Провиденциалы

– Вера – это не стена, а мост, – говорила Светлана, когда они свернули на её улицу. – Она не разделяет, а соединяет людей, помогая найти общий язык даже тем, кто, казалось бы, очень разный. В этом и заключается глубинная мудрость православия – в поиске единства через любовь и понимание, а не через принуждение и догмы.

Незаметно они подошли к подъезду её дома. Светлана остановилась и замолчала. Внезапная пауза в разговоре совпала с моментом глубокой сосредоточенности на её лице, но вскоре она вновь обратилась к Михаилу:

– Знаете, у меня есть подруга Наталья. Мы с ней давно дружим, ещё со школьных лет. Она вышла замуж за человека, который был неверующим. Тогда многие осуждали её за это, говорили, что это неразумно и что брак их не продлится долго. Но она любила его и верила, что всё будет хорошо. Сначала было трудно – он не понимал её, её убеждений. Часто спорили, – Светлана нервно потёрла ладони друг о друга. – Но она продолжала молиться за него, ходила в церковь, рассказывала ему о своей вере, не навязывая, а просто делясь тем, что было важно для неё. И знаете, спустя несколько лет он сам начал ходить в церковь. Сначала просто из любопытства, потом потому, что ему начало нравиться то спокойствие, которое он там находил. Они начали ходить вместе, и вскоре он сам уверовал в Бога. У них родился замечательный мальчик. Я стала его крестной матерью, вы его видели, – на лице Светланы появилась робкая улыбка, а в глазах мелькнул огонёк радости. – Это было такое счастье для нас всех. Видеть, как вера объединяет людей, как любовь и терпение могут изменить жизнь к лучшему. Теперь они счастливая семья, полная любви и взаимопонимания. И каждый раз, когда я смотрю на своего крестника, я понимаю, что всё возможно, если верить и любить, – она замолчала, смутившись своей эмоциональности, и нервно одёрнула край своего недорогого платья. Её глаза на секунду встретились с глазами Михаила, но тут же опустились.

– Я понимаю… – неуверенно промолвил Михаил. Его слова звучали рассеянно, а взгляд не фокусировался на собеседнице. Известие о крестнике, а не о собственном ребёнке Светланы, вызвало в нём новый шквал чувств. Облегчение смешалось с восторгом, раскаяние – с трепетной радостью. Внутри вспыхнула новая искра, зажглись прежние мечты. Внешний мир потерял чёткость, размылся. Внезапная слабость охватила Михаила, начиная с колен и поднимаясь выше, заставляя его искать опору. Он осознал, насколько сильно ошибался в своих предположениях о Светлане. Михаил ощутил стыд за свои прежние мысли и одновременно – возрождение интереса к этой скромной девушке. – Может быть, мне стоит больше узнать о вашей вере… – эпизодические прояснения ума возвращали его к текущему моменту, напоминая о долге собеседника. – Быть может, я просто чего-то не понимаю…

– Ой! – Светлана чуть ли не вскрикнула.

– Что случилось? – встрепенулся Михаил, мгновенно переключая всё внимание на неё.

– Забыла очки маме купить, совсем из головы вылетело, – вздохнула Светлана, её взгляд выдал тревогу.

– Давайте я вас провожу, у меня сегодня весь день свободный, – предложил Михаил с неожиданным воодушевлением.

– Я не могу, – ответила Светлана, отворачиваясь.

– Почему? Я вас смущаю? – спросил он, нахмурившись.

– Нет-нет, я не про вас, Михаил, – покраснев, начала оправдываться Светлана. – Мне надо быть дома. Ладно, до свидания.

– Давайте я сам схожу? – выпалил Михаил, удивляясь собственной внезапной инициативе.

– Нет, что вы, – Светлана посмотрела на него с удивлением. – Нет, я потом схожу.

– Давайте я схожу, мне не трудно. Мне всё равно нечего делать.

Светлана переводила взгляд с Михаила на горизонт и обратно, что-то обдумывая. Заметив это, Михаил продолжил:

– Давайте я схожу, мне совсем не трудно. Пожалуйста, – вдруг вырвалось у него почти умоляюще.

– Хорошо, – улыбнулась Светлана и достала из сумки футляр. – Вот мамины очки. Она неосторожно облокотилась на них и сломала дужку. Ей нужно купить новые, такие же, по образцу. Сегодня воскресенье, поэтому только в магазине «Зрение» на пересечении улиц Гоголя и Кутузова можно приобрести.

