Монолог Джона

Вся их жизнь, с момента знакомства, была наполнена неожиданностями и спонтанностью. Примерно так же они и сыграли свадьбу. В перерыве между приездом с Польши и отъездом в Румынию, Ро́ман сделал Роузи предложение и после её согласия сразу же потащил в ЗАГС. Свадьбу они сыграли через месяц. У них не было шикарных букетов и дорогих нарядов. Роузи купила нежное белое платье, которое полностью оголяло её спину и руки, провела несколько часов у зеркала и вышла из комнаты в образе самой настоящей невесты. В её руках были не розы – ландыши. Они добавляли свежести такому обыденному процессу при регистрации. Ро́ман же заказал у портного белый костюм. Тот подчеркивал красоту его тела. А вместо того, чтобы украсить маленький кармашек пиджака цветами, жених украсил свою золотистую бороду тремя ландышами из букета. Несмотря на всю скромность подготовки, свадьба выдалась на славу. Каждый из тридцати гостей еще несколько недель вспоминал всю нежность, необычность и веселость свадьбы.

И вот он снова застает её врасплох.

«Как же он отпросится с работы? Неужто сбежишь, и мы уедем отсюда прочь? Ох, Роман (в мыслях она все еще ставила ударение на «а»), этот вопрос будет мучить меня весь день».

Она уже давно хотела съездить в город и планировала эту поездку именно в свой день рождения. У неё было еще одно дело перед вечерней встречей с мужем, поэтому она поторопилась собраться и выехать с территории отеля.

Её ранние подъемы и страсть к писательству не прошли даром. Спустя два года утренних стараний, она закончила сборник детских стихотворений для развития личности и отправила электронной почтой в одну из самых крупных местных редакций. И вот сегодня она сможет приехать туда сама лично для того, чтобы получить ответ.

Время близилось к семи. Роузи уже ждала Ро́мана около фонтана. Легкий ветерок развивал её рыжий волос, а новое зеленое платье дополняла белая полупрозрачная шаль в мелкий клевер. Клевер – символ удачи и сегодня она на её стороне. Она ходила вокруг фонтана, изнемогая от любопытства, как вдруг в тёмных джинсах и белой, застегнутой только на нижние шесть из девяти пуговиц, появился Ро́ман.

– Я уже заждалась тебя!

– Прости, я и забыл, сколько времени занимает дорога в город, – он крепко её обнял и взял за руку, – Ты сильно голодна?

– Нет. Я совсем забыла о еде. Я так счастлива сегодня, Роман.

– И я рад видеть тебя такой. Давай тогда прогуляемся, пока не проголодаемся? – Роузи не перебивая его кивнула головой, и он продолжил. – Потом я отведу тебя в самый лучший ресторан в округе. Говорят, там вкусные креветки в сырно-лимонном соусе. Ты еще помнишь их вкус?

– С трудом. Роман, скажи мне, как тебе удалось улизнуть с работы?

– Я сбежал. Просто сбежал.

– И как ты объяснишь это администратору?

– Мы туда больше не вернемся, Роузи.

– Ты хочешь сказать, что мы все бросаем и возвращаемся домой? А как же вещи, накопленные деньги?

– Роузи, ты с годами не меняешься, всё такая же паникерша, – он засмеялся и обнял её плечи. – Кстати, мне очень нравится твой наряд. Роузи, – он остановил её и заглянул в серо-голубые глубокие и большие глаза, – мы не возвращаемся домой. А за вещи не беспокойся. Я собрал всё, что было в нашем, таком надоевшем тебе, домике. Все наши вещи на вокзале в камере хранения.

– Но… но что мы будем тогда делать? Где будем жить?

– Что ж ты за чертовка такая?! Все сюрпризы ломаешь! – Ро́ман достал из внутреннего кармана пиджака, который небрежно висел на его левой руке, два билета.

Роузи выхватила их из крепких рук Ро́мана и удивленно смотрела то на него, то на недавно напечатанные билеты. Они еще пахли принтерными чернилами и ароматным кофе аэропорта.

– Чехия? Мы летим в Чехию?

– Мы будем там жить, Роузи. Мне пообещали хорошую работу в спортивном комплексе. Придется работать всего четыре дня в неделю. А денег у нас достаточно, чтобы мы могли что-то купить себе там. Ты и сама знаешь.

