Палермитанский лимон

Олег Поляков

Палермитанский лимон

О.А. Поляков

ПАЛЕРМИТАНСКИЙ ЛИМОН

Этим утром было на редкость дождливо, ветрено и крайне неуютно. Неуютно и тоскливо. Настолько, что я не пожелал оставаться замурованным в своем бытовом блоке, гордо именуемом «квартиркой с видом на закат», и, подобно морскому корвету, ринулся в бой. Нет, не в настоящий бой. Схватив автоматический зонт-ранец, а второй прикрываясь от наотмашь хлещущих жирных водяных струй, я выскочил на тротуар и прыжками понесся по направлению к бару.

Внезапный циклон набросился на городок при космопорте с энергией бешеного зверя, свирепо кидаясь резкими порывами ветра на деревья, столбы, крыши домов и замершие после аварийных посадок грузовые дроны.

Погода еще с вечера испортилась настолько, что нынче утром стрессоустойчивость моего почти совершенного организма непозволительно снизилась, достигнув оранжевых значений терапевтического контроллера. Надо сказать, с годами такие функциональные напасти стали случаться все чаще.

Я еще продолжал тщетные попытки доказать самому себе, что моя хандра, как и у окружающих, вызвана реакцией на внешнюю среду. Всё в этом мире взаимосвязано, взаимообусловлено и системно заинтегрированно. Я не являюсь исключением. В смысле, и я в том числе. Потому как я, несомненно, человек, но…

Бар, хотя и открылся для посетителей, встретил меня темнотой, пустотой и даже каким-то заунывным холодом. На миг показалось, что помещение не просто внезапно обезлюдело, но и давно уже покинуто хозяином, утратило обжитость и свой привычный уют.

Но нет. Сработали датчики, затеплился приятный приглушенный свет, включилась фоновая музыка, а за стойку бара тут же шагнул из пространства кухни неизменно улыбающийся Юнь По.

– Вы рисковый человек, господин Керн. В такую погоду я бы не рискнул даже просто поправить заевшие защитные жалюзи на окнах. Ветер и дождь, конечно, сами по себе не смертельно опасны. Однако несколько минут назад я увидел в окно, как мимо по дороге пронесся какой-то увесистый агрегат, толкаемый порывами ветра. Думаю, при таком ветре его могло унести куда угодно. Вот это уже опасно!

Я улыбнулся хозяину бара в ответ, попросил наполнить мою личную кружку горячим чаем и опустился за столик у окна. Хотя и редко, но такие моменты случались, когда я бывал первым посетителем заведения и, по свидетельству самого Юнь По, приносил этим деловую удачу. Мистика, и только. В том смысле, что, по необъяснимому стечению обстоятельств, тем же вечером случались аншлаги из посетителей, касса пухла от прибыли, а мой ежевечерний благодарственный ужин «от заведения», доставляемый по моему адресу, удивлял экзотикой и разнообразием. Подобные доставки были своеобразной платой за мои разглагольствования перед нетрезвой публикой бара. Таков был наш негласный сложившийся договор с Юнь По. Своими рассказами и историями я повышал посещаемость и узнаваемость этого места.

Не буду хвастаться и набивать цену, просто мне есть что рассказать. Помимо собственного опыта моя феноменальная память хранит миллионы историй, открытий и разного рода интересных исторических фактов, а также литературных, энциклопедических и технических источников знаний. Как такое возможно?

Все просто, я – андроид. По моему собственному определению, Хомо Нэвикус. Человек Новый. Алекс Керн, это я.

Ничего удивительного, в нашем веке подобному обстоятельству никто и не удивляется, если, конечно, оно становится известным.

Но – тайна происхождения индивида охраняется законом.

Я мысленно отправил Юнь По приглашение сразиться в шахматы. Шахматы являлись нашей общей страстью, и в моменты затишья в баре мы частенько затевали дуэли.

Хозяин «Призовой игры» тут же откликнулся, раскрыв свой синмо.

Его синхронизированный с мозговыми центрами монитор – синмо, развернулся перед ним призрачным экраном. Юнь По сразу уменьшил визуал до приемлемых размеров и после загрузки шахматной доски тут же сделал первый ход белой пешкой.

Наше сражение началось.

