Если не наступит завтра

– Никаких мыслей, кроме той, что за мной следят, а мне надлежит от слежки избавиться, я себе не позво¬лял, – твердо ответил Волк. – У меня не было связи с Центром, чтобы запросить соответствующие инструк¬ции, и решение я принимал самостоятельно, сообразуясь только с возникшей ситуацией. За мной следили, слежку я обнаружил и обязан был ее устранить, – Волк надмен¬но улыбнулся и добавил: – Пусть скажет спасибо, что я обошелся с ним вполне гуманно. Если бы мне не удался такой вариант, я бы его попросту ликвидировал.

Начальник школы, прочитав подробный рапорт ин-структора и выслушав его собственные комментарии, счел необходимым заметить: «Курсант действовал пра-вильно, нам его упрекнуть не в чем. По крайней мере, я теперь могу быть уверен, что в обстановке, когда под угрозой срыва окажется важное задание или его соб-ственной жизни будет угрожать опасность, он поступит не менее решительно».

***

Между тем венская командировка завершилась для Волка совсем не так безоблачно и внесла в его душу смяте¬ние. Среди трех людей, с которыми ему, по заданию школы, необходимо было завязать знакомство, оказалась аспирант¬ка одного из ленинградских вузов Эльвира Уфимцева. В це¬лях совершенствования диалектов немецкого языка, она приехала в Австрию вместе со своей ближайшей подругой и коллегой Натальей Лариной по так называемому обмену, жили обе в семье преподавательницы Венского универси¬тета, целыми днями бродили по улицам и музеям, охотно при этом общаясь. Зэев обратил на них внимание, когда девушки, громко переговариваясь по-русски, обсуждали, выпить ли им в «Аиде» по чашке кофе с пирожными, или пойти в музей. Зэев разрешил спор по-своему: «Позвольте, я предложу вам компромиссное решение. Я угощаю вас кофе с пирожными, а вы идете вместе со мной в музей».

«С какой стати?» – вспыхнула Эля. «С удовольстви¬ем», – откликнулась Наташа. Они были такими разны¬ми, но обе – такими милыми и непосредственными. Волк представился подругам начинающим радиоинже¬нером из Гамбурга, который в полном восторге от кра¬савицы Вены и уже подумывает о том, чтобы навсегда перебраться в этот дивный город. Подруги были весьма привлекательными девушками, если не сказать больше. Обе светловолосые, что называется, яркие. Наташа ему очень понравилась, высокая, стройная, что струна зве-нящая, но очарован он был Элей. Она чем-то напомнила Волку соседку-балерину, что жила в их ташкентском дво-ре, – такая же статная, с густой копной ржаных волос. Он даже пошутил однажды, что все Эльвиры отличаются красотой, на что Эля отреагировала тут же: «А вы многих Эльвир знаете?» – отчего заставила парня смутиться и пробормотать в ответ нечто невразумительное.

Эля притягивала взгляды всех. Открытая улыбка, ис-кренний взгляд не оставляли сомнений, что эта девушка любит и воспринимает окружающий мир во всем его ве-ликолепии и во всех его проявлениях. А может быть, мо-лодому человеку, влюбившемуся в Элю с первого взгляда, все это привиделось, сочинилось? Кто знает… Ведь даже самый мудрый из царей – Соломон изрек однажды, что, познав многое, не понимает всего трех вещей: дви¬жения орла в небе, движения змеи по скользкой скале вверх и движения от сердца мужчины к сердцу женщи¬ны. Волк был парнем, мало сказать, эрудированным. Он вполне доходчиво мог объяснить, как летает в небе само¬лет и движутся вверх и вниз любые предметы. Но третий постулат царя Соломона был ему неведом так же, как и гениальному правителю древнего необузданного пле-мени иудеев – сибаритов и сластолюбцев.

Наташа оказалась подругой верной и понимающей. Она без ревности и капризов восприняла тот факт, что молодой человек отдал предпочтение не ей. Лишь по-зволяла себе подтрунивать над Элей, когда та чересчур старательно наводила макияж перед свиданием да вместо неизменных джинсов надевала так шедшее ее стройной фигурке легкое черное платье с кружевной отделкой.

То ли очарование тихой ранней осени, то ли дивные Элины волосы, в которых то и дело вспыхивало солныш-ко, а может, ее ласковый взгляд так подействовали на

Волка, но ему вовсе не хотелось собирать установочные данные на эту нежную и такую доверчивую девушку. Но-чами, оставшись в гостинице один, он корил себя за не-уместную сентиментальность, а на следующий день спе-шил к Эле, брал ее за руку, и уже вдвоем они бродили по городу, сидели в неправдоподобно красивых его парках, забредая в самые укромные уголки.