Михаил принял футляр, и его лицо преобразилось. Брови сдвинулись, образуя сосредоточенную складку между глазами. Губы сжались в решимости.

– Хорошо, понял. Я мигом, – он быстрым шагом направился в сторону услышанного адреса.

– Подождите, Михаил, – услышал он за спиной голос Светланы, – вы забыли деньги.

– У меня есть, потом отдадите, – крикнул он и ускорил шаг.

Когда Михаил вошёл в небольшой магазинчик, его встретила светловолосая женщина с широким лицом, на вид лет пятидесяти-пятидесяти пяти.

– Здравствуйте, мне нужны точно такие же новые, – выпалил он, спешно протягивая ей футляр.

Женщина посмотрела на очки с явным неодобрением.

– Это «3.25»… У меня есть только «тройка» и «четвёрка», а «3.25» нет. Будете брать?

Михаил застыл с открытым ртом, напоминая студента на экзамене, забывшего весь материал. Он не был готов к такому сценарию. Было условлено «взять по образцу».

– А как… почему… а где ещё…

– Вы для себя берёте? – прервала его бормотание продавщица.

– Нет, я для бабушки, – долго не думая соврал Михаил, в уме решая возникшую задачу.

– Бабушке сколько лет? – поинтересовалась продавщица, внимательно глядя на него.

– Семьдесят два, – ляпнул он, погружённый в свои мысли и не придавая значения вопросу.

Обстановка в магазине резко переменилась. Продавщица медленно повернулась к нему правым боком, демонстрируя оскорблённый профиль. Её взгляд забегал по витрине справа.

– Если вы планировали меня оскорбить, молодой человек, то вам это удалось, – проговорила она спокойным, но отстранённым тоном, не поворачиваясь к нему лицом.

Михаил растерянно моргнул, ощущая себя участником какой-то бессмысленной театральной постановки: реакция продавщицы оставалась для него полной загадкой. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но женщина опередила его.

– Мне семьдесят четыре, – добавила она, очевидно догадываясь о его недопонимании.

– Я имел в виду для своей бабушки… Родственницы… Я ей прихожусь внуком… – пробормотал он, осознав свою оплошность и лихорадочно пытаясь исправить ситуацию.

– А лицо у бабушки шире моего, уже или такое же? – поинтересовалась продавщица, отбросив недавнюю обиду и, видимо, поверив его объяснению.

– Думаю, что уже, – Михаил не видел мать Светланы, но посчитал, что у продавщицы лицо редкой формы и намного шире обычного.

Женщина, теперь уже с видом оскорблённой королевы, повернулась к нему левым боком и принялась рассматривать витрину слева.

– Молодой человек, сегодня все школьники такие? Или это просто ты намеренно решил мне хамить?

Михаил уже готов был выбежать из магазина, когда продавщица вдруг воскликнула:

– Ах вот! 3.25! Семьсот пятьдесят рублей.

Михаил напрягся и почувствовал, как жаркий стыд начинает подниматься по его шее. Он глубоко вздохнул и, немного дрожащими руками, полез в карман за деньгами. Пересчитал их несколько раз, пытаясь найти дополнительную купюру, которая вдруг могла бы чудесным образом там оказаться.

– У меня только пятьсот двадцать рублей, – произнёс он, глядя на продавщицу заискивающими глазами.

Она посмотрела на него сверху вниз, как на провинившегося школьника.

– Этого недостаточно, – холодно ответила она. – Очки стоят семьсот пятьдесят рублей.

Михаил ощутил панику. Он не мог уйти без очков. Светлана ждала, и он дал обещание. К тому же, как она предупредила, в воскресенье это был единственный работающий магазин оптики в городе.

– Пожалуйста, выслушайте меня, – взмолился Михаил, чувствуя себя крайне неловко. – Мне действительно нужны эти очки. Я могу отдать вам всё, что у меня есть сейчас, а оставшуюся сумму принести позже. Сегодня же.

Продавщица посмотрела на него и громко вздохнула, как будто слышала подобные обещания миллион раз раньше.

– Молодой человек, я не банк и не занимаюсь кредитами, – сказала она, скрестив руки на груди.

Михаил осмотрелся, лихорадочно соображая, что мог бы предложить. Карманы его были пусты, кроме денег и ключей. Он вытащил связку ключей и протянул их продавщице.

