Не мертвые

Олег Паничев

Не мертвые

– Когда наступает смерть?

Мужчина в белом халате обвел взглядом немногочисленную аудиторию.

– Кому-то вопрос покажется простым, других приведет в замешательство, но ответ на него будет зависеть от того, как мы понимаем это неотвратимое и пугающее событие.

Борис Сергеевич считал, что первое, вводное занятие самое важное. Именно оно часто определяет отношение студента к преподавателю и ко всему предмету в целом. Это как в хорошей книге – если читателя не заинтересовать сразу, потом увлечь его будет трудно.

– В философии, например, где жизнь считается непрерывной борьбой, смерть является лишь её исходом, большинство религий говорят нам о бессмертной душе, покидающей тело в смертный час, а медицина банально определяет её как полное прекращение жизнедеятельности организма. Но мы не всегда можем увидеть внутреннюю борьбу наших пациентов, не говоря уже об их улетающих душах. Что же касается научного подхода… я постараюсь вам показать, что и здесь бывает не просто!

А увлечь бывалого пятикурсника мединститута задача не из легких! Не говоря уже о том, чтобы за неделю, отведенную студентам на изучение реаниматологии, оставить в их головах хотя бы базовые сведения по такой обширной и сложной дисциплине.

– Еще пару столетий назад смерть трактовалась как остановка дыхания и кровообращения, а редкие случаи их возобновление считались великим чудом. Затем человек, врач, сам научился творить чудеса: если пациент не способен дышать, за него это сделает аппарат ИВЛ, дефибриллятор восстановит сердечный ритм, питательные смеси и растворы поддержат его организм, а надлежащий уход предотвратит пролежни, пневмонии и прочие осложнения. Так мы стали возвращать жизнь тем, кто ранее считался мертвым. Тогда смерть разделили на клиническую – обратимое состояние, когда человека ещё можно вернуть к жизни, и биологическую – такую себе, «точку невозврата».

Конечно, предмет специфический, и знания, которыми он может поделиться, вряд ли пригодятся какому-нибудь окулисту или рентгенологу. Но Борис Сергеевич любил свою работу, и хотел пробудить у подопечных интерес и уважение к великой науке об оживлении.

– Иногда эту «точку невозврата», мы можем отодвинуть, продлевая тем самым пациенту жизнь. Но порой, из-за современных возможностей медицины, она становится практически невидимой для врача, и лишь оттягивает констатацию смерти.

Выдержав небольшую паузу, доктор решил подключить аудиторию:

– Скажите, как мы называем состояние между жизнью и смертью?

– Кома? – первой проявила инициативу рыжеволосая староста группы.

– Вы правы. Но чем может закончиться кома?

– Ну, человек либо придёт в сознание, либо умрет, – отозвалась девушка с розовыми манжетами на халате.

– А ещё? – спросил Борис Сергеевич, не без удовольствия отмечая недоумение на лице студентов.

– Ещё бывает, когда не ясно: пациент скорее жив, чем мертв, или скорее мертв, чем жив.

Высокого парня, чья реплика вызвала улыбку его одногруппниц, кажется, звали Виталий. Борис Сергеевич бросил взгляд на список группы, проверяя правильно ли запомнил имя, и обратился к молодому человеку:

– А в более развернутой форме, не могли бы вы объясниться?

Когда стало понятно, что продолжать мысль парень не собирается, слово взяла его белокурая соседка.

– Из комы человек может перейти в вегетативное состояние, оно отличается наличием смены фазы сна и бодрствования, – повернувшись к одногруппнику, она добавила, – думаю, Виталий это имел в виду.

– Хорошо Светлана, всё верно!

Эта студентка доктору была знакома. Света Клочкова уже почти полгода работала медсестрой в их отделении реанимации. О ней хорошо отзывались врачи и персонал, и он сам, не раз попадая с ней в одну смену, считал её ответственной и прилежной помощницей.

– Такой пациент способен самостоятельно дышать, у него могут быть сохранены простые рефлексы, он будет глотать пищу, если положить её в рот, он может моргать, вздыхать, зевать, шевелить пальцами. Он будет чувствовать дискомфорт, боль… будет ли он осознавать её – это другой вопрос. Но человек в вегетативном состоянии не сможет сказать, что еда, которой его кормят не вкусная. Он не узнает своих родных, не произнесёт имя своей матери, не улыбнётся своему ребенку. По прошествии двенадцати месяцев его состояние назовут стойким. Тогда вероятность выздоровления станет крайне мала, но прекратить поддержание жизнедеятельности такого пациента мы не имеем права – это будет расценено как убийство.

