Полная версия:
Сказки славянских народов. Украинский фольклор
Сплели они верёвку, намотал Катигорошек на руку конец и говорит:
– Спускайте!
Начали они спускать, долго спускали – до самого дна: другой мир там.
Стал Катигорошек ходить: смотрит и видит – большой дворец стоит. Он вошёл во дворец, всё внутри сверкает золотом и драгоценными камнями. Идёт он по комнатам, вдруг выбегает ему навстречу царевна, такая красивая – во всём мире лучше не найти.
– Ой, – говорит, – чего ты сюда, добрый человек, пришёл?
– Да я, – говорит Катигорошек, – ищу старичка маленького, у которого борода в сажень длиной.
– Сейчас, – говорит она, – старичок бороду из дуба вызволяет. Не ходи к нему, он тебя убьёт, он уже много людей поубивал.
– Не убьёт, – говорит Катигорошек, – это же я ему бороду защемил. А ты почему здесь живёшь?
– А я, – говорит, – царевна, но меня этот старичок украл и в неволе держит.
– Ну так я тебя освобожу. Веди меня к нему!
Она и повела. И правда: сидит старичок и уже бороду вытащил из дуба.
Увидел Катигорошка и спрашивает:
– Ты зачем пришёл? Биться или мириться?
– Где уж, – говорит Катигорошек, – мириться – биться!
И начали они биться. Бились, бились. И убил Катигорошек старичка своей булавой. Собрали они с царевной всё золото и драгоценные камни в три мешка и пошли к той яме, через которую он сюда спускался.
Пришёл и зовёт:
– Эгей, побратимы, вы ещё здесь?
– Здесь!
Он привязал к верёвке один мешок и дёрнул, чтобы тянули:
– Это ваше.
Вытянули, спустили снова верёвку.
Он привязал второй:
– И это ваше.
И третий им отдал – всё, что добыл. Потом обвязал верёвкой царевну.
– А это моё, – говорит.
Вытянули те трое царевну, пора уже и Катигорошка тянуть. А они раздумали:
– Зачем его вытягивать? Пусть и царевна нам достанется! Подтянем его вверх, а потом отпустим верёвку – он упадёт и убьётся.
А Катигорошек догадался, что они надумали сделать, – привязал к верёвке камень и кричит:
– Тяните меня!
Они подтянули высоко, а потом и бросили – камень только бах!
– Ну, – говорит Катигорошек, – и вы хороши!
Отправился он бродить по подземному миру.
Идёт, идёт, а тут набежали тучи, как ударит дождь с градом. Он и спрятался под дубом. Вдруг слышит – на дубе пищат грифята в гнезде. Он влез на дуб и укрыл их сермягой. Прошёл дождь. Прилетает большая птица – гриф, тех грифят отец.
Увидел гриф, что дети укрыты, и спрашивает:
– Кто это вас укрыл?
А дети отвечают:
– Если не съешь его, скажем.
– Нет, – говорит, – не съем.
– Вон там человек сидит под деревом – он укрыл нас.
Гриф прилетел к Катигорошку и говорит:
– Скажи, что тебе нужно, – я всё дам: впервые у меня дети живы остались. А то всегда – стоит улететь, и птенцы в гнезде от дождя и града погибают.
– Вынеси меня, – говорит Катигорошек, – в другой мир.
– Ну хорошую ты мне задачу задал. Но делать нечего, надо лететь. Возьмём с собой шесть кадушек мяса и шесть кадушек воды. Когда будем лететь, если я поверну голову направо, то ты мне в клюв кусок мяса кинешь, а поверну налево – водой напоишь, а то я не долечу и упаду.
Взяли они шесть кадушек мяса и шесть кадушек воды, сел Катигорошек на грифа – полетели.