– Когда ты приедешь в Ленинград, я покажу тебе Петродворец и Эрмитаж, – мечтала Эля и неожиданно спрашивала. – А ты знаешь, какой единственный из ле-нинградских мостов не разводится?

– Поцелуев мост, – отвечал он, не задумываясь.

– Ну, конечно, ты же все на свете знаешь. А вот Ната¬ша просила задать тебе вопрос, как было отчество сестер Лариных в романе Пушкина «Евгений Онегин»?

– Они были Ольга и Татьяна Дмитриевны. У Пушки¬на в одном-единственном месте это упоминается, когда сестры приходят на могилу отца, то читают высеченную на надгробном камне надпись: «Здесь похоронен Дми¬трий Ларин».

«Ну откуда ты все-все знаешь, о чем тебя ни спро¬си?!» – снова восхищалась пораженная его эрудицией Эля, а Волк корил себя за легкомыслие. И вправду: отку¬да простой радиоинженер из Гамбурга мог знать об отче¬стве сестер Лариных из романа русского поэта Пушкина, о том, что из всех ленинградских мостов не разводится только Поцелуев мост, где узнал он о последних раскоп-ках древней Трои и о том, что находится на холсте под изображением Джоконды, и еще об очень многом, о чем они бесконечно и беспечно говорили с Элей, и он забы-вал, что должен фиксировать, беспрестанно контроли-ровать каждый свой жест, каждую не только произнесен-ную, но еще лишь задуманную фразу. С этой девушкой ему хотелось быть самим собой, и чтобы она называла его тем именем, которое он и сам уже начал забывать…

***

Когда в его номере раздался телефонный звонок, он решил, что звонит кто-то из гостиничной обслуги – больше этого номера никто не знал. Но хорошо знако¬мый голос человека, имеющего право отдавать Зэеву команды, произнес: «Вылетай завтра, утренним рейсом».

– Один или с Галем? – задал он от растерянности во-прос, чтобы хоть как-то потянуть время, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Еще неделю назад курсант Волк даже и представить бы себе не позволил, что осмелится задать вопрос, столь грубо нарушающий инструкцию. Эк он расслабился. Но корить себя было некогда, Волк поспешно собирался, набирал номер телефона дома, где жила Эля, заклиная, чтобы она оказалась на месте. Она не стала переспраши-вать, какой причиной вызвана столь экстренная встреча, просто коротко ответила, что приедет через полчаса. Ему невероятно трудно было врать ей о той неотложной при-чине, что заставляет его срочно вернуться в Гамбург. Эля даже успокаивала, говорила, что ничего страшного не произошло, жизнь есть жизнь, и в ней полно неожидан-ностей, но по ее глазам Волк видел: девушка не верит ни единому его слову, так ему во всяком случае казалось. Он проводил ее до дому, а когда они прощались, Эля достала из сумочки плотный листок бумаги, сложенный вдвое: «Здесь мой ленинградский адрес и телефон».

– Я даже не заметил, когда ты успела это написать, – удивился Волк.

– А я сделала это перед выходом из дому, – спокойно ответила Эля. – Я же знала, что ты уезжаешь.

– Откуда? Я сам только что узнал и по телефону не говорил тебе об этом.

– Знала, и все, – она поцеловала его, надолго приль-нув к плечу, потом отстранилась и тем же ровным голо-сом добавила: – Иди первый.

Волк ушел, не оборачиваясь и не произнеся больше ни слова. Да и что он мог сказать этой чудной, такой чи¬стой и все понимающей девушке, прекрасно зная, что ни на письма, ни на телефонные звонки у него права не будет?!

***

От его отчета о знакомстве с ленинградскими аспи-рантками Элеонорой Уфимцевой и Натальей Лариной инструктор школы агентов-нелегалов не оставил камня на камне. «Кроме самого факта знакомства я не увидел в твоем рапорте ни конкретных людей, ни их характеров, ни даже толком изложенных биографий», – отругал его инструктор, а потом, помолчав с минуту, счел все же нужным добавить:

– Послушай, парень, в эту школу никто никого силой не загоняет. Ты сам выбрал свой путь. Я не знаю, можешь ли ты свернуть с этого пути сейчас, это решать не мне, но я свои соображения руководству доложить обязан.