Они еще долго объяснялись и уточняли все детали поиска работы, времени и даты отъезда. Потом решили, что ресторан им ни к чему, зашли в небольшое быстро и заказали сначала красное грузинское вино, а потом обогатили хозяев, заказав три самых дорогих пиццы.

– Роман, у меня тоже есть хорошие новости, – Роузи ехидно посмотрела на сидящего напротив мужа и гордо поставила бокал на стол. – Я сегодня была в издательстве. Они просто в восторге от моего сборника и готовы напечатать его. В пятницу я должна ознакомиться с условиями договора и подписать несколько документов. Мне обещают заоблачные гонорары! Все критики читательской комиссии были довольны моей работой. Они мне не сделали ни одного замечания и даже сказали, что детским издательствам не хватало таких, как я.

С того момента их насыщенная жизнь набирала новые обороты. Через месяц они переехали в Чехию и купили уютный дом за городом, чтобы отдыхать от шума, который изрядно надоел им за несколько лет в Румынии. Еще через два месяца Роузи вернулась в румынскую столицу для уточнения некоторых авторских нюансов и презентации своего первого детского сборника. В число нюансов входило имя, которое она из простого и незамысловатого «Роза», от латинского происхождения и означавшего одноименный цветок, сменила на более нежное и иностранное – Роузи. К исконно украинской фамилии «Бойко» она добавила букву и изменила ударение, вызывая иллюзию родства с Чарльзом Бойкотом, правителем Ирландии в 1899 году, который лишь из-за своих жестоких мер, подарил миру термин «бойкот» таким, как его знают и до сей день.

Дела в Чехии, и правда, начали идти лучше. Несмотря на обещания руководителей спортивного комплекса, Роме приходилось работать по пять и шесть дней. Поэтому, продав квартиру в Украине, им хватило денег на открытие небольшого клуба единоборств на окраине города. Вскоре слава Ро́мана расползлась по городу и все: мальчики, их отцы, которые потом приводили и своих дочерей, записывались на тренировки и готовы были отдать до 500 долларов за тренировку. И так, по мере расширения информации и набору групп, помещение, когда-то бывшее только крохотным залом шесть на восемь и одной общей раздевалкой, выросло в двухэтажное именное здание Ро́мана Бойкота. Он, желая не привлекать внимания к своему украинскому происхождению и стремясь защитить Роузи от настырных папаш-поклонников, так же сменил фамилию и на все мероприятия ходил вместе с ней. Некоторые местные дети переставляли ударение в имени и вот, через несколько месяцев он был уже скорее Романом, с ударением на «о», чем когда-то молодым и не опытным мальчишкой Ромой.

Хотя дела клуба и прибыль от продаж книг была не малой, оба постоянно пропадали на работе, на соревнованиях в других городах, авторских презентациях и интервью, забывая о личной жизни, пока они не переступили тридцатилетний рубеж и не поняли, что заводить детей уже может быть поздно.

Так в их семье появился не родной немой Джон, как только у них нашлось немного свободного времени. Они знали, что им придется тяжело и не сладко. Но каждый раз, когда Роузи охватывала паника из-за отсутствия опыта общения с детьми, кошками, собаками и вообще какими-либо другими живыми существами, кроме людей, Роман успокаивал её:

– Помнишь, мы консультировались с профессионалами? Пускай он еще немного освоится, привыкнет к нам, нашим порядкам и потом найдем ему специалиста, который будет заниматься с ним. Я уже узнавал о занятиях. Платить придётся не мало, несколько раз в неделю мы тоже должны находиться на уроках, чтобы научиться правильно общаться с Джоном. Но мы справимся, родная. Ты же этого хотела, добрая душа моя.

И вот Роузи, словно прирожденная мать, сидит возле расстроенного Джона и успокаивает его нежными словами, которые он точно понимает. Но он их не слышит, слишком погружен в мысли и совесть разъедает его изнутри. Немного подсохнув, Джон принялся за теплый бульон с пшеничной кашей, капустой и кусочками домашней курицы, которую он недавно загонял в угол для Ро́мана. Покончив с большой железной миской супа, он удобно устроился на диване в гостиной комнате и задремал. Его тело расслаблялось в подергивании, а сквозь сон он чувствовал такое релаксирующее чувство и лёгкость, которой давно не ощущал. Уже вечером его разбудил разговор Роуз и Ро́мана, который доносился с кухни. Джон стал прислушиваться.

– С кем мы его оставим здесь?

– Он не такой маленький, как тебе кажется. Роузи, это свадьба моей сестры. Моей маленькой сестры. Мы и так не виделись с родными больше года. А её свадьба – хороший тому повод.