Летят, летят, повернёт гриф голову направо – Катигорошек кинет ему в клюв кусок мяса, а налево – водой напоит. Долго так летели – вот долетают до этого мира…
Гриф домой возвращается, а Катигорошек отправился искать своих товарищей. А они уже прибыли к отцу царевны, живут у него и ссорятся друг с другом: каждый хочет на царевне жениться, никак не помирятся. Как раз в это время Катигорошек приходит.
Они испугались, а он говорит:
– Вы меня предали, должен я вас наказать!
И наказал.
А сам женился на царевне и живёт себе.
Котик и петушок
Жили-были котик да петушок и побратались. Понадобилось котику пойти по дрова, вот и говорит он петушку:
– Ты, петушок, сиди на печи да ешь калачи, а я пойду по дрова, а придёт лисичка, то не отзывайся.
Ушёл.
Прибежала лисичка, стала петушка из хаты выманивать:
– Братец петушок, открой! Братец петушок, открой! А не откроешь, оконце выбью, борщок съем и тебя заберу.
А петушок в ответ:
– Тоток! Тоток! Не велел коток.
Выбила лисичка оконце, съела борщок и схватила петушка. Несёт его, а он кличет котика, поёт:
Котик,Братик,Несёт меня лисаЗа кленовые леса,За крутые горы,За быстрые воды!..Вот услыхал котик, прибежал, отнял петушка, принёс домой и опять наказывает:
– Смотри ж, петушок, как придёт лисичка, не откликайся, я теперь уйду дальше!
И ушёл.
А лисичка уж и бежит. Стук-стук в оконце!
– Братец петушок, открой! А не откроешь, оконце выбью, борщок съем и тебя заберу.
А петушок всё:
– Тоток! Тоток! Не велел коток!
Выбила лисичка окошко, съела весь борщ и его схватила, несёт. А петушок снова:
Котик,Братик,Несёт меня лисаЗа кленовые леса,За крутые горы,За быстрые воды!..Пропел раз – не слышит котик; запел второй раз, погромче. Прибежал котик, отнял его, принёс домой и говорит:
– Теперь я пойду далеко-далеко, и как ты ни кричи, а я не услышу. Молчи, не откликайся лисичке.
Ушёл, а лисичка тут как тут.
– Братец петушок, открой! Братец петушок, открой, а не откроешь, оконце выбью, борщок съем и тебя возьму.
А петушок:
– Тоток! Тоток! Не велел коток!
Выбила лисичка окошко, съела борщ и его схватила. Несёт, а петушок поёт раз, второй, третий. Котик не услышал, а лисичка понесла петушка домой.
Вечером приходит котик домой – нет петушка. Он крепко огорчился, а потом сделал себе маленькую бандуру, взял торбу, молоток и пошёл к лисичкиной хатке, встал и заиграл:
А у лиски-лиски новый дворИ четыре дочки на подбор,Пятый Пилипок,Да и то мой!Пилипок, Пилипок,выйди посмотри,Как бубны бубнят, как сурны[2] сурнят – погляди!А лисичка паляницы[3] пекла. Вот не вытерпела старшая дочка и говорит:
– Мама, пойду я посмотрю, кто это так ладно играет, и паляницу возьму.
А лисичка говорит:
– Ступай! – и дала ей паляницу.
Дочка вышла, а котик цок, да по лбу её, да в писаную торбу, и снова играет.
Вот вторая лисичкина дочка выбежала из хатки, а котик – цап её за виски да в писаную торбу, а сам на бандуре играет да так жалобно поёт:
Выбежала третья, а он цап её за виски. Выбежала четвёртая, он и её тоже. Выбежал сынок Пилипок, а он и его. Сидят теперь все пятеро лисенят в писаной торбе.
Завязал тогда котик торбу верёвочкой, идёт в Лисичкину хату. Вошёл, видит – лежит петушок еле живой. Пёрышки на нём поободраны и ножка оторвана. А в печи уже и вода греется, чтобы было в чём петушка сварить.
