Лана из Змейгорода

Внезапно до ее ушей долетел разговор расположившихся в центре забрала вятших[11] мужей. Ящеры и пришедшие к ним в гости смертные воины из посада, глядя на кулачные потехи и воздушные бои, тоже бились об заклад и выбирали достойнейших.

– А правда ли, что в следующий поход рать ящеров, если Велибор не встанет, поведет Яромир? – спрашивал сотник Гордей, из-под руки наблюдая, как отчаянный ящер, крутясь, точно мельничное колесо в воде, и выписывая невероятные зигзаги и петли, вытесняет других участников сшибки, включая Горыныча, чуть ли не за горы.

– Боец он и вправду отчаянный и летун отменный, – поглаживая седую бороду, кивнул помнивший еще времена без скверны старейшина Бронислав.

– В нынешнем походе, кабы не он, пришлось бы всем нашим тяжело, – добавил один из ветеранов, крепкий боец, именовавшийся Боривоем. – Особенно когда в битву вступили демоны с Ледяных островов и заклинатели мертвых, способные подчинить даже павших ящеров.

– Никто не спорит: такого удальца, как Яромир, надо еще поискать. И единоборец он искусный, – согласился с другими ящерами боярин Змеедар. – Да только для того, чтобы вести за собой войско, умения побеждать в поединках мало. Надо видеть все поле боя, а не одного лишь себя, и паче славы думать о том, как лучше ворога одолеть. А для этого иногда приходится действовать и хитростью, а то и вообще отступить, чтобы сберечь войско и, собрав силы, снова ударить.

– Если бы исходы всех войн решались поединком, в мире было бы куда меньше зла, – согласился Гордей.

– Увы, с Хозяином Ледяных островов честная борьба невозможна, – вздохнул Змеедар.

– Что же до Яромира, слишком он задирист и своеволен, слишком любит славу, – добавил Бронислав. – Да вы только посмотрите, что он даже в дружеской потехе творит! Ведь угробит себя и других.

Лана вслед за старейшинами глянула на небо и мигом забыла об остывающих калачах. Одолев в скорости и удали всех ящеров, включая Горыныча, Яромир бросил вызов сразу пятерым противникам и сейчас, отражая их атаки, не просто действовал опрометчиво, а подвергал опасности не только себя и товарищей, но и тех, кто стоял внизу. Особенно когда на бреющем полете едва не скреб пузом по городским башням или заходил в разворот над улицами и площадями, сбивая маковки и сдувая крыльями дранку.

Когда он, уйдя в крутое пике, чтобы избежать атаки, едва не упал на город, так что старейшинам пришлось на всякий случай ставить щит, из уст зрителей послышались уже не пожелания удачи, а раздраженные и озлобленные возгласы. Конечно, когда Яромир сумел чудовищным усилием вывернуться, выйдя из схватки победителем, из груди Ланы и многих зрителей вырвался вздох облегчения. Но через миг он сменился воплями ужаса при виде того, что творилось в небе.

Желая прижать Яромира к земле, его противники заходили с разных сторон и в пылу атаки не сразу разобрали, что идут друг на друга фактически в лоб, тем более что безумный маневр ящера их тоже отвлек. Горыныч и братья Боеслав и Боемысл лишь в последний момент, уклонившись кто вверх, кто в сторону, сумели разминуться. А вот самому молодому участнику схватки – сыну Змеедара, Землемыслу – не так повезло. Уходя от столкновения с близнецами, он взял слишком резко к земле, задел крылом верхушки покрывающего горы леса и теперь кубарем падал, ломая деревья.

Лана забыла, куда дела калачи, еще до обращения лебедкой прянув с забрала. Говорили, некоторые русалки так и калечились, ударившись о землю, точно смертные. У нее все обошлось благополучно. Даждьроса, Радмила, Младислава и другие сестры летели следом. Братья-ящеры, забыв о потехе, бросились на помощь, и одним из первых успел Яромир.

Бедному Землемыслу, который в полете принял человеческий облик, в какой-то мере повезло. Ветви деревьев и глубокий снег смягчили падение. Шею он не свернул и головы не расшиб. А остальное поправимо. Вот только одно дело – раны, полученные в бою. А совсем другое – переломы и ушибы, которыми закончилась дружеская потеха. А виной всему боевой товарищ. Герой, на которого молодому ящеру так хотелось равняться.