Волк ждал вызова к начальнику школы, а сюда, как всегда неожиданно, приехал бригадный генерал.

– Рассказывай, – категорично потребовал он от кур-санта, но Волк упрямо молчал, не сводя с него своего не-мигающего взгляда. Молчание затянулось надолго, пока его не прервал сам Волк:

– Это будет мой первый и последний (на этом слове он сделал ударение) секрет. Если такой вариант непри-емлем, я готов принять любое ваше решение.

Повидавший на своем веку много жизненных колли¬зий генерал понимал, вернее, догадывался, что происхо¬дит в душе курсанта. Такое рано или поздно происходило со многими разведчиками, которые сознательно обрека¬ли свою жизнь на вечное одиночество. Он практически не сомневался, что причина кроется в одной из двух женщин (вот только какой? – все ломал голову генерал, так и не находя ответа), о которой Зэеэв не пожелал сообщать ка-кие-либо подробности в своем отчете. Умудренный опы-том генерал практически не сомневался, что речь идет не о мимолетной интрижке, а о внезапном, но от этого не менее глубоком чувстве. Но генералу предстояло принять решение, и решение непростое. Слишком высокую цену придется заплатить многим, если этот парень так и не на-учится управлять своими чувствами и эмоциями.

– Я отстраняю тебя от практических занятий до особого распоряжения, – приказал генерал. – Только общефизическая подготовка и читальный зал – это пока все, – генерал ждал, что курсант, на которого он возлагал столько надежд, захочет добавить что-то еще, но Волк молча удалился из кабинета.

Через две недели ему разрешили вернуться к заняти¬ям в полном объеме.

***

Прошло еще три года. Он занимался упорно, не давая себе послаблений ни в чем, и был, безусловно, самым лучшим курсантом. С Галем они почти не расставались, их даже переселили в одну комнату, и обоим теперь уже было понятно, что их целенаправленно готовят к выпол-нению какого-то совместного задания. Количество дис-циплин с каждым разом все прибавлялось и прибавля-лось. И они как должное воспринимали, когда их обучали взрывному делу и физическому устранению противника при помощи бытовых предметов, доводили уровень во-ждения автомобилей различных марок до виртуозности гонщиков, заставляли изучать строение самолетов и ма-териальную часть теплоходов, совершенствовали знание языков, в первую очередь диалектов арабского, и учили даже многостраничные тексты запоминать с первого раза, постоянно тренируя и развивая память. Частенько им приходилось уезжать в командировки, иногда коро-тенькие, на два-три дня, иногда долгие – на месяц.

Последние полгода, проведенные в школе подготов¬ки агентов-нелегалов, Волк и Галь занимались отдельно от других курсантов, вдвоем, по специально составлен¬ной для них индивидуальной программе. Разговаривать, даже между собой, они были обязаны только на араб-ском. Много времени уделялось физической подготовке, рукопашному бою, стрельбе по самым различным, пре-имущественно движущимся мишеням. Потом был месяц карантина в небольшой квартирке одного из южных при-городов Тель-Авива и, наконец, инструктаж, который проводил все тот же бригадный генерал:

– В страну, определенную вам для адаптации в араб-ском мире, отправляетесь порознь, – ронял он скупые фразы. – Зэев – первый номер, Галь – второй, страху-ющий. Контакт между вами разрешен только в самом исключительном, форс-мажорном, так сказать, случае, а такого случая допускать вы не имеете права. Две недели на изучение новой легенды, обдумывание, анализ, потом в путь. Уточненное задание получите через три месяца после прибытия в страну назначения. Завтра в течение дня каждый из вас должен побывать в старом Яффо, где неподалеку от порта есть лавка кальянщика. Продавец – один из ваших будущих связных. Народу в лавке бывает немного, и вам не составит труда выбрать момент, когда в лавке не будет ни единого покупателя. Вы купите по кальяну и отдадите двадцатишекелевую купюру – Галь, он зайдет первым, и пятидесятишекелевую банкноту – Зэев, который появится у кальянщика не раньше, чем через час после Галя. После «покупки» вы попросите раз-решения оставить кальян на пару часов, чтобы не ходить с тяжелым свертком по городу. Каждый из вас должен запомнить номер той купюры, которую отдаст кальян- щику, – генерал поднялся, прошел по комнате, а затем, словно стряхнув с себя тяжелый груз, произнес весело: – А сейчас я отправляюсь на кухню и приготовлю вам свою знаменитую марокканскую рыбу. Сдается, мои кулинар-ные таланты Зэев когда-то оценил в полной мере…

Глава третья

Наконец-то Закиру повезло – он попал в дом к самому Ахмаду ар-Равийя. Старец был одним из самых почитае-мых в округе людей. Ахмаду понадобился садовник, и ему порекомендовали Закира, скромного молодого человека, приехавшего из далекой пакистанской провинции, вы-носливого, трудолюбивого, готового всегда оказать любую услугу, да к тому же умеющего держать язык за зубами.

