скачать книгу бесплатно
Мы остановились. Кен встала на цыпочки, и мы снова целовались. Не слышали шума проспекта Мира. Снова в этом мире для меня существовала только она. Моя невысокая женщина с темно-каштановыми волосами. Кен…
Возле хорошо знакомого мне дома на улице Кибальчича стояла одинокая высокая фигура. В ватнике, длинном элегантном шарфе белого цвета и коричневом берете. Аарон Михайлович Спасский вышел встретить свою дочь. Беспокоился за нее, как и любой отец.
– Не забудь сходить в магазин! – громко сказала мне Кен на прощание. – Ты ведь, кажется, собирался что-то купить из еды?
В ее голосе звучала ирония. Аарон Михайлович негромко хмыкнул, хмуро посмотрел на дочь. Кен можно было понять. Сейчас она должна была лечь спать одна.
Глава 11
Я посмотрел им вслед. Дочери и отцу. Видел, как входили в подъезд. А вскоре в квартире Аарона Михайловича зажегся свет. Сначала в гостиной, потом в соседней, небольшой комнате, почти полностью заставленной его коллекциями.
Я не зря стоял возле подъезда. Кен подошла к окну маленькой комнаты. Мы не помахали друг другу руками. Просто еще раз поглядели друг на друга…
Ее темный силуэт в свете оконного проема. Она опять была далеко от меня. По крайней мере, именно так казалось мне в эти секунды. Кен… Удивительная. Своеобразная. До конца непонятная. И любимая.
Я думал о ней, когда направился в сторону дома. Но почти сразу мысли о Кен потеснило неожиданное ощущение. Мне стало непривычно холодно. Но почему? Я был одет довольно тепло. Во всяком случае, по погоде.
Обалдел, когда понял, в чем дело. Под пиджаком у меня не было рубашки и джемпера, которые я надел утром. Вместо них на мне оказалась желтая майка с большим розовым сердцем!
Первая мысль была труслива и оттого неприятна:
«А что я скажу жене?!»…
Я, разумеется, поругал себя за нее. Но недолго. Надо было срочно что-нибудь придумать для жены. Ведь я же не собирался расставаться с ней прямо сегодня вечером.
Размышляя, как быть, я остановился, закурил возле памятника академику Королеву…
Звук смс. Оно было от Кен:
«Маечка – это тебе на память о сегодняшнем сказочном дне. Я тебя безумно люблю».
«Не только люблю, но и ревную», – дополнил я про себя ее смс. Ревнует… Оттого и сотворила маленькое недоброе колдовство с майкой. Что ж, Кен можно было понять. Она не хотела делить меня с женой. Но я понимал и другое: с женой надо было обойтись по-человечески.
На коротком пути домой идей, как объяснить ей свое появление в этой легкомысленной майке, не возникло. Я просто не знал, что делать, как поступить. То ли попытаться выкрутиться, то ли все-таки объясниться с женой прямо сейчас. Последний вариант казался мне не очень порядочным. Как можно?.. Это будет, как обухом по голове. С этими не очень неприятными мыслями я открыл входную дверь дома.
Понимал: либо повезет, либо нет. Второе было более вероятным. Жена обычно встречает меня у входа (она говорит, что чувствует мое приближение, и это сущая правда) и потом, пока переодеваюсь, редко остаюсь один: так повелось, что в это время мы общаемся. Так бывает, если она не смотрит что-то особенно интересное для себя по телевизору. Но сегодня, насколько я знал, она не собиралась этого делать. Передача «Голос» со взрослыми исполнителями уже закончилась, а «Голос дети», к сожалению, еще не начался.
Несмотря на это, мне повезло. Она вышла ко мне в прихожую, чмокнула в щеку и почти сразу скрылась на кухне. Разговаривала по телефону. Я удивился: моей жене такое несвойственно. Не любит телефонной болтовни, говорит, что устает от нее. Да и разговаривать ей особенно не с кем: брат и две давних подруги, с которыми она видится в лучшем случае раз в год.
