– Нэка? Водяного духа скрипача? Оу! – Тахерэ присвистнула – Так это не заклятая скрипка, а истинная музыка! Очередной самоцвет в коллекцию изначальной магии…

Они одновременно посмотрели на запястье – 20.59 – и кивнули друг другу. Тахере снова вскинула руку и на её раскрытой ладони появился шар ещё большего размера, чем в прошлый раз. Шар поднялся в небо над крышами домов и с громким хлопком взорвался. Искры медленно опускались. Они таяли, как только касались существующих предметов, но ложась на некогда стёртые, переливались перламутром. В двух шагах от шиповниц, искры покрыли высокую стену с окнами-бойницами и подъездными воротами. Танцующие не замечали эти постройки, веселясь, они двигаясь сквозь обрисованный искрами силуэт. Линда потянулась к ручке искрящейся двери и потянула. Они с Тахере шагнули внутрь.

Часы на башне Столицы пробили двадцать один раз.

Под куполом

23-й день 351 смены солнца от сотворения мира Халиотис

… выбор – привилегия живых.

Ты веришь мне? Думаю, что да, иначе не держала бы в руках это письмо. Когда придёт время, ты справишься, сможешь найти душевные силы, преодолеть преграды и начать новую жизнь. Но сначала будет страшно. В миг осознания, что как прежде уже не будет никогда, в миг, когда почувствуешь вибрации приближающегося конца, страх наверняка скуёт тебя. Он будет медленно ползти от пяток вверх по твоему телу, окутывать тонкой пеленой озноба, сильнее и сильнее сжимая путы. И вот когда почувствуешь, что страх поднялся до сердца, чтобы остановить его стук, вспомни! Вспомни, что ты ещё жива! И ничто, даже самый сильный ужас, не в силах отнять у тебя право выбора.

Ты можешь бежать. Догнать своих кажется неплохим решением, оно гарантирует безопасность.

Ты можешь остаться.

И когда почувствуешь, что источник твоего страха уже близко – выйди ему навстречу. Так твой кошмар быстрее закончится.

В любом случае помни: истина в тебе.

Ты есть истина.

15-й день небытия мира Халиотис

Стрелки на часовой башне Халиотиса стояли на месте. Линда вышла в темноту пустынной городской площади, оглянулась и поманила за собой подругу.

– Как ты можешь спокойно переходить через эти двери? У меня словно камни в животе катаются! – проворчала Тахере. – Сколько времени твой самоцвет будет сверкать?

– Достаточно, чтобы твоя проявляющая магия рассеялась.

– Но гарантий, как я понимаю, нет?

– Ни у чего нет гарантий, – Линда поправила выбившуюся из-под капюшона прядь. – Идём! Держись ближе к стенам, неизвестно, что могло тут появиться. Не стоит лишний раз привлекать внимание.

Молча, шаг в шаг, чтобы оставлять меньше следов, шиповницы шли по мощеным брусчаткой улицам. Двери многих зданий были распахнуты. Где-то царил беспорядок, словно покинувшие помещение существа не знали заранее о надвигающейся беде. Где-то наоборот – безупречно чисто, лишь тонкий слой пыли небытия покрывал поверхности оставленных хозяевами предметов и вещей. В этой пыли было всё: здания внутри и снаружи, улицы, растения, скульптуры и фонтан в сквере у ратуши, брошенные повозки и торговые прилавки на площади – тьма, стёршая Халиотис с карты, просочилась в каждый уголок мира, поднялась на макушку самого высокого дерева, опустилась на дно моря, куда не проникал ни один солнечный луч, но и там она стала темнее глубины.

– Я боюсь, что однажды привыкну к этому, – нарушила тишину Тахере. Линда обернулась, вопросительно подняв бровь. – Привыкну к тому, что вот так можно стереть целый мир, то, что создавалось сотнями лет, тысячами существ, которые любили эти места, заботились о них, строили, взращивали. А кто-то решил всё стереть, и в один миг всё это… – Она махнула рукой, обведя площадь. – Потеряло жизнь. Хоп! И всё! Не хочу однажды начать думать, что разрушать чужие мелкие миры во благо крупных – это нормально.