И вроде бы в дружеских сшибках и при отработке приемов боя тоже всякое случалось. Но не в священные же праздничные дни, когда весь город, глядя на удальцов, призывает милость батюшки Велеса и Даждьбога-солнца, гадая на будущий год. И нашлись ведь те, кто падение Землемысла сочел недобрым предзнаменованием.

– Ну и чего ты, спрашивается, добился? Думал похвастаться удалью, а только норов свой дурной показал, – выговаривала Яромиру Лана, когда они возвращались в Змейгород, проводив до вечевой площади дровни, увозившие раненого.

Ящер на этот раз шел с повинной головой, ибо наслушался всякого. Хорошо хоть старейшины, убедившись, что Землемысл встанет на резвы ноженьки, скорее всего, даже раньше Велибора и других раненых, смогли уговорить распаленного гневом Змеедара спросить с невольного обидчика только судебный выкуп – виру. Хотя в случаях более тяжких увечий могли завести речь и про изгнание.

– Да ничем я не собирался хвастаться! – словно обиженный ребенок, насупился Яромир. – Я братьям петлю, которую они уже успели назвать мертвой, показать хотел. Я же сам не мог понять, как в тот раз из нее мне удалось выйти.

– Ну и показывал бы один, – в сердцах проговорила Лана, сворачивая к дому и не возражая, когда молодой ящер увязался за ней. – Зачем братьев под беду подвел?

– Можно подумать, они вчера из яйца вылупились, – хмыкнул Яромир. – Они тоже хороши: захотели вшестером побить одного? А я виноватым оказался.

– А что ж, не виноват? – с укоризной глянула на него Лана. – Вроде бы воин, герой, кузнец знатный, а ведешь себя хуже диких сородичей. И что моему батюшке про тебя скажут? Что удалой, да непутевый?

Ох, не стоило Лане про батюшку в такой миг вспоминать. Ибо Яромир тут же забыл и про покалеченного товарища, и про игрища, закончившиеся так плачевно. Завладев рукой Ланы, он глянул на нее испытующе.

– А какое мне дело до шептунов, которые привыкли жить по старине, по обычаю, а нового знать не желают? Ты бы сама за меня пошла?

Хотела ответить Лана, что батюшке с матушкой не посмеет перечить, хотя точно знала, что неволить они ее не станут. Понимала, что с беспутным ящером не свить ей тихого гнезда. Таким дом не окрепнет. И все же ей хотелось, чтобы он повторил свой безумный маневр. На этот раз где-нибудь подальше от людей и только для нее.

– Я бы, может, и пошла, – сказала она, сама удивившись своей смелости. – Да только как бы ты еще раньше сватовства себе шею не сломал или изгнанником в Змейгороде не сделался. Не ведаю, что еще от тебя ожидать.

Яромир второй половины ее речи как будто и не услышал. Раньше, чем Лана успела опомниться, вокруг нее сомкнулось кольцо могучих рук, о котором она все предыдущие дни втайне мечтала. Синие глаза сверкнули совсем близко, а губы властно обняли горячие, несмотря на мороз, требовательные уста.

– Что ты творишь, Яромир? – едва успев отдышаться, выдохнула в лицо ящеру Лана.

– Целую тебя, разве непонятно? Люба ты мне. С первого дня, как увидел.

Он снова обнял ее уста, щекоча золотой бородою, и по телу Ланы побежало сладкое томление, словно посреди зимы наступила весна и ее жилы наполнились соками пробуждающихся деревьев и трав. Голова закружилась, и оставалось только надеяться, что кроме домового их никто из соседей не видит.

Глава 7

Посиделки

На посиделки к Гордее Лана отправилась в сопровождении сестрицы Даждьросы. Следовало ей тоже развеяться. Не все же вздыхать подле хворого Велибора. Звали и Дождираду, но та не решилась брата одного оставить. Тем более что Горыныч с утра тоже куда-то собирался и сказывал, что придет поздно. По поводу дружбы со смертными дочь Хозяйки Медных гор ничего против не имела.

– Да чем они особо от нас отличаются, кроме короткого века? – заметила она рассудительно, принаряжаясь перед серебряным зеркалом и собирая позатейливее косу, заплетая ее в несколько замысловатых колосков. – Матушка и вовсе говорит, что придет время – и они, ступив на путь познания, превзойдут нас своим могуществом.