Стремительно погружаясь в глубины стратегии и тактики, превозмогая интеллектуальное сопротивление противника, мы выдвинулись к позициям друг друга, развивая дебют. Белые, уверенные в своих силах и намерениях, выставили пешку на королевский фланг, мгновенно вызывая ответный встречный ход черных. Белый конь стремительно выскочил на поле, угрожая центру. Мне ничего не оставалось, как предпринять жесткие ответные меры и отзеркалить своим конем. Белые выбрали испанскую партию, блеснув ладьей и занимая свой левый фланг. Я пешкой отогнал слона. После нескольких ходов ситуация над доской наполнилась напряженным ожиданием.

Надо сказать, Юнь По играл очень даже неплохо. Если бы не мои специфические возможности, кто знает, чем заканчивались бы подобные партии. Юнь По не знал моей природы, но, допускаю, догадывался.

– Будь вы андроидом, господин Керн, я бы даже и не пытался вступать с вами в противоборство, – начал он в сотый раз свою осторожную проверку боем. Я оставался невозмутимым, размышляя над следующим ходом, который уже был выбран в качестве приоритетного моим квантовым сознанием.

– Не думаю, дорогой друг, что здесь, в вашем баре, смог бы найти себя, не обнаруживая своей сути, какой-либо андроид-одиночка. – Я благочинно парировал его попытку прозондировать меня.

– О, что вы, господин Керн. Если нырнуть в инфополе, ознакомиться с социологическими подсчетами, всяческими экономическим релизами, можно почти доподлинно убедиться, что число андроидов в массе населения любого мегаполиса составляет от пяти до пятнадцати процентов. Представляете?! И это лишь официально признанные цифры.– Юнь По, не поддавшись на провокацию, отступил своим слоном и тут же поплатился. Я принялся агрессивно давить на центр, готовя почву для задуманной атаки. Видя это, старина Юнь провел запоздалую санацию позиций белых, рокируя офицера на королевский фланг.

– Однако – продолжал Юнь По посредством синмо, – все эти подозрительные по своему качеству обзоры никогда не учитывают серые зоны.

Тут я с ним был полностью согласен. Сомнительно, чтобы кто-то обладал возможностями и способностями учитывать неучтенное. Существование теневых магнатов, производственные мощности обособленных подразделений промышленных гигантов, ютящихся где-нибудь на астероидах и занимающихся производством андроидов. Эту серую массу нельзя ни выявить, ни подсчитать. А еще массовый обратный технологический инжиниринг и неизбежный рост кустарного подпольного дублирования. В результате дешевых узкоспециальных и малопродуктивных андроидов выводилось на свет в больших количествах.

Белая ладья вновь ринулась в центр поля, забирая все внимание на себя и маскируя истинные цели кампании. Черные парировали с осторожностью, выставляя для защиты центра пешку.

Да, я понимал, что подобных мне субъектов хватало, возможно, даже избыточно много, что с непременным успехом ведет к перекосам в любой, прежде отлаженной, внутрипланетной системе экономических, политических и социальных систем. Про успех я ничуть не кривил душой. Следствием безучетного роста числа андроидов абсолютно всегда является общий экономический и технологический рост при неизменном общесоциальном упадке.

Строго говоря, это уже много раз проходили ранее, с внедрением промышленной роботизации. С ростом производительности благ становится все больше, их набор разнообразнее, но возможностей воспользоваться ими становится все меньше. Потому что все меньшее число людей задействовано в тех производстве, приносящем им деньги.

В бар в замешательстве заскочила пара, отряхиваясь от воды и шумно о чем–то споря. Юнь По отвлекся, занявшись их приветствием и размещением.

Вернувшись, он отступил пешкой, опасаясь моих злодеяний, я же вернул на левый фланг коня, продавив ряды супостата. Юнь По, в задумчивости протирая стакан, поинтересовался.

– Андроидов появляется все больше, и вместе с ними растет число проблем. Как думаете, господин Керк, почему так?

Мне показалось, что при такой линейной постановке вопроса старина Юнь был не совсем прав, о чем я ему тут же безо всякого стеснения и сообщил.