Схватил котик петушка за хвостик и говорит:
– Братец петушок, встрепенись!
Встрепенулся петушок, хотел было на ноги подняться и закукарекать, да не может. Нету одной ноги. Взял тогда котик оторванную ножку, приставил её, пёрышки воткнул в хвост. Петушок вскочил, закукарекал.
Вот тогда поели они всё, что было в Лисичкиной хате, горшки-миски побили, а сами домой воротились.
И живут себе счастливо там и сейчас и хлеб жуют, а петушок теперь, что бы котик ему ни говорил, во всём его слушается. Беда разуму научила.
Лошадиная голова
Жили себе дед да баба. У деда была дочка, и у бабы была дочка; были обе уже на возрасте. Не любила баба дедову дочку: всё, бывало, её, бедняжку, бранит и над нею издевается, да ещё, бывало, и деда науськивает, чтобы грыз свою дочку. Вот пойдут, бывало, обе девки на посиделки, бабина дочка всё только с хлопцами балует, пока те и прядево ей сожгут и пряжу порвут, а дедова дочка всё там работает – прядёт или что другое делает, а уж ни минуты без дела не сидит.
Вот возвращаются они под утро домой, дойдут до перелаза, а бабина дочка и говорит дедовой:
– Давай-ка я тебе, сестричка, пряжу с веретеном подержу, пока ты перелезешь!
Та возьмёт и отдаст ей веретено с пряжей, а она вбежит поскорей в хату к матери.
– Погляди, – говорит, – мама, сколько я напряла, а та, такая-сякая, всё только с хлопцами гуляла.
А матери только этого нужно – напустится сразу же на бедняжку:
– Ах, ты, такая-сякая, ты ленивица, работать ты не умеешь!
А та, бедная, только плачет.
Чем дальше, баба всё пуще и пуще ненавидит падчерицу. Вот баба и говорит раз деду:
– Отведи да отведи ты свою дочку в лес: пускай её там звери съедят. Она ленивица, делать ничего не хочет, пускай пропадает.
Дед долго отказывался, жалко было ему дочку, да что ж с бабой поделаешь? Она его крепко в руках держала, и он её, как ведьмы, боялся.
– Что ж, собирайся, дочка, да пойдём, – говорит дед.
А баба уж так рада-радёшенька, словно праздник ей настал. Так проворно по хате суетится и харчи готовит.
– Вот это тебе, дочка, я и мучицы завязала, в одном узелочке пшеничная – галушечки или что другое когда сваришь, а это пшенцо на кулешик и сало.
Забрала старикова дочка харчи, заплакала да и пошла с отцом. Шли-шли, до леса дошли. Видят – дорожка.
Отец и говорит:
– Пойдём по этой дорожке. Куда она приведёт, там тебе и жить.
Пошли. Далече уже отошли от опушки, а лес густой, дремучий, что и просвету нет. Вдруг глядь – лощинка, а там пасека и землянка.
Вошли в землянку:
– Добрый вечер!
А дед встаёт с печи и отвечает:
– Здравствуйте, люди добрые!
Вот поговорили, разузнал, что за люди такие и зачем сюда забрались. Так, мол, и так, сказывают. И просит отец того деда, чтобы принял к себе его дочку.
– Ну что ж, дочка, оставайся, – говорит, – будем тут вдвоём жить. Летом я буду на пасеке сидеть, а ты тут себе огородик устроишь и будешь себе копаться да на зиму всякую всячину готовить. А зимою, хотя пчёл и домой забирают, а я всё-таки тут живу – вот и будет нам с тобой веселее, лишь бы твоя охота.
Вот побеседовал отец ещё маленько с дедом и говорит дочке:
– Рассмотри ж, дочка, что тебе мать дала, да и за работу принимайся – навари ужин, а я пойду дровец нарублю.
Кинулась она к узелочкам, глядь: в одном – пепел, а в другом – кусок кирпича с печки. Она так и заголосила.
