Чёртов угол

И вот такой-то человек шагнул в лес, и папоротники, качнувшись, сомкнулись за ней. И тени лесные скрыли её следы.

Дуракам (и дурочкам), как известно, везёт. А Ульяна в этом случае была стопроцентной идиоткой. Она пошла в незнакомый лес, не имея ни телефона, ни ножа, а только бутылку с молоком, и при этом никому не сказала, куда идёт. Бабушке Лере в самом страшном кошмаре не могло привидеться, чтобы их Улечка могла что-нибудь эдакое выкинуть.

Хотите погибнуть – будьте как Уля. Ох, сожрут её волки и молоком запьют (три с половиной процента жирности, вчерашнее). Но удача была на стороне слабоумных. Тропинка оказалась проторённой, и Уля шла по ней легко, как по родному парку возле дома.

В лесу всё шепталось и вздыхало, он был пронизан солнечными лучами, а берёзовые стволы радостно и розовато светились в зелёном сумраке. Какие-то птицы порхали туда-сюда, сопровождая Ульяну вдоль тропы. Ветки склонялись над дорогой, но девочка легко пригибалась и шла дальше. Пока берёзы не сменились соснами, лес не вытянулся готическим собором, а тропа не стала глуше и незаметней. Под ногами хрустела хвоя и шишки. Где-то стучал дятел. Скакала белка. Возможно, куда-то крался бурундук. Сосны расступились и дали простор небу. Ульяна встала на краю песчаного обрыва и увидела заброшенный город троллей. Огромные бетонные сферы среди зелени лежали в котловине перед ней. Прямые линии дорог делили этот заброшенный город на кварталы. Город был пуст.

2. Ульяна, город троллей и дед в дождевике

Никогда не разговаривай с незнакомцами, особенно с мужчинами. Ходи по освещённым улицам. Не суйся в незнакомые места. Будь вежливой и осторожной. Особенно осторожной. И никогда не ходи на неизвестные заброшки – там, в тёмных местах, запросто могут встретиться подозрительные незнакомцы мужского пола, которые захотят с тобой поговорить.

Всё верно, Ульяна? Верно, Хвостова. Так какого же чёрта ты тогда стоишь посреди примерно ничего в пустом военном городке? Под ногами у тебя дорога из серых бетонных плит, которая упирается в высокий песчаный склон. Такие склоны окружают городок со всех сторон, словно его не строили на поверхности, а вырыли в теле большого песчаного холма. Наверху, по краю обрывов, растут сосны, а внизу травы, бурьян и борщевик обступают дорогу, как десант марсиан. Помнишь, два дня назад ты стояла на одном из этих склонов и считала каменные сферы – забытые дворцы троллей? А теперь ты уже здесь, в твоей сумке лежат травы, свечи и мел для обряда, и тебе одновременно страшно и весело? Ты ли это, Ульяна Хвостова, ученица восьмого «А» гуманитарного класса гимназии тридцать два с углублённым изучением… Что вы там изучаете, Уля?

Какая разница, если тёплый ветер толкает тебя в лопатки и шепчет: «Иди вперёд»?

Чёрные чугунные фонари, витые и изящные, стоят по краям дороги. Их стеклянные колпаки давно разбиты или украдены. Или сначала украдены, а потом разбиты. Под ногами хрустит стеклянная крошка. Из буйной зелени, захватившей военный городок, выступают бетонные сферы разных размеров: иные с деревенский дом, иные – циклопические, больше пятиэтажек. Сферы стоят на основаниях высотой с трёхэтажный дом. На стене одного из оснований плакат, ещё не потерявший краски: «Советский солдат, крепи оборону Родины!». Гигантский румяный солдат смотрит в бледное небо над соснами, сжимая автомат у груди. В небе плавится желток солнца. Ржавые фермы антенн, рога трансформаторов, обвисшие лианы проводов. Жарко. Душно. Ни души. Меж стыками плит пробивается трава, жёсткая, как пластиковая щетина зубной щётки.