– Но ведь известны случаи, когда люди приходили в сознание спустя много лет! – воскликнула та, что с розовыми манжетами. – Я считаю это правильно – давать им шанс выжить!

– А то, что безнадежный больной будет годами занимать чьё-то место лишая шансов других, тебя не смущает? – возмутился Виталий. – Да и содержать всех этих «овощей» в надежде, что кто-то из них очнется, думаю не оправданно.

– А много вообще таких больных? – поинтересовалась староста.

– К сожалению, не мало. Например, сейчас у нас в отделении лежит девушка после ДТП. Пациентка Полина, двадцать восемь лет. Лежит уже больше года и на лечение не реагирует. Мы успели познакомиться со всеми её родственниками, они приходят, видят как их близкий человек дышит, открывает глаза, и им кажется, что сейчас она заговорит, встанет и пойдет домой. Любое её шевеление разжигает их надежду. Но мы вновь проводим тесты, снимаем энцефалограммы, и видим, что кора ёё мозга остается неактивной.

– То есть в её теле жизнь есть, а её самой там уже нету, – заключил Виталий. – Кого же вы тогда лечите?

– В том то и проблема! Мы не можем знать наверняка, очнётся она завтра или никогда. В некоторых странах таких пациентов могут усыпить по решению врачебного консилиума или суда, при согласии родственников. Противники такой недобровольной эвтаназии стремятся защитить право человека на жизнь, но как знать, остался ли в этом теле человек, или это всего лишь …

– Зомби, – Виталий снова привлёк к себе внимание. – А что? Тело шевелится, сознания в нём нет, как личность – человек умер. Чем вам ни живой мертвец?

– Ну, коллега, вы не перегибайте, – Борис Сергеевич решил не отставать от молодежи, – насколько можно судить по фильмам, у зомби, в отличии от таких пациентов, есть цель – постоянно есть! Чем они там, кажется, мозгами предпочитают питаться?

– Вы сами сказали, что в вегетативном состоянии могут быть сохранены простейшие рефлексы и ощущения, так почему они не могут ощущать голод? – парировал студент.

– Допустим. Но, чтобы добыть пищу, нужно контролировать свои движения.

– Движения это всего лишь сокращения мышц под воздействием электрических импульсов. Если мозг пациента не способен такие импульсы генерировать, не найдется что ли способа делать это вместо него! – парень с увлечением развивал мысль. – На занятиях по физиологии, помните, препарированную лягушку бьют током, а она дрыгает лапкой. Уверен, с современными технологиями можно добиться куда более интересного эффекта.

– И создать очередную социальную и моральную дилемму! Кто, и главное зачем, будет управлять чужим телом?

– А я откуда знаю! – отмахнулся Виталий. – Использовать их как бездумных солдат или рабсилу. Это ведь, по сути, живая кукла получится. Мало ли извращений придумать можно!

– Что ж, надеюсь, ваши знания не уступают вашему воображению, – улыбнулся доктор. – Предлагаю дальше «извращений» не придумывать, мы всё-таки с вами врачи, а зомбирование – это больше по части политиков. Добавлю только, что из человека, долгие месяцы пробывшего в коме, не выйдет хорошего солдата или работника.

– Ну да, Капитан Америка не в счёт!

По аудитории послышались смешки, а когда они стихли, спросила староста:

– Скажите, Борис Сергеевич, возможно ведь, что в будущем найдут способ помогать таким больным? А значит их содержание не бессмысленно!

– Конечно! Врач, как и всегда, продолжает бороться за человека, находящегося на грани жизни и смерти, просто эта грань становится всё более размытой!

Он взглянул на наручные часы и объявил:

– Что ж, коллеги, давайте сделаем перерыв десять минут, а после него поговорим о тактике лечения наших пациентов.

*      *

*

Света Клочкова сидела за столом дежурной медсестры в отделении реанимации и отмечала в листах назначения выполненные процедуры. Сегодня она работала в ночную смену вместе с Борисом Сергеевичем. Он уже закончил вечерний обход и отдыхал в ординаторской, но в случае чего сбегать за ним можно за пару секунд.

