Серпантин

Дорога больше напоминают поле битвы, усеянное воронками от взорвавшихся снарядов, по которой свободно может передвигаться только танк с несколькими парами гусениц, и то не везде.

Пять магазинов под одним брэндом, находящиеся вплотную друг с другом, не содержат в себе ничего, кроме просроченных товаров, еды быстрого приготовления, канцпринадлежностей для дисграфиков и нескольких касс, из которых работает всегда одна.

От деревьев остались лишь голые, подпиленные, искусанные короедами стебли, а клумбы с цветами, высаженные в толстые покрышки, являлись полной антиподом розы в стеклянной банке Маленького Принца.

Думаете, что отдаленные районы устроены лучше? И снова ошибка. Ведь, покидая пределы одного района, вы сталкиваетесь с великим лабиринтом архитектора из фильма «Начало» – возведенный в куб, парадокс зацикленной убогости в исполнении всего, что вас окружает.

Чем же примечательна тогда эта улица и почему она так называется? – вопрос, который вы никогда не зададите. Потому что уже с рождения все имеют точное описание этого места – блудливое поприще.

Да, все верно. Здесь можно воспользоваться услугами падших женщин. Именно поэтому я здесь.

Нет, озабоченные, по другому этому.

Мне нужно отыскать свою бывшую девушку, когда-то оказавшейся слабой на передок, а теперь и вовсе утратившую свое достоинство. Именно с этой целью я направляюсь сейчас к небольшому скоплению пёзд, стоящих у обочины.

– Эй, малыш, осилишь меня? – спросила баба, весящая больше центнера.

– Сначала займусь твоей мамой, – огрызаюсь я.

Все четверо ударились в громкий, прокуренный хохот, в котором я расслышал низкие ноты. Я досконально осмотрел каждую особь в пестрых одеждах несочетающихся цветов и разглядел в них мужскую фигуру, лицо которой которое вмиг изменило беззаботную радость на испуг.

Сказать, что я ебанулся умом, значит не сказать ничего, дав клятву на пожизненный обет молчания. Это она. Он. Моя бывшая, сменившая пол. Сознание не было готово осилить эту информацию. Шок, в котором я пребываю, можно сравнить по мощности с несколькими ударами молнии в одно тело, стоящее в чистом поле под деревом с огромной антенной в руках.

– Здравствуй, – начала Он, откашлявшись.

– А…Ага, – только и смог я вымолвить.

– Не пугайся ты так, мы ведь уже давно живем своими жизнями.

Как скажешь, брат Вачовски. Я закурил.

– Так ты по делу или развлечься пришел? – непринужденно спросил Он.

– Да как тебе сказать…

– Скажи, как есть

Не уверен, потела ли у меня изо рта слюна, но руки точно затряслись. Я все еще был скован современным самовыражением и принятием себя таким, каким ты должен быть, но не стал из-за матушки генетики.

Нет, я не осуждаю людей за их выбор. Каждый вправе решать, кого и куда трахать, или стать тем, кого трахают, или, став тем, кого трахают, трахать тех, что хотели бы трахать других, сменивших ориентацию. Короче, хоть все перетрахайтесь, мне побоку.

Меня смущает сам факт того, что когда-то это была моя девушка. Мой парень… Шута про то, что я мог забыть, как стал геем, кажется мне все более пугающей.

– Может, поговорим тет-а-тет, если стесняешься прямо тут? – спросил Он.

Хочет уединиться. Да ни за что на свете. Без свидетелей меня точно поднимут на кукан несколько таких же гибридов.

– Давай отойдем буквально на пару метров, мне нужно задать один вопрос, – сказал я дрожащим голосом.

– Как пожелаешь, красавчик.

Похоже, я вспомнил, что забыл. Забыл, как глотать.

Мы перешли на другую сторону улицы, держа солидную дистанцию между собой, но, к сожалению, сойтись ближе пришлось снова. Я скурил сигарету так быстро, что едва не прихватил вместе с ней фильтр, и тут же достал новую.

– Слушаю, – говорит.

– Давно ты? – неловко спрашиваю.

– Это был твой вопрос?

– Нет. Не знаю, зачем я спросил. Забудь и перейдем к сути.

– Вскоре после нашего расставания.

– Неужели? Я был так плох, что ты предпочла сама владеть членом? – сказал я, немного отойдя.

– Член – всего лишь вывернутое наизнанку влагалище. И наоборот.

– Успокаивающие сведения.