Используя удачный момент, я быстро переоделся в домашнее. А «подброшенную» маечку скрыл в «Хранилище» – на книжной полке, за многотомным собранием сочинений Жюля Верна. Пусть книги мэтра приключенческого романа прикроют на время свидетельство моего собственного приключения! Эта мысль заставила улыбнуться.
Волнение отступило, и я снова думал о Кен. Только расстались, а я уже очень хотел быть с ней… Как мало времени мы провели вместе. Всего три встречи, включая ту, очень своеобразную, возле поликлиники… Подумать только, мы еще ни разу не спали вместе, даже ни разу не погуляли вдвоем!
Я сидел в кресле возле своих книжных шкафов, но даже (редчайшее дело!) не смотрел на их содержимое. Думал о Кен.
Так было до тех пор, пока ко мне не пришла жена. Она выглядела просветленной. Почти радостной.
Очень скоро я узнал, в чем дело. Оказывается, звонила одна из ее двух подруг. Почти старая дева, никогда не бывшая замужем. Теперь, как я узнал, ее жизнь кардинально меняется. Недавно на отдыхе (плавала на пароме по столицам балтийских стран) познакомилась с мужчиной.
– Представляешь, он на восемь лет младше ее! – рассказала жена.
Так вот, этот относительно юный господин приходил в себя после развода.
– Был весь такой несчастный, несчастный! – воспроизвела жена в своем рассказе слова подруги.
Теперь, судя по всему, несчастья до сегодняшнего дня неизвестного мне господина закончились. После того, как переспал с подругой жены (она, кстати, мне никогда не нравилась) в крошечной каюте парома, не расстается с ней. Живут вместе, а на днях сделал ей предложение.
– Аллусик так влюблена! Она согласилась, не думая! – ликовала жена.
Еще бы не согласиться, подумал, в свою очередь, я. Куда Алле деваться в ее-то годы, особенно если учесть, что это первое и, скорее всего, последнее предложение в ее жизни. Вслух, конечно, я этого не сказал. Не хотел нарушать гармонию чувств жены, которая искренне радовалась за своего ненаглядного «Аллусика».
Однако, как выяснилось почти сразу, жена думала не только о ней.
– Хоть бы и у нас все наладилось, – мечтательно сказала она.
Я только кивнул в ответ. А что еще оставалось делать? Не заводить же серьезный разговор, когда женщина (она для меня, несмотря ни на что, не чужой человек!) полна надеждой.
В последних словах жены прозвучали ноты легкой хрипотцы. Еще недавно бывшие приятными для меня. Они всегда были своего рода знаком. Означали одно: моя жена хочет меня.
Да… Меня, признаюсь, немного взволновала (как многолетний условный рефлекс) ее хрипотца, но не больше того. Даже в эти минуты я вспоминал о волшебном саде и о той, которая его создала.
Помимо всего прочего, я знал: еще на один секс меня сегодня просто не хватит. Но я ошибся – хватило. Жена, как никто другой, знает, как меня завести. К тому же после общения с «Аллусиком» она была на подъеме.
Еще на днях бывшая со мной бессонница канула в небытие. После этого третьего за день секса я заснул, даже не попив воды на ночь (моя давняя привычка).
– Тебе ни с кем не будет так хорошо, как со мной, мой мальчик, – прошептала жена.
Эти ее слова я уже услышал сквозь сон.
Но выспаться ни мне, не жене не удалось. Проснулись в два часа ночи. Разбудили хлопок и последовавший за ним звон.
С ума сойти! Оказывается, лопнула лампочка светильника в ванной (спальня находится рядышком с ней). Лопнула и разбила очень любимый женой полукруглый фиолетовый светильник.
Лампочка… То, что произошло с ней, можно было объяснить неким дефектом. Может, она осталась на ночь невыключенной (хотя мне казалось, что я на ночь погасил светильник). Но, в конце концов, я мог ошибаться, да и жена могла встать ночью и не погасить свет.