Их отделение располагалось на третьем этаже первой городской больницы и представляло собой два параллельных коридора. В один коридор выходили кабинеты врачей, комната медперсонала и хозяйственные помещения, а в другом, именуемом залом, находился пост медсестры и койки пациентов, разделенные небольшими перегородками так, чтобы можно было наблюдать состояние больных и своевременно оказывать им необходимую помощь.

Лишь две крайние палаты стояли отдельно. Вход туда был и со стороны коридора и из зала. В эти небольшие комнатки обычно клали самых безнадёжных пациентов, а сами палаты негласно звались тринадцатыми. В основном там были дедушки и бабушки, которые не пришли в сознание после инсульта, и родственники оставили их доживать свои дни в больнице. Им уже не назначали практически никакого лечения, а всё в чем они теперь нуждались это кормление через трубочку да поддержание элементарной гигиены.

Но вот уже четырнадцать месяцев в дальней крайней палате находится в вегетативном состоянии та самая Полина Маковецкая. Она часами лежит с открытыми глазами, не выражающими никаких эмоций.

Этот отсутствующий взгляд часто пугал Свету, когда ей приходилось закапывать специальными каплями глаза пациентке, чтобы они не пересыхали. А ещё ей не нравилось, когда кто-то из медбратьев называл Полину – «полено», даже «овощ» – это не красиво, а вот так обзывать беспомощного человека она считала перебором.

Девушка открыла последнюю незаполненную историю болезни, и внесла вечерние показатели Полины: температура 36,5, давление 110/70, пульс 54 в минуту. Отметила плюсиками таблетки, которые дала пациентке. Их приходилось перетирать в порошок, высыпать в чашечку и маленькими порциями поить Полину. Если глотательный рефлекс не сработает, вода попадет в легкие и больная захлебнётся.

Справившись с работой Света вспомнила, что пищал её телефон и открыла мессенджер. Писал одногруппник Виталий.

«Ну что, получилось чай с шоколадкой попить?»

«Да, спасибо!» – ответила девушка, «Но это было не обязательно, я тут не голодаю».

«Да ладно, мне не сложно!» – Новое сообщение не заставило себя ждать. «Как там у вас, всё спокойно?»

Света начала набирать ответ, как вдруг тишину отделения нарушил протяжный стон, от которого у неё по спине пробежал холодок. Звук доносился из палаты коматозницы.

Девушка на секунду застыла, а затем, забыв про телефон, поспешила туда. Крик утих, и в голове глухо стучала барабанная дробь сердца. Света рывком распахнула прикрытую дверь и бросилась к пациентке. Полина лежала на месте, как и положено. Своим обычным, пустым взглядом уставившись в потолок, но лицо…

На лице застыла гримаса, отдаленно напоминающая улыбку, но настолько неестественную, будто кто-то невидимыми нитями натянул мышцы вокруг рта, выставив напоказ оба ряда зубов.

«Нужно сообщить доктору!» – пронеслось в голове. Выйдя через вторую дверь, она подбежала к кабинету врача быстро постучала и, не дожидаясь ответа, заглянула внутрь:

– Борис Сергеевич, извините, там Полина из 13, она кричала, и … ну, в общем, может вы посмотрите!

– Кричала, говоришь? Ну пойдем, глянем на нашу спящую красавицу!

Вскоре они оба стояли у койки пациентки.

– Да, не самое приятное зрелище на ночь. Испугалась?

– Немного, – призналась Света. – Что это с ней?

– Мышечный спазм, вот видишь, кулаки сжались. И шея тоже напряжена, смотри как венки вздулись. Такое бывает. А сокращение голосовых связок могло вызвать звук при дыхании. Уколи ей миорелаксант, мышцы расслабятся и все будет нормально.

Света вышла в манипуляционную и вернулась с набранным шприцем.

– А эти симптомы могут указывать на то, что к ней возвращается сознание?

Медсестра обработала место укола спиртом и медленно начала вводить препарат, стараясь не смотреть на искаженное лицо девушки.

– К сожалению нет, – Борис Сергеевич присел на свободную койку. – Эти симптомы говорят лишь о работе стволового отдела мозга, а большие полушария и кора, отвечающие за высшую нервную деятельность молчат. И скорее всего уже ничего и не скажут.