Вот уже скоро год, как он в Карачи. Крупнейший портовый город, насчитывающий до 18 миллионов чело-век, поразил его воображение. Таких огромных городов Закиру еще видеть не приходилось. В этом финансовом и промышленном центре Пакистана расположены круп-нейшие корпорации страны, развиты текстильная и ав-томобильная промышленность, индустрия развлечений, этот город – один из крупнейших центров высшего об-разования в исламском мире. Местные жители называют Карачи, площадь которого превышает три с половиной тысячи квадратных километра, «городом огней», так он весь сияет в ночное время. Но из всех красот мегаполиса только любование огнями и было доступно бедному си-роте Закиру. Он работал от зари до зари, пытаясь собрать хоть немного денег. За какую только не брался работу! Подметал и поливал улицы, развозил на тачке воду, был грузчиком, даже ухаживал за прикованными к постели инвалидами в доме престарелых. И вот судьба все же смилостивилась над ним. Богатый дом у Ахмада, знатные гости почти каждый день посещают почтенного старца, ведут с ним степенные беседы, советуются. Молчали¬вый садовник беседам не помеха. Он всегда находится на почтительном расстоянии, подходит только тогда, когда щелкнет пальцами Ахмад, подзывая работника за какой-нибудь надобностью – помочь повару принести из кухни блюдо ароматно пахнущей баранины или что-то подать. Закир с поклоном и скупой улыбкой охотно от¬кликается на любое поручение хозяина, он польщен, что тот отличает его от других работников, ценя трудолюбие и неприхотливость. Хозяин обещает, что если Закир и в дальнейшем будет столь же прилежен и исполнителен, то когда-нибудь, со временем, он может стать даже управля¬ющим в его доме. Это ли не счастье, это ли не цель, ради которой стоит постараться?!

Вот только с выходными днями у работника худо, со-всем не стало у Закира выходных дней. А так хочется мо-лодому человеку выйти в город, погулять, хотя бы со сто-роны посмотреть, как люди развлекаются. И хотя совсем немного у Закира в Карачи знакомых, может, хоть кого- то удалось бы встретить, парой словечек перекинуться. Но нет пока у Закира выходных. Значит, надо ждать.

…Уважаемый хозяин Ахмад ар-Равийя собрался на пару дней поехать по делам в Исламабад и, о радость, со-общил Закиру, что тот поедет с ним. Все слуги с завистью смотрели на счастливчика. А он сиял, как медный таз. Но надо же случиться такому несчастью, что, поднося хозяину воду, Закир неловко споткнулся, потерял равновесие и уро¬нил кувшин. Мало того, что старинный кувшин разлетелся на мелкие кусочки, вода обрызгала почтенного хозяина, и брызги даже попали ему на лицо. Хозяин рассвирепел. Пнув ногой нерадивого слугу, который на карачках пытался собрать осколки, Ахмад ар-Равийя со злобой пробормотал несколько проклятий, не забыв, конечно, попросить про¬щения у аллаха за столь непотребные слова. В наказание за совершенный проступок он через управляющего передал провинившемуся, что возьмет с собой в Исламабад другого слугу, а в сторону Закира, уезжая, даже не взглянул. На сле¬дующий день, чтобы хоть как-то развеяться от огорчения, Закир отправился в город. Побродив по запутанным улоч¬кам старого квартала, он забрел в темную многолюдную кофейню, где, к своей радости, увидел знакомого. Этого пронырливого человека знал, казалось, весь город. Был он услужлив, добродушен и готов всегда выполнить любое поручение, особенно если оно сулило хоть небольшое воз-награждение. Настоящее его имя было, кажется, никому не известно и все попросту называли его Абу Нувас – «кудря¬вый», ибо на черепе парня не росло ни волосинки и голова его была блестящей, как бильярдный шар.

– Я уж думал ты никогда не придешь, – ворчливо за-метил Абу Нувас, едва Закир присел рядом. – У меня уже печень, должно быть, черного цвета стала, столько я за эти дни выпил кофе, тебя ожидая.