Но Бог с ней, с лампочкой. Совершенно фантастическим было другое: на зеркале в ванной появилось огромное, занимающее половину его поверхности, сердечко, нарисованное розовым (да, именно розовым!) фломастером. Очень похожее на то, которое было на маечке, спрятанной за старым добрым Жюлем Верном.
Я сразу понял: и лампочка, и сердечко – дело рук Кен. Злится, что сейчас, когда вернулась из Йорка, я не с ней, а с женой.
Жена… Она, заметив нарисованное на стекле сердечко, отреагировала на произошедшее не так, как рассчитывала Кен. Подумала, что сердечко – знак моих чувств к ней. Прижалась ко мне, прошептала «спасибо.
Я же, глядя на фиолетовые осколки, застыл в тревожном предчувствии, что Кен на этом не успокоится. А, значит, мне не удастся расстаться с женой «по-людски»…
Мы вдвоем собирали маленькие стеклышки с пола в ванной. Я думал о том, что, наверняка, это последнее дело, которым мы занялись вместе. От этого стало немного грустно.
У жены в это время были совершенно другие эмоции:
– Как жаль, что взорвалась эта проклятая лампочка! Как такое могло произойти? – с негодованием сказала она. – Твое сердечко – прекрасный, волшебный (я встрепенулся, когда она произнесла это слово: не подозревая того, попала в «десятку») сюрприз, но я все-таки предпочла бы увидеть его утром.
Она сердито посмотрела на осколки, а затем ласково – на меня. Была приятно поражена, даже, можно сказать, обалдела. Следствием этого стала несобранность, которая привела к тому, что она поранила босую ногу стеклом. Наверное, задело какую-нибудь маленькую вену, потому что кровь пошла сильно.
Мы устроились на диване, и я (очень хотелось, чтобы ей не было больно хотя бы из-за этого!) стал перевязывать ногу жены. Она нежно глядела на меня. А мне было очень жаль ее. И еще я почувствовал, как привык к ней, не очень любимой, за наши все-таки общие годы.
Снова легли уже в четвертом часу. Жена выглядела счастливой. А я… Я не сразу уснул. Думал: а стоит ли вообще все менять. Ведь я почти не знаю Кен. Я думал так, но все равно понимал: расстанусь с женой. Ведь Кен не станет делить меня с ней.
И снилась мне Кен, а не жена, которая была рядом. Мы снова были вдвоем на измененном ее волшебством сквере между моим домом и Яузой. Только мы вдвоем, и никого больше. Снова в легкие вливался изумительно чистый воздух, а ноги ласкала длинная, мягкая трава. Мы играли в волейбол большим оранжевым мячом. Такого же цвета были майка и шорты Кен. А еще она собрала свои длинные волосы в хвост. Как же это шло ей…
Мы оба – и я, и она, – знали, чем займемся после волейбола. Уже шли к этому. Прикосновения, взгляды… Но этого во сне не произошло. Меня разбудила жена, когда поднималась с постели.
*****
Начался новый день. Субботний. Он оказался днем, полным неожиданностей. Они начались прямо с утра. Я видел жену, когда вставала – была в прекрасном настроении. Пошла на кухню приготовить завтрак. А потом, почти сразу, я вдруг почувствовал – все изменилось. С женой что-то не так. Мне очень не хотелось вставать, отправляться на кухню. Но альтернативы не было.
Жена так и не занялась завтраком. Сидела за кухонным столом. Я сразу увидел то, что лежало на нем…
Кошмар! Белые смятые трусики (точь-в-точь такие, которые были вчера на Кен) и немного завядшая белая роза – родная сестра той, которая была в ее руке в созданном для нас прекрасном саду.
В руке жена держала большой лист бумаги.
– Так вот как она выглядит? – спросила жена, протягивая мне этот лист. Никогда не слышал, чтобы у нее был такой голос. Глухой. Какой-то безжизненный. Она тщетно старалась скрыть в нем свои эмоции.
Трусики… Роза… И этот рисунок! На нем была Кен на фоне старинного замка с высокой башней, деревьев с раскидистыми кронами, небольшой речки. Она стояла, опираясь руками на невысокую деревянную изгородь. В улыбке Кен я увидел ожидание счастья.