– Идет неизбежный процесс замещения. Все в курсе первопричин и следствий, но тема является настолько закрытой и табуированной, что даже самые кричащие о своей независимости медиаписаки молчат и старательно обходят эту тему стороной. Согласитесь, главной задачей, служащей флагом, парусом и бункером цивилизованной действительности является спокойствие, размеренность, исключение любого рода взрывных изменений. Таков, надо признать, социальный заказ. Поэтому любому журналисту приходится следовать, если и собственным независимым курсом, но обязательно угадывая и признавая общий фарватер.

Юнь По любил по-рассуждать на жизненные темы. В этом была его возможность уйти от однообразия его будней, углубиться в фундаментальные проблемы бытия, сознания и веры. Я никогда не одергивал его. Человек должен иметь отдушину, хотя бы умозрительную, чтобы чувствовать себя Человеком.

Я тоже страдал подобной тягой к философствованиям. Также испытывал стойкую потребность чувствовать себя Человеком, правда, по иным основаниям.

Эти сползания рассуждений в сторону тоже стали одолевать меня все чаще. Мои попытки объяснить себе собственные дестабилизирующие трансформации наиболее соответствующим мои ожиданиям образом раз за разом проваливались. Зачастую, внутренне противясь, стал приходить к выводу, что внешние условия и окружение тут совершенно ни при чем. Все заключалось в таком банальном, но страшном и неуютном слове – старость.

Да, стареют все. И всё. Стареет жизнь, стареют технологии, стареет мир! Сама Вселенная не молодеет. В этих извечных судорогах вселенской энтропии нет ничего, что могло бы спастись и уберечься от неминуемого саморазрушения. Я это понимал, но принять пока был не в силах, что снижало показатели моего жизненного тонуса.

В ответ на фланговую атаку белых мои черные ответили выводом из окопов второго коня. Старина Юнь глубоко задумался, сосредоточенно замерев на месте.

– Знаете, господин Керн, вы часто обращаете внимание на вещи, которые скрыты от глаз, или мимо которых проходишь не замечая. Как вам это удается?

Он опять пробовал почву. Хитрец.

Что я мог ему ответить? Как обычно, парировать природной внимательностью, профессиональной наблюдательностью.

Шахматы игра не динамичная. Есть время и подумать, и осмотреться, и углубиться в себя. Мы с Юнь По и не спешили. Поддаваясь общему тоскливому настроению, этой извечной партитуре печали и самопогружения, сидя за любимым столиком, хмуро наблюдал за водяными потоками, низвергающимися в неисчислимых декалитрах из грузно навалившихся сверху тяжелых и мглистых туч. Сделав ход, окинув поле битвы взглядом, я продолжал созерцать стихию за окном.

Несколько подошедших позднее случайных посетителей, подобно однополюсным магнитам разместившихся как можно дальше от остальных и от стойки бара, также полусонно и заторможенно пили свои утренние горячие напитки, уставившись отстраненными взглядами в залитые дождевыми струями стекла.

Такое случалось именно в пору муссонных ливней, до неизбежности которых было еще несколько месяцев. В период затяжных дождей я, слепо следуя внутренним конфигурационным инструкциям, во избежание угроз наведенных атмосферных токов, укрывался в изолированном от осадков помещении и автоматически снижал свою эмоционально-двигательную активность, предохраняя чувствительные элементы своей квантовой начинки.

Со стороны это, должно быть, выглядело удручающе. Одиноко сидящий субъект, с большой двуручной кружкой пурпурно-лилового цвета, печально остановивший взор, направленный сквозь шахматную доску синмо вдоль серой и расцвеченной сигнальными огнями эстакады.

Плотный поток грузовых и инженерных робоплатформ вытягивался прочь от зоны космопорта вглубь сизых и гудящих резкими звуками джунглей.

Я сидел, смотрел в окно, замечая малейшие отклонения в плотностях водяных потоков, получая данные из инфосети о состоянии атмосферного давления и вступая в спор с самим собой о времени окончания этого атмосферного балагана вне расписания. Но, судя по доступной мне информации, циклон оказался столь силен, что атмосферная служба космопорта не смогла с ним справиться. Стихия явно затягивала со своим отступлением вглубь материка.

Белые продолжили развивать успех в центре, я же двинул пешку на правом фланге, преисполненный решимости захватить, наконец, инициативу.

Откуда-то из-за спины мне послышалось вежливое покашливание и подшаркивание. Я опустил свою парящую свежим ароматом трав чашку на столик и медленно повернулся всем корпусом к подошедшему.