– Не привыкнешь. Со временем, возможно, перестанешь испытывать такой острый спектр чувств, а ужас от осознания происходящего будет не так сильно сковывать разум, и ты сможешь лучше контролировать эмоции. Настолько, что окружающим может показаться, что ты непозволительно равнодушна. Но я не смогла привыкнуть, ты тем более не сможешь. К тому же миры не стирались со времён окончания войны, и не думаю, что практика вернётся, потому что Халиотис стёрт не во благо крупного, он стёрт по чьей-то безумной воле.

Они постояли ещё недолго и продолжили путь к особняку губернатора. Чем ближе подходили, тем изысканней и богаче становилась архитектура вокруг: дома выше, украшены лепниной, в садах статуи, фонтаны и кованые лавки, аккуратно стриженные деревья. Улица завернула за угол небольшого сквера и пустилась широкой лентой между двух липовых аллей вверх по холму к особняку губернатора. Молча шиповницы подошли к решётчатым воротам, аккуратно запертым на засов с внутренней стороны. Металлическая задвижка не оберегала от непрошеных гостей, она служила опорой, чтобы ворота не оставались нараспашку. Тахере просунула руку между кованных железных прутьев, украшенных изображением морских раковин и огромных жемчужин, покрытых перламутром – главной гордостью Халиотиса, источником его богатства. Задвижка легко поддалась, и ворота отворились, протяжно скрипнув. Линда сделала шаг вперёд, но подруга отдёрнула её.

– Стой, дом накрыт! – шиповница сняла с пояса кисет, запустила в него руку, прошептала заклинание и, раскрыв вынутую из кисета ладонь, дунула на неё. Тонкий слой сверкающего голубыми искрами порошка покрыл скрытую магическую преграду. – Занятно… – Тахере потянулась вперёд, кончики её пальцев, не встретив сопротивления, проникли за искрящуюся взвесь. Тогда она сделала шаг, пересекла ограждение и вернулась обратно. – Это не простой охранный купол, он настроен. – Линда протянула руку, и её пальцы, так же как и пальцы подруги, беспрепятственно прошли сквозь завесу. Шиповницы шагнули внутрь и остановились, оглядываясь. – Разве купол не должен был развеяться с уходом заклинателя?

– Если заклинатель ушёл, то да… – Линда прижала палец к губам, призывая к молчанию, и поманила Тахере внутрь усадьбы.

Своё жилище Эбютерны готовили к отъезду заранее – многое из того, что можно было увезти на повозках из дома, вынесли. Слишком громоздкие предметы или то, что хозяева сочли бесполезным в новой жизни, было аккуратно сложено и в некоторых случаях даже накрыто мешковиной. Шиповницы медленно, стараясь не шуметь, двигались от входа вглубь дома.

– Пелена не потревожена, здесь нет других следов, кроме наших, – всё ещё тихо, но уже не шёпотом произнесла Линда, оглядываясь на две дорожки следов, оставленных обувью на полу, покрытом пылью небытия.

– Почему ты не взяла с собой Сираса?

– Сирас не моя собака, чтобы я куда-то его брала, – Линда сосредоточенно листала книгу, наобум снятую с полки.

– Но он твой оберег.

– Не думаю, что в Халиотисе ждёт такая опасность, чтобы понадобилась помощь оберега. – Шиповница аккуратно поставила на полку книгу, подошла к шкафу, распахнула дверцы и закашлялась от поднявшейся в воздух пыли. – Я тоже отличный воин.

– Воин клинка с шипами… – еле слышно произнесла Тахере.

– Клинка, выкованного Справедливыми, – изучив содержимое шкафа, Линда аккуратно закрыла его. – Ты ошибаешься, если думаешь, что я не слышу, когда бормочешь себе под нос, лисица.

В зале со стенами выкрашенными голубым цветом, на стене висел портрет в золоченой раме. Изображенная на нём темноволосая девушка сидела у фонтана в саду с раскрытой книгой на коленях. Тахере вгляделась в лицо девушки, затем отошла на несколько шагов, не отрывая взгляда от картины она шагнула в одну сторону, затем в другую.

