Пульс за сто

Пока Карпов следовал правилу, история вела его за собой. Стоило ли соваться туда с исправлениями? Имей он немного времени, Геннадий Иванович вернул бы все назад. Но вчера они сообщили Кристине, что рассказы готовы. И теперь Сергеев сидел перед ними.

– Куда я должен отправить рукописи? – спросил он.

Лучинский протянул листок.

– Хорошо. – Сергеев спрятал в кейс лист с адресами и потянулся за рукописями, но в последний момент передумал. – Кстати, любопытно… – Он откинулся на спинку мягкого кожаного кресла и с интересом посмотрел на литераторов. – Вы обменялись между собой мнениями по поводу написанного?

– Нет, – ответил Лучинский. – Геннадий Иванович – любитель причесывать слова до последнего. Так что у нас не было такой возможности.

– Правда? Тогда у меня предложение. Давайте прочтем рассказы вслух.

– Вслух? Зачем? – не понял Карпов.

– Мне интересно услышать ваше взаимное мнение.

– Это очередное обязательное условие?

– Нет. Всего лишь просьба.

– Тогда я предпочту оставить свое мнение при себе.

– Но почему? Разве вы не обсуждаете между собой литературные новинки? Или в сообществе профессионалов трудно рассчитывать на искренний ответ?

– Сейчас и узнаем. – Лучинский взял со стола свою рукопись и, надев очки, начал:

– «Время волков». Бран, Румыния, замок графа Дракулы, наши дни…[7]

15.55

– «Георге, словно не заметив этого, продолжал идти дальше…» – закончил чтение Лучинский.

Аккуратно сложив листы, он спросил Сергеева:

– Что скажете?

– Мое мнение вряд ли представляет интерес. А что скажете вы, Геннадий Иванович? – Сергеев повернулся к Карпову. – Вы бы рекомендовали этот рассказ к печати?

Тому сразу стало неловко.

– Это некорректный вопрос.

– Почему? Разве вы не отвечаете на такие вопросы постоянно? Или вы привыкли делать это заочно, а не тогда, когда автор сидит рядом?

Карпов почувствовал себя задетым.

– Какая разница, где находится автор? Просто я, как вам известно, не считаю себя специалистом в этом жанре.

– В таком случае, выскажите мнение неспециалиста.

– Давайте, режьте правду-матку, – подбодрил Лучинский.

Геннадий Иванович понял, что от него не отстанут.

– Что ж… Текст написан вполне профессионально, – Карпов начал со слов, которые при всем желании нельзя было поставить под сомнение. – Я только не понял, каким вы видите финал. Это мистическая история, или события имеют реальное объяснение?

– А черт его знает, – беспечно бросил Павел Борисович. – Пусть читатель сам решает.

Карпов не придумал, что бы еще спросить, не задевая самолюбия автора.

Олег Михайлович пристально посмотрел на него.

– Признаться, я разочарован. Мне кажется, вы решили пощадить коллегу из чувства корпоративной солидарности. Я прав?

Карпов не успел ответить.

– Корпоративная солидарность? – усмехнулся Лучинский. – Вы плохо знакомы с нашей корпорацией. Отхлестать коллегу по щекам – самое милое дело. Только дай повод.

– Но в своем кругу! – не удержался от реплики Карпов, не сообразив, что этим выдает свои истинные мысли.

– А! Вот мы и услышали подлинную рецензию. – Сергеев в очередной раз проявил проницательность. – Что ж, теперь давайте послушаем вашу историю.

Геннадий Иванович прокашлялся. Ему категорически не хотелось ничего читать, но теперь, после того как он выслушал рассказ Лучинского, отказать было нельзя. Во рту немедленно пересохло.

– Можно мне попросить воды?

– Да, разумеется. Кристина…

Помощница возникла на пороге, словно только и ждала, когда ее позовут. Сделав глоток, Карпов взял в руки первую страницу и выдавил из себя эпиграф. Слова шли плохо, как паста из засохшего тюбика. И были столь же отвратительны на вкус.

– «О фараон, ты Великая звезда, которая пересекает небо с Орионом, которая правит Миром небытия с Осирисом; ты поднимаешься с востока небес, обновляясь в надлежащий срок, и становишься молодым в должное время…»[8]

16.35

Произнеся последнюю фразу, Карпов положил рукопись на стол, стараясь не встречаться ни с кем взглядами.