– Готов поспорить, теперь ты точно будешь представлять наш секс.

– Прекрати, меня сейчас вырвет, – скривил я лицо.

– Шучу. Но если хочешь знать, как у меня дела, то ты и сам все видишь. Смена пола дает тебе свободу и комфорт для своего тела, и полное изгнание в обществе.

– Не знал, что все так плохо. Мне казалось, что толерантный социум обязан принять любой твой выбор.

– Это так, но только не здесь. Люди никак не могут свыкнуться с мыслью, что они вольны контролировать только свою личную жизнь. Им непременно нужно подстраивать других под свои рамки морали и с пеной у рта доказывать, что то, что ты делаешь – неправильно, и вообще так не должно быть, потому что…Да кто его знает, почему? В детстве во многих была заложена программа по нетерпимости к тем, кто кардинально от тебя отличается, вот только почти ни у кого из них нет весомых аргументов, которые бы смогли убедить меня в том, что они правы на мой счет. Все заканчивается пустыми оскорблениями и злобой на лице первобытного человека. А здесь у тебя только два пути после операционного стола – на Новую улицу, либо на содержание к таким же неформалам, только с толстым кошельком, – печально резюмировал Он.

– Не хочу читать нотации, но ты знал, где живешь и предполагал, чем это может закончиться, – развожу я руками. – Я пожалею, что расспрошу об этом, но все-таки мне не взять в толк: почему ты до сих пор выряжаешься в женские тряпки, и с людьми какого пола ты встречаешься?

– Тебе так важно это знать?

– Хочу определить к какой «расе» ты относишься.

– Это грубо. Не дай мне разочароваться хотя бы в тебе. Чувств между нами нет, но неприятно будет вспоминать человека, который оказался ничуть не лучше остальных.

– Извини, неуместная шутка. Впрочем, я здесь не за тем, чтобы обсудить, чьи гениталии тебе пришили и по какому назначению они используются, – вконец опомнился я. – Скажи, ты встречал меня после нашего расставания?

В данной ситуации это прозвучало очень гомосексуально.

– Что ты имеешь ввиду? – спросил Он.

– Ну, у тебя не было желания помочь мне вспомнить что-то?

– Вспомнить? А что ты забыл?

– Ты еще попроси глухонемого оценить популярный трек, а потом пропеть его. Я, блин, не знаю, что. За этим я тут оказался, но как всегда только зря потратил время и, в придачу, нажил себе новое расстройство. Прощай, у меня есть более важные дела.

Закурив снова, я развернулся и начал постепенно удаляться, но услышал сзади негромкое покашливание.

– Может, тебе не стоит столько курить? – спросил Он.

– «А может, мне не стоит столько жить?»

– Ты всегда ценил хорошие фильмы.

– А ты разделал мой вкус.

Мы посмотрели друг на друга и оба улыбнулись, вспомнив те времена, когда мы с упоением пересматривали понравившиеся нам картины и искали новые, если не такие же бесподобные и завораживающие, то хотя бы приближенные к золотой коллекции культуры в кинематографе.

– Знаешь, я хочу сделать тебе подарок, – сказал Он спохватившись. – Вернее это только что стало подарком.

– Неожиданно. Какой?

– Два билета в театр «У сквера». Я должен был закончить сегодня пораньше и сходить туда со своим приятелем, но, как назло, не было ни одного клиента. Поэтому мне придется здесь задержаться, чтобы хоть что-то отработать за этот день.

– Билеты в театр? Похоже, я действительно предвзято к тебе отнесся сначала.

– Просто возьми, пока опять не наболтал лишнего.

Он отдал мне билеты, и я стал их рассматривать.

– Который час? – панически спросил я.

– Десять минут седьмого.

Черт, Эс меня уже ждет, а спектакль начнется через полчаса. Благо, театр находится поблизости.

– Извини, мне еще нужно кое-куда забежать, так что я снова прощаюсь.

– Если ты имеешь ввиду, то тебе нужно принять душ, то да, не помешало бы.

Я бегло обнюхал себя и понял, о чем идет речь. Сегодня так много всего произошло, что это подорвало всю гигиену моего тела. Но сейчас совершенно не до этого.

– Используй хотя бы это, раз уж так спешишь, – сказал Он, протянув красный прямоугольник «Гуччи Раш».

– Женские духи?

– Лучше, чем твой естественный запах на данный момент.