– Не плачь, дочка, – говорит дед. – Ступай в чулан, там у меня всякая снедь имеется, набери пшеничной муки и сала возьми, вот и наваришь галушек.
Пошла она, набрала муки, тесто замесила, печь затопила и начала ужин варить.
Дед пошёл на ночь домой, в село, – ему надо было взять там ещё улейки и кое-каких харчей; а отец сказал ей, что эту ночь он здесь переночует, а завтра раным-рано домой пойдёт. А сказал он это только для того, чтобы дочка не плакала. Вышел из землянки, взял колодочку, привязал её к углу хаты, а сам домой поплёлся.
И только повеет ветер, а колодочка – стук-стук о стену, а дочка в хате:
– Это мой татонька дрова рубит.
Вот уже и ужин готов, а отец всё не идёт и не идёт в хату. Ждала она, ждала, а потом думает: «Пойду погляжу, где он». Вышла, обошла вокруг хаты – нету отца. А на дворе темень, хоть глаз выколи. Вернулась в хату – неохота одной ужинать. Походила-походила по хате.
«Пойду, – думает, – покличу, может, кто отзовётся».
Вышла, встала на пороге и кличет:
– Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать идите! Никого не слыхать.
Она опять:
– Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать ступайте!
Не слыхать никого. Кличет она в третий раз. Вот и отозвалась Лошадиная голова. Стучит-гремит, к дедовой дочке на ужин спешит:
– Девка, девка, открой!
Она открыла.
– Девка, девка, пересади через порог!
Она пересадила.
– Девка, девка, посади меня на печь!
Она посадила.
– Девка, девка, дай мне поужинать!
Подала она ей ужинать.
– Девка, девка, полезай мне в правое ухо, а в левое вылезь!
Как заглянула она в правое ухо, а там всяких пожитков видимо-невидимо! Чего там только нету!.. И одежда всякая, кони, кареты и украшения. А золота и серебра!.. А денег!..
– Ну, бери ж, что тебе надобно и сколько хочешь, – говорит Лошадиная голова, – это за то, что ты меня слушалась.
Вот набрала девка себе всякого добра и в левое ухо вылезла. А Лошадиная голова так и загудела, куда вмиг и пропала, будто сквозь землю провалилась.
Утром вернулся дед. Вошёл в землянку – куда уж там! Не узнать ни землянки, ни дедовой дочки: в землянке, словно в светёлке, убрано всё и чисто, а дедова дочка сидит, как панночка, важная, в шёлковом платье да в золоте, а возле неё слуги и служанки ходят, и только глазом она поведёт – они уж знают, что ей надо. Только вошёл дед, она сразу же обо всём, что было, ему рассказала, дала ему денег.
– Это, – говорит, – тебе, дедушка, за то, что ты меня, несчастную сиротинушку, принял.
Потом велела запрягать карету и к своему отцу поехала. Там её не узнали. Как рассказала она обо всём, то мачеха так руками и всплеснула: думала её со свету сжить, а оно совсем не так получилось. Погостевала она маленько, отцу денег дала и поехала в город, купила себе там дом и зажила панночкой.
Вот только она уехала, а баба и давай твердить деду:
– Отведи да отведи и мою дочку туда, где была твоя: пускай и она станет панною!
– Что ж, пускай собирается, я отведу.
Она тотчас харчей наготовила – не пеплу и кирпичей с печки, как дедовой дочке, а муки, пшена и всяких сладостей. Благословила дочку.
– Слушайся, – говорит, – отца: куда поведёт, туда за ним ты и ступай.
Пошли. Вошли в лес. А лес тёмный-тёмный, дубы такие толстые, что человеку не обхватить, и хотя бы где тропочка, и будто нога человеческая не ступала, даже тоскливо как-то.
Шли, шли, глядь – стоит хата на курьей ножке.
Они вошли в ту хату:
– Бог в помощь!