Лана только удивилась, покачав головой, и тоже глянула на отражение, проверяя, ровно ли висят на украшенном речным жемчугом венчике прицепленные в три ряда височные кольца в виде свернувшихся змеек. Она, конечно, знала, что Хозяйка Медных гор владела ведовством и в своем каменном зеркале видела не только то, что происходит в других землях сейчас, но и заглядывала в будущее, но в такие предсказания верилось с трудом.

С другой стороны, за те века, которые люди жили бок о бок с ящерами, они много чего переняли: освоили ремесла, научились обрабатывать землю. Сейчас уклад жизни в посаде отличался от того, который был принят в Змейгороде, разве что тем, что там чаще играли свадьбы, а в домах детский лепет постоянно сопровождали кряхтение и жалобы стариков.

Просторная изба Гордея рядом с соседскими выглядела пустоватой. Родители сотника давно упокоились на погосте, пару лет назад к ним присоединилась и жена. Двоих сыновей Гордей потерял во время атаки порождений Нави на купеческий караван по пути из Гардара. Единственной надеждой сотника оставались две дочери Гордея да меньшая – Бусинка, которая в этом году тоже вскочила в поневу. Для того чтобы могли они найти себе достойных женихов по сердцу, и отдал сотник на вечер избу на откуп веселой молодежи.

Хотя дни стояли праздничные, на посиделки по обычаю девушки все одно приносили какое-нибудь рукоделие. Не только чтобы урок, заданный строгими матерями, отработать, а дабы друг перед другом умениями похвастать и парням свое искусство показать. Рукодельниц да разумных хозяюшек в жены всегда с охотой брали.

Лана с Даждьросой среди смертных парней пары себе искать не собирались, но тоже захватили с собой вышивку и, сидя над пяльцами, подтягивали песне. Смертные девчонки, завидев еще одну дочь Водяного, поначалу оробели. Но потом поняли, что Даждьроса обладает нравом, кажется, еще более дружелюбным, нежели Лана. И осмелели. Стали задавать вопросы про самочувствие Велибора и Боеслава, а потом попросили рассказать про старые времена.

– Вы же помните, наверное, мир до появления зла? – смущенно начала Дубрава.

– Те времена только наши родители застали, – тряхнув височными кольцами, украшенными малахитом, покачала головой Даждьроса.

А Лана добавила:

– Мы и возведения стен Змейгорода не видели. Появились на свет, уже когда вал оброс посадом.

– Чудно у вас, у ящеров, – цокнув языком, улыбнулась Купава. – С таким долгим веком можно было бы столько детей нарожать, чтобы весь мир заполонить.

– И как такую ораву прокормить, особенно в истинном обличье? – напомнила про завидный аппетит ящеров Даждьроса.

– И то верно, – задумалась Гордея. – А как у вас принято в семьях? Неужели жены и мужья друг другу не надоедают за такую длинную жизнь?

– У кого нрав беспокойный, те надоедают, – пояснила Лана.

– И расходятся по разным теремам, а то и по дальним угодьям, – добавила Даждьроса, вспоминая своих родителей.

– А как же нареченные? Те, кому на роду написано быть вместе? – накручивая на палец кудрявый кончик пушистой косы, в волнении спросила Купава.

– Те обычно живут бок о бок весь долгий свой век в любви и согласии, если только смерть не разлучит, – переглянувшись с Даждьросой, пожала плечами Лана.

Истории о нареченных, чьи обручальные кольца сковал сам Кузнец на острове Буян под сводами Мирового Древа, обсуждали и на русалочьих посиделках. И едва ли не каждой из нарядных невест, мечтавших о храбром суженом, хотелось, чтобы он оказался тем самым единственным, предначертанным судьбой. Вот только не у всех выходило. Батюшке с матушкой, к примеру, не повезло. Потому и мотало Водяного, да так, что занесло даже в каменный терем Хозяйки Медных гор.

Некоторые, кому Пряхи по великому расположению показывали нити их судеб, ждали своих нареченных по несколько сотен лет и не всегда могли дождаться. Кто знает, кого ей нарекла судьба? Неужели дерзкий, бесшабашный Яромир и есть ее истинный?

– А получается, для Кощея нареченными не были ни ваша сестра, ни разлучница Жар-птица? – осторожно, так чтобы гостьи не обиделись, спросила Гордея.

– Пряхи об этом молчат, – вздохнула Даждьроса. – Моя матушка тоже не знает.

– Кощей себя одного любил, – вспоминая о горькой судьбе сестры, нахмурилась Лана. – Так, говорят, боялся однажды от меча или огня погибнуть, что, считай, от жизни отказался. Променял ее на Ледяные острова и нежизнь в Нави.