Недолго думая, я схватил их и несколько раз брызнул на себя. Аромат потрясающий, в этом спору нет. В них так и таится сексуальная энергетика.

– Спасибо! – благодарю. – Ты лучший. И, несмотря на то, что когда-то ты был совершенно другим внешне, внутри ты по-прежнему остался рассудительной забавной девчонкой с добрым сердцем.

– А как же поцелуй на прощание?

– Не дождешься, – рванул с места.

Я летел, словно охваченный огнем, с непреодолимым желанием преодолеть скорость света и вернуться на пару часов назад, где бы я успел все и не опоздал бы на встречу.

Зараза, а если Эс не дождется и больше никогда там не появится? При особой настойчивости ее будет несложно найти в этом небольшом городе, но ведь она может быть здесь проездом.

Если подумать, то я вообще мало что про нее знаю, кроме то, что она умна, обворожительна, скорее всего, талантлива во многих вещах и просто хороший собеседник. Да, в тот вечер мы говорили о многом, но ни одного вопроса личного характера не прозвучало. Это и не столь важно, если она все еще ждет меня.

Достигнув бара, я влетаю внутрь, снося плечом дверь, спотыкаюсь и падаю на пол, удавшись виском.

– Ууу, сссука, – простонал я.

Бармен хихикнул, официант пожалел, что не успел вовремя включить видеосъемку на смартфоне, люди, находившиеся в первом зале, заразились равнодушием из прошлого кафе, а я, потирая колени и голову поплелся умываться в туалет.

Немного освежившись и приведя себя в порядок, я вбегаю в зал, сразу примечаю Эс на том же самом месте и усаживаюсь напротив нее.

– Привет! – здороваюсь, запыхавшись. – Дико извиняюсь за свое опоздание, такое больше не повториться, честно.

– Тяжелый день? – спрашивает она, осмотрев меня с ног до головы.

– Нечто вроде.

Переведя дух, я присмотрелся к ней тоже. По левой половине лица будто проехал трактор. Разбитая губа скрыта под темной помадой, синяки на скуле и подбородке замазаны тональным кремом, ссадина на брови пульсирует под черным цветом карандаша, а покрасневший глаз слегка оплыл.

– Кто это сделал? – почти прокричал я хриплым голосом.

– Неважно. Я не требую от тебя подробностей твоей истории, будь добр, и ты не расспрашивай о моей.

– Но…

– Никаких «но». Я не твоя девушка и имею право на секреты. Лучше объясни мне появление на твоем теле запаха женской туалетной воды.

– Они для того, чтобы скрыть неприятные носу оттенки до тех пор, пока я не доберусь до ванны.

Она подалась вперед и принюхалась. По лицу Эс было заметно, что она зря решила заговорить об этом.

– Не было времени вымыться? – спрашивает она.

– Не было. И сейчас нет, потому что мы идем совершать культурно значимое дело.

– Какое?

– Поход в театр, как ты и хотела, – говорю, достав из кармана билеты.

– Когда же ты успел их приобрести?

– Один знакомый поделился.

– Ты меня все больше удивляешь.

Я вскинул брови, как бы подтверждая свою значимость хотя бы в чем-то.

– Хорошо, не будем медлить, – сказала она, закинув через голову сумку.

Судя по скоплению народа, мы пришли вовремя.

На Бродвее я не был, но, пускай и голословно, могу сказать, что лучше театра вам точно не сыскать.

Он выглядел по-прежнему лучшего всего остального города. Позолоченная отделка, выписанная узорами, аутентично смотрелась с грамотными вкраплениями предметов интерьера – мебели на манер девятнадцатого века, различных декораций вроде полуразрушенного корабля, потертого пианино, трона из известного сериала, про который некоторые люди твердят: «неужели я единственный, кто его не смотрел?», и буфета, где кофе заправляли Ирландским виски.

В постановках обычно преобладала тематика именно этой страны, либо общеизвестная классика, но в этот раз они решили выступить с премьерой, совершенно новой для их стиля.

Спектакль назывался «Пьяные». Да, такая вот ирония надо мной и моей спутницей. Хотя сегодня я еще трезв, именно поэтому в первую очередь выпиваю пару стаканов специального кофе, угостив Эс тоже.

Прозвенел второй звонок, мы удобно расположились в центре зала и ждали, пока все соберутся.

– Мамочка! – послышался приближающийся детский плач.