Никого не слыхать. Заглянули под печь – никого.
– Ну, оставайся тут, дочка, а я пойду дровец тебе нарублю. А ты пока ужин свари.
Вышел и привязал опять к углу хаты колодочку, а сам домой двинулся.
Ветер дует, а колодочка – стук-стук, а бабина дочка в хате:
– Это мой татонька дрова рубит.
Наварила она ужин, ждёт-пождёт: нету отца. Вот вышла она и плачет:
– Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать ступайте!
Никого не слыхать. Она в другой раз, в третий – не слышно. И вдруг стучит-гремит Лошадиная голова:
– Девка, девка, отвори!
– Не велика пани – сама откроешь.
– Девка, девка, через порог пересади!
– Не велика пани – сама перелезешь.
– Девка, девка, посади на печь!
– Не велика пани – сама влезешь.
– Девка, девка, дай мне поесть!
– Не велика пани – сама возьмёшь.
– Девка, девка, полезай мне в правое ухо, в левое вылезь.
– Не хочу.
– Коли ты, – говорит, – слушать меня не хочешь, то я тебя съем!
Схватила её, полезла на печь, забралась в самый угол и съела её, а косточки в торбочку спрятала и на жёрдочке повесила.
А баба ждёт дочку. Вот-вот, наверное, приедет в карете панночкой.
А была у бабы собачонка, да такая, что всю правду сказывала.
Вот бегает раз собачонка возле хаты и лает:
– Гав, гав, гав! Дедова дочка – как панночка, а бабиной косточки – в торбочке.
Баба слушала, слушала, рассердилась, перебила собачонке лапу. А собачонка на трёх ногах скачет и опять за своё:
– Гав, гав, гав! Дедова дочка – как панночка, а бабиной косточки – в торбочке.
Перебила ей баба и вторую лапу. Не унимается собачонка – всё лает да лает, пока наконец баба все лапы ей не перебила. Она тогда уж катается, а всё-таки за своё: гав, гав! – и прочее. Разгневалась баба и убила собачонку.
– Это тебе, – говорит, – за то, чтоб не вещала, образина проклятая!
Вошёл дед в хату.
– Ну, ступай, дед, ступай-таки мою дочку наведать: может, её и на свете уж нету.
Пошёл дед. Нашёл и хатку, где бабину дочку оставил; вошёл – никого нету. Посмотрел на печку, а там висит торбочка, костей полная.
– Правду, видно, говорила чёртова собачонка, – сказал он.
Пришёл домой, показал бабе косточки.
Начала баба его бранить:
– Ах, ты, такой-сякой, нарочно её зверям отдал, с умыслом со свету сжил.
И не стало бедному деду с той поры покоя до самой смерти.
Эх, жили себе царь да царица, а у них на подворье криница, а в кринице – корец, моей сказке конец!
Пан Котофей
Жил-был один человек, и был у него кот – такой старый, что и мышей не мог ловить. Вот и думает хозяин: «На что мне такой кот? Возьму занесу его в лес». Взял и занёс.
Сидит наш кот под ёлкой и плачет. Бежит лисичка-сестричка.
– Ты кто такой? – спрашивает.
Кот взъерошился и отвечает:
– Фу-фу! Я пан Котофей!
Лисичка была рада познакомиться с таким важным паном. Вот она и говорит ему:
– Возьми меня замуж. Я буду тебе хорошей женой. Кормить буду.
– Ладно, – отвечает кот, – возьму.
Сговорились они и пошли жить в лисичкину хату.
Лисичка угождала ему всяко: то курицу поймает, то какого лесного зверька принесёт. Сама съест или нет, а коту несёт.
Вот как-то встречает её зайчик-побегайчик и говорит:
– Лисичка-сестричка, я приду к тебе свататься!
– Нет, не приходи! У меня теперь пан Котофей, он раздерёт тебя.