– Это ж после его воцарения изнанка мира наполовину темная стала? – зная о том, что в пограничные дни Коляды самое время вспомнить старые предания, спросила Гордея.

– Те, кто расколол душу злодейством, и меж ящеров, и среди людей, вместо благословенных Чертогов предков попадают на ледяные пустоши по ту сторону реки Смородины, где чудищами безобразными все посмертие бродят, терзаемые холодом, голодом и сжигающей их изнутри жаждой разрушения, – добавила Лана.

На сердце почему-то сделалось тревожно. Вспомнилась присказка о том, куда благие намерения ведут. Словно про одного беспутного ящера, который вроде бы хотел как лучше, а получалось вкривь и вкось.

Девицы смущенно замолчали, а потом завели песню, склонившись над рукоделием и дожидаясь парней, чтобы начать игрища и хороводы, благо изба позволяла. Зимние посиделки, конечно, любимы молодежью, но с летними гульбищами, когда на речном берегу возле городских стен собирается в кругу весь Змейгород, их не сравнишь. Здесь и развернуться негде. Когда в избы набивалось слишком много народа и завить плетни или пойти вприсядку не получалось, в кругу плясали или показывали содержание песен пять-шесть самых бойких танцоров.

Как получится нынче, Лана не знала. Парни только начали собираться. Угощали девушек сладостями да орехами и с нетерпением поглядывали на пушистые кудели и узоры на пяльцах, дожидаясь начала игрищ. При появлении новых гостей горевшие в светцах лучины, вспыхивая ярче, бросали на стены и лица собравшихся причудливые тени, а в печи потрескивали поленья. В посаде топили по-черному, очищая воздух паром, а летом предпочитая готовить на улице, указом старосты запечатывая печи из страха пожара. Ящеры сохраняли тепло и отводили дым при помощи магии.

Когда пришли все, кого ожидали, постепенно завели игры. Парни выстроились в ряд, а девицы, отложив на лавки недопряденные кудели и воткнув в пяльцы иголки, встали напротив, чтобы затеять жеребьевку. Даждьроса с Ланой тоже вытянули жребий, но смертные парни на вещих русалок боялись даже глаза поднять. А уж когда пошли песни про вьюна да разные поцелуйные игры, то и подавно. Впрочем, они с сестрой пришли к Гордее, просто чтобы не коротать вечер одним по избам на разных концах Змейгорода.

– Думаешь, он придет? – в перерывах между песнями спросила сестра.

– Я никого, кроме тебя, сюда не приглашала, – неожиданно зардевшись, ответила Лана, точно зная, о ком идет речь. – Ты, надеюсь, ему не сказала?

– Да с чего бы? – фыркнула Даждьроса.

Лана вышла из круга, присев возле печки, где на пригреве вылизывал пушистую шкурку здоровенный рыжий кот. После того случая с Землемыслом они с Яромиром еще не виделись. В дом Велибора, куда Лана с Даждьросой по-прежнему наведывались почти каждый день, ящер больше носа не казал. Ведал, что воевода, даже хворый, приложит не кулаком, так словом.

На гульбищах тоже не встречались. После неудавшейся воздушной потехи братья-ящеры больше в небо не поднимались, собирались только на дружинных пирах, где девицам красным делать нечего. И почему Лана нет-нет да поглядывала в затянутое бычьим пузырем подслеповатое косящатое окошечко? Прислушивалась к звукам посада. Словно чего-то ждала. И ведь дождалась на свою голову.

Когда чинные игры и степенные хороводы сменила зажигательная пляска, на улице послышались звуки сопели и под прославляющий Даждьбога и Велеса припев в избу вломились ряженые. Под берестяной личиной-скуратой пряталась облаченная в поневу поверх кафтана рыжая, кудрявая «коза», богатырской стати которой позавидовал бы и иной тур. «Охотник» в рогожной маске, дырявой шапке и с копьем хоть и навесил бороду из мочала, но собственная, огненно-рыжая, выделяющаяся на фоне черных кудрей, все равно выглядывала из-под белесых пасм.

– Кого к нам Велес-батюшка принес? – первой заподозрила неладное Даждьроса. – Это ведь не смертные.

Лана, оставаясь на своем месте, с которого поспешил ретироваться осторожный кот, похолодев, наблюдала, как олицетворяющая плодородие «коза» не просто тыкается рогом мужатым бабам в животы с пожеланием приплода, а откровенно лапает девок на глазах у парней. «Охотник» хоть и ходил опричь с рогатиной, но больше не на козу смотрел, а выглядывал кого-то среди гостей Гордеи.

