Чашечку кофе, доктор?

– Любовь – кровь, беда – навсегда, – неожиданно сказал Найт.

– Ч-то?! – вздрогнул Финнеган и выпрямился.

– Это вам рифмы для буриме, – пояснил инспектор. – Я заметил, что вы заскучали.

– Издеваетесь! – простонал газетчик.

В этот момент в кабинет заглянул дежурный констебль.

– Срочное донесение от коронера13, – сказал он, отдал Найту записку и вышел.

Финнеган затаил дыхание.

– Ну вот вы и дождались, – заметил инспектор, изучив текст.

– Что там? – оживился газетчик.

– Смерть в больнице Святого Варфоломея.

Финнеган удивился:

– Разве в таких случаях вызывают коронера?

– На этот раз коронеру показалось необычным, что умер не пациент, а врач.

Инспектор Найт, коротко переговорив с коронером, быстро зашагал по коридору больницы Святого Варфоломея. За ним, гулко топая тяжелыми ботинками, следовал рослый констебль. Джек Финнеган, с блокнотом и карандашом наизготове, едва поспевал за обоими – он озирался по сторонам, чтобы не пропустить ни одной детали для будущего красочного описания: отмытый до блеска дощатый пол; выбеленные стены; высокие потолки с лепными карнизами; большие окна, пропускающие много света; медицинские сестры в длинных белоснежных передниках поверх серых форменных платьев и накрахмаленных чепчиках, завязанных под подбородком…

– Помните условия мистера Монро? – говорил Найт на ходу. – Ни во что не вмешивайтесь и никого не расспрашивайте.

– Но я мог бы помочь! – робко возразил Финнеган. – Многие ведь боятся говорить с полицией.

Инспектор скрипнул зубами, но, подумав, что доля правды в его словах есть, уступил:

– Хорошо. Но только с моего позволения. Если случайно узнаете что-то интересное, немедленно сообщайте мне.

Остановившись у кабинета доктора Паттерсона, Найт постучал, как ему сказали в приемном покое: два раза, пауза, еще три. Изнутри послышались торопливые шаги, в замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, и появилась девушка в сестринской форме. Она была совсем юной, с простым, широким деревенским лицом – наверно, из тех, кто приехал искать работу в большом городе. Сестра посторонилась, пропуская инспектора. Финнеган сунулся было вслед, но Найт его остановил:

– Вам туда нельзя.

– Но…

– Все запишете потом с моих слов.

– Как скажете, – разочарованно протянул газетчик, но тут же с надеждой спросил: – А можно мне пока перекинуться парой слов с медсестрами?

– Не возражаю, – разрешил Найт и шагнул внутрь.

Доктор Паттерсон, еще два-три часа назад – энергичный молодой мужчина, неподвижно лежал на полу посередине своего кабинета в скрюченной позе, согнув колени и неестественно вывернув руки. Голова его была закинута назад, на лице застыло выражение боли и страха.

– Вас зовут…? – обратился инспектор Найт к медсестре.

– Лоусон, – откликнулась та дрожащим голосом.

– Это вы пытались его спасти?

– Да, я. И еще доктор Хилл и сестра Барлоу. Она первая его увидела и позвала на помощь. Но мы ничего не смогли сделать, ничего! Господи, он так мучился!

– Где находился доктор Паттерсон, когда вы вошли?

– Да вот прямо здесь, где и сейчас.

– Что с ним произошло, вы знаете?

– Нет, – девушка испуганно покачала головой. – Вам лучше спросить доктора Хилла. Он просил сказать ему, когда вы… ну, то есть полиция… придете. Позвать его?

Найт кивнул, и сестра выскользнула из кабинета, явно испытывая облегчение из-за того, что ей больше не нужно находиться в запертом помещении с мертвецом.

Инспектор огляделся. Обычный кабинет врача: письменный стол, умывальник, кушетка для пациентов, ширма. У стены рядом с кушеткой – тумбочка, сверху лежал закрытый футляр с инструментами – некоторые вместе с какими-то непонятными жутковатыми приспособлениями были аккуратно выложены рядом на куске марли. Этажерка с книгами и журналами. Шкафчик со стеклянной дверцей, за которой выстроились на полках ряды пузырьков и коробочек. На письменном столе – ничего лишнего, все предметы были расположены параллельно-перпендикулярно друг другу и так, чтобы до них было удобно дотянуться.