– Вы думаете, она не очнется?

– Я не знаю, – признался доктор. – Завтра Полина может начать узнавать людей, а может у неё дыхание остановится. Или она еще не один год пролежит, мучая себя и своих родных, а если и очнется, то даже ложку держать не сможет. В другой стране, где к трансплантологии отношение проще, её органы могли бы спасти чью-то жизнь, но наш закон велит поддерживать её организм, и не важно кто что думает по этому поводу.

Света, глядя как лицо Полины приобретает свойственное ему выражение безразличия, невольно подумала: «Может она нас слышит прямо сейчас. Слышит, что никогда не сможет стать нормальным человеком, что её луче пустить на органы, слышит всё и не в силах ничего сделать».

*      *

*

До обеда оставалось меньше часа, когда санитарка заглянула в ординаторскую:

– Аркадий Вольфович, там сестра Маковецкой с вами поговорить хочет.

– Спасибо, Любонька! Скажи пусть заходит.

Аркадий Вольфович, или «профессор» как его называли, был самым старшим врачом в отделении. Коллеги его уважали за многолетний опыт, медперсонал за хорошие манеры, родственники пациентов высоко ценили его заботу о своих близких. Известен он был также тем, что за свои многочисленные диссертации и доклады получил степень доктора наук, и хотя пик его карьеры прошел, интерес к работе не угас.

А ещё он был лечащим врачом Полины. Сегодня к ней пришла сестра. Сестра, а не мать как обычно, и Аркадий Вольфович догадывался, о чём будет разговор. У него был многолетний опыт.

– Здравствуйте доктор! – в комнату вошла упитанная женщина лет сорока.

– Здравствуйте Тамара, чем могу быть полезен?

Женщина присела рядом с ним, но вздохнув отвела взгляд, не решаясь начать разговор.

– Аркадий Вольфович, скажите, только честно, какие шансы у Полинки выкарабкаться?

– Шансы есть всегда, но обещать я вам ничего не могу, вы же знаете.

– Послушайте, не поймите меня неправильно, тяжело нам. Мать больная к ней через день ходит и каждую ночь молится, мы с мужем пол зарплаты на лечение сестры тратим, а ведь нужно свою семью кормить! Сначала жених Полины деньгами помогал, но о нём уже полгода ни слуху ни духу. Да она и сама ведь мучается, я же вижу! Ну сколько это всё может продолжаться?

– И что Вы хотите этим сказать?

Женщина подвинулась еще ближе и перешла на шепот:

– Доктор, вы не подумайте, я люблю сестру! Но может можно как-то сделать, чтобы и ей и нам легче стало?

– Тамара, – Аркадий Вольфович положил руку ей на плечо и посмотрел в глаза, – как человек, я вас понимаю и сочувствую, но как врач, я не могу сделать то, о чем вы просите. Давайте надеяться на лучшее.

*      *

*

В субботу Борис Сергеевич заступил на ночное дежурство. Около восьми вечера Аркадий Вольфович рассказал ему о поступивших за день пациентах, обстановке в отделении и поехал домой. Света работала на сутках, а в половине девятого, вместе со своим преподавателем, пошла на вечерний обход пациентов.

– Вижу, нашу Полину сегодня мама навещала? – спросил Борис Сергеевич, глядя на пациентку.

– Да. А как Вы узнали?

– Её мать всегда заплетает ей косички. Говорит, Полина их любила.

– А знаете, – возразила Света, – я ей тоже как-то косы заплетала, меня Аркадий Вольфович просил. Так что, вы могли бы и не угадать! Вообще, я заметила он хорошо о ней заботится.

– Ну, мы все заботимся о своих пациентах, – в голосе врача прозвучала обида. – У Вольфовича жена долго в коме лежала после несчастного случая, я тогда еще на интернатуре был, так что подробностей не помню. Знаю, она тоже долго мучилась, и Аркадий забрал её домой дохаживать. Так что он таких пациентов слишком близко воспринимает.

Вскоре после обхода вернулся Аркадий Вольфович – он забыл на работе флэшку с докладом, с которым должен был выступить в понедельник на конференции. Забрав её, он заглянул к своим пациентам, попрощался с дежурными и спешно удалился, сетуя на свою растерянность.