Передо мной скромно перетаптывался пожилой, согбенный старичок лет ста тридцати пяти, в немного подуставшем, но еще функционировавшем всепогодном темном костюме, таких же тронутых временем черных бутсах и в намотанном старомодном, могу даже допустить, из натуральных волокон, шарфе. Его лицо склонилось в легком приветственном поклоне, глаза весело искрились под кустистыми бровями, а руки зябко растирали друг дружку. Он указал на свободный стул за моим столиком и бодрым живым голосом поинтересовался:

– Простите мне мою старческую беспардонность, позвольте на время присоединиться к вам и к этому чудесному аромату дендрочая.

Надо сказать, своим эпитетом «чудесный» он сразу сразил меня наповал. Такой гармонии голоса, фраз и внешнего вида я давненько не наблюдал. Бар, хотя и был довольно известным и посещаемым местом, все больше давал приют работникам и перевалочным пассажирам космопорта. Случайных посетителей другого социального уклада здесь случалось не часто. Разве что вечерами накануне уикэнда. Но старичок был явно далек от транспланетной логистики и бизнеса в целом. От него веяло какой-то врожденной скромностью, мягкой деликатностью, органической, почти тактильно ощущаемой гармоничностью сосуществования с миром. Этакий эталон хюгге. Все это разом считав с представшего передо мной образа, я уважительно кивнул и даже поерзал, имитируя привставание, пока старичок плавно усаживался напротив. Тут же перед ним возникла чашка на блюдце, источающая аромат великолепного травяного чая с добавлением какой-то острой и перечной пыльцы.

Старичок благодарно кивнул предупредительному Юнь По и с наслаждением втянул в себя парящий запах горячего настоя из поднесенной к лицу чашки.

– Я взял на себя смелость сразу заказать чай у этого милого хозяина за ваш столик – пояснил он, по-своему истолковав мой внимательный изучающий взгляд.

Сделав долгий расцеживающий глоток, он закатил глаза и, возвращая чашку блюдцу, воззрился в окно.

– И день утративший зарю,

И вечер, стынущий у ног,

Тебе, мой друг, я подарю

За чая славного глоток…

Продекламировав куда-то вслед ускользавшему из бетонных трущоб транспортному потоку, он повернулся, наконец, ко мне.

Скользнув спокойным несуетливым взглядом по моему лицу, костюму, рукам, маячившей напротив двуручной чашке, он улыбнулся.

– Знаете, мне редко доводится завладевать вниманием людей, чей образ жизни далек от суеты и от… мм… от… – он запнулся, в бессилии пытаясь подобрать нужное слово. – От места. Знаете, еще при входе в зал мне почудилось, что этот кафетерий отторгает вас. Или вы не подпускаете его.

– На чем же вы сделали свой вывод? – пришел я ему на помощь, благожелательно улыбнувшись в ответ. – Почему вы решили, что я плохо совместим с этим местом?

В конце концов, я имел массу свободного времени, не обремененного заботами, мой досуг был ограничен в данный момент окном, чаем и партией в шахматы. Поэтому внезапный собеседник ломал навязанную погодой тоску тягостного дня и сулил новые впечатления. Мой терапевтический показатель уверенно покинул оранжевую зону, возвращаясь к норме.

Старичок заметно оживился, верно рассудив, что ему идут навстречу.

– Видите ли, мне немало лет. И многие годы я занимался тем, что наблюдал, – не развивая высказанную мысль, что именно имелось ввиду, старичок вновь вернулся к своему чаю. Насладившись несколькими глотками, обведя глазами зал, сидевших по углам посетителей, он продолжил.

– Наблюдение – это одно из всегда доступных наших благ. А иногда – умение высшей категории. Абсолютно простейшее упражнение, которое, если овладеть даром наблюдения наивысшего уровня, приводит любого к новым смыслам, новым ощущениям, к познанию бытия. Это что-то сродни йоге, пранопитанию. Это как новое шестое чувство. Вы понимаете меня?