– Ты ведь можешь поехать без меня. Скажи, что у меня важный контракт, много дел. В конце концов, скажи правду!

– Любимая, уже осень. Это не лето, где ты могла ни о чем не переживать. А как ты сама будешь топить печь, заготавливать дрова? Тем более, я не оставлю тебя одну в этой глуши, где на помощь не дозовешься и выехать в город можно только своей машиной.

– Роман, как я смогу улыбаться всем и быть приветливой, если буду знать, что где-то в другой стране моя душа, мой мальчик, который совсем одинок и не может даже попросить поесть. И соседей в округе уже давно нет.

– Давай попросим Дори остаться с ним. Это всего три дня. И ты развеешься, и ей от нас удобнее будет добираться на работу. Вы же, кажется, с ней подружились? Недаром же она, во время очередной ссоры с бойфрендом, оставалась у нас на несколько ночей, а то и неделю. Джон всё поймет. Тем более, нам везти его с собой будет трудно сейчас. Столько документов не сделаешь за неделю.

– Я подумаю. Может, ты прав. К тому же, мне показалось, что Дори понравилось Джону.

Джон не спеша зашел на кухню, понимая, что вскоре он останется один. Он не был против знакомой его любимой Роузи. Она даже чем-то была похожа на неё. Такие же рыжие гладкие волосы, рост и симпатия к Джону. Она часто говорила с ним, рассуждая о том, каким он красавцем вырастет или рассказывая о своей очередной неудавшейся любви. Конечно, она была немного неуклюжа и забывчива, поэтому в её разговоре с ним часто проскакивала фраза «Скажи мне, маленький Джон…». И конечно, он только молча смотрел на неё, удивляясь наружной, хоть и пухловатой, красоте, и такой глуповатой, странной и уродующей её глупости.

Спросонья Джону не удалось сразу умоститься на колени к Роману, поэтому они, смеясь, помогли ему взобраться. Роузи потрепала его за щечку и начала свой монолог:

– Джон, ты же знаешь, что мы тебя любим? Я всегда буду с тобой, но скоро нам нужно будет уехать. Ты даже не заметишь, как пролетит время! Обещаю. С тобой будет Дори. Она же тебе нравится? И ты её очень умиляешь. У неё совсем никого сейчас нет, поэтому, я думаю, она будет рада провести с тобой эти три дня. Мы слетаем туда и обратно, обещаю.

Джон легко дотронулся до её руки, как бы одобряя их поездку. Он сейчас совсем не понимал, насколько долгим для него покажется их отсутствие. Хотя его и тешила мысль о том, что его семья сможет наконец-то расслабиться и отдохнуть.

***

Сон Джона ноябрьским утром перебил свист чайника. Из кухни уже доносился аромат оладий, малинового варенья и травяного чая. Он быстро спрыгнул с кровати, но не спеша потянулся и побрел в сторону кухни. Роман уже загружал в багажник их старой красной Нивы два чемоданчика с вещами.

Роузи сегодня была совсем не выспавшаяся. Было видно, что она неохотно расставляла любимые чашечки, наполненные кипятком и вьющимися внутри травами. Сегодня её серые штаны, доходящие лишь до щиколотки, и такой же серый гольф под горло, были не выглажены. А красные замшевые сапожки, еще не застегнутые под штанами, протирали каменный пол кухни. Джон вошел на кухню вместе с Романом. Детский завтрак уже был готов и ждал маленького соню, который совсем неожиданно так рано проснулся. Теперь ей будет еще тяжелее уезжать. Она сказала приниматься к завтраку, а сама пошла еще раз перепроверить, все ли необходимое она взяла, и закрыть сундук со сбережениями и драгоценностями, которых и так было не много.

– Джон, любимый, – вернувшись на кухню, она села рядом и приобняла его, – хочешь я останусь?

– Роузи, – резко и со строгостью в голосе обратился Роман, – он всё понимает. Правда, Джон? Мы очень скоро вернемся. Сейчас придет Дори, ты увидишь, как ему нравится с ней играть в мяч и отляжет от души.

– Наверное, – неуверенно согласилась она.

«Уезжайте, всё будет хорошо. Не исключено, что мне понравится бегать с пампушкой Дори, а после поедать яичницы и омлеты, заедать их пончиками или круассанами. Так же, вероятно, мне будет не хватать тихих прогулок с тобой, Роузи, песен и плясок во время готовки; и тихого ворчания твоего, Роман» – думал Джон, смотря на них.