– А что я мог поделать? – уныло возразил Закир. – Ахмад ценит мое трудолюбие, никуда и на шаг от себя не отпускает. Даже в Исламабад хотел взять. Пришлось грох-нуть кувшин, чтобы лишиться этой почетной поездки.

– Ты смелый человек, – кивнул Абу Нувас. – Не каждый осмелится разозлить самого Ахмада ар-Равийя. Кстати, учти, старик чрезвычайно злопамятен и столь же подозрителен. Если он почует что неладное, тебе несдо-бровать. Хотя, я думаю, не успеет.

– Чего не успеет? – не понял Закир.

– Сильно навредить тебе не успеет. Похоже, скоро тебе придется убираться из его дома, – и, сменив ерниче¬ские нотки, заговорил серьезно: – Центр разработал для тебя новое, промежуточное задание: тебе нужно запи¬саться наемником в иностранный легион. Сейчас в афри¬канские страны хлынула целая волна наемников разных мастей, многие спешат заработать на войне, а кому-то просто по душе это занятие. Скорее всего, местом твоего нового назначения станет Родезия. Считают, что адапта¬цию в Пакистане ты прошел вполне успешно и теперь, после поездки в Родезию, должен вернуться сюда, заво¬евав славу отважного воина. Не просто воина, а воина Аллаха, – со значением повторил Абу Нувас. – Центр уделяет этому особое внимание, считая, что дальнейшее твое внедрение будет неразрывно связано с тем, насколь¬ко удачно ты справишься со своей задачей в Африке. Для тебя разработана совершенно новая программа, но об этом позже. Как тебе завербоваться в наемники, уже про-думано. А вот как выбраться из дома старика, не вызывая его обид, должен придумать ты сам.

– А если мне наплевать на его обиды, уйти прямо сейчас, пока он в Исламабаде? Самый удобный момент, объясняться не надо. Решит, что я удрал от его гнева.

– Ах, как нехорошо плевать на человека, который по-зволяет тебе убирать навоз в своем саду, – засмеялся Абу Нувас. – И хотя момент и впрямь – удобнее не подбе¬решь, но для нас не годится. Ты же знаешь, старик – лицо чрезвычайно влиятельное, обладает огромными связями как среди политиков и финансистов, так и среди духовен¬ства. Ты должен покинуть его дом таким образом, чтобы, если понадобится, суметь к нему вернуться, разумеется, уже не садовником, а в новом качестве – человека, про¬шедшего серьезные испытания и с честью их выдержав¬шего. Ар-Равийя должен благословить тебя на подвиг, тогда твои будущие успехи, с присущим ему апломбом и бахвальством, он станет превозносить как собственные.

– Ну и задачку ты мне задал, – покачал головой За¬кир. – Ума не приложу, как это все обставить, чтобы ста¬рик меня отпустил.

– Ну, насчет своего ума ты не скромничай, его тебе не занимать. Придумаешь. Но о твоем плане мы должны знать досконально, чтобы, если потребуется, суметь его скорректировать. Велено также передать, что тебя никто не торопит. Напротив, все нужно сделать обстоятельно и если на это уйдет даже несколько месяцев, – не страшно.

***

Ахмад ар-Равийя вернулся домой через несколько дней, но Закира к себе и близко не подпускал. Оставалось набраться терпения. Как только хозяин уехал к кому-то в гости, громко предупредив, что вернется поздно вече¬ром, Закир стремглав устремился в город. После долгого хождения по многочисленным лавкам и магазинам ему удалось найти кувшин, очень похожий на тот, который он разбил. Утром следующего дня Закир без спроса приблизился к беседке, где Ахмад ар-Равийя завтракал в окружении своих внуков, и, почтительно склонившись, поставил на землю кувшин.

– Что это? – грозно спросил хозяин.

– Я купил кувшин, чтобы возместить вам убыток. Это хороший кувшин, хозяин, – пробормотал Закир, не смея поднять головы.

– А где ты взял деньги на такую покупку? – подо-зрительно спросил старец.

Закир был готов к такому вопросу и ответ подготовил заранее: «У меня были очень ценные четки, доставшиеся мне от моего покойного отца, а к нему они перешли от деда. Я продал четки и купил кувшин».

– Ты совершил грех, – поучительно, но явно смягча¬ясь заявил хозяин. – Нельзя продавать память предков.