В этом абсурдном пространстве железа, травы и бетона нет никакого смысла. Зачем сюда, в глухомань, загнали сотни машин, зачем разворотили нутро холма и влили в него тысячи кубометров бетона, зачем вырыли подземные ходы и опутали километрами проводов? Чтобы спустя годы просто бросить и уйти?

Горячий ветер бродит между серых бетонных сфер, и Уля думает, что всё вокруг похоже на кладку исполинских ящеров. Яйца Годзиллы – вот что это, в каждом из них дремлет будущая смерть Земли, и однажды они проснутся, чтобы уничтожить нас.

Именно сюда ей и надо. Потому что вы помните: у Ули была тайна: свой мир в тетрадке (шестьдесят четыре листа, скрепка, Ульяновский бумкомбинат им. Ленина). Этот мир был больше внутри, чем снаружи. И она никому о нём не рассказывала. Именно поэтому ей надо было сюда. Мел, освящённый при полной луне, высушенные на обогревателе мать-и-мачеха и подорожник, нож, омытый в крови размороженной курицы (свежей гусиной не нашлось), ждали своего часа в сумке. Для ритуала ещё требовался девственный пергамент, но у неё был только лист из новой тетради, на котором она нарисовала печать планеты. Уля надеялась, что планетарный дух не будет против листа в клеточку. Сегодня она хотела попробовать вызвать духа Меркурия. По правде, она не разобралась в расчётах, какой час какому духу соответствует (да и будем честны, вообще мало что поняла из инструкций позапрошлого века, которые вычитала в томе под названием «Деревенская магия»), зато у неё была модная палочка со светящимся кончиком и набор зелий из «Гарри Поттера». Зачем ей всё это надо? Потому что волшебница Алина застряла в том мире, не в силах снять корону Бессмертия, а Уля застряла тут, и у неё творческий кризис. Может быть, ритуал, который она вычитала в одной из дедовских книг, подтолкнет её воображение. Ну или она хотя бы просто красиво опишет это действо в книге. Мама всегда говорила: готовишь суп – так пробуй. Борщ у Ули, кстати, получался так себе. Но по пути она уже всякого натерпелась и не собиралась отступать.

Во-первых, девочка наврала бабушке, что пойдёт гулять по СНТ. Во-вторых, когда она искала проход к военному городку, то вляпалась в муравейник. Вы когда-нибудь вытряхивали муравьёв из кроссовок? А из-под джинсового комбинезона? А в-третьих, когда Уля нашла сырую тропу через какой-то стрёмный замусоренный лес, то её чуть не сбили парни на квадроциклах. Серьёзно, пролетели мимо, как на пожар, грязь во все стороны, а лица такие важные, как будто управляют имперскими шагоходами из «Звёздных войн», а не китайскими квадроциклами. Последний беспечный ездок вообще остановился и попытался завести с ней светскую беседу посреди леса, пока она грязь из волос выковыривала. Пришлось уйти с видом Снежной королевы – это она умела.

Ульяна сошла с дороги и направилась по узкой тропе из обломков бетона и кирпича, втоптанных в плотный суглинок. Борщевик и крапива обнимали тропинку, душили её в зелёных объятиях, и Ульяну сразу окутало жаркое дыхание трав. Перед лицом затанцевали мошки. Уля отмахивалась и упрямо пробиралась вперёд, к развалинам. Чертополох цеплялся за джинсовый комбинезон, который она, как самый износостойкий, выбрала для похода за вдохновением. Исполинский серый бок сферы нависал над головой, девочка уже различала тёмные следы раствора, соединявшего бетонные сегменты конструкции. Ещё немного, и Уля будет рядом с этим… что бы это ни было! Там наверняка найдётся укромное местечко, где она сможет провести ритуал.

Уля на ходу полезла в сумку, проверяя походный магический набор – как-то ей теплее становилось, когда она касалась волшебной палочки (десять и три четверти дюйма, сердцевина – сердечная жила дракона, материал – виноградная лоза, сделана, вероятно, неизвестным китайским мастером Оли Ван Дером).