– Вот, возьмите, пожалуйста, мои ключи от дома в залог. Я обещаю вернуться с остальными деньгами до закрытия магазина.

Продавщица недоверчиво посмотрела на ключи, потом на Михаила.

– И что мне с этими ключами делать? – спросила она, но в её голосе уже слышалось колебание.

– Это гарантия, что я вернусь, – объяснил Михаил. – Без них я не смогу попасть домой. Поверьте, я обязательно принесу оставшуюся сумму.

Женщина задумчиво повертела ключи в руках, тяжело вздохнула и кивнула:

– Ладно. Но учти: у нас тут «крыша» серьёзная. Не принесёшь деньги – ребята быстро тебя найдут.

– Спасибо, – Михаил схватил товар и вылетел из магазина, чувствуя одновременно облегчение и стыд.

Выйдя на улицу, он бросился бегом назад к Светлане. Наконец он увидел её, стоящую возле подъездной двери. Светлана выглядела как хрупкий цветок, трепещущий на ветру в ожидании его возвращения. Её лицо озарилось благодарной улыбкой, когда она заметила приближающегося Михаила.

– Вот, держите, – выдохнул Михаил, протягивая ей новые очки и футляр со старыми. Его грудь вздымалась от быстрого бега, а на лбу блестели капельки пота.

– Спасибо вам огромное, – Светлана с явным удовлетворением приняла футляр, её пальцы бережно обхватили новые очки. – Сколько я вам должна?

Михаил махнул рукой, пытаясь казаться беззаботным:

– Да ладно, не стоит…

Светлана нахмурилась:

– Нет-нет, я не могу так. Пожалуйста, скажите, сколько они стоили?

– Правда, это пустяки, – Михаил начал пятиться.

– Михаил, – в голосе Светланы появились строгие нотки, – я настаиваю.

Он покраснел:

– Ну… это как-то неудобно…

– Мне будет гораздо неудобнее, если вы не скажете, – парировала она.

Михаил вздохнул, понимая, что проиграл эту битву:

– Хорошо, они стоили…

Светлана уже открыла сумочку, готовая достать деньги.

– …триста рублей, – соврал Михаил.

– Михаил, вы же не станете обманывать девушку? – Светлана прищурилась, откровенно не веря ему.

Он сдался, чувствуя, как краснеют уши:

– Ладно-ладно, пятьсот.

Светлана кивнула, удовлетворённая его «честностью», и протянула деньги:

– Вот, возьмите, пожалуйста.

– Нет, что вы, это пустяки, – Михаил сделал ещё одну попытку отказаться, но Светлана настойчиво вложила деньги ему в руку, их пальцы на мгновение соприкоснулись.

– Пожалуйста, возьмите, – сказала она с нежной улыбкой. – Это было очень важно для моей мамы.

– Ну ладно, если вы настаиваете… – неохотно согласился Михаил.

Он спрятал деньги в карман, ожидая приглашения на чай. Однако Светлана, словно прочитав его мысли, быстро произнесла:

– До свидания! – она шагнула назад и, улыбнувшись, скрылась за дверью подъезда.

Михаил застыл на месте, переживая двойственное состояние. Разочарование и смирение сплелись воедино.

– Видимо, у верующих так принято, – выдохнул он себе под нос, усмехнувшись.

С лёгкостью на душе он медленно развернулся и пошёл обратно в магазин.

Глава 5

Неделя после встречи пролетела для Михаила в мгновение ока. По утрам он пробуждался, ощущая в теле невесомость и бодрость. На заводе время превратилось в призрачный мираж. Часы и смены сливались воедино, а Михаил парил в блаженном трансе, мыслями устремляясь в неведомые дали. Мышечная память управляла его движениями, освобождая разум для более приятных размышлений. Ничто не могло вырвать его из этого упоительного состояния: память воскрешала её смешливые глаза и искреннюю заботу об утках. Он вновь и вновь прокручивал в голове её рассказ о подруге и крестнике. Сомнения и горечь выцвели и поблекли, отступив перед напором радости и предвкушения. Каждую свободную секунду Михаил посвящал мыслям о Светлане, рисуя в воображении их грядущую жизнь вместе. Нетерпение увидеть её вновь переполняло его. Он чувствовал себя всемогущим, готовым покорить любые вершины ради этой девушки.