А кот вышел из норы, взъерошился, выгнулся дугой и зафукал:
– Фу-фу!
Заяц перепугался до смерти, побежал в лес и рассказал волку, медведю и дикому кабану, какого он страшного зверя видел – пана Котофея.
Решили они как-нибудь подольститься к Котофею и придумали позвать его с лисичкой на обед.
Стали они советоваться, какой бы получше обед приготовить для гостей. Волк сказал:
– Я пойду за салом и мясом, чтобы борщ хороший был.
Кабан сказал:
– Я пойду за свёклой и картофелем.
Медведь сказал:
– Я принесу мёду на закуску.
А зайчик побежал за капустой.
Состряпали они обед, поставили всё на стол и стали спорить, кому из них идти за лисичкой и Котофеем. Медведь говорит:
– Я толстый, задохнусь.
Кабан говорит:
– Я неповоротливый, не поспею.
Волк говорит:
– Я старый, плохо слышу.
Пришлось идти зайчику.
Прибежал зайчик к Лисичкиной норе и три раза постучался в оконце: стук-стук-стук!
Выскочила лисичка и видит зайчика – как он на задних лапках стоит.
– Чего тебе надобно? – спрашивает.
– Волк, медведь, кабан и я приглашаем вас, лисичка-сестричка, и пана Котофея к себе на обед.
Сказал и убежал. Прибегает, а медведь и говорит ему:
– Ты не забыл сказать, чтобы они принесли с собой ложки?
– Ох, батюшки, забыл! – отвечает зайчик – и опять побежал к лисичке.
Прибежал, постучал в окошко.
– Не забудьте ложки, – говорит, – захватить с собой!
А лисичка отвечает:
– Добро, добро, не забудем!
Собралась лисичка-сестричка, взяла пана Котофея под руку, идут. А пан Котофей опять взъерошился, фукает:
– Фу-фу-фу! – А глаза так и горят, как два зелёных огня.
Волк испугался, присел за кустом, кабан забрался под стол, медведь вскарабкался кое-как на дерево, а зайчик спрятался в норку.
Кот как почуял на столе мясо, кинулся к нему, замяукал:
– Мяу-мяу-мяу! – и давай его уплетать.
А зверям показалось, что он кричит: «Мало-мало-мало!»
«Вот, – думают, – обжора! Всё ему мало!»
Пан Котофей наелся, напился, улёгся на столе – спит.
А кабан лежал под столом и хвостом пошевеливал. Кот подумал, что это мышь, кинулся туда, увидел кабана, перепугался и вскочил на дерево, где сидел медведь.
Медведь подумал, что кот в драку лезет, забрался выше; ветки под ним сломались, он и упал на землю.
Да упал-то он на тот самый куст, за которым волк сидел. Волк подумал, что пришёл ему конец, – и давай бог ноги! Бежали они с медведем так, что и зайчику за ними не угнаться.
А кот залез на стол и принялся есть сало да мёдом закусывать. Поели они с лисичкой-сестричкой всё, что было, и пошли домой.
А волк, медведь, кабан и заяц собрались и говорят:
– Вот какой зверь! Такой маленький, а чуть нас всех не съел!
Ох
Давным-давно, в прежние времена, может быть, когда и отцов и дедов наших ещё на свете не было, жил себе бедный человек с женою. Был у них один сынок, да такой ледащий[4], что никому не приведись! Делать ничего не делает, всё на печи сидит. Даст мать ему на печку поесть – поест; а не даст – так и голодный просидит, а уж пальцем не пошевелит. Отец с матерью горюют:
– Что нам с тобой, сынок, делать, горе ты наше! Все-то дети своим отцам помогают, а ты только хлеб переводишь!
Горевали, горевали, старуха и говорит:
– Что ты, старый, думаешь? Сынок уж до возрасту дошёл, а делать ничего не умеет. Ты бы его отдал куда в ученье либо на работу – может, чужие люди чему-нибудь и научат.