Она в очередной раз пересчитала свои зелья, проверила сушёную мать-и-мачеху, подняла глаза и… ухнула вниз. Всё завертелось, замелькало, а потом Ульяна ударилась головой и на мгновение отключилась.

Очнулась Уля оттого, что ей на лицо что-то капало. Чёрная вонючая жижа из ржавой водопроводной трубы. Она дёрнула головой, уворачиваясь от очередной капли, и долбанулась затылком об камень. Отлично. Теперь помимо ноги ещё и башка болит. И на кой чёрт она сюда попёрлась? Больно-то как!

Ульяна подняла голову. Огляделась. Она была в широкой яме, заросшей доверху травой. Понятно, почему она не заметила её – со стороны было никак не понять, какая тут глубина на самом деле. Выше Ули. Девочка сидит на самом дне, опершись на крутой склон ямы. Над головой из песчаной подушки выпирают камни, щебёнка, кирпичи. Ржавая труба капает своими соплями теперь в затылок. Спина ноет, потому что она её ободрала, когда кувыркнулась, голова – потому что приложилась сейчас об камень. А вот левая нога…

Уля попыталась подняться, оперлась руками, подогнула здоровую правую, но, едва пошевелила раненой конечностью, в глазах разом потемнело. Вот здорово, если ты ногу сломала? И, разумеется, Уля, ты не сказала бабушке Лере, куда идёшь? Конечно, не сказала! Что я скажу: «Бабушка, я иду проводить магический ритуал в заброшенной военной части, не волнуйся, это всего часа на четыре, мне ничего не угрожает, у меня есть сушёная мать-и-мачеха?»

Про военную часть Уля вычитала в интернете. Пошла гуглить бетонные шары Подмосковья, вот ей и выпал список на десять страниц. Популярное место для любителей экстрима и заброшек.

Так что есть шанс, что её найдут. День, два, максимум неделя. Вода у неё есть, червяков накопает, вместе со свежей крапивой это будет царский завтрак. А также обед и ужин. От такой перспективы девочка на стенку полезла. Буквально. Она попыталась встать ещё раз, потом ещё – поползла по склону, цепляясь за корни, но только зря обожгла о крапиву руки. Едва Уля поднималась, боль распускалась внутри неё, словно дерево молний – цветок, соединяющий небо и землю, – и бросала девочку на землю.

Ульяна раскинула руки, зарыла их в измятую траву. Нашла и в отчаянии сунула в рот горький измочаленный стебель одуванчика. Сразу же выплюнула. Гадость какая. Делать нечего, надо звонить бабушке.

Заранее предчувствуя, что сейчас на неё обрушится, Уля нащупала телефон, приложила палец к детектору отпечатка, но пальцы, измазанные жирной глиной, сканер не определял. Руки были грязные, красные и холодные. Что же делать, так она весь экран изгваздает. Но Уля вспомнила, как выкручивалась зимой, когда было лень снимать перчатки: ловко нарисовала графический ключ носом, и экран блокировки исчез. Уля так же, носом, полезла в контакты, но остановилась. Связи не было. Сеть в яме не ловила вообще. Ни СМС, ни сообщения. Ни-че-го.

– Да блин! – Хвостова сунула бесполезный телефон в сумку.

Посмотрела в голубое небо, на быстрые облака, летящие вдаль. Травы шумели. Вода капала. Жаворонок пел в вышине. Мир равнодушно жил мимо.

– Пама-а-агите! – пискнула Ульяна. Потом громче: – Эй, помогите! Люди! Кто-нибудь? Ау!

Через полчаса она охрипла и устала. Сил орать не было, поэтому девочка нашла железку и колотила ей по трубе. Не бог весть что, но звук. К тому же ритмичный. До неё постепенно начал доходить масштаб проблем, которые пришли к ней в гости. Она вполне может пролежать тут до зимы. Птицы выклюют ей глаза, лисы и хищные мышки растащат тело, снег покроет её кости. Белый снег, серый лёд на растрескавшейся земле… Она поняла, что выстукивает на трубе ритм песни «Звезда по имени Солнце», и разозлилась разом на всё: на себя, на бабушку, на это дебильное солнце, на заброшку, на яму, опять на себя.