«Поразительно, что образованный, начитанный человек может искренне верить в такую чепуху?» – иногда задавался он вопросом, вспоминая свои годы учёбы, когда логика и скептицизм вытравили остатки предрассудков. «Неужели она никогда не задумывалась о противоречиях в святых писаниях? Но „Париж стоит мессы!“ – напоминал он себе слова Генриха IV, готового принять католичество ради французской короны. – Я тоже могу поиграть в набожность. Ничего, эти пустяки исчезнут сами собой, когда она поймёт, что любовь реальнее любых фантазий». Михаил был уверен, что со временем интересы семьи и забота о муже поглотят Светлану целиком, вытеснив её религиозные устремления на второй план. «Когда у неё появятся настоящие земные радости и обязанности, – размышлял Михаил, – ей станет не до небесных видений. Дела по дому, воспитание детей, поддержка мужа – всё это займёт её мысли и сердце, не оставив места для бесплодных молитв и постов».

В четверг грянула новость: его имя внесли в наряд-допуск на выполнение ремонтных работ в оба выходных дня. Подобные авралы на заводе не редкость – цеховое оборудование изношено до предела, а нового не закупалось. Обычно его, новичка, обходили стороной при таких работах: желающих подзаработать всегда хватало, особенно на выходных с их двойным тарифом. Но в этот раз его незаменимость обусловилась массовым исходом коллег в отпуска. Близилось лето, и заводчане, следуя давней традиции, потянулись кто на дачу, кто на море, оставляя цеха полупустыми. В результате каждый оставшийся работник стал на вес золота.

Михаил отчаянно пытался убедить руководство в своей занятости, но его слова разбивались о железную стену необходимости и производственной дисциплины. Мольбы о важной встрече лишь вызвали у мастера раздражённую отмашку и ссылку на срочность работы.

Воскресная встреча в библиотеке прошла без него. Михаил провёл выходные на заводе, изнывая от мучительных мыслей о Светлане, ожидающей его напрасно. Перед глазами стояло её разочарованное лицо, потухший взгляд грустных глаз. Сердце разрывалось от осознания утраты чего-то бесценного, невозвратимого. Работа превратилась в невыносимую пытку, каждый час растягивался в вечность. Он стал заводской шестерёнкой, бездумно вращающейся в огромном механизме, в то время как его мысли и чувства устремлялись к недостижимой сейчас Светлане. Эти два выходных дня были для Михаила лишь началом испытания. Теперь каждый день рабочей недели отзывался болью в груди. Он чувствовал себя преданным собственной судьбой, лишённым шанса на счастье. Мысли о том, что Светлана может не простить его отсутствия, гнались за ним неотвязно, превращая каждодневную рутину в бесконечную голгофу.

Кое-как Михаил дотянул до следующего воскресенья. Нервное ожидание накалило его до предела. Сердце колотилось в груди, угрожая выпрыгнуть, когда он наконец постучал в дверь горницы. Войдя внутрь, он обмер, пронзённый болезненным осознанием – Светланы среди собравшихся не было. Её отсутствие ударило по нему почти физически, вышибая воздух из лёгких и оставляя оглушительную пустоту в душе. Комната, полная людей, вдруг показалась ему безжизненной, лишённой того единственного лица, ради которого он жил последние две недели.

Поздоровавшись со всеми и заняв место за столом, Михаил изо всех сил пытался выглядеть спокойно, но его внутренние терзания и печаль, отразившиеся на лице, не укрылись от внимательных глаз собравшихся.

– Что-нибудь передать? – спросила Марина, внимательно его разглядывая.

– Кому… что передать? – переспросил Михаил, не сразу сообразив, что она имеет в виду.

– Светланы сегодня не будет – у неё мама болеет, – пояснила Марина с лёгкой улыбкой.

Смутившись от неожиданного к нему внимания, Михаил покраснел и начал запинаясь говорить что-то бессвязное:

– Я… просто… что передать?

– Записку написать не желаете? Я передам, – Марина хитро улыбнулась и заговорила стихами:

Я могу тебя очень ждать,Долго-долго и верно-верно,И ночами могу не спатьГод, и два, и всю жизнь, наверно!