– Павел Борисович, ваше мнение? – поинтересовался Сергеев.

– Вяло. Не хватает драйва.

Геннадий Иванович дернулся, как ошпаренный.

– Что?

– Он у вас просто идет по коридору и обливается потом от страха. Где события? Откуда прикажете читателю черпать эмоции?

– Ожидание событий может вызвать куда больше эмоций, чем сами события. Вспомните «Сталкер» Тарковского.

– Зачем? Я не занимаюсь подражательством.

Карпов вспыхнул.

– Вы считаете, я им занимаюсь?

– Вы сказали про Тарковского, не я. И зачем вам понадобился американец? Он никак не развивает общую идею. Просто начали одну историю, потом бросили ее за ненадобностью и принялись за другую. Я бы это не напечатал.

Карпов совершенно потерял дар речи. Он и подумать не мог, что его так непринужденно растопчут прямо на глазах – и у кого?!

Сергеев протянул руку за рукописью.

– Так или иначе, рассказы написаны, а определять их судьбу будут другие. – Олег Михайлович убрал рукописи в кейс и покосился на Карпова: – По-моему, вы приняли слова коллеги слишком близко к сердцу. Это лишь мнение одного человека.

– И этот человек мог бы держать свое мнение при себе! – взорвался Геннадий Иванович.

Лучинский и бровью не повел.

– Вы и впрямь слишком разволновались. Хотите другой отзыв? Запросто. «Рассказ написан хорошим литературным языком. Пристальное внимание автора к личности героя позволяет глубоко проникнуть…»

– Прекратите паясничать! – заорал Карпов.

Критик развел руками.

– На вас не угодишь.

Сергеев встал.

– Рассказы будут отправлены сегодня же.

Он повернулся к Лучинскому.

– По-прежнему считаете, что вам достаточно одной работы?

– Посмотрим, – ответил тот. – Я, кажется, вошел во вкус. Тем более, сидеть здесь без дела – со скуки помереть можно. Или спиться.

– Что вы тут устроили?! – накинулся на Лучинского Карпов, как только дверь за Сергеевым закрылась. – Покрасоваться захотелось? Как я теперь, по-вашему, выгляжу в его глазах?!

– Да не все ли вам равно? Решать нашу судьбу будет не он.

– Какая разница? Элементарная порядочность подразумевает…

– О-о, как вы заговорили, батенька… Порядочность! То есть, правду вы знать не хотите? Вам важнее иллюзии?

– Хочу! Но вы могли сказать все один на один, без посторонних! Если не ошибаюсь, у нас с вами было нечто вроде мирного договора.

– Совершенно верно. Но если я не ошибаюсь, то предупреждал, что он не может быть основан на лжи.

Карпов демонстративно отвернулся в сторону.

– Значит, снова развод? – спросил Павел Борисович. – Ну, как знаете. Пить вы не мастер, так что переживу.

Он ушел, прихватив из бара очередную бутылку. Запасы хозяева пополняли неукоснительно.

19.30

Карпов ощущал себя рыбой, выброшенной из воды на берег. Даже хуже. Рыбу, оказавшуюся на берегу, можно вернуть в море, и она снова оживет. А как ожить ему? Неужели он действительно не в состоянии сочинить и написать даже короткий рассказ? О каком романе тогда может идти речь?

«Нет драйва… Где события?.. Вы начали одну историю, а потом бросили ее и принялись за другую…»

Возможно, со стороны критика это была только поза, желание покрасоваться перед сильными мира сего? Или все-таки правда? Геннадий Иванович почувствовал, что ему становится душно. Он открыл окно в кабинете, но это не помогло. Душили стены. Или ему так казалось? Карпов накинул пиджак – вечерами еще было холодновато – и отправился на прогулку.

Возле дома он заметил Кристину. Одетая в затертые джинсы и клетчатую мужскую рубашку с закатанными рукавами, та копала яму посреди газона. Внушительная горка свежей земли высилась рядом. Поодаль на траве в окружении открытых мешков лежал саженец какого-то дерева. В Геннадии Ивановиче немедленно проснулся джентльмен.

– Вам помочь? – спросил он.

Кристина обернулась.

– Помочь? – Она воткнула лопату в землю. – Женщине, которая вряд ли знает, кто такой Алоизий Могарыч?

Карпов подошел ближе.

– И сколько вы намерены меня этим попрекать?

– Не берите в голову. В любом случае, одежда у вас не для земляных работ.