Найт поднял лежавший на боку стул – очевидно, его опрокинул умирающий, когда вставал из-за стола. Также очевидно, что доктор пытался добраться до выхода, но не смог – упал. Кроме этого опрокинутого стула, никаких других признаков беспорядка в кабинете не было заметно.

Разве что еще одна деталь: на поверхности стола подсыхало темное пятно, залившее лежавшую там раскрытую тетрадь. Рядом на блюдце стояла чашка, на донышке которой оставалось еще немного – с чайную ложку – черного кофе. Инспектор заглянул в тетрадь, не прикасаясь к ней: доктор Паттерсон вел записи о приеме пациентов и назначениях. За сегодняшнее число там значилось лишь одно имя – и это имя было инспектору знакомо.

Дверь без стука отворилась, и в кабинет вошел хмурый седой врач.

– Патрик Хилл, хирург, – представился он. – Мы с Паттерсоном коллеги… были коллегами.

Он отошел к окну и встал там, прислонившись к подоконнику и скрестив на груди сильные руки.

– Сегодня за полдня доктор Паттерсон принял только одного пациента, в одиннадцать пятьдесят, – сказал Найт, кивая на испачканную тетрадь. – Это в порядке вещей?

– Конечно, нет, обычно бывает гораздо больше, – откликнулся Хилл. – Но сегодня мы оба оперировали, с восьми до половины двенадцатого.

Инспектор понимающе кивнул и неожиданно спросил:

– Почему вы распорядились вызвать коронера?

Врач растерялся – но лишь на секунду – и ответил:

– Внезапная смерть от неясных причин.

– Это редкость в вашей работе?

– Не часто, но случается.

– Вы были с доктором Паттерсоном в его последние минуты. На что-то ведь вы обратили внимание?

– У него были судороги и приступы удушья, – неохотно ответил хирург. – Но чем они были вызваны – сказать не берусь.

– Может быть, вам показалось подозрительным что-то еще? – настаивал инспектор.

– Ничего! – огрызнулся Хилл и добавил с сарказмом: – Простите великодушно, если напрасно потревожил!

– Напрасно или нет – этого мы пока не знаем, – спокойно сказал Найт. – У вас есть какие-либо предположения о причине смерти вашего коллеги?

– У меня нет предположений. Знаю лишь, что это внезапная смерть.

– То есть доктор Паттерсон ничем не болел?

– Он был совершенно здоров, в расцвете сил – ему всего лишь тридцать два. – Раздражение в голосе врача сменилось сожалением. – Когда я прибежал, у него уже началась агония, помочь было нельзя. Он скончался у меня на руках буквально через пару минут.

– Когда именно это случилось, вы помните?

– Да. Мы всегда фиксируем время смерти – так положено. Я запомнил автоматически: двенадцать двадцать пять.

Найт сделал пометку в своем блокноте и заметил небрежно:

– Странно: кофе разлит, а чашка стоит ровно в центре блюдца. Вряд ли ее поставил туда сам доктор Паттерсон.

Хилл помедлил, прежде чем ответить:

– Это я сделал. Наверное, машинально.

Инспектор попросил чистый пузырек и, получив, аккуратно перелил в него остатки кофе из чашки. При этом он отметил, как напряженно наблюдает за ним врач.

– Что ж, подождем, пока не станет ясна причина смерти доктора Паттерсона, – сказал Найт, опуская пузырек в карман.

– Я вам больше не нужен? – спросил доктор Хилл.

– Только по такому вопросу: я хотел бы, чтобы тело осмотрел наш эксперт. Это возможно сделать здесь, в больнице?

– Конечно. Если хотите, я договорюсь.

– Буду вам признателен. Пожалуйста, закройте дверь на ключ, после того как унесут тело.

– Да, разумеется, – сдерживая нетерпение, пообещал врач и шагнул к выходу. – Если понадоблюсь – я почти всегда здесь.

Выйдя в коридор, инспектор Найт поискал глазами своего спутника – тот беседовал с двумя медсестрами. Лицо Джека Финнегана выражало крайнюю степень участия, в голосе звучали мягкие, доверительные интонации, а жесты были сдержанными и плавными. Репортер не отвлекался, чтобы записывать, но смотрел своим собеседницам прямо в глаза и время от времени сочувственно кивал головой. «Работает профессионально», – не мог не отметить инспектор и направился в приемный покой.