Слова Эдуарда Асадова, произнесённые ею с мягкой ироничной интонацией, вызвали улыбки на лицах всех сидящих за столом. Михаил залился краской. Его смущение достигло пика, он чувствовал, как внутреннее напряжение закипает, грозя вырваться наружу. Осознав, что он теперь постоянно будет мишенью её острот, и она не намерена отступать, в нём проснулся инстинкт самосохранения. «Лучшая защита – нападение», – собравшись с духом и подавив смущение, Михаил решил немедленно перехватить инициативу, чтобы перевести внимание с себя на кого-нибудь другого. Его глаза лихорадочно забегали по лицам, выискивая подходящую жертву. Он проигнорировал Марину и обратился к Геннадию, человеку, над которым все смеялись в его последний приход сюда:

– Геннадий, – начал Михаил, его голос слегка дрожал от волнения, – я слышал, что вы можете говорить, используя дополнительные времена глаголов. Это же невероятно сложно? Почти как выучить иностранный язык. Я… – он на секунду замялся, собираясь с мыслями, – я когда-то пытался изучать английский и знаю, как это непросто пытаться говорить на другом языке… по-другому.

– Вопрос времени и дело привычки, – Геннадий удивлённо посмотрел на Михаила. – Поначалу было сложно, месяцев шесть-семь напрягался, потом как-то враз переключился и теперь говорю на полном автомате. Во всяком случае, это легче, чем изучать иностранный язык. Хотя и языки – дело не сложное. Было бы желание. Всё дело в окружении, я считаю. Дети бессознательно схватывают язык, просто повторяя и копируя. Если вокруг все говорят на русском – овладеваешь русским, говорят на английском, значит, английский становится родным языком для тебя. Несложно. Даже для взрослого человека, если только он оказался в нужном окружении. Если бы все вокруг сейчас заговорили стихами, тогда и я, и вы тоже заговорили бы стихами. Как с музыкой: слушаешь, и невольно начинаешь подпевать. Но музыка – это лишь малая часть нашей повседневности, и необходимости постигать этот язык нет.

– Не говорите ерунду, Краснов, – выпалила в адрес Геннадия Марина.

– Не хочется вас разочаровывать, Прошина, – иронично парировал Геннадий, выпрямившись и посмотрев на неё. Вена на его высоком лбу слегка проступила. – Однако без поэзии прожить возможно. Хотите верьте, хотите нет, но между количеством поэтов и богатством и здоровьем нации никакой связи не прослеживается: ни прямой, ни обратной, ни опосредованной. Допускаю, что когда-то – когда не было письменности – необходимость в рифмотворчестве была, чтобы запомнить и передать последующим поколениям какую-то важную информацию. К примеру, о гибели Трои.

– Демагог, – буркнула Марина, отвернувшись и сделав вид, что её не интересует дальнейший разговор. Её спутанные пряди качнулись от резкого движения.

– Вот-вот, – продолжал Геннадий с лёгкой усмешкой, бросив на Михаила многозначительный взгляд, – именно этому находят сегодня наши люди употребление поэзии – продемонстрировать своё превосходство над другими: посмотрите на меня, какая я высокоразвитая личность, достигшая высшего градуса божественного посвящения. Не чета вам. – Он сделал паузу, оглядывая собравшихся. – Вы только не подумайте, что я против этой разновидности человеческого творчества. Я сам когда-то писал стихи. Но по многим вопросам придерживаюсь своего собственного, независимого мнения. Взять, к примеру, профессиональный спорт. Здесь то же самое. Я обеими руками за то, чтобы люди занимались спортом. Обычным спортом. Без фанатизма и самокалечения. Я не сторонник того большого спорта, о котором можно сказать словами Льва Кратия: «Спорт – это физкультура, доведённая до абсурда».

– Ну не скажи, Геннадий… – возразил Вадим Николаевич, приосанившись и подняв указательный палец, готовясь произнести важную истину, – спорт – это ведь не только беговая дорожка, но и зрители, в том числе и телезрители. Плюс ко всему, спорт у нас стал показателем могущества государства. Ведь для воспитания успешных спортсменов нужны значительные инвестиции в спорт. А это всё-таки какой-никакой показатель…

– В Древней Греции, Вадим Николаевич, возможно, успехи отдельных спортсменов и были показателем преуспеяния государства, а сегодня это далеко не так, – Геннадий, слегка наклонив голову, его голубые глаза смотрели проницательно, а на высоком лбу снова проступила едва заметная вена. – Наши спортсмены всегда демонстрировали наилучшие результаты на международных соревнованиях, но распад страны это никак не предотвратило. Что же касается зрителей и телезрителей, то, полагаю, лучше самому побегать поутру, нежели сидеть у экрана и наблюдать за тем, как бегают другие – здоровее будете.