– Что с того? Если испорчу – ваш хозяин купит мне новую. Ведь мы здесь на полном пансионе.

Кристина подняла с земли дерево.

– Термин выбран неудачно. Олег Михайлович мне не хозяин.

– Тогда и вы не берите в голову. Давайте хоть дерево подержу.

Карпов положил пиджак на ближайшую скамейку и взялся за саженец, но тут же отдернул руку. Дерево оказалось колючим. Кристина сняла перчатку с левой руки.

– Держите.

Перчатка, разумеется, была Геннадию Ивановичу мала, но для этих целей годилась. Он осторожно обхватил дерево за ствол.

Кристина засыпала дно ямы гравием.

– Я думал, в таких домах для этих целей держат садовника, – заметил Карпов.

– И вы не ошиблись. Но у некоторых людей бывают увлечения. Ставьте.

– По-моему, сначала нужно полить.

Кристина посмотрела на литератора.

– Мы что, родственные души?

– Нет. Моя мама… увлекалась садоводством. Я часто ей помогал.

– Что ж, послушаем вашу маму.

Кристина отошла и вскоре вернулась с лейкой. Карпов осторожно поставил дерево в яму. Расправив корни, Кристина забросала их землей, а потом, присев на корточки, принялась разравнивать грунт. Геннадий Иванович, убедившись, что саженец стоит крепко, опустился рядом. Каждый из них мог работать только одной рукой, одетой в перчатку. Поскольку руки были разными, плечи невольно соприкасались. Это повергло Карпова в смущение. Давненько ему не приходилось находиться так близко от красивой молодой женщины. Геннадий Иванович осторожно скосил глаза – и еще больше смутился, поскольку расстегнутая на две пуговицы рубашка открывала рискованные перспективы. Он поспешно отвел взгляд.

– Как вы объяснили маме свое отсутствие? – Кристина попыталась сбросить со лба непокорную прядь, но влажная кожа не отпускала волосы. – Или вы не настолько близки, чтобы в этом нуждаться?

– Моя мама погибла. Уже давно.

– Простите. Не знала.

– Я думал, вы знаете о нас все.

– Ко мне это не относится. – Кристина выпрямилась и сняла с руки перчатку. – Готово. Теперь надо снова полить.

Карпов послушно поднял лейку.

– А теперь идемте ужинать, – Кристина собрала инструменты. – Я ужасно голодна. Только сначала – в душ.

Вообще-то Геннадий Иванович собирался пропустить ужин, чтобы не встречаться с Лучинским. Но теперь он не решился возразить. Да, в общем-то, ему и не хотелось.

20.15

Женщина, только что вышедшая из душа, выглядит как Венера, родившаяся из пены морской.

«И почему мне казалось, что она похожа на киборга?» – подумал Карпов, когда Кристина появилась в столовой, одетая вполне по-домашнему. Длинные волосы, наскоро собранные в хвост резинкой, лишили ее последнего сходства с героиней культового блокбастера.

К радости Геннадия Ивановича Лучинский уже поел. Прислуга, по-видимому, решила, что второй постоялец сегодня не придет и убрала со стола. Но для закоренелого холостяка не составило труда восстановить сервировку, изучив содержимое окружающих шкафов и бездонного холодильника. Нарезать колбасу и сыр, помыть овощи, вскипятить чайник – все это Карпов проделал на автомате.

Кристина придирчиво оглядела стол.

– Что ж, предварительную подготовку оцениваю на четыре с плюсом. Осталось добавить совсем немного.

В числе немногого на белоснежной скатерти появились грибы, красная рыба, икра и поджаренные ломтики хлеба, словно по команде выскочившие из тостера, когда Кристина ставила на стол последнюю тарелку.

– Я предпочитаю пить чай сразу. Вам налить?

Карпов согласился, хотя чай не очень жаловал, предпочитая кофе. Приглашений к трапезе никто не делал. Они просто сели за стол и начали есть.

– О чем будете писать дальше? – спросила Кристина. – Уже решили?

– Нет. После сегодняшнего… творческого вечера писать не так-то просто.

– Хотите знать мое мнение?

– Ваше? – удивился Геннадий Иванович. – А вы разве…

– Да, я слышала, как вы читали. Мне понравился ваш герой.

– Герой. – Карпов уловил разницу. – Не рассказ.