Светловолосая медсестра, ободряюще улыбаясь, объясняла женщине с забинтованной рукой, где находится аптечный киоск. На ее миловидном лице не читалось ни тени недавних переживаний – оно выражало спокойную уверенность и приветливость, словно сестра разговаривала не с пациенткой, а с соседкой, заглянувшей за рецептом домашнего пирога. Инспектор дождался, когда женщина ушла, приблизился к конторке и только тогда заметил, что веки у медсестры покраснели и припухли.

– Вы прекрасно держитесь, мисс Барлоу, – похвалил он.

Та пожала плечами:

– А как же иначе? Нельзя показывать больным, что мы чем-то встревожены. Это может их испугать. А я первая, кого они видят, когда приходят в наше отделение.

– Да, верно.

– Вы хотите еще что-нибудь уточнить? По-моему, я уже рассказала все, что знала.

– Скажите: вы записываете адреса пациентов?

– Обязательно. Потом я помогаю врачам заполнять лечебные карточки.

– Тогда у меня личный вопрос: доктор Паттерсон принял сегодня пациента по фамилии Кроуфорд. Мне хотелось бы понять, тот ли это человек, которого я знаю.

Сестра Барлоу раскрыла лежавший на столешнице конторки журнал в тканевой обложке, страницы которого были исписаны ее ровным ученическим почерком, и прочла:

– Уильям Генри Кроуфорд, Гросвенор-стрит.

– Да, это он, – кивнул Найт.

– Можете не беспокоиться за своего знакомого, – улыбнулась девушка, – это был легкий случай. Доктору Паттерсону не понадобилось и двух минут, чтобы… – Ее лицо вдруг омрачилось, губы задрожали: – На двенадцать был записан еще один пациент – на осмотр после операции. Но он почему-то не явился… Боже мой! Если бы он пришел, то и я бы пришла к доктору Паттерсону раньше и тогда мы, может быть, успели бы ему помочь! Какая трагедия! Ведь он совсем молодой! У него осталась жена… вернее, теперь уже вдова…

Медсестра украдкой огляделась, вытащила из кармана фартука носовой платок и промокнула глаза.

– Я хотел бы – на всякий случай – узнать домашний адрес доктора Паттерсона, – попросил инспектор.

Девушка тут же назвала улицу и номер дома.

– Вы помните адреса всех своих коллег? – удивился Найт, записывая.

– О, нет, конечно! Просто я только что отправила посыльного к миссис Паттерсон, нужно ведь было ее известить… А вообще-то я храню у себя все адреса – на случай, если понадобится кого-то срочно вызвать.

К конторке неуверенно подошла девочка-подросток; она тащила за собой зареванного малыша лет пяти, который прижимал к груди окровавленную кисть. Сестра Барлоу немедленно переключила внимание на них.

Инспектор направился обратно в отделение, слыша ласковое воркование девушки:

– Что, мой хороший?.. Порезался проволокой? Бедняжечка! Идем, сейчас доктор тебе поможет, и твоя ручка будет как новая. Вот, я пока оберну ее салфеткой…

В коридоре газетчика не оказалось. Причина этому выяснилась через минуту: из-за дальнего угла выкатилась тележка с высокими, чуть ли не в человеческий рост, стопками чистого белья; ее без видимых усилий толкала перед собой медсестра средних лет и весьма крупного телосложения, строгая и неприступная; в арьергарде, подобострастно изогнувшись, следовал Джек Финнеган. По лицу репортера было видно: он только что задал какой-то провокационный вопрос и ожидает ответа. Строгая медсестра остановилась, выпрямилась, выпятив мощный бюст, уперла руку в бок и разразилась короткой речью. Инспектор Найт не мог разобрать слов, но было нетрудно понять, что репортер получил суровую отповедь. Тот, впрочем, ничуть не смутился, а лишь почтительно раскланялся. Медсестра, явно довольная собой, ухватилась за свою тележку и гордо двинулась дальше. Финнеган заметил инспектора, возвел глаза к небу и оскалился.

– Вот она – людская несправедливость! – шутливо пожаловался он, подойдя к Найту. – Всяк норовит обидеть честного репортера, а новости-то, между прочим, все любят читать! – Он похвастался: – Эта кипящая праведным гневом мегера даже не догадывается: своим отрицательным ответом она на самом деле подтвердила то, что я уже успел узнать.

– Нам пора, – сказал инспектор.

– Я готов! Куда мы теперь?

– Вы – домой, или куда еще отправляются репортеры после дня плодотворной работы. А я, – Найт прикоснулся к карману, в котором находился пузырек, – должен заглянуть к одному своему знакомому.