Это был рисунок из папки, которую она вчера принесла на наше свидание. Один из тех, которые были сделаны после встречи со мной. Накануне я лишь бегло взглянул на него, сейчас представилась возможность как следует рассмотреть…
Я глядел на рисунок и размышлял: зачем она все-таки делает это? Зачем так торопит события, делая людям больно? Не только моей жене, но и мне!
«Моя милая волшебница, ты, кажется, переборщила сегодня со своим маленьким злым колдовством», – подумал я. Нарисованная Кен тут же отреагировала на мою мысль, показав мне язык и хитро подмигнув.
Я вздрогнул. Но тут же одернул себя. Когда же, наконец, привыкну к волшебству, вошедшему в мою жизнь? Она теперь будет такой. Наполненной колдовством. Разнообразными чудесами. И добрыми, и, как выяснилось, не очень.
А затем я вздрогнул от нового волшебства.
Они начали падать сверху, как снег – маленькие розовые бумажные сердечки! Падали на пол, на плиту и на стол. На рисунок, который я по-прежнему держал в руках. И на голову и плечи жены они тоже падали. «Сердцепадение» было недолгим, но довольно обильным. Доминирующим цветом в нашей кухне стал розовый.
Жена сначала смотрела вверх, пытаясь понять, откуда валятся маленькие сердечки. Разумеется, безуспешно. Тогда она резкими движениями руки сбросила их со своей головы, плеч, смахнула, сколько могла, со стола, будто пытаясь очистить от них наш дом. Затем огляделась по сторонам. Кажется, поняла: быстро с этим розовым изобилием не справиться.
Теперь она посмотрела на меня. Сжала губы. Я видел: в ней сейчас только три чувства: гнев, обида и раненная любовь. А у меня сжалось сердце.
«Родная, я не хотел этого!», – мне очень хотелось, чтобы она услышала эту мысль.
– Бессовестный. Ты просто бессовестный. – Жена чеканила эти слова. Они звучали, как вердикт суда последней (во всяком случае, я был склонен думать именно так) инстанции. – Скажи, как ты мог так поступить со мной? Зачем эти трусики, роза, дурацкий рисунок? А это отвратительное конфетти? Нашел кого-то, скажи прямо. Без гадкого, унизительного представления. Неужели, нельзя было поговорить по-человечески? А я-то, дура, повелась на твою ночную шутку!
– Прости меня за все это, – я был искренен, как никогда. Решил, разумеется, взять все злые шалости Кен на себя. – Я сам не свой в последнее время. Ты верно говоришь. Я влюбился. Влюбился, как мальчишка. Потерял голову. Виделся с ней вчера. И так был сам не свой. А тут просто понесло. Проснулся ночью – только она в мыслях. Машинально нарисовал сердечко. Потом сидел на кухне. Пойми – и рисунок, и трусики, это для меня – часть ее! А потом просто забыл все убрать… Такое, – я с виноватым видом пожал плечами, – бывает, если влюбился. Прости, что так получилось. Извини и за конфетти. Я хотел сделать сюрприз для нее – думал пригласить сюда, когда тебя не будет (очень нехорошая часть «легенды», но как еще я мог объяснить то, что случилось?!). Не знаю, почему это сработало сейчас.
Я старался, очень старался, чтобы мое объяснение выглядело сколь либо правдоподобным.
– Ты либо негодяй, хотя мне даже сейчас очень трудно в это поверить, и врешь, либо просто сходишь с ума от нее, – тут же отреагировала на мои слова жена.
– Наверное, ты права, – я стоял напротив жены, опустив голову. Не хотел встречаться с ней глазами. – Я действительно без ума от нее. Хотел с тобой обо всем поговорить. Но, конечно, не так, как вышло сегодня. Прости, прошу тебя об этом еще раз.
«Кен не хочет ждать. Раз так получилось, то мне надо идти до конца», – сказал я себе и продолжил:
– Я люблю ее и хочу быть с ней.