– Она следит за мной взглядом. В какую сторону я бы не отошла, она все равно смотрит на меня. – Словно от озноба шиповница повела плечами – Жутковато.

– Когда-то, ещё до Войны с Магией, это был очень популярный приём. Великий Художник Део преподнёс в дар королю одного из миров картину с изображением ныне спящего Великого Охотника Риггза. Риггз целился из лука и остриё стрелы было направлено на зрителя, откуда бы тот не смотрел на холст. Полотно создавалось чтобы напоминать: где и кем бы ты ни был, дети Единственного всегда следят за тобой и если живешь не по законам миров, кара обязательно настигнет. Я видела ту картину и даже я, созданная волей Следующих, впадала перед изображенным в трепет, вспоминала всё, чем могла вызвать недовольство. Король и его окружение были восхищены и простые художники стали повторять приём в погоне за быстрым заработком. Так появилось множество картин с изображением существ, лошадей, птиц, кораблей и все они бежали, летели, плыли или с разными чувствами смотрели на того, кто стоял  перед холстом. Однажды дочка знатного вельможи так испугалась полотна, изображавшего стаю волков, выбегающих из леса, что сошла с ума. Рассудок к девушке так и не вернулся и писать подобные полотна художникам запретили.

– Отличная страшилка для детей могла бы получиться! – присвистнула Тахере.

– Да, было время когда волками из рамы пугали непослушных – Линда улыбнулась  – Очень давно… Тогда ещё даже твои родители не родились.

– Ой, хватит напоминать о своей древности! Это твой главный козырь?  – Тахере локтём толкнула подругу в бок – Ты видела Жанну, когда прибывала в Халиотис?

– Давно и мельком, на церемонии присяги губернатора народу. Жанна была ещё маленькой девочкой.

– На портрете она? – Тахере еще раз, сощурив глаза, вгляделась в девушку на картине и обернулась к подруге, та утвердительно кивнула.

Из зала вышли в длинный коридор с окнами от пола и до потолка, галереей он соединял два крыла здания, разделяла его на зону приема важных гостей и частную, в которой хозяева могли уединиться от политической жизни мира. Тахере зажала пальцами кончик одного из длинных листов растения в большой глиняной кадке и резко дернула. С листа поднялись и закружились в танце легкие серые частички пелены. Та, часть листа, с которой девушка стряхнула пыль, обнажила гладкую зеленую поверхность.

– Как жаль, что так нельзя очистить весь мир. – Вздохнула лисица и провела ладонью листу.

– Даже если снять всю пелену, мира не будет в Книге. Не думаю, что многие захотели бы потерять связь с Книгой и ограничить свою жизнь возможностями лишь одной карты.

– Монки любят уединение.

– Не путай уединение и клетку. Спокойствие и замкнутая жизнь –  основа существования монков, но это не значит, что они согласились бы жить в мире отрезанном ото всех, в который не вернуться, если выйдешь.

Тахере открыла первую дверь хозяйского крыла, заглянула внутрь. Комната оказалась пустой. Лишь деревянный стул без ножки стоял аккуратно прислоненный к стене, словно оставляя дом, хозяева пожалели его  и решили придать более гордый вид перед наступлением пелены.

– То есть ты бы тут жить не захотела?

– Я? Точно нет! Да и монка из меня посредственная, отец Тоний слишком милосерден, при другом вершителе давно сана лишилась бы.

– И жила бы счастливо.

– Понятие счастья слишком субъективно.

В хозяйской части дома вещей и мебели осталось меньше, чем в парадной. Кому из членов семьи принадлежала или какое назначение имела комната, порой можно было понять только по цвету стен и декору на потолке. В некоторых комнатах на полу аккуратными стопками лежали книги, иногда висела картина или канделябр с прогоревшей свечой, видно, что его хотели снять, но в спешке лишь поцарапали стену рядом с гвоздем, который пытались вынуть. Шиповницы открывали дверь, заглядывали в помещение, осматривали беглым взглядом и, не обнаружив ничего, что могло бы заинтересовать, шли дальше.