– Мне почему-то кажется: вы от меня что-то скрываете, – прищурился газетчик с напускной подозрительностью.

– Не торопитесь, мистер Финнеган. Все узнаете в свое время.

Они вышли во двор, и инспектор поинтересовался:

– Чем с вами поделились сестры?

– О, в основном восторгами: как все обожали доктора Паттерсона, какой он был милый и внимательный. И еще переживаниями: как они все потрясены, какой это будет страшный удар для его супруги и так далее. Но, как я полагаю… – газетчик замялся. – Не знаю, вроде бы о мертвых не принято говорить плохо… Но в то же время мне не кажется, что это так уж плохо… – Он рассмеялся: – По крайней мере, для него это было совсем неплохо!

– Да говорите, наконец! – улыбнулся Найт.

– Доктор Паттерсон был, похоже, тот еще ловелас! Он очаровал всех здешних медсестер. Обаяние, чувство юмора и напористость – перед этим сочетанием, я уверен, не устояла ни одна. Ему было несложно уединиться с очередной пассией в каком-нибудь укромном уголке, коих, как мне сказали по секрету, в любой больнице предостаточно.

– И, разумеется, все в отделении об этом знали, – усмехнулся инспектор.

– Естественно! Как это обычно и бывает, когда все друг у друга на виду. А что самое удивительное – его любвеобильность и непостоянство, похоже, не вызывали ссор. По крайней мере, мне так показалось. Два года назад Паттерсон женился, но это не помешало ему продолжать крутить роман с этой аппетитной блондиночкой из приемного покоя.

– С сестрой Барлоу?

– Да, верно. Они флиртовали друг с другом не скрываясь, так, чтобы всем это казалось шуткой, – с удовольствием рассказывал репортер. – Очевидно, это был способ замаскировать их связь. Расставшись с Барлоу, Паттерсон вроде как поутих. Но поговаривали, будто он просто нашел себе новую даму сердца; правда, кто она – я пока не выяснил.

– У вас отлично получается собирать сплетни, – похвалил Найт.

– Сплетни – мой хлеб, – скромно заметил Финнеган.

– Возможно, они будут иметь значение, когда будет установлена причина смерти Паттерсона. Пока мы считаем это смертью при невыясненных обстоятельствах

14 июня 1887 года, вторник. Хотите узнать здешние тайны?

На следующее утро, войдя во флигель, примыкающий к одному из корпусов больницы Святого Варфоломея, инспектор Найт и Джек Финнеган прошли по длинному темноватому коридору и свернули под низкую арку, ведущую в химическую лабораторию. Они оказались в помещении, по стенам которого почти до самого потолка высились стеллажи, заставленные бесчисленными бутылями, пузырьками и пробирками. Среди них попадались прозрачные сосуды, где в спирту плавало нечто, чего совсем не хотелось рассматривать вблизи. На одном из массивных, в пятнах, столов громоздилась причудливая композиция из колб, трубочек, реторт и газовых горелок; там что-то непрерывно булькало и переливалось, временами выпуская струйки пара. Найт и Финнеган опасливо обогнули этот неспокойный стеклянный лабиринт.

За письменным столом возле книжного шкафа они обнаружили высокого худого человека примерно одного с ними возраста, с всклокоченными светлыми волосами, в рабочем халате, прожженном в нескольких местах кислотой. Звали его Томас Гаррет, он заведовал химической лабораторией; Скотланд-Ярд часто обращался к нему, как к своему внештатному эксперту, за что тот сам себя прозвал «придворным химиком».

Рядом с ним сидел мужчина лет пятидесяти – маленький, кругленький, аккуратный, с румяным добродушным лицом. Столь приятная внешность создавала впечатление, что ее обладатель должен заниматься в жизни чем-то чистым, красивым и радостным – разводить орхидеи, например, или продавать воздушные шарики. Невозможно было представить, что на самом деле этот симпатичный человек вскрывает трупы – а так оно и было, поскольку доктор Сэмюэл Финдли был патологоанатомом. Он руководил всеми дивизионными врачами Скотланд-Ярда.

Найт представил обоим своего спутника и обратился к химику:

– Я получил вашу записку. Доктор Паттерсон умер от отравления?

– Да, – кивнул тот. – Был использован очень сильный яд – стрихнин.

– Которым крыс травят? – вмешался Финнеган.

Инспектор незаметно наступил ему на ногу и спросил:

– Применяется ли стрихнин в медицине?