– Не придирайтесь. Рассказ как рассказ. А вот герой… с ним бы я с удовольствием встретилась еще раз. У нас, девочек, свои критерии.

– Спасибо. – Геннадий Иванович посмотрел на собеседницу с подозрением. – Если это, конечно, правда, а не фальшивый комплимент из сострадания.

Кристина доела бутерброд и облизала губы.

– Геннадий Иванович, у меня нет причин вам сострадать.

Карпов почувствовал, как его только что поставили на место.

– Да, действительно. Я забыл, кто есть кто в этой истории. – Он отодвинул от себя чашку и встал.

– Сядьте, – невозмутимо сказала Кристина. – Где-то должен быть яблочный пирог.

Пока она ходила за десертом, Геннадий Иванович вполне мог уйти к себе, но остался.

– Ваша мама… Что с ней случилось? – спросила Кристина, когда пирог был разрезан и разложен по тарелкам. – Хотя, это, конечно, не мое дело…

– Они ехали на дачу. Вместе с отцом и другими. Маленький автобус от института. Их сбил КамАЗ, выехавший на встречку. Погибли только двое. Мои родители. Они сидели в первом ряду. Погибли не сразу. Мама – на третий день, отец – на седьмой.

– Боже…

Карпов допил из сухой чашки несуществующий чай.

– Дачу я продал. Слишком много воспоминаний. Квартиру тоже хотел поменять. Но решил, что это уже будет предательство. До сих пор там живу.

Повисла пауза. Геннадий Иванович и так сказал больше, чем хотел.

«Сейчас она, конечно, будет говорить, как ей жаль», – подумал он.

Но Кристина сказала совсем другое.

– Знаете, у меня есть для вас профессиональный совет.

– Профессиональный?

– Да. По образованию я филолог. Это вас удивляет?

– Нет. Сейчас мало кто работает по профессии.

– Так вот, совет. Вам нужно писать о людях.

– То есть?

– Пишите о тех, кто вам небезразличен. Это может быть близкий или совсем далекий человек, но тот, без кого вам трудно представить свою жизнь.

Карпов растерялся.

– А… почему?

– Мужской вопрос. Даю вам на него женский ответ: потому что мне так кажется.

Глава восьмая

4 июня

10.32

Накануне вечером Карпов не садился за компьютер, хотя точно решил писать дальше. Пренебрежительная рецензия Лучинского на первый рассказ в конечном итоге только раззадорила его. Когда схлынула обида, а потом унялся очередной приступ самоуничижения и неуверенности в себе, на первый план вышло задетое самолюбие. Он все же напишет рассказ, который понравится кроме него еще хотя бы одному человеку. Впрочем, одному человеку понравилась и «Пирамида».

«Не преувеличивай. Понравился не рассказ – герой», – напомнил себе Карпов.

Вчерашние слова Кристины обнадежили и озадачили его одновременно. Что значит: «Пишите о людях, которые вам небезразличны»? Созданные им персонажи по определению не безразличны автору. Писать о близких? Это уже мемуары. К тому же одних близких у Геннадия Ивановича не стало уже давно, а другие как-то не завелись.

И потом, никуда не деться от условий игры. Кого из тех, без кого он не может представить свою жизнь, отправить в Турцию? Обожаемого им Булгакова? Бред какой-то…

Утро, вопреки пословице, не стало мудренее вечера. Включенный компьютер ничего не изменил. Не было героя, не было истории, не было ничего.

За дверью послышался грохот, а сразу за ним – крик Лучинского. Карпов выскочил из-за стола.

Павел Борисович сидел на полу под лестницей, держась за левую руку. Лицо его перекосила страдальческая гримаса.

– Что случилось?!

– Что случилось? А вы не видите? Я упал с лестницы и, кажется, сломал руку.

– Господи…

В гостиную вбежала Кристина. Оценив обстановку, она склонилась над пострадавшим.

– Дайте, я посмотрю.

– Вы что, еще и врач? Оставьте меня в покое!

Критик попытался отвернуться и тут же вскрикнул от боли.

– Как вас угораздило-то? – Геннадий Иванович с участием посмотрел на побледневшего Лучинского.

– Понятия не имею. Сто раз ходил по этой лестнице взад-вперед, а тут оступился. Нога подвернулась.

– Пить меньше надо, – заметила Кристина. – И ничего не подвернется.

– А это не ваше дело! – огрызнулся критик. – Помогите мне встать, – попросил он Карпова. – Слава богу, левая. И слава богу, я не левша.