Я понимал. Только отстраненно. Опосредованно. Все, о чем говорил этот человек, было мне близко, но изначально. Он говорил о присущем мне качестве, заложенном в меня при создании. Процесса его обретения я был лишен, поэтому аналогии с широко раскрывающимися глазами для меня в данном случае были пустым звуком. Мои глаза были раскрыты с самого начала обретения мною самосознания. Да и, чего уж там, наблюдение действительно всегда было занимательным занятием. Нельзя просто плыть по течению, с закрытыми глазами. Пространство нуждается в восприятии точно также, как наши органы чувств нуждаются в информации, которую они будут способны воспринять. Воспринять, трансформировать и передать. Это доктрина смыслов. Ничто не зря, если можно так ее интерпретировать.

– То, как вы сидите, как держитесь, как сопереживаете погодным мм… флуктуациям, даже ваша кружка – красноречивое доказательство моим словам, – он кивнул на моего двуручного монстра. – Чтобы выпить такую емкость, нужно время, много времени. Значит, оно у вас имеется. Насколько помню, посетители этого кафетерия (он упорно не желал называть «Призовую игру» баром) люди все больше занятые. Приходящие сюда с конкретной целью и быстро ее достигающие.

– А кружка, почему вы решили, что она моя лично? – улыбаясь и догадываясь уже, поинтересовался я.

Эмоции были всегда доступны мне, и я любил ими пользоваться. Поэтому улыбка, самая доступная из всего арсенала эмоций, часто служила мне верой и правдой.

– Ну, про время ее испития я уже сказал. А поскольку время сейчас не обеденное, кружки и чашки прекрасно обнаруживают себя у барной стойки и ничего общего с этим малиновым артефактом не имеют. Из чего я и сделал вывод, что кружка тут также инородна, как и вы сами.– Он тоже широко улыбнулся и прихлебнул чаю. Осталось лишь определить причину ее нахождения тут.

– А вот и не угадали, – я добродушно хохотнул. – Я живу тут неподалеку, и этот бар посещаю практически каждый день. Поэтому кружку заботливо хранит и наполняет дендрочаем великодушный хозяин, Юнь По.

Я прекрасно понимал, куда он гнул. Но мне начинало доставлять удовольствие общение с этим человеком. Старичок и не думал вестись на мои не самые веские доводы.

– Вы же прекрасно поняли, о чем я, – все также, с легкой улыбкой констатировал старик. – Я говорю о соответствии, о конклюдентности, о совместимости с этим местом. За то время, что вы являетесь завсегдатаем этого вполне приличного и милого бара, вы должны были это ощутить. Проникнуться тем, что разнит вас с этим заведением.

Он был прав. Несмотря на давность, плотность, взаимообусловленность моего тут появления, бар «Призовая игра» не стал для меня сакральным местом, местом силы, взаимопроникновения так и не произошло. Мы просто примирились с существованием друг друга. На этом все. Прислушиваясь к себе, я с огромным облегчением и радостью оказался бы сейчас где-то по ту сторону гудящих сизых джунглей, на берегу океана, разрушив каждодневную бетонную картинку мира, опираясь всем телом лишь на упругий ветер, соленый прибой и лучи закатной звезды.

– Вижу, что попал в точку, – с удовлетворением заключил старичок.– Я сторонник того, что всегда требуется соответствие. Как у любого энергетического переходника, как у любого разъема, протокола передачи данных. Не будете же вы спорить, если я заявлю вам, что транспарентность – тут он поправился, – мм… осознанность связана с близостью к натуральному бытию и способностью быть непосредственно взаимосвязанным с окружающей средой, через чистоту ощущений, через искренность чувств, телесность и осознание текущего мгновения времени?! То есть ключевой вопрос – в качестве. Понимаете? В качестве восприятия прежде всего.

Я, забыв уже про шахматную партию, свернув синмо, молча потянулся к своей кружке. Дендрочай действительно был хорош. Юнь По знал в этом толк, и, возможно, только поэтому он, Алекс Керн, всегда возвращается сюда. Вернее, и поэтому тоже.

– Я проснулся сегодня с ощущением новизны.– Старичок радостно закатил глаза. – Знаете, это когда ты вдруг оглядываешься и замечаешь какие-то новые детали, мелочи, скрупулезно изученные годами ранее, но сегодня, именно сегодня, получившими новые свойства. Грани, координаты, параметры блеска и поглощения, да что угодно. Это сложно объяснить, знаю. Понять, что именно изменилось, иногда невозможно. Потому что, допускаю, не изменилось ничего. Только произошла какая-то перемена в самих вас. Видите, парадокс! – он радостно воскликнул. – Перемена произошла внутри вас, а параметры, по ощущениям, изменились во внешней среде! Не правда ли, какое милое сердцу наблюдение! – он еще что-то посмаковал на языке, двигая губами из стороны в сторону. Его глаза светились от ощущаемого восторга нащупанной мысли.