– Не сам стрихнин, а его соль – нитрат стрихнина, – уточнил Гаррет. – Именно его я обнаружил в кофе, который выпил Паттерсон. Да, его применяют как тонизирующее средство при некоторых нарушениях здоровья.

– Как выглядит нитрат стрихнина?

– Это маленькие бесцветные кристаллы, похожие на стеклянные иголочки, длиной меньше четверти дюйма. Они легко растворяются в кипятке, так что свежесваренный кофе – подходящая среда. Хорошо, что вы уберегли чашку – остатков кофе оказалось достаточно, чтобы произвести анализ.

– Я не ожидал результата так быстро, – удивился инспектор.

– Когда знаешь, что искать, не тратишь время на лишние телодвижения.

– Вот как? Вас что-то натолкнуло на вполне определенные поиски?

– Мне подсказали: доктор Хилл зашел вчера вечером и посоветовал проверить кофе на наличие стрихнина.

– Доктор Хилл…

– Да, он снова приходил – полчаса назад.

– Я как раз закончил делать вскрытие, – подтвердил Финдли. – Хилл описал свои наблюдения последних минут жизни бедняги. Это подтверждает выводы Гаррета и мои: Паттерсон умер от отравления нитратом стрихнина, добавленным в кофе.

– Доктор, вы могли бы сказать, как именно действует стрихнин? – попросил Найт.

– Он поражает нервы, управляющие мышцами. При попадании в организм через рот, то есть при проглатывании, первые симптомы появляются примерно через пятнадцать минут: крайне болезненные судороги, затруднение дыхания и краткая его остановка. Это длится около минуты, затем мышцы расслабляются и дыхание восстанавливается – до следующего припадка. Далее припадки становятся более продолжительными, а интервалы между ними сокращаются. После нескольких таких припадков наступает паралич центральной нервной системы и смерть.

– Ужас! – содрогнулся репортер.

– Доктор Финдли, если человек глотает большую дозу, как скоро может наступить смерть? – спросил инспектор.

– Даже при маленькой дозе до летального исхода может пройти всего лишь полчаса – минут сорок, редко – час-полтора. Стрихнин чрезвычайно ядовит.

– Судя по тому количеству, что я обнаружил, доза была огромной, – добавил Гаррет. – Хватило бы и половины чашки.

– Существует ли какое-то лечение?

– Если сразу же сделать промывание желудка, то вероятность вылечить человека есть. Многое зависит, конечно, от полученной дозы, от общего состояния здоровья, но… – Финдли развел руками, – эффективного противоядия от стрихнина пока не существует.

– Можно ли почувствовать привкус яда?

На этот вопрос ответил Гаррет:

– Нитрат стрихнина имеет чрезвычайно горький вкус. Однако доктор Паттерсон выпил черный кофе без сахара – тот, кто хотел его отравить, знал, что делает.

– То есть вы полагаете, Паттерсон не сам принял яд?

Химик и доктор переглянулись.

– Едва ли врач выбрал бы столь мучительный способ уйти из жизни, – сказал Финдли.

– Так что же получается – если это не самоубийство, так значит, его отравили?! – возбужденно воскликнул репортер, когда они с инспектором Найтом вышли из лаборатории.

– Вам не откажешь в сообразительности, мистер Финнеган, – усмехнулся инспектор. – Да, это первым приходит в голову после того, что мы узнали.

– Куда мы теперь?

– В отделение хирургии.

Найт замолчал, размышляя: «По словам доктора Хилла, вчера они с Паттерсоном закончили оперировать в одиннадцать тридцать. В двенадцать двадцать пять Паттерсон скончался. Смерть от отравления стрихнином наступает в промежутке от тридцати минут до полутора часов. Во время операций хирурги, разумеется, не едят и не пьют. Получается что?.. Что Паттерсон выпил отравленный кофе почти сразу, как только пришел из операционной и начал прием. Значит, нужно искать того, кто побывал в его кабинете в течение двадцати-тридцати минут, начиная с половины двенадцатого!.. Пациенты? Хм, тогда первый, о ком можно сказать с уверенностью, – это сэр Уильям Кроуфорд: время приема – одиннадцать пятьдесят… Яд как орудие убийства чаще используют женщины. Кто-то из медсестер? Судя по добытым Финнеганом сплетням, отношения доктора с женщинами были весьма запутанными. Никогда не поверю, что каждая предыдущая пассия приходила в восторг или охотно прощала, когда Паттерсон бросал ее, чтобы заняться следующей… А если жена догадывалась о его изменах, устраивала сцены? Это могло сделать его жизнь невыносимой. Так что гипотезу о самоубийстве пока исключать нельзя… А не мог ли Паттерсон выпить нитрат стрихнина по ошибке, вместо какого-то другого препарата?.. Предположения можно строить сколько угодно, нужны факты…»

Почти все скамьи в приемном покое – просторном квадратном помещении – были заняты людьми, ожидающими своей очереди. Сэр Уильям с племянницей подошли к конторке, где их приветствовала вчерашняя светловолосая медсестра.