Внезапно, когда «убитая» коза, для приличия подрыгав ногами на полу, все-таки поднялась, в избе разом погасли все лучины. Причем Лана точно видела, что никто из смертных озорников до них не касался. Девки разом завизжали, и было с чего. Парни, кто посмелей, воспользовавшись наступившей неразберихой, уже хватали тех девчонок, которые оказались рядом, и целовали. Кто-то откровенно лез под подолы, и не все получали за это зуботычины.

Наделенная, как все русалки, ночным зрением Лана все прекрасно видела. Но лишь до той поры, пока ее саму не сгребли в охапку и не начали целовать и ласкать, подбираясь к таким местам, прикасаться к которым дозволено только мужу.

И вроде бы какая-то часть ее нутра млела и истекала молоком и медом, однако другая, говорящая голосом холодного рассудка, велела остановить непотребство и не в последнюю очередь по отношению к смертным девушкам и дочерям хозяина. Явно Яромир и Горыныч не рассчитывали застать тут двух русалок.

– Убери руки! – холодно приказала Лана, залепив ящеру пощечину и еще добавив при помощи магии так, что тот отлетел чуть ли не на другой конец избы.

Обида удваивала ее силу, да и Яромир явно такой прыти не ожидал, Даждьроса магией зажгла лучины в светцах, готовая вместе с сестрой дать всем обидчикам отпор.

– Нешто тебе виры, которую придется платить родителям Землемысла, мало? – с укором глянула она на Яромира. – Так на вено[12] никогда не наберешь.

– Или ты и не собираешься? – с горечью глянула на молодого ящера Лана. – Увозом и бесчестием решил меня взять?

– Али тебе самой не понравилось? – нисколько не смущаясь испуганных девок и притихших парней, поднялся Яромир. – Скажите, какая взялась недотрога! И для кого только себя бережешь? Уж не для Кощея ли?

– Для кого берегу, не твое дело! – закипая гневом, в сердцах вымолвила Лана. – Но уж явно не для тебя.

– Когда у калитки меня целовала, другие речи вела! – бросил ей в лицо Яромир.

– Один раз пожалела беспутного, а ты и возомнил невесть что! – воскликнула Лана, чувствуя себя так, будто ее прилюдно отхлестали плетью или выставили на всеобщее обозрение нагишом. – Видеть тебя не желаю! Уйди с глаз моих прочь, бесстыжий! Сам не уйдешь, старейшинам на тебя пожалуюсь!

– Да понял я, понял! – проворчал Яромир, вышибая ногой дверь так, что она едва с петель не слетела.

Парни хотели было его догнать, чтобы поговорить по-мужски и хотя бы попробовать вразумить. Девчонки их остановили, а Лана подумала про себя, что не видит Горыныча. Куда и когда улизнул шебутной брат Велибора, Даждьроса тоже упустила. И в это время юная хозяйка дома, пытаясь успокоить плачущую навзрыд сестру, внезапно хватилась:

– А где Забава?

Глава 8

Забава

Веселая, озорная резвушка-хохотушка исчезла, и вроде бы никто не видел, как и с кем она выходила. Встревоженные не на шутку девчонки и чувствующие себя виноватыми парни пустились на поиски. Облазили весь двор и хлев с сеновалом, наведались даже на гумно, хотя в такую погоду там сидеть кому-то без особой нужды вряд ли бы захотелось. Увы, поиски успехом не увенчались.

– Да ладно вам шум поднимать! Найдется! – не видели причины для волнения те из парней, которые сами впотьмах не преминули воспользоваться ситуацией.

Лана их узнала. Многие из них потом в первых рядах рвались разбираться с Яромиром, хотя, кажется, в душе обрадовались, что девчонки их не пустили. Тяжесть кулака всем известного удальца испытывать на себе мало кому хотелось. А выйти из схватки даже при раскладе десять против одного победителем не чаял никто. При том что в рукопашной ящеры редко использовали магию, сберегая силы для полетов.

– Вопрос, когда и где? – устало отозвалась Гордея.

Прежде чем вернуться в остывшую избу, она еще раз обошла усадьбу и ее окрестности, окликая подругу по имени. Но та не отозвалась.

– Может быть, она домой ушла? – с надеждой предположила Бусинка.