– А новые языки зачем изобретать? – негромко спросил Сергей, сидящий рядом, его губы скривились в скептической усмешке. Не поднимая глаз на собеседников, он продолжил, говоря сбивчиво и отрывисто: – Тем более во времена глобализации, когда все стремятся к изучению одного языка, – Сергей слегка поправил очки в тонкой металлической оправе и бросил быстрый взгляд на окружающих, оценивая их реакцию. Его голос стал чуть увереннее. – Язык человека ограничен. Он давно не отражает сути вещей, а пытается словами давать определение другим словам. Математикой надо заниматься. Её язык понятен всей Вселенной.

Сергей был мужчиной лет тридцати пяти. Его худощавая фигура и угрюмое выражение лица сразу бросались в глаза. Волосы у него были тёмно-каштановые, густые, но слегка растрёпанные. Лоб высокий, покрытый едва заметными морщинками. Переносицу украшали очки в тонкой металлической оправе, за стёклами которых скрывались тёмные, слегка прищуренные глаза. Они смотрели на окружающих с превосходством, оценивая каждого собеседника и находя его не совсем достойным. Лицо его было угловатым, с тонкими губами, часто кривившимися в скептической усмешке. Одет он был в светлую рубашку, слегка помятую. Руки тонкие и длинные, с сильно выпирающими венами, постоянно теребили какой-то предмет – то ручку, то листок бумаги. Он сидел слегка сутуло, редко смотрел прямо на собеседника, предпочитая изучать невидимую точку в пространстве. При вовлечении в разговор он бросал скупые реплики, говорил сбивчиво и отрывисто. Его речь была наполнена намёками и недосказанностями – полное объяснение своей мысли он, видимо, считал пустой тратой времени.

Марина, поджав губы и с лёгкой насмешкой в глазах, начала читать стихи, но уже что-то из цифровой поэзии:

17 30 48140 10 01126 138140 3 501…

– Не передёргивайте, Прошина, – недовольно буркнул Сергей, нахмурив брови и бросив на неё сердитый взгляд.

– Язык человека должен соответствовать тому времени, в котором он живёт, – заговорил Геннадий, выпрямившись и упёршись ладонями в стол. – Если мы вынуждены жить в эпоху мифов и лжи, нам надо уметь защищаться. Сделать всё прозрачным. Открыл книгу – и сразу видно, где ложь, а где правда. Дабы не было соблазна подменять одно другим. Открыл газету, а там написано: «мы построимЬ коммунизм!» Человек читает и сразу понимает по мягкости окончания, что преждевременно обнадёживать себя сильно не стоит, чтобы потом не было личных трагедий и разочарований. Что же касается математики, – продолжил он, слегка наклонив голову в сторону Сергея, – то у меня большие сомнения насчёт того, что она является языком Вселенной. В ней полно изъянов и исключений, как и в любом другом языке.

– Какие в математике изъяны? – с удивлением переспросил Сергей, продолжая смотреть в стол, его брови слегка приподнялись.

– Предостаточно. Иррациональные числа, например. Это, по-твоему, свидетельство точности и лаконичности? Сколько цифр у числа пи после запятой? Конца этому ряду нет. Или возьми любой школьный учебник, в котором чёрным по белому написано, что на ноль делить нельзя. Я понимаю, когда далёкий от совершенства человеческий язык изобилует исключениями из правил…

– Ты не понимаешь, – буркнул Сергей, не дав ему договорить, чуть прищурив глаза и изогнув губы в лёгкую ухмылку.

Чувствуя себя виновником назревающей перепалки, Михаил посчитал, что отмалчиваться некрасиво, и решил вставить свои «пять копеек» для приличия. Он слегка приподнялся, чтобы привлечь внимание, и неуверенно начал:

– Вообще-то, на ноль делить можно, но в школе об этом действительно не упоминали, насколько я помню. В университете – хотя нет, даже, по-моему, в старших классах – нам уже говорили, что делить на ноль можно. Просто получается бесконечность.

– Делим шесть на ноль и получаем бесконечность? – Геннадий посмотрел на Михаила взглядом, полным недоумения и лёгкой иронии. – Что же это получается? Чтобы получить шесть, нам надо ноль помножить на бесконечность? Другими словами, чтобы получить шесть, нам надо взять «ничто» и помножить его на само себя бесконечное число раз, и только тогда мы получим шесть?