Мы синхронно повернули голову в сторону издаваемого звука. И, когда этот ураган рева и всхлипываний стал продираться через наш ряд на единственные два свободных места около Эс, мы переглянулись, молча попрощавшись с приятным времяпрепровождением.

– Мамочка, я не хочу смотреть!

– Закрой рот, иначе запру под домашним арестом!

Они. Так их зовут в нашем мире. Старший из них – симбиоз из плохого и худшего, что осталось от воспитания родителей и плохой среды бытия. Младший – биоробот, под действием главного, медленно и планомерно совершающий психологическую атаку посредством отверстия в голове и, издаваемого оттуда, акустическим диапазоном, неизмеримым никакими приборами.

– Ну мааамочка!

– Молчать!

Чем думали контролеры, когда пропустили эту парочку? Чем она думала, когда повела его с собой, или, когда решилась рожать? Чем думал я, когда решил, что после всей произошедшей сегодня ахинеи меня оставят, наконец, в покое?

– Мамочка, пойдем домой!

– Сиди молча.

Пухлый паренек в футболке-зебре и его покровительница с нелепой прической и в перчатках, которые явной ей велики, были вылитой копией мамы и сына из семейки Адамс.

Он начал увеличивать громкость и стал дергать непутевую мамашу за край платья.

Эс явно не собиралась терпеливо ждать окончания средневековых пыток острыми, раскаленными звуками:

– Женщина, угомоните своего ребенка, Вы не в детском саду.

– Это кто тут женщина?! – Оно проявило признаки возмущения на фоне истошного хныканья.

– Вы. А теперь прикажите ребенку остановиться, либо я попрошу, чтобы Вас выпроводили.

– Что ТЫ имеешь против моего ребенка? Да, крикливый. Все дети кричат. Он для тебя недостаточно умный, красивый, смешной? Ну, ИЗВИНИТЕ, что не угодила! У самой-то, наверно, вундеркинд!

– Не довелось обзавестись.

– Посмотрите, какая самодостаточная! Детей у нее нет! Были бы – поняла, каково это – не иметь возможности выйти из дома без него!

– Вообще-то…

– И не надо меня перебивать! Может, у меня нет возможности оплачивать няню? Может, мой бывший муж оставил нас ни с чем и не платит алименты? Может, у меня кредит висит на крупную сумму, которую я покрою лет так через двадцать? Хоть над чем-нибудь из того ты задумывалась, прежде чем предъявлять претензии?

Я молча сидел, упершись локтями в ноги, рассматривал родинку на залысине у мужчины предо мной и ждал вступления в силу закона, разрешающего в таких случаях брать особь за ухо и выводить из помещения без последствий для себя.

– Эс, ты же знаешь, что это бесполезно, – говорю вполголоса.

Они услышали меня своими локаторами:

– Что значит бесполезно, молодой человек? ВЫ хотите сказать, что Я не умею вести беседу?

– Охотно верю, что умеете, но давайте отложим эту беседу на никогда, идет? – спросил я и повернулся в профиль.

– Не смейте от меня отворачиваться, я не договорила!

Они действовали слаженно. Один усердно упражнялся в стонах и воплях, разлагая на составляющие клетки ушных перепонок, другая грузила флэшбэками из своей нелегкой жизни.

Через какое-то время мелкий повернулся, опушим от слез, лицом к Эс и начал орать в ее сторону:

– Мааамочкааа!

– Я еще раз повторяю: воспитывать ребенка одной – невероятно сложная работа! Даже не знаю, как у меня все удается!

– Мааамочкааа!

– Все эти пафосные знаменитости, которые берут по десятку человек из детских домов – просто показушники! Попробовали бы они родить своего и воспитать в пятиэтажной картонной коробке в городе с средней зарплатой ниже прожиточного минимума!

– Мааамочкааа!

– И это только начало! Что будет потом, в школе? В институте? На работе? Да, ребенок подрастет, но останется ребенком для меня! Вдруг ему потребуется моя поддержка или ласковое слово, в меня не будет рядом? А потом…

Я вздрогнул от громкого шлепка, за которым последовала тишина. Эс села на свое место и важно скрестила руки. Мадам с обалдевшим видом потирала ладонью щеку, а ее отпрыск остановил производство дополнительной хромосомы в своем теле и вылупил на нас глаза котов экзотов. Эс дала ей леща? Отличная работа!

Записная книжка, пункт первый: «Во все людные места брать с собой девушку, чтобы она могла сделать то, что тебе запрещено».