– Да пошли вы! – заорала она и швырнула железяку вверх.

В этот момент послышался шорох. Над краем ямы показалась чья-то голова, но, когда Уля запустила железный прут, она тут же исчезла.

– Ну, как знаешь, – сказали наверху. – Я пойду тогда.

– Нет, нет, не надо! – завопила Ульяна. – Я не на вас, я просто так ругалась!

– Ну, смотри…

В яму спрыгнул старик. Невысокий, коренастый дед в старом брезентовом дождевике и чёрной шерстяной шапочке, сдвинутой на затылок. Он упёрся кирзовыми сапогами, расставил ноги как циркуль, сунул руки в карманы. Глянул на неё темными глазами.

– Это ж как ты тут, девонька, оказалась?

Нос у него был крупный, как слива, рот был полон металлических зубов, а лицо коричневое и морщинистое, как сушёная хурма. В общем, дед, мимо которого пройдёшь возле деревенского магазина и не обернёшься. Но сейчас ему Уля была рада как родному.

– Помогите. – Ульяна дрожащей рукой потянулась к ноге, и её опять накрыло, закружило. Когда она очнулась снова, дед присел на корточки и ощупывал лодыжку твёрдыми и точными пальцами. Боль вспыхивала, но от его прикосновений будто гасла на мгновение.

– Ох, деточка, хорошо приложилась. – Дед давил и стискивал ногу, Уля вскрикивала. В лодыжке было горячо, там шумела и пульсировала кровь, но, несмотря на жуткую ситуацию – она валяется в яме, и какой-то дед щупает ей ногу, – ей вдруг стало спокойно.

– Давай-ка вставай. – Дед потянул её.

Уля замотала головой. Ей стало страшно – сейчас опять как накатит, пробьёт раскалённой иглой от пятки до головы! Но дед был настойчив, он тянул её, потом надавил как-то на ключицу, и голова у девочки разом прояснилась. Страх отступил, она взялась за его руку и на раз-два поднялась на ноги. Встала, качаясь на правой. Осторожно наступила на левую и замерла. Нога болела, конечно. Но терпимо, на неё можно было опираться, и не только – а даже идти. Ничего себе!

– Вот и славно, Уля, вот и хорошо. – Дед покрутил головой, будто услышал что-то, и заторопился: – Давай потихоньку, вот сюда становись, ага, вот сюда. Давай, давай, потихоньку…

– Спасибо. – Ульяна отцепилась от деда, только когда они выбрались на бетонку. – Большое вам спасибо… Я бы там…

В носу защипало, и Ульяна разрыдалась, уронив руки.

– Всё хорошо, хорошо, – сказал дед. – Обошлось, всё путём. Запачкалась немного, так это ничего, отстираешь. А нога пройдёт, не бойся. Там ушиб, ничего там нет, ушиб там.

Дед говорил немного странно, повторяя слова, но голос у него был глубокий, хоть и глуховатый. Он как будто обнимал тебя целиком, и ты погружался в него, как в тёплое молоко или горячий воздух бани.

– Ты лучше не ходи в такие места одна, вот и кроссовочки запачкала, и комбинезон…

Уля, которая начала успокаиваться, опять разрыдалась. Кроссики было особенно жалко. Дед поморщился, наклонился поднять сумку, которую она уронила, сунул ей в руки.

– И чего ты там забыла, чего?

– Да так… я…

Сумка раскрылась в её непослушных пальцах, и оттуда выпали Улины магические припасы: и палочка, и мел, и все волшебные зелья. Последним спланировал листок с печатью духа. Дед ничего не сказал. Наклонился, быстро собрал вещи и сложил в сумку. Взгляд его – цепкий и тёмный – задержался на палочке и несколько дольше – на магической печати, но он только вздохнул и похлопал Ульяну по плечу.