– Раз вы считаете, что я нагрешил, значит, это дей-ствительно так. Извините меня за это. Но я уверен, что отец, мир праху его, одобрил бы мой поступок. Я не мог простить себе, что случайно, клянусь Аллахом, случайно лишил вас любимой вещи. Я не спал ночами, меня му¬чила совесть, и вот вчера, когда вы уехали, я отправился в город и нашел подобный кувшин. Примите его, хозяин, не делайте меня несчастным.

Ар-Равийя прикрыл бороду рукой, пряча довольную улыбку, и величавым жестом отпустил садовника. Кув¬шин остался стоять возле беседки. После завтрака, За¬кир следил за этим с особым вниманием, кувшин унесли в дом.

Старый Ахмад сменил гнев на милость, Закир снова выполнял его поручения, так что у него была возможность в любой момент обратиться к нему, но он не спешил, ждал подходящего случая. И такой случай вскоре пред¬ставился. Как-то вечером в беседке Ахмада ар-Равийя шла оживленная беседа приехавших к нему, как видно, издалека гостей. Беседка была прекрасно освещена, а За¬кир, находящийся в темноте, за кустами роз, мог по край¬ней мере разобрать то, что говорилось, и даже видеть все, что происходит. Речь шла о поставках оружия, похоже, на Африканский континент.

Когда гости разошлись, старик остался в увитой ви-ноградной лозой беседке и сидел, перебирая четки с до-вольной улыбкой на лице. Из услышанного Закир понял, что ар-Равийя весьма успешно сбыл крупную партию оружия. Вот тогда-то садовник и решился. Он прибли-зился и почтительно обратился к хозяину с просьбой выслушать его и разрешить сказать несколько слов. Ар- Равийя на самом деле пребывал в хорошем расположении духа и милостивое разрешение говорить было получено. Закир сказал, что хочет уехать в отряд иностранного леги¬она, воевать в Африку.

– Вербовка наемников в нашей стране запрещена за-коном, – отрезал хозяин.

– Что вы, что вы! – наигранно испугался Закир. – Я не собираюсь нарушать законов нашей страны. То жа-лованье, что вы мне платите, я почти не трачу, у меня со-бралась вполне достаточная сумма, чтобы уехать в другую страну и завербоваться там.

– Но с чего вдруг тебе в голову пришла такая мысль? – подозрительно спросил хозяин. – Ты что, увлекаешься политикой?

– Нет, политика меня не интересует, – покачал голо-вой Закир. – Но еще мой дед, а потом отец внушали мне с детства, что каждый правоверный мусульманин должен стать воином Аллаха, воспитать в себе храбрость и убить неверного. – Подобные фразы Закир уже не раз слышал от самого старика, когда тот беседовал с внуками, и те-перь, повторяя Ахмаду его же собственные мысли, бил наверняка, попадая, что называется, в десятку. – К тому же я мечтаю получить образование, закончить медресе, а для этого нужны средства. Наемникам, как я слышал, платят вполне прилично, чтобы за год заработать деньги на учебу.

Он не ожидал скорого ответа и потому был удивлен, что Ахмад ар-Равийя прервал разговор согласием.

– Твои предки были мудрыми людьми и воспитали тебя правильно, – заявил он. – Я благословляю тебя и буду внимательно следить за твоими успехами. Ты получишь рекомендательное письмо, за тебя поручатся весьма уважаемые люди, не подведи их, – добавил ста-рик многозначительно.

– Благодарю вас, учитель, – позволил Закир себе та¬кое обращение. – Я буду молить аллаха, чтобы он прод¬лил ваши дни.

***

Лысый Абу Нувас пришел в полный восторг, услышав подробный рассказ Закира о том, как ему удалось убедить старика ар-Равийя. А вот сидевший поблизости в той же кофейне, загримированный до неузнаваемости, Галь был невесел. Он уже знал, что товарищ отправляется для вы¬полнения нового, крайне опасного задания, и сожалел, что их пути, по всей видимости, теперь расходятся. Все это время, с тех пор, как они приехали в Пакистан, он незримо находился рядом. Роль страхующего не обижа¬ла – Галь понимал, что его товарищ куда более талантлив и основное задание, в итоге, предстоит выполнять имен¬но Волку. И сейчас он грустил лишь оттого, что не может, не имеет права подойти к другу и хотя бы молча пожать ему руку. Да что там руку пожать! Он даже взглянуть в сторону стола, за которым сидел Волк, и то не смеет, чтобы невзначай себя не выдать.