Образцовая мать хотела было сказать что-то еще, но, на всякий случай, проглотила и отвернулась в сторону.

Прозвучал третий звонок.

После него прошло, примерно, полчаса перед тем, как я очнулся от полного коматоза в плане погружения в происходящее, потому что Эс взяла меня за руку. Маленькая теплая ладонь с серебряным кольцом на пальце эхом отражала пульсацию моего сердцебиения. Уже менее внимательно, но я продолжил смотреть, пытаясь сформулировать саму канву:

В самом начла были два человека в центре круга. Поначалу значения этому я не придал, но теперь задался вопросом: «Что они символизировали»? Может, инь и ян, говорящие о гармонии противоположностей. О посыле разного толка, что дает каждый из нас, но иногда прислушивается к остальным. Может, их положение тел, что лежат на крутящемся диске свидетельствует о нерожденном ребенке, находящимся в чреве матери. Ребенке, не успевшем совершить ошибок, наделать глупостей, влезть в долги, пропитаться и погрязнуть в говне.

Может, каждый из нас является центром в огромной, пламенной, безумной карусели судеб и событий. У каждого из нас свои ценности, свое определение любви, дружбы, верности, счастья, свои внутренние голоса, что таятся во мраке, ожидая момента уязвимости – частичной или полной потери контроля сознания путем прикладывания орального отверстия к эликсиру настроения.

Тогда все становится на свои места: важное ранее перестает иметь какое-либо значение, а то, что действительно значимо, что таилось глубоко внутри и жаждало огласки, вырывается наружу, сметая ураганом лоск розовых очков, слепящих глаза. Пьяные хотят быть услышанными и понятыми, поэтому, на всякий случай, продвигают снова и снова свою точку зрения. И, какой разной она бы ни была, смысл доносится одинаковый – ты способен изменить себя и мир вокруг только тогда, когда ты сам поймешь, насколько тебе это нужно, когда ты продолжишь движение в пьяном угаре, шатаясь, спотыкаясь, падая, матерясь и вставая опять, когда придет истинное понимание того, что ты делаешь что-то не зря – тогда ты на встанешь на верный путь.

Спектакль кончается, зал начинает рукоплескать и дарить актерам цветы. Мальца тошнит на колготки Эс.

– Да чтоб вас всех! – побежала она из зала.

Я нагнал ее и подождал, пока выйдет из дамской комнаты.

– Ничего не говори, – сказала она, устремившись быстрым шагом к выходу.

С великим сожалением, мы покидаем театр и, неся в головах сильнейшее впечатление, медленно плетемся обратно в бар, всю дорогу сохраняя гробовое молчание.

Зайдя в заведение, в котором численность людей увеличилась вдвое, я ловлю улыбку бармена, которого, очевидно еще не отпустило после моего прошлого фиаско.

Наше место не было занято, поэтому мы успешно пилотировали на него свои тела и сделали заказ у, подошедшего враскачку, официанта.

– Ну, что скажешь? – таинственно спрашивает Эс.

– Было здорово, – говорю с приподнятым настроением. – Если следующие сеансы окулитуривания будут лишены череды препятствий, которые мне нужно будет перед этим пройти, то готов ходить на них хоть каждый день.

– Не хочешь поделиться своими похождениями?

– Но…

– Да, да, да. Я уже поднимала эту тему, которая ранее показалась мне неуместной для обсуждения, а теперь я снова противоречу себе, желая узнать, что с тобой случилось, – сказала она, покачав головой и закатив глаза.

– То есть, теперь я тоже могу взять у тебя интервью?

– Конечно, нет. Что за глупый вопрос?

– Вот уж действительно – ляпнул, не подумав.

– Все во многом зависит моего настроения на данный момент. Так что, когда-нибудь ты сможешь услышать мою версию, а пока не задавайся лишними вопросами о моем взбалмошном характере и просто смирись с тем, что имеешь.

– Но…

Она настолько укоризненно на меня посмотрела, что я забыл аргумент, которым хотел грамотно парировать.

– То бишь, о чем мы? – спрашиваю, надеясь на смену темы.

– Твоя история.

Не повезло.

– Если коротко – за сегодняшний день я побывал во всех местах этого города, которые бы, при иных обстоятельствах, ни за что бы посещать не стал, – говорю.

– Подробности?

– Да сколько еще я буду повторять одно и тоже? – спрашиваю у себя. – Мертвый кот, коробка с диктофоном…

– Что?! Мертвый кот? Какой ужас! – вскинула Эс руки.