За окном послышалось тихое жужжание новенькой серой Хонды, которая уже заблокировала выезд для Романа с Роузи. Отворилась калитка и высокий голос раздался по всей тихой утренней округе: – Проспите отправление! Атас! Всем на выход!

Роузи маленькими глотками допивала чай, Роман двинулся к двери дабы перехватить энергичную и неудержимую рыжую даму – Дори, и уговорить её снова завести свою машину, дав выехать их Ниве времен Советского Союза; шустрый Джон обогнал его и бросился было на веранду, но дверь оказалась закрыта на замок, находившийся на полутораметровой высоте.

– Дори, привет! – отворил дверь Роман.

– Привет-привет, дровосек! – она засмеялась и подняла на руки, вылетевшего на неё Джона. – Привет, малыш. Какой ты уже взрослый! Скоро больше меня будешь. Чем тебя тут кормят?

– Идём, переставим машину, а Роузи пока заварит для тебя чай, – он подхватил её под локоть и потащил прочь от дома, пока она не переступила порог и не потерялась в разговорах и бессмысленных рассказах, сопровождающих её жизнь.

– Ложку сахара и мёд! – громко напомнила она толи Роману, толи, направляя возглас Роузи вслед за закрывающеюся дверью.

– Хорошо, хорошо, – безысходно и немного кривляя подругу, сказала Роузи, которая уже заливала кипятком новую чашку чая для себя и большую прозрачную для гостьи.

Джон сидел в уютном зеленом кресле-качалке на кухне и наблюдал за осторожными и артистичными движениями Дори, задумчивостью Романа, рассеянностью, его любимой Роузи. Он не вслушивался в их беседы. Для своего возраста он и так уже слишком много слышал и знал. В основном благодаря болтушке Дори, которую сегодня впервые видел не накрашенной, с волосами, собранными в тугой пучок и невнятном мешковатом болотном балахоне. Вдруг все трое начали вставать из-за стола и направляться к выходу. Джон, который, наверное, дремал под их голоса, в спешке спрыгнул с кресла и побежал вдогонку. Не могут же они не попрощаться!

– Малыш, мы скоро вернемся. Не скучай, – присела к нему Роузи и крепко обняла, по её бархатной щеке скатилась слеза.

– До встречи Джон, – обратился к нему Роман, как к взрослому и потрепал за ушко.

– Пока…, – ответил тот и немного всхлипнул, но потом понял, что от этого будет только хуже.

Но было поздно. Роузи уже заметила его глаза и сорвавшийся с уст подавляемый плач. Она снова обняла его и надолго закрыла глаза: – Я люблю тебя, Джон.

– Роузи, время уходить. Самолет ждать не будет.

Всю дорогу в пражский аэропорт Роузи была погружена в собственные мысли. Ей казалось, что Джон теперь затаит на неё обиду и больше никогда не посмотрит с такой любовью, как в те холодные вечера, когда она укрывает его еще одним пуховым одеялом, или как по утрам его глаза сияют благодарностью за еще теплое парное молоко.

– Всё будет хорошо. – взял её за руку своей загоревшей большой пятерней Роман.

– У меня такое чувство впервые. Мне кажется, я не вынесу эти дни в разлуки и уеду домой…или даже не уеду! А сбегу прямо сейчас! Прямо из зала Рузине!

– Это чушь!

– Нет, Роман, – её голос приглушала досада, что поселилась в груди и шум приближающегося аэропорта, – мне впервые так тяжело покидать наш дом. Мы должны быть Джону родителями. Иначе зачем всё это начинать?

– Всего лишь три дня. Три. Дори не даст ему заскучать, ты же знаешь. Завтра они собираются поехать в центральный парк. Он будет в таком восторге от увиденного! А после свалиться с ног от усталости, что даже не заметит, как пролетит день.

– Вдруг она не поймет его? – будто не слыша повторяла она. – Я не отходила от него ни на шаг все четыре месяца. И знаешь, полтора из них, я жила в страхе. Просыпалась по ночам и шла посмотреть спит ли он, не замерз ли, не снятся ли ему кошмары. Мне тревожно было и будет. Всегда. Джон ведь и слова сказать не может если его что-то расстроит. Для того, чтобы его понять, нужно любить. Любить так, как это делаю я. Чтобы каждая его эмоция; отвращение это или восторг, чувства и желания, стучались в сердце еще до того, как он даст об этом знать. Поверь, дорогой, это всё в его глазах.