– Но как же… – подхватывая Лучинского под здоровое плечо, Геннадий Иванович сообразил, какие последствия может иметь это падение. – Если придется ехать в больницу…

– Не придется, – перебила Кристина. – Врач приедет сюда.

11.02

«Скорая» прибыла на удивление быстро. Видимо, подстанция находилась неподалеку.

– Сильный вывих, – успокоил врач, осмотрев поврежденную конечность. – Когда падали – инстинктивно выставили руку вперед. Вот кисть и подвернулась.

– Вы уверены, что это не перелом? – спросил Карпов.

– Однозначный ответ может дать только снимок, но я пока не вижу в нем необходимости. Сделаем обездвиживающую повязку. Несколько дней покоя – и все должно пройти.

Когда процедура завершилась, Лучинский попробовал подняться с дивана. Внезапно в углу гостиной на полную громкость включился телевизор. Все повернулись к нему.

– Извините, я, кажется, сел на пульт. – Павел Борисович достал из-под себя «лентяйку» и выключил телевизор. – Спасибо, доктор. Можно узнать вашу фамилию? Хотелось бы встретиться с вами в иных обстоятельствах. Я умею быть благодарным по отношению к тем, кто мне помогает.

«Даже здесь не удержался, чтобы не подчеркнуть свою значимость», – с досадой подумал Карпов.

– Мальцев Роман Иванович, – ответил врач. – Насчет благодарности не беспокойтесь. Это мой долг.

– И мой тоже, – заметил Лучинский. – А в должниках я хожу недолго.

В сопровождении Кристины медик покинул дом.

Павел Борисович заметно повеселел. Он подмигнул Карпову:

– Нет худа без добра. Кажется, в результате этого инцидента между нами вновь восстановился мир. Прекратим играть в молчанку?

Геннадий Иванович не стал возражать. Критик, конечно, невыносим, но сейчас они – товарищи по несчастью.

– Вы уже что-нибудь написали? – спросил он.

– Пока нет. Всегда долго раскачиваюсь. Даже если меня ничто не отвлекает, могу часами ходить вокруг компьютера. А если еще учесть, какая прекрасная коллекция напитков в этом доме. – Лучинский посмотрел на Карпова: – Вы тоже считаете, что я много пью?

– Это не мое дело, – уклонился от ответа Геннадий Иванович.

– Да уж, откровенность – не в числе ваших приоритетов, – усмехнулся Лучинский. – Но на этом пункте мы с вами уже дважды сцепились, так что сменим тему. Не хотите проветриться?

– А вам разве…

– Почему нет? Я ведь повредил руку, а не ногу. Идемте, а то меня опять потянет навестить бар.

Лучинский поднялся с дивана, на сей раз даже не поморщившись. Видно, доктор и впрямь оказался хорошим специалистом.

11.40

– Вы действительно считаете, что «Пирамида» никуда не годится? – не удержался от вопроса Карпов, когда они вышли на тропинку, причудливым зигзагом огибавшую дом.

– Голубчик, да какая вам разница? Ведь Сергеев прав. Это лишь мнение одного человека.

– Это мнение человека, который разбирается в литературе.

– И что с того? Вы определитесь для себя, что вам сейчас важнее: сказать новое слово в литературе или чтобы вас не убили. Напечатают – и слава богу. С литературой потом сочтетесь.

– Хотите сказать, напечатать могут заведомую дрянь?

Лучинский уставился на него с изумлением.

– Вы сейчас с этим вопросом серьезно? Будто сами не знаете: процентов восемьдесят из напечатанного – дрянь несусветная.

– Так уж и восемьдесят.

– Ага! Заметьте, дискуссия только о проценте. Да что там далеко ходить. У вас в «Звезде» мало дряни?

– Материалы, которые проходят через мои руки…

– Ваши коллеги – циники и взяточники?

– С чего вы взяли?

– Раз они пропускают то, что вы, как я понял, не пропустили бы никогда, приходится думать…

– Возможно, у них просто другая точка зрения.

– Вот! То, что вы услышали от меня – моя личная точка зрения. А у редактора – куда вы там послали свою «Пирамиду»? – может быть совершенно другая.

– И все же вы считаете, что рассказ никуда не годится, – упрямо повторил Карпов.

– Опять двадцать пять! Да что ж у вас на мне свет клином сошелся?!

– Потому что вы – профессионал. Мнение профессионала важно.