Похоже, это действительно не на шутку ее встревожило.

– Да, об этом я тебе хотел рассказать, но то, что произошло после, делает смерть животного совершенно незначительной.

– Незначительной? Ты жестокий человек.

Если бы мое выражение лица поддавалось описанию, то звучало бы оно примерно так: «яркое чувство страдальческого недопонимания несогласованности в приоритетной и побочной задаче».

– Я его похоронил по всем правилам, можешь не переживать. Он попал в кошачий рай и насмехается оттуда над собаками, – говорю.

– Очень весело. Но я рада, что ты поступил именно так.

– Даже речь толкнул, а потом на этом деле меня поймала девочка.

– Что за девочка?

– Ее зовут Я.

– Ты ее надоумил?

– Сама решила. Не хотела произносить настоящего имени, потому что оно ассоциировалось с отцом.

– Тяжелое детство?

– Скорее, его отсутствие. Она выглядела поникшей, но после нашего разговора, который бы я назвал информативным ведением одностороннего диалога, она повеселела и даже понадеялась, что мы еще когда-нибудь пересечемся.

– Все возможно.

– При условии, что я пойду хоронить очередного кота.

На ее лбу клеймом вывелась надпись: «шути дальше и окажешься на его месте».

– Похоже, никто к нам сегодня не подойдет, так что пойду сам закажу что-нибудь, – говорю, чтобы разбавить обстановку.

– Мне красного сухого, пожалуйста, – сказала Эс томным голосом.

Я кивнул и направился к персоналу. Парень со смартфоном прохлаждался рядом со стойкой и даже не думал делать свою работу.

– Простите, – наиграно подзываю его.

– Да? – ответил тот, не отрывая взгляда от экрана.

– Мне нужно кое-что показать Вам за столом, где я сижу.

– Надеюсь, это не ужин, который решил выбраться обратно.

Сукин сын все юморит. Хорошо, сейчас ты у меня посмеешься от души.

Он прошел за мной до стола и, когда я остановился и развернулся лицом к нему, он раздраженно спросил:

– Ну?

– Ничего не замечаете?

– Двух посетителей, которые парят мне мозги.

– А я вижу пустой, мать твою, стол, за которым сидят эти два посетителя и не могут дождаться паскуду в фартуке, которая должна принять у них заказ, – гавкаю я.

– Эй, приятель, не борзей, иначе вылетишь отсюда.

– Неужели? А может, я подам на тебя жалобу за невыполнение задач, порученных тебе этой гнилой работой, и ты вмиг лишишься почетного права подносить пиво, а потом вытирать остатки, что пролили на стол?

– Хоть заподавайся, их все равно никто не читает. Ты здесь не один, так что советую сидеть, как эта дамочка, и ждать своей очереди, – сказал он, показав пальцем на Эс.

– Кто это тут дамочка, ты, малолетняя дочь? – присоединилась Эс, которой тоже подпортил настроение этот разговор.

– А тебе лучше помолчать, старуха, иначе я забуду о своей вежливости.

Резким апперкотом я выбиваю из рук придурка смартфон, который разлетается на части при сильном ударе о полок, хватаю его за грудки и, разворачиваясь, прижимаю к стене. От неожиданности от впадает в ступор и начинает испуганно вертеть глазами.

– Теперь послушай меня, мудак. Спесь я может и не буду сбивать, однако донесу какое-какую информацию до твоего тупого ебла. А именно – ты больше никогда и слова поперек не скажешь мне и, тем более, моей спутнице. Ты будешь постоянно крутиться поблизости, чтобы мы случайно не пробыли в ожидании больше обычного. Будешь вежливо кивать и улыбаться, принимая заказ, а когда мы будем плевать тебе в лицо, ты с невероятным аппетитом будешь слизывать слюни и просить добавки. Иначе твоя жизнь превратиться в хождение по мукам, потому что кроме этой девушки, что ты оскорбил, мне терять нечего, и я приложу все свои ресурсы: потрачу все силы, время и деньги на то, чтобы уничтожить в тебе человека. Ты забудешь, как тебя зовут, ты забудешь, зачем ты приходишь сюда каждый день и выполняешь рутинную работу, получая гроши, а счастливые воспоминания о прошлом и светлая надежда на блистательное будущее сотрутся из памяти раз и навсегда, уступив место нескончаемому кошмару наяву, – закончил я и отпустил официанта.