Но Роман уже давно её не слушал. Он аккуратно парковался на стоянке аэропорта. Потом вздохнув, повернулся к печальной Роузи:

– Сколько мы были в пути?

– Около сорока минут. Не знаю. Мне кажется, вечность, – озадачено ответила Роузи.

– Позвони Дори. Убедись, что все в порядке. Если в первый час он еще не сбежал от неё, значит, всё заладиться. Поверь мне, – он потрепал её за щеку, – звони, а я займусь багажом.

***

В то время, когда Роузи дозвонилась Дори, Джон с любопытством наблюдал за осыпающимися с деревьев желтыми листьями сидя на веранде в кресле-качалке, которое туда вынесла Дори, заварив себе крепкий кофе с карамелью. Поначалу Джон усердно вдыхал горько-сладкий аромат напитка, знакомясь с этим незнакомым запахом. Но после того, как до него донесся, хриплый от ментоловых сигарет, голос Дори, Джон стал прислушиваться.

– Роузи, он такой спокойный. Советую и тебе взять пример с малыша.

Он направился в гостиную, где расплывшись по мягкому зеленому дивану и закинув ноги на чайный столик, забыв про свой кофе, уже пила апельсиновый сок и говорила по телефону Дори.

«Зачем она себя мучит? Я не такой маленький и беззащитный, каким кажусь. Эх…научиться бы ей отдыхать. И почему Роузи не счастлива сейчас? Её ждет большой город. Он снова встретится с родными. Я бы хотел увидеть её завтра такой красивой, в длинном золотистом платье. С её медными волосами, изящно и в то же время озорно закрученными в небольшие спирали. Наверное, её кудри будут так пахнуть чистотой и сладкими духами. И, наверняка, она выберет броскую красную помаду. Я-то уже не раз видел, как она собирается на встречи со всякими мужчинами и женщинами в деловых костюмах! И каждый раз – красный. Цвет уверенности. И правильно! Не для неё эта скромность и бесцветность! Вот бы посмотреть и возгордиться её красотой, которая привлечет завтра к себе столько взглядов. Ах, Джон, как же повезло, что её сердце принадлежит только тебе и Роману!

Но от чего она грустит? Неужто ей совсем не надоела эта рутина? Утренние прогулки со мной, готовка, консервация, мастерская? Еженедельный выезд в город, где она чувствует себя чужеземным созданием и боится каждого местного жителя? Вот бы я мог ей сказать, что не держу обиды.

Роман – другое дело! Он умеет жить на полную! Не знаю, грустно ли мне должно быть или легко. Но он не спешит сродниться со мной. Это видно. И такая осторожность мне даже нравится. Но будь Роузи такой же, наверное, я предпочел бы остаться в приюте и не знать их.

Я не помню своего отца и, кажется, даже не видел его. Ведь никогда не могу вспомнить его черты, представить хотя бы силуэт… Но Роузи точно, как моя мать. Я это чувствую».

***

– Юлия, поздравляю тебя от всей Души! – легко приобняв стройную высокую блондинку в свадебном платье, улыбнулась Роузи. – Помнишь, в день нашей свадьбы с Романом, я говорила, что придет и твой счастливый миг? Свершилось! – она торжественно подняла бокал шампанского, и они одновременно засмеялись.

– Роза. Роузи, так тебя теперь называют? Ты была права!

– Девочки, какие же вы красивые. – сложив у живота полненькие ручки и перебирая большим пальцем левой руки, массивные серебряные кольца, которые крепко стягивали пальцы, неслышно подошла мама невесты.

Роузи стала рассматривать свое новенькое платье, пока Юлия принимала комплименты, поздравления и слезы счастья, но в то же время и грусти, своей матери. Только сейчас она заметила, как её молодое тело приобрело уже новые оттенки и линии. Пока она пыталась отыскать морщины на своем лице, так же бесшумно, как несколько минут назад, к ней приблизилась Надежда.

Роузи уж было готовилась натянуть улыбку, чтобы поддержать все эти слова о неземной красоте и нежности Юлии в этом платье, когда Надежда резко взяла её за руку и как бы стараясь надавить своим опытом, возрастом и авторитетом, громко заявила:

– Роза, вы с моим Романом вместе уже так давно. Возможно, я воспитана по старым нравам, но нельзя быть так далеко от семьи. Хотя, впрочем, с этим я уже практически смирилась. Я вот что хочу спросить: когда вы уже возьмете брак в церкви и попросите благословения небес?