Отдал отец его в батраки. Он там три дня пробыл да и утёк. Залез на печь и опять посиживает.
Побил его отец и отдал портному в ученье. Так он и оттуда убежал. Его и кузнецу отдавали, и сапожнику – толку мало: опять прибежит, да и на печь! Что делать?
– Ну, – говорит старик, – поведу тебя, такого-сякого, в иное царство, оттуда уж не убежишь!
Идут они себе, долго ли, коротко ли, зашли в тёмный, дремучий лес. Притомились, видят – обгорелый пенёк. Старик присел на пенёк и говорит:
– Ох, как я притомился!
Только сказал, вдруг откуда ни возьмись маленький старичок, сам весь сморщенный, а борода зелёная по колено.
– Чего тебе, человече, надо от меня?
Старик удивился: откуда такое чудо взялось? И говорит:
– Да неужто я тебя кликал?
– Как не кликал? Сел на пенёк да и говоришь: «Ох!»
– Да я притомился и сказал: «Ох!» А ты кто такой?
– Я лесной царь Ох. Ты куда идёшь?
– Иду сына на работу или в ученье отдавать. Может, добрые люди научат его уму-разуму. А дома, куда ни наймут, убежит и всё на печке сидит.
– Давай я его найму и научу разуму. Только уговор сделаем: через год придёшь за сыном, узнаешь его – бери домой, не узнаешь – ещё на год служить мне оставишь.
– Хорошо, – говорит старик.
Ударили по рукам. Старик домой пошёл, а сына Оху оставил.
Повёл Ох хлопца к себе, прямо под землю, привёл к зелёной хатке. А в той хатке всё зелёное: и стены зелёные, и лавки зелёные, и Охова жинка зелёная, и дети все зелёные, и работники тоже зелёные. Усадил Ох хлопца и велит работникам его накормить. Дали ему борща зелёного и воды зелёной. Поел он и попил.
– Ну, – говорит Ох, – пойди на работу: дров наколи да наноси в хату.
Пошёл хлопчик. Колоть не колол, а лёг на травку да и заснул. Приходит Ох, а он спит. Ох сейчас кликнул работников, велел наносить дров и положил хлопца на поленницу.
Сгорел хлопец! Ох пепел по ветру развеял, а один уголёк и выпал из пепла. Спрыснул его Ох живой водой – встал опять хлопчик как ни в чём не бывало.
Велели ему дрова колоть и носить. Он опять заснул. Ох поджёг дрова, сжёг его снова, пепел по ветру развеял, а один уголёк спрыснул живой водой. Ожил хлопец – да такой стал пригожий, что загляденье! Ох и третий раз его спалил, спрыснул опять уголёк живой водой – так из ледащего хлопчика такой стал статный да пригожий казак, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать!
Пробыл хлопец у Оха год. Идёт отец за сыном. Пришёл в лес, к тому обгорелому пеньку, сел и говорит:
– Ох!
Ох и вылез из-под пенька:
– Здоро́во, дед!
– Здоров будь, Ох! Пришёл я за сыном.
– Ну иди. Узнаешь – твой будет. Не узнаешь – ещё год служить мне будет.
Приходят они в зелёную хату. Ох взял мешок проса, высыпал; налетела воробышков целая туча.
– Ну, выбирай: какой твой сын будет?
Старик дивится: все воробышки одинаковые, все как один. Не узнал сына.
– Так иди домой, – говорит Ох. – Ещё на год оставлю твоего сына.
Прошёл и другой год. Идёт опять старик к Оху. Пришёл, сел на пенёк:
– Ох!
Ох вылез:
– Ну иди выбирай своего сына.
Завёл его в хлев, а там бараны, все как один. Старик глядел, глядел – не мог узнать сына.
– Иди себе, – говорит Ох. – Ещё год твой сын проживёт у меня.