– Ты не плачь, Уля, не плачь, не надо тебе плакать. Тебе сильной надо быть.

– Да я стараюсь… не плакать. – Девочка повесила сумку на плечо и закрыла. Господи, какое позорище! Хорошо, что он даже не понял, что это магические ингредиенты.

– Ты уж постарайся. – Взгляд деда вдруг обрёл неожиданную остроту, но Ульяна не успела испугаться. Он сдвинул шапку на затылок и улыбнулся, сверкая металлом окованных зубов. – Ну вот и транспорт.

– Какой?

Дед поднял корявый палец, и Ульяна услышала отдалённый звук мотора. Он нарастал, и вскоре вдали показался квадроцикл. Подъехал и остановился. Жёлто-чёрная агрессивная раскраска сразу бросилась в глаза, и Ульяну аж пот прошиб – именно этот парень к ней в лесу с дурацкими вопросами приставал.

– О, дядь Витя, – сказал светловолосый парень, глуша двигатель. – А вы чего здесь…

Тут он взглянул на Улю.

– Да вот, помоги ей, Антоша, помоги. Видишь, упала девочка.

– Ага, вижу, – согласился Антон, глядя на неё серыми глазами. – Хорошо так упала.

– Ну вот ты чего лыбишься, возьми, довези человека, ей же в СНТ надо. Тебе ж в Мороки, да?

– Да, СНТ «Мороки», – выдавила девочка. – А вы откуда…

Дед сноровисто подсадил её на квадроцикл. Антон явно не возражал.

– Ну ты ж знаешь, как до Мороков доехать, да, Антоша? – обратился он к парню. – Прямо, прямо, потом через овраг и левее, по ячменю, в объезд Гуляй-Поля.

Антон кивнул, включил зажигание.

– Ну вот и езжай, езжай, – заторопился дед. – А то мне пора уже.

– Спасибо вам, – сказала девочка.

Дед Витя сжал её плечо.

– Ты помни, что сказал, помни, девочка. Никак нельзя тебе слабой быть, иначе и сама не разглядишь, и других запутаешь.

– Что вы… о чём вы…

Дед нагнулся к её уху, продолжая удерживать за плечо.

– Ногу, говорю, смажь календулой на ночь. И левомеколем ссадины. Ну всё, бывай!

Он отпустил её и шагнул в сторону.

– Отцу привет, Антон. Ну всё, давай.

Дед повернулся и сошёл с дороги. Шапочка его мелькнула над густыми зарослями борщевика, выплыла возле ракиты, а после пропала. Антон повернулся к девочке.

– Тебя зовут как?

– Ульяна, – пролепетала она. – А откуда… он знал?

– Что?

– Ну имя моё… И что я в Мороках живу?

Лицо у Антона стало скучное, невыразительное. Он сунул ей шлем.

– Надевай, трясти будет.

– Так откуда? – не отставала Ульяна.

– Да не знал он, угадал просто, – буркнул Антон. – Держись давай.

Двигатель взревел, и квадроцикл рванул вперёд.

3. Большая и маленькая ложь

Антон добросил её до въезда на дачные участки. Он бы и дальше повёз – предложил широким купеческим жестом, мол, давай, красавица, но Ульяна представила, что скажет бабушка, когда они с пафосом подкатят к калитке, и наотрез отказалась.

Нет уж, спасибо, дальше она сама, ножками. А ты бы, добрый молодец, валил отсюда подобру-поздорову, пока соседи бабушке не донесли, что внучка разъезжает на квадроциклах. А с виду такая приличная девочка!

Уля представила, как бабушка заходит в комнату, садится на кровать и начинает «серьёзный» разговор о мальчиках, и её закачало. Она слезла на землю. После прыжков на квадроцикле всё тело дрожало, как холодец на танцполе, и это безумно раздражало Улю. Хотя её всё сейчас бесило: и больная нога, и то, что Антон оказался не таким гадом, и то, что ей было приятно, что он её довез, и… вообще всё. Да. Улю бесило всё.