На ночь в отделении всегда остаются две медсестры: с десяти до часу один человек сидит на посту, второй – спит, затем меняются. Сегодня вместе со Светой работал Кирилл, тоже студент, на год старше.

– Я хочу первая дежурить!

– Хитрая какая! – улыбнулся парень. – Посидишь немного, а потом до утра спать будешь. Ну, так и быть, я сегодня добрый. Раньше времени меня не буди. И нежно, пожалуйста, шепотом!

В начале одиннадцатого Борис Сергеевич вышел из ординаторской, сходил в уборную и заглянул в зал с пациентами. Обнаружив пустой пост, он решил пройтись по отделению.

Света с телефоном в руках, как раз возвращалась на своё место, когда увидела идущего к ней доктора.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Нет, все спокойно. Я иду отдыхать, если что – зови.

После полуночи девушку начала одолевать сонливость. Чтобы немного взбодриться она обошла пациентов, переставила капельницы, и даже доела оставленный на утро кусочек шоколадки.

Наконец пришло время будить Кирилла. Немного поворчав, он сладко потянулся и отправился на пост. Света легла на соседнюю кровать, начав погружаться в сон. Но не прошло и пары минут, как кто-то стал настойчиво тормошить её за плечо.

– Светка. Светка! – над ней с выпученными глазами стоял Кирилл. – А что за фигня, куда коматозница из тринадцатой делась?

*      *

*

В ту ночь медработники реанимации больше не сомкнули глаз. Обыскали всё отделение, прошлись по больнице, аккуратно расспрашивая коллег не видели ли они чего необычного, спускались к охраннику. Пропажа Полины Маковецкой казалась чем-то нереальным. Признаться, что у них исчезла пациентка, которая и ходить-то не могла, было глупо, но другого выхода не было.

Утром, когда поиски не дали никаких результатов, Борис Сергеевич вызвал полицию и сообщил начальству, а уже к вечеру случай получил широкую огласку. Новостные ленты пестрили заголовками типа: «Пациентка в коме исчезла из-под носа врачей» или «Сбежавшая коматозница».

За следующие две недели сотрудниками полиции были опрошены десятки людей, просмотрены записи со всех камер в радиусе пары кварталов, собраны любые улики, способные помочь следствию. После изучения полученных в ходе расследования сведений фигурантов дела начали по одному вызывать для повторного допроса.

*      *

*

Аркадий Вольфович, облокотившись на спинку стула, осматривал следователя. Высокий, хорошо сложенный мужчина средних лет задавал вопросы не громко, но четко, глядя в глаза собеседнику.

– Как долго вы были лечащим врачом Полины Маковецкой?

– С момента её поступления к нам, год и почти три месяца.

– И как вы оценивали её состояние? Могла ли она выйти из комы и уйти самостоятельно?

– Нет, нет, это исключено! Даже если бы она пришла в себя, то у неё не было бы сил и на ногах стоять!

– Некоторые из медперсонала говорят, что порой, когда двери в её палату были закрыты, видели через стекло какое-то движение, когда там никого кроме пациентки не было.

– Я как-то слышал об этом, но не придавал значения. Кажется, это замечали ночью, а на сонную голову да в полумраке мало ли что померещится. А возможно в палате был кто-то из врачей или медсестёр, которые затем вышли через другую дверь.

– В тот вечер, когда она пропала, после окончания своей смены вы возвращались в отделение. Зачем?

– Я должен был читать доклад на научной конференции в понедельник, флэш карту с презентацией взял на работу, чтобы подготовиться. Доехав домой, я понял, что оставил флэшку в ординаторской и сразу поехал обратно.

– Почему не захотели забрать её на следующий день?

– В воскресение планировал ехать на дачу, она недалеко, в пригороде. Я туда каждые выходные стараюсь выбраться.

– Когда вы вернулись за флэшкой, вы видели пациентку?

– Да, я обошел их всех. Все были на месте! – грустно улыбнулся доктор.

– Постарайтесь вспомнить, может было что-то необычное? Кто-то странно себя вел, или вы кого-то встретили?