– А почему нам тогда не сказала? – покачала головой Купава.

– Все тебе объясни, – со скабрезной ухмылкой начал было один из молодых озорников, прозывавшийся Горностаем.

– Хочешь сказать, вовсе не домой она уходила? – строго подступилась к нему Даждьроса, уже готовая вместе с Ланой создать водяное зеркало, чтобы разыскать пропажу.

– Ты ее видел? – уточнила Гордея.

– Я приметил, как она во время гульбищ на Горыныча смотрела, а потом о чем-то с ним сговаривалась, – потупившись, пояснил смущенный Горностай.

Лана с Даждьросой переглянулись. Они обе, конечно, узнали спутника дерзкого Яромира, исполнявшего роль охотника. От смертных, кто прячется под личиной, тоже не укрылось. Вот только, похоже, не за ряженой козой охальник пришел, а за юной ланью, пускай и из числа смертных.

Забава выделялась среди сверстниц не только веселым, легким нравом, но и долгой косой, стройным станом, румянцем во всю щеку и глазами с поволокой в окружении длинных ресниц. Да и слишком недвусмысленный интерес выказывала к некоторым деталям истинного обличья ящера. Но неужели ж она по доброй воле пошла, осрамив и себя, и родных на весь Змейгород?

– А куда, кстати, делся Горыныч? – спросили сразу несколько голосов.

И снова Лана с Даждьросой, словно две глупые смертные девчонки, ничего не смогли сказать. В тот момент, когда погас свет, внимание обеих оказалось обращено на Яромира. Лана обомлела от наглости самозваного жениха, а Даждьроса пыталась понять, надо ли сестрицу спасать или она сама разберется. За Горынычем обе не следили.

– А я ведь, кажется, видел, как он выходил, – протянул тихий белоголовый парнишка, прозывавшийся Медведко. – С мешком, в который угощение кидают. Я еще подумал, что много они с Яромиром наколядовали. А потом мне показалось, что мешок-то шевелится.

Даждьроса решительно создала из водяных капель зеркало, разыскивая обидчика. Впрочем, тут и без ворожбы было понятно, что если даже удастся Забаву обнаружить, то вернуть ее в целости и сохранности вряд ли получится. Да и насчет места, куда Горыныч свою добычу приволок, по водной глади гадать не стоило. Дома творить непотребство строгий брат бы ему не позволил, да он и сам бы сестры посовестился. Из дружинной избы его бы тоже погнали. Воеводы за такие вещи могли и плетью огненной угостить. И угощали, когда молодые ящеры, особенно в походе, уподоблялись диким сородичам. Миловаться под заборами мороз не позволял. Оставалась единственная изба в Змейгороде – обиталище друга и, возможно, зачинщика.

Все знали, что Яромир живет один. Сестер и братьев у него нет. Родители, устав от волнений Среднего мира, давно ушли в Чертоги Предков, где для ящеров всегда открыты палаты и терема Велесовой волости. Лучшего места для тайного свидания не найти. Именно так и рассудил, вероятно, Горыныч, когда приволок к другу полуживую от страха плачущую в три ручья Забаву.

Отправились в дом к возмутителям спокойствия всем миром, хотя ни на что особо не надеялись. Ох, Забава, Забава! Куда тебя твое легкомыслие завело? Перед Горынычем, конечно, не одна она в хороводе узорчатым подолом крутила. Но с той же Радмилой озорник творить непотребства поостерегся. Братья русалки могли скрутить в бараний рог, так что одной вирой охальник бы не отделался. А со смертной он, видимо, решил, что обойдется.

– А может быть, не стоит? – до последнего пытался образумить подруг Горностай. – А вдруг они сами сговорились? Мало ли девок берут в жены увозом?

– Тех, которые по обоюдному согласию, в мешке не тащат, – строго глянула на него Гордея.

– А если для отвода глаз? – смутился Горностай.

По пути решили все-таки заглянуть к отцу Забавы, торговому гостю Путяте. Вдруг ошиблись. Хотя водяное зеркало показывало знакомую в Змейгороде многим избу. Яромир принимал заказчиков не только в кузне, но и у себя привечал гостей. Вот и сейчас он сидел за накрытым праздничным столом, на котором стояло не только пустое сочиво. Вряд ли он сам напек все эти пироги да караваи, накоптил дичь и наготовил разные разносолы. То ли заранее дал поручение домовому наведаться в калашный и охотный ряды, то ли они с Горынычем и вправду наколядовали.