Знакомое, в общем, чувство, здравствуй, старый добрый чёртов мир, ты не даёшь расслабиться. И ещё она хотела забыть то, что случилось на поле, потому что это в голову вообще не помещалось.

Уля дошла до ворот, неловко повернулась и буркнула:

– Ну, я пошла. Спасибо…

– Ага, – сказал Антон. – Точно дойдёшь? Нога уже прошла?

– Нет-нет, всё хорошо! – замотала она головой. – Всё в порядке. Я, короче, пойду…

– Ну давай, – неуверенно сказал Антон. Ему мешала улыбка, которая прилепилась к губам. Уля подумала, что серьёзность ему больше идёт.

– Ага, давай. – Ульяна повернулась и, стараясь сохранять равновесие, торжественно поковыляла на участки.

– Точно всё в норме?

Он ещё, гад, тревожится! Ульяна показала большой палец и с лицом Гарольда, скрывающего боль, двинулась дальше. Зашла за угол сетчатого забора, оплетённого плющом, и почти упала на бетонный столб, который так удачно подвернулся. С облегчением услышала, как мотор зарычал и стал удаляться. Слава всем богам, он свалил! Как же больно-то! Если бы лодыжка могла заявить протест, то это была бы очень громкая публичная демонстрация. Разумеется, несанкционированная. Ульяна растёрла её рукой. Что за дичь сегодня случилась? Сначала на заброшке, с этим дедом Витей, а потом на поле? «Я подумаю об этом завтра, – решила Уля. – Если оно наступит».

Боль неожиданно испарилась. Уля удивилась, опустила глаза и поняла, что водит по ноге тем самым особенным способом, которым водил тот дед в дождевике. Осторожно встала. Перенесла вес на больную ногу. Не больно.

– Вот чудеса, – сказала Ульяна. И торопливо зашагала домой.

Как бы мимо бабушки Леры проскочить, тогда она точно в чудеса поверит.

Она шла разбитой асфальтовой дорогой. Солнце зацепилось уже за верхушки леса, который рос по краю их СНТ. Было тихо – ни души, и Уля шла, машинально считая столбы и оглядывая чужие участки – как это делают все дачники.

СНТ «Мороки» было старинным садовым товариществом, осваивали и распахивали эти бросовые земли ещё в восьмидесятые, обитали сейчас там пенсионеры, и потому далеко не все участки были обнесены профнастилом. Везде торчала рабица, проницаемая для взгляда. Прозрачная жизнь, доступная всем соседям и прохожим, тихая пастораль на шести сотках.

Вот и участок соседки Нины, с фонариками и адскими садовыми гномами, которые выныривали из самых неожиданных мест: из клумбы с петуниями, из зарослей форзиции[2], из раскидистого можжевельника. Гномы притаились под крыльцом, следили за ней своими бессмысленными глазками, они сторожили выходящих из садового туалета и считали капли, падающие в бочку с дождевой водой. Вдобавок Нина имела обыкновение периодически переставлять их. Вот и сейчас гномы выстроились в шеренгу у забора, уткнули курносые пластиковые носы в сетку и тянули к девочке свои коротенькие ручки. Крипота.

Уля сбилась с шага. Возле их дома гудел полицейский уазик. У калитки стояли бабушка Лера и Нина и разговаривали с молодым участковым в голубой рубашке. Бабушка растерянно вертела в руках телефон. Глаза у неё были заплаканы. Участковый задирал фуражку и чесал лоб.

– Валерия Михайловна, вы не волнуйтесь так, наверняка она скоро придёт, – говорил он. – Встретилась с друзьями и засиделась. Это же дети.

– Да какие друзья, мы только приехали!

– Так завела. Это же дети.

– Сергей Сергеич, вы её искать будете?!

– Да не могу я сейчас дело открыть, поймите. – Полицейский снял фуражку и прижал её к груди. – Я вообще мимо проезжал, когда мне позвонили, поэтому и заскочил. По закону в розыск через три дня, а она три часа…

Тут Валерия Михайловна увидела Ульяну и всплеснула руками. Участковый обернулся и победно воскликнул:

– Вот! Я же говорил!