– Хм… Знаете, тогда я не придал этому значения, а на первом допросе не вспомнил, но сейчас вы спросили и… Я когда во второй раз из отделения уходил, по лестнице парень какой-то поднимался. Раньше я его не видел, и удивился – посетителей в такое время не пускали, медики все должны уже на местах быть.

– Как он выглядел?

– Молодой, высокий, в черной толстовке с капюшоном. Больше, извините, не вспомню.

– Скажите, может ли в отделение зайти посторонний? Возможно ли туда вообще попасть незамеченным?

– У нас закрытое отделение, и дверь в него всегда закрыта. Любой кто приходит звонит в звонок. Чтобы его впустить кто-то должен нажать на кнопу с другой стороны. Дверь открывается только изнутри.

– А если оставить её открытой?

– Нет. Там датчик стоит, если дверь не заперта более десяти секунд он начнет пищать. Впрочем, думаю, вы хорошо изучили как устроено наше отделение и сами всё знаете.

– Конечно. Аркадий Вольфович, в прошлый раз вы сказали, что Полина была «тяжелым бременем» для её родных. Мы побеседовали с вашими коллегами на эту тему и узнали кое-что интересное. Вы ни чего не хотите добавить?

– Что ж, я так понимаю Тамара не только ко мне подходила. Да, её сестра обращалась ко мне за… помощью. Но слушайте, если бы кто-то из врачей решил её убить, достаточно было бы просто ввести ей лишнюю дозу транквилизатора, и никто бы ничего не заподозрил.

– Считаете, она понадобилась кому-то живая?

– Кому? Как это ни печально, кажется, кроме своей матери она никому уже не нужна. По крайней мере вся.

– Что вы имеете в виду?

– Понимаете, – доктор нахмурился и понизил голос, – это мозг у Полины не работает как надо, а в остальном у неё молодой, здоровый организм. Полина практически идеальный донор.

Следователь немного помолчал, обдумывая услышанное.

– Что ж, спасибо вам. Если что-то вспомните – сообщите! – он протянул профессору клочок бумаги с номером телефона и на прощание пожал руку.

*      *

*

Со дня исчезновения Полины прошло не больше трёх недель, но атмосфера в отделении переменилась кардинально. Дружный коллектив, где всегда поддерживали своих, теперь так же единодушно отстранился от коллег, которым не повезло дежурить той ночью.

Из всех невольных участников тех событий, только Кирилл сохранял невозмутимое спокойствие, и вел себя как ни в чем не бывало.

– А тебя, кажется, вся эта суета вокруг пропавшей пациентки не сильно беспокоит, – заметил Борис Сергеевич, глядя как парень разлегся на опустевшей Полининой койке.

– Так а мне чего беспокоиться, – Кирилл, при виде врача сел машинально поправляя медицинский костюм, – я-то знаю, что я не при чем, значит волноваться незачем!

– Жаль не могу сказать так же, – поняв двусмысленность фразы доктор спешно добавил, – ну, все эти подозрения, милиция. Меня даже от преподавания в институте отстранили! «Временно, до окончания расследования» – говорят они. Останешься тут спокойным!

– Да не улетела же Полина отсюда, найдут её, и все уладится. Я вот думаю… а, извините, – Кирилл достал из кармана звенящий мобильник. – Да Виталь, подошел? Ну всё, выхожу! Сосед по комнате ключи забыл, – объяснил он, позвякивая связкой. – Я быстро.

Борис Сергеевич, немного постояв, пошел за медбратом и когда тот открыл дверь, хорошо разглядел посетителя. Как только Кирилл вернулся, доктор спросил:

– Это что Виталий, одногруппник нашей Светы?

– И одногруппник и парень. Это же он попросил меня сюда Светку устроить. Говорил: «у вас там работа спокойная, пациенты не жалуются», а теперь я еще виноват, что Светку на допрос вызывают! Недосмотрел, типа.

– Тот еще жук этот Виталий, – поморщился Сергеевич, – то коматозников оживлять хотел, то устройства выдумывал всякие, чтобы чужим телом управлять.

– А может и не выдумывал. Сейчас такие нейропротезы изобрели, что малейшие импульсы с мозга улавливают и передают в механическую конечность. Пациент даже силу движения контролировать может. Теперь разрабатывают, чтобы обратная связь была – протез передавал ощущения человеку. Так что наверняка придумают технологии, которые и таких больных как Полина на ноги поставят.