– Чем? Вы разве пишете для профессионалов? Если ваше сочинение придется по душе человеку без диплома филфака, это не доставит вам удовольствия? Любому писателю нужно в первую очередь знать, что его читают. И уже во вторую – кто.

– Но разве можно не обращать внимания на мнение тех, кто состоялся в профессии?

– Как же вы узнаете их мнение, позвольте спросить?

Карпов посмотрел на Лучинского с недоумением.

– Множество писателей, как вам известно, терпеть не может своих коллег, – продолжил тот. – Поэтому получить объективный отзыв – большая редкость. Конечно, кто-то способен высказаться и объективно. Но это ж надо догадаться, кто до такого снизошел, а кто просто с удовольствием харкнул вам в душу. А кто-то наоборот: в глаза похвалил, а сам думает: «Редкостное дерьмо!» Что же касается критиков, у нас иная стезя. Мы – как фармацевты среди врачей. Образование почти то же самое, но людей лечить нельзя. Между прочим, как маститый критик, сейчас я сам себя опровергну. Для кого пишет писатель, по-вашему?

– Я полагал – для людей. Но вы, кажется, намерены доказать иное.

– Запросто! Писатель пишет для себя. В лучшем случае, для узкого круга своих близких. Как можно писать для тех, кого ты в глаза не видел и понятия не имеешь: чем они живут, о чем думают? Нет, конечно, если среди миллионов этих неизвестных вдруг найдется достаточно любителей твоих произведений – жизнь удалась. Настоящий писатель – тот, кто пишет для себя так, что это интересно другим. А если пытаться подладиться под мнение специалиста… Давайте присядем.

Лучинский опустился на скамейку возле цветочной клумбы, мимо которой они проходили. Карпов пристроился рядом.

– Тем не менее сейчас нашу судьбу решают именно дипломированные специалисты, – заметил он. – И с этим мы ничего не можем поделать.

– Если так думать, то конечно.

– А если думать иначе – нет? Вы верите в материализацию мыслей?

– Я верю в себя. И в счастливый случай. Хотя, случаю иногда не грех и помочь. Даю бесплатный совет. Зашифруйте свою фамилию в первых буквах абзацев. Лично я так и поступил. Конечно, шансов на то, что редактор или рецензент это заметят, немного, но вдруг попадется кто-нибудь пытливый. Сколько страниц вы уже написали? – переменил тему критик.

– Ноль, – мрачно ответил Карпов.

– Жанр по-прежнему довлеет над вами? Сколько раз нужно повторять: не думайте о нем! Пишите, как хотите. Но обязательно заверните все в яркую обертку. Скормите ваши мысли так, чтобы читатель проглотил их в один присест. Помните, как в «Операции “Ы”» Шурик потчевал собаку таблетками, пихая их в колбасу?

– Конечно. И еще я помню, что собака съела колбасу, а таблетки остались.

– Будьте изобретательней.

– Это легко сказать. Как совместить несовместимое?

– Да запросто! Что вы читали в последнее время из серьезного?

– В последнее время? – Карпов задумался. – Статью профессора Кушнера.

– О чем она?

– О Моцарте и Сальери. Кушнер очень убедительно доказывает, что Сальери не мог отравить Моцарта[9]. И я с ним полностью согласен, поскольку всегда считал…

– Замечательно! То, что надо. Знаменитости, отравление… Голубчик, да вы просто сидите на сокровище! У вас есть тема, есть материал. Осталось придумать обложку. Хотите, сделаю это за вас? Минуту… – Критик наморщил лоб, немного пожевал губами… – Допустим, некий падкий на мистику нерадивый студент, который никак не может сдать экзамен по творчеству Моцарта, вызывает дух композитора из его могилы, чтобы узнать то, чего о нем не знает никто. Как?

Карпов посмотрел на Лучинского с подозрением.

– Вы издеваетесь?

– Ничего подобного! Знаете что? Я тоже напишу какую-нибудь историю про кладбище! – В порыве чувств Павел Борисович хлопнул больной рукой о колено и даже не заметил этого. – Посмотрим, у кого получится лучше. Конкуренция всегда рождает азарт. – Критик завелся не на шутку. – Нужен лишь арбитр, который присудит победу. Сергеев не подойдет, у него свои игры, в нашу он играть не станет. А что, если…

Лучинский заметил Кристину, которая возилась в саду со вчерашним деревом.