Он торжествующе надел фуражку.

– Уля, ты где была, что с тобой? – трагическим голосом спросила бабушка. – В каком ты виде!

– Бабушка… я… упала… – сказала Ульяна и замолчала. Губы у неё задрожали. Валерия Михайловна подскочила и повела её в дом. Хромота и боль очень удачно вернулись, поэтому Уля хромала и плакала, совершенно не притворяясь.

Вечер прошёл в хлопотах и живописных описаниях. Участковый Сергей Сергеевич уехал, удовлетворившись коротким объяснением – шла, шла, упала, – но от Валерии Михайловны и Нины так просто было не отделаться. Так что Уле пришлось в красках и лицах описывать свои хождения по мукам. Она призналась в малом грехе: что пошла в лес и там свалилась в овраг, пытаясь сфотографировать красивую паутину, которая сверкала на солнце, и тем самым скрыла большой грех – что на самом деле потащилась в заброшенную военную часть – и ни словом не обмолвилась про самый ужасный грех – что её подвёз домой неизвестный бабушке деревенский мальчик на квадроцикле. Почему не позвонила? Так телефон разрядился (он и правда выключился сразу после того видения на поле). Они выплакались, поругались, помирились, обработали травмы Ульяны (дед Витя оказался прав, это был сильный ушиб и ссадины, а не перелом). Бабушка хотела уложить её внизу, но Уля настояла, что будет спать в мансарде.

Принцесса-хромоножка доковыляла до кровати и рухнула в прохладную постель. Зарылась под одеяло. Наконец-то она дома и, кажется, знает, что будет писать завтра. Она поняла: надо ввести ещё одного персонажа! Союзника Алины – возможно, какой-нибудь древний маг Звездобород сможет ей помочь… Возможно… Ульяна ещё пыталась придумывать, но сон подступал всё ближе, мысли путались, и она уснула, так и не дотянувшись до тетрадки. Сон пришёл, прохладный, как вода, и серебристые рыбки закружились вокруг неё, увлекая в мягкую темноту.

Никита вернулся домой поздно. Варя и Вадик довели его до деревни, но дальше он пошёл один. Не хотел, чтобы они к нему домой заходили. Мусора во дворе полно. И ещё дед. Не надо, чтоб с ним лишний раз пересекались. Нет уж, ему и деревенских хватает.

Он уже не сердился на Варьку. Что уж делать, такой характер у девки, куда деваться. Да он и сам виноват, сам сорвался с дерева.

Никита пересёк всю деревню насквозь. Дальше асфальт кончался, и он потопал по грунтовке, уходящей в сторону Семидворья. Голова гудела, в ней что-то дёргалось и шумело. Она была как скорлупа яйца, которое пробует на прочность птенец изнутри. Вот-вот вылупится.

Никита сошёл с грунтовки и двинулся по узкой травянистой дороге, которая поднималась по дну лесистого оврага. Там, в конце подъёма, был дедов дом. Деревья склонялись над дорогой, опускали ветки. Мальчик сорвал осиновый лист, лизнул и прилепил ко лбу. Зачем дед построил дом на отшибе, за краем деревни, Никита не знал. Жутко неудобно. Но дед весь такой был: неудобный, шутник и балабол, ни в какую строку не уложишь, ни в какой мешок не засунешь. Старое шило, пропахшее табаком и кислой кожей. Рожа морщинистая.

Никита миновал вечно раскрытые железные ворота, вросшие в землю. Прошёл по покрытой мхом каменной дорожке, которая вела от ворот к крыльцу. Куча мусора, лежавшая во дворе, сколько мальчик себя помнил, приветственно махала ему метёлками иван-чая и крапивы. Старая сирень простёрла над двором узловатые руки, сжимала воздух сухими пальцами, грозила закату кулачками цветочных бутонов. Крыльцо, крашенное старой белой краской, давно уж просело, припало на сгнившие колени бревенчатого фундамента.