– Понимаете…, – Роузи не успела даже повернуться к ней.

– Нет, я не понимаю, почему современные люди не стремятся взять поистине законный брак. Вы же сегодня видели, как красив и чист этот обряд. Мне кажется, вам нужно остаться еще на несколько дней и сходить в церковь. Я организую небольшой праздник. У тебя же есть более скромные платья? Желательно белые. Голову укроем тебе моим шелковым шарфом. Тридцать пять лет назад я тоже прошла в нем этот обряд. И видишь, мы всё еще счастливо живем вместе. А знала бы ты сколько бед случилось уже на нашем пути. Но Бог сохраняет наши узы. Возможно, служители церкви помолятся за вас, и я вскоре стану бабушкой.

Выйдя из своеобразного транса, в котором все слова свекрови превратились в приглушенные звуки, Роузи прервала её высокие рассуждения.

– Вы знаете, что я уважаю вас. Очень ценю и люблю вашего сына. Но церковь – нет. Она не вызывает ни восторга, ни жалости, ни почтения. Церковь – это обман. В ней нет ни капли чистого и искреннего. Хотя, знаете, все-таки заблудшие и звучащие, как эхо в пустом здании, ноты чистосердечности есть. Их произносят люди, наивно верующие во внеземную помощь. Их плач и мольбы – всё, что делает эти здания и их служителей сильными.

– Что ты такое говоришь, Роза? – со слезами на глазах и сердитостью в голосе, проговорила Надежда.

Возможно, эта дискуссия продлилась бы еще очень долго и неизвестно чем окончилась бы. Но продолжить её помешала Юлия, которая видя всю ситуацию, подозвала официанта с шампанским.

– Спасибо, – Роузи расплылась в улыбке и повернулась к Юлии, желая окончить этот не весьма приятный разговор.

– Как тебе мой наряд? – Юлия зыркнула на мать, давая ей понять, что сейчас не лучшее время для ссор.

Роузи с ног до головы осмотрела Юлию. Её белокурую кожу обрамляло изящное молочное платье в пол. Нежный шелк красиво струился вниз по точенной фигуре, немного приоткрывая грудь и правую ногу до середины бедра.

– Откровенный образ для невесты. – Роузи еще раз посмотрела на Юлию, но уже в отражении зеркальной стены в зале для бракосочетания.

В нем невеста казалась еще стройнее. В зеркале сейчас можно было разглядеть сияние её счастливых глаз. Но Роузи это огорчало. Возможно, из-за того, что на её фоне она выглядела чуть смуглее и чем-то походила на кубик, усыпанный конфетти. Быть может, грустно ей стало от догадки, допущенной буквально минуту назад. Рассматривая Юлию, Роузи обратила внимание на округлый живот.

«Нет! Я не могу ошибаться» – думала она про себя, вспоминая каждый раз при котором рассматривала женщин и девушек, ждущих ребенка.

На самом же деле Роузи была права, и невеста, тихо шепнув:

– Никому не говори, – отдернула платье и повернулась к приближающемуся гостю.

Ошарашенная, Роузи все глубже ныряла в свое отражение. А платье ей действительно шло. От самых щиколоток золотистая нить подчеркивала изящность и красоту тела. Медные кудри так и притягивали взгляды гостей. И этому она тоже удивлялась, ведь густой волос без особых стараний, да еще и в спешке, собран заколкой с большим рубином на быструю руку в такси.

В этот момент она совсем забыла про Джона. Теперь она уже разглядывала то гостей, то интерьер кафе. Потом резко повернулась к Роману, подхватила его под руку и не скрывая раздражения и досады, прошипела:

– Скажи мне, муж мой дорогой, зачем мы находимся тут? Мы веселимся тут? Или знаем на этом празднике хоть одну смертную душу?

– Роузи?! – удивленно осведомился он.

– Что? Что, Роман? О нас все забыли. Никто даже не интересовался как мы добрались и где остановились. Я уже не хочу ничего говорить про твою мать и новости от Юлии.

– Давай поговорим в более спокойной обстановке, хорошо? Милая, тебе просто не хватает привычного внимания, – Роман всунул в её сжавшиеся крохотные кулачки бокал шампанского. – Посмотри вокруг! Они молоды, им весело! Что мешает нам расслабиться хотя бы на один вечер?!