– Мисс Барлоу, – обратился к ней пожилой джентльмен, – доктор Паттерсон назначил мне повторный прием. Правда, вчера, как мы поняли, ему… ммм… нездоровилось.

– Да, – кивнула девушка. – К сожалению, сегодня он тоже не принимает.

– Надеюсь, с ним ничего серьезного не случилось?

– Вы можете попасть к другим врачам, – сестра Барлоу уклонилась от ответа. – Только вам придется подождать – доктор Кэмпбелл и доктор Баббингтон сейчас на операции.

Она без всякой надобности поправила лямку идеально выглаженного фартука и предложила:

– Я могу направить вас к доктору Хиллу. Но у него скоро начнется обход, и я не могу сказать точно, когда он освободится. Прошу простить, но сегодня, как вы понимаете, врачи очень загружены.

– Конечно, – сказал сэр Уильям и повернулся к племяннице: – Знаешь, дорогая, я совсем неплохо себя чувствую.

– Ты уверен, дядя?– спросила Патрисия.

– Да, вполне. Думаю, нет необходимости отнимать у врачей время по пустякам, тем более в такой сложной ситуации. Так что, мисс Барлоу, мы, пожалуй…

Тут в широком проеме, откуда был виден больничный коридор, промелькнула высокая фигура инспектора Найта.

– … подождем, – закончил фразу сэр Уильям.

Патрик Хилл явно не обрадовался новой встрече с полицией – а теперь еще и с прессой. Инспектору Найту и Джеку Финнегану пришлось подождать, пока он не отпустит пациента, после чего все трое прошли к кабинету Паттерсона.

Отперев замок, Хилл собрался было уйти, но инспектор остановил его, сказав:

– Я прошу вас задержаться ненадолго.

– У меня очень мало времени, – предупредил врач. – Мне нужно начинать обход пациентов.

– Я это учту.

Все трое вошли внутрь. Найт велел репортеру оставаться у двери. Хилл, как и вчера, встал у окна, сложив руки на груди.

Найт подошел к шкафчику с лекарствами, однако стеклянная дверца оказалась заперта. Он повернулся к хирургу, вопросительно подняв брови. Тот вытащил из кармана халата два маленьких ключика, один положил на письменный стол, а другой протянул Найту.

– Это Паттерсона, – пояснил он, возвращаясь к окну и принимая прежнюю позу. – Я вчера забрал все ключи.

Инспектор поблагодарил, отпер дверцу и принялся неторопливо перебирать пузырьки и флаконы, внимательно изучая этикетки. Некоторое время Хилл следил за его действиями с мрачным выжиданием и наконец не выдержал:

– Если вы ищете нитрат стрихнина, то его там нет. Я проверил это еще вчера.

Инспектор резко повернулся к нему:

– Вы сразу заподозрили отравление стрихнином!

– Не отрицаю. Поэтому я и сохранил остатки кофе в чашке. Я сначала хотел сам отнести кофе на анализ, но потом подумал: пусть лучше это сделает полиция.

– Почему вчера вы умолчали о своих подозрениях?

– Бросьте ваши полицейские формулировки, – не дрогнул хирург. – «Умолчал»! Я не сказал, потому что не был уверен. Лечение отравлений не моя специальность, хотя, разумеется, теоретически мне известны симптомы и принципы оказания первой помощи. К несчастью, наши попытки помочь Паттерсону запоздали: у него, по всей видимости, был уже не первый припадок. Спасти его было нельзя. Стрихнин действует очень быстро.

– Почему вы подумали именно о стрихнине, доктор Хилл?

– Я наблюдал последний припадок у Паттерсона. И потом, мне знакомы посмертные признаки – характерная поза и прочее: однажды меня пригласили сделать вскрытие, я видел тело в прозекторской. То, что умерший принял стрихнин, полиции уже было ясно из его записки. – Врач помолчал и добавил: – Это был самоубийца.