– Что ж, судя по всему, ты действительно, как ты выразился, «без ума от нее». Я все понимаю, – негромко произнесла жена. – Раз так, стоять на пути не буду. Эта квартира твоя. Я не задержусь в ней. Не могу здесь находиться. Среди этого конфетти. Рядом с этими нестиранными трусами. С этой завядшей убогой розой.
Она поднялась со стула и теперь стояла напротив меня, опершись руками на стол. Ее пальцы были сжаты в кулаки. Прежде я такого не видел. Мне всегда нравились ее руки. Они красивы. Мне казалось, что им больно, плохо сейчас…
– Пойми правильно, – продолжал я, – это просто жизненная ситуация. Да, именно так. Ситуация. Непростая, поверь, не только для тебя, но и для меня.
– Непростая для тебя, говоришь? – Жена улыбнулась. В этой улыбке были горечь, обида и лишь малая толика язвительности. – Ты устроил сегодняшний балаган, чтобы скрасить непростую для себя ситуацию?
Я видел, как ей трудно. Надо пройти через расставание. А тут еще все остальное… И при всем при этом – я поразился ее внутренней силе! – она не впала в истерику. Она держала себя в руках. Я ожидал более бурной реакции. Ее поведение восхитило меня.
Я поглядел на жену. И был поражен: она красивее, намного красивее, чем виделось мне все эти годы!.. И она – родной для меня человек. Что же я делаю с ней… Я очень хотел помочь ей пережить этот момент. А вот слова почему-то находились с трудом:
– Да, – я грустно вздохнул, – получилось, мягко говоря, неудачно. Но ведь все это вышло случайно. Клянусь, у меня и в мыслях не было обидеть, унизить тебя. Мы же столько лет были вместе!
Жена пристально посмотрела на меня. Я видел – она почти верит мне. Но все равно такое ей очень трудно понять и простить.
– Я сегодня же уеду к себе, – произнесла она. – Приводи в этот дом кого хочешь. А вещи, – она пожала плечами, – заберу на днях. Прошу тебя только об одном.
– О чем? – встрепенулся я.
Был готов выполнить все, что попросит.
Просьба, однако, оказалась весьма скромной:
– Смени белье на нашей постели. Не хочу, чтобы твоя дама с большим ртом (подметила верно: у Кен действительно немаленький рот, а какая женщина может удержаться от того, чтобы не уколоть длинной острой шпилькой соперницу!), которая, я не сомневаюсь, очень скоро появится здесь, спала на простыне и накрывалась пододеяльником, которые я покупала для нас.
Черт возьми, я тут же вспомнил день, когда это темно-синее белье появилось у нас. Дорогое… Жена долго выбирала его. Извела меня магазинами. Хотела, чтобы оно понравилось нам двоим. И я помнил, как она стелила его. А я сидел в кресле, смотрел на ее обнаженные плечи, спину (она была в открытой ночнушке) и очень хотел ее. Красивое белье, открытая ночнушка…
Новое белье… Один день из нашей почти пятнадцатилетней жизни… Из эпохи, которая сегодня заканчивалась. Я понимал, что не дам задний ход, но мне все равно стало очень жаль, что эта эпоха сегодня, прямо сейчас, становится прошлым.
– Я сделаю все, как ты говоришь. Обязательно сделаю, – пообещал я. – И знаешь, я помню, как это белье появилось в нашем доме. Весь тот день помню.
Я обошел стол, приблизился к жене, положил свою руку на ее сжатый кулак. Очень хотел прикоснуться к ней. Не только для того, чтобы как-то поддержать. Нет – это было очень волнующее прикосновение к родной женщине.
– Еще раз прошу – прости за все.
– Ладно, – кивнула она, а ее щека чуть-чуть дернулась. – Что мне еще остается делать? Давно видела – сам не свой. Но надеялась – обойдется. Перегорит у тебя.
– Не перегорело, – развел я руками.
– Это я уже хорошо поняла.
Жена грустно улыбнулась, разжала кулаки. Кажется, ее напряжение, рожденное сегодняшним ударом, стало чуть-чуть меньше.