– А что же вас, в таком случае, привело сюда? – рискнул спросить я у него. – Вы тоже слабо подходите этому месту. – Это уже было рискованное утверждение, на грани допустимой любезности. Но старик принял правила игры.

– Ха, вы уверенный в себе оппонент. – Он сделал неуловимое движение левой рукой, и перед ним в воздухе возник образ какого-то медиаиздания, трансформированный его синмо в доступную для чтения и работы с документами цифровую версию. Старик пошевелил пальцами, в образе сменились картинки, данные и, наконец, появился внушающий уважение своими размерами кроссворд. Слов эдак на четверть тысячи. Практически весь заполненный, что было прекрасно видно с моего места.

– Я сидел в своей квартирке, пережидая ненастье, размеренно разгадывал этот замечательный во всех отношениях кроссворд. Второй день, надо заметить. И продолжал бы это делать, если бы не один… одно препятствие.

Старик указал рукой куда-то в нижний угол большого разлинованного и заполненного словами квадрата сложной конфигурации. Туда, где еще оставались незаполненными клетки. Не так уж много по сравнению с отработанными полями, но и не мало, если дать возможность судить обычному человеку, не фанату головоломок.

– Да, и вот этот вот мой затык вынужденно привел меня сюда. Искать помощи, или сочувствия. А лучше того и другого.

Старик полюбовался проделанной работой, однако очень быстро его восторженный взгляд сменился на озабоченный.

– Если мне удастся решить кроссворд к заходу звезды, и отправить его в редакцию издания, я вполне себе могу выиграть экскурсию в Лучистую Лагуну. Вы слышали про это место?

Несомненно, про Лагуну слышал любой житель планеты. Сказочно красивая и цветастая локация. Только расположено она далековато, на другом конце континента. И я понимал стремление старичка во что бы то ни стало попытать счастья в надежде добиться обещанного приза.

– Знаете, в моем не самом молодом возрасте зачастую бывает сложно получить необходимые дозы эндорфинов. Иногда приходится постараться, чтобы наслаждение жизнью не истончилось, не утратились сами возможности для изучения чего-то нового, остались силы на достижение новых целей, на передачу опыта другим, на помощь, наконец…. Поверьте, это совсем не просто, отключиться от своих внутренних переживаний, от сентиментальной настройки ощущений, обратиться вовне, увидеть проблемы других. И не просто их узреть, а предложить свою помощь, сделать шаг навстречу. И сделать это так, чтобы человек не закрылся, не отвернулся, искренне сделать, понимаете?

Старик замолчал, что-то усиленно обдумывая, а я подумал, что старик немного ошибся. Он вел речь о дофамине, а не об эндорфинах. Блаженство от результата дает дофамин, и ничто другое. В моем организме эти функциональные особенности регулятивных систем были решены совсем иным образом, но я прекрасно знал основы функционирования человеческого организма. Мне показалось это важным. Не могу я пропускать такие досадные терминологические ошибки, ну никак не могу. В таких вопросах я зануда. Я даже хотел тут же немедленно ему об этом заявить, но вовремя удержался от такой бестактности. Старик в вопросе физиологических понятий имел право на ошибку, ведь говорил он совсем о другом. Более важном. И мне были близки его рассуждения, как никогда ранее. Не знаю, то ли в этом также виновата диковатая и сырая погода, то ли опять я скатываюсь к последствиям с…

– Да, и вот! – старик выскочил из липких пут воображения и вновь обрел жизнеутверждающий вид, останавливая и мои мысли. – Как видите, я шел в неплохом темпе, кроссворд казался не самой высокой категории сложности. И вечером, после отправки в издание в надежде на приз, я уже подумывал заказать новый. Но тут – и он вновь ткнул ладонью в нижний незаполненный угол, – у меня случился ступор. Я бился все утро, я даже принял мозговой транквилизатор, но все тщетно. Я практически сдался. И, главное, что хочу вам сказать, я категорически против того, чтобы на пути получения эндорфинов прибегать к помощи инфополя. Сам, только сам!