скачать книгу бесплатно
Дела семейные. Рассказы
Татьяна Окоменюк
Сборник рассказов «Дела семейные» повествует о непростых отношениях между самыми близкими людьми, о любви, ненависти, зависти, попытках преодолеть барьер непонимания, умении найти выход из самой безнадежной ситуации. Одним словом, об обычных семейных проблемах, с которыми сталкивается практически каждый.
Дела семейные
Рассказы
Татьяна Окоменюк
© Татьяна Окоменюк, 2023
ISBN 978-5-0059-7347-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Чемодан без ручки
Адвокат Андрей Ветлицкий жил в областном центре. Свое «родовое имение» в Каменке – бревенчатый домик-развалюху, доставшийся ему в наследство от покойной бабки, посещал нечасто. Да и что там было посещать? Водопровод до них так и не дотянули – воду каменцы таскали сначала из колодца, затем – из чугунной водонапорной колонки с тяжеленной ручкой. «Удобства» – во дворе. В теплую погоду мылись в сколоченных из фанерных листов душевых, в холодную – в корыте, поливая себя водой из черпака. С электричеством в плохую погоду – перебои. Только радиоточка в норме – орет в каждом доме с утра до ночи.
Что касается населения, то остались в деревне одни старики. Молодежь, она балованная, – ей дискоклубы с барами подавай, не говоря уже о теплом сортире. Плевать ей на целительный лесной воздух и природные красоты.
А, с другой стороны, где им в Каменке учиться? Где работать? Опять же, автобус до райцентра больше не ходит. «Нерентабельно!» – решило областное начальство. Вот старики и добираются на почту да на базар на видавших виды велосипедах и мотороллерах. Обладателей автомобилей среди них нет. Поэтому новая белоснежная Ауди, припаркованная у покосившиегося заборчика Ветлицких, – событие для деревни нерядовое.
Вот и сегодня каменские старухи, сбившись в колоду у продуктовой лавки, обсуждали неожиданный приезд «адлаката», внука покойницы Марии Савельевны. «Ну, и чего он сюда явился? Неужто надумал жить в нашей глуши? А, может, покупателя нашел на свой теремок с резными наличниками?» – гадали они.
Последнее предположение оказалось верным. Уж лет пять, если не больше, Ветлицкий пытался продать эту недвижимость. За копейки отдавал. Но желающих не находилось даже среди дачников, даром что лес с речкой – сразу за огородами.
А тут вдруг клиент Андрея Ивановича подбросил ему покупателя, готового хоть сейчас приобрести его каменскую вотчину. Он и платит хорошо, и требований никаких не выдвигает, кроме как утилизировать всю рухлядь.
Собственно, с этой целью Ветлицкий и прибыл в деревню. Открыл скрипучую калитку, окинул взглядом когда-то шумное подворье – при бабе Мане здесь было много живности, деревья и кустарники плодоносили, цветы благоухали. А сейчас… Без надлежащего ухода все заросло сорняками и захирело. Остались лишь волчьи ягоды, колючей стеной отгородившие двор от проезжей части.
Андрей Иванович переоделся в спортивный костюм, натянул на руки высокие резиновые перчатки и приступил к работе. Вытащил из дому на середину огорода побитый жуком-короедом комод, пыльные потрепанные дорожки с красным орнаментом, полуистлевший коврик с тремя богатырями, два истертых лжевенских стула, ободранный стол, кособокий буфет, ветхий продавленный диванчик…
Каждый из этих предметов бередил его душу воспоминаниями. На этом комоде у бабы Мани стояли мраморные слоники, и она не позволяла до них дотрагиваться. «Слоники символизируют достаток и тепло домашнего очага, – втолковывала она внуку. – Повредишь – и все – капут нашей сытой жизни». «Интересно, где они сейчас? – подумал Ветлицкий. – Наверное, отец забрал на память».
А вот в горшке, – высохшие останки куста алоэ. Когда-то эта мумия была огромным, полным целебных свойств растением, которым бабуля лечила простуду, желудочные колики, воспаление десен, синяки, ссадины, порезы. Она ухаживала за ним, как за ребенком: поливала, обрезала, удобряла, мыла колючие листики теплой чайной заваркой.
А это – потрескавшийся от времени трельяж с перекосившимися выдвижными ящичками. В детстве Андрей часто делал в них ревизию. Там лежали очень интересные вещи: компас, дедовский бинокль, его военные медали, трофейный немецкий кортик, подзорная труба, карманные часы на цепочке в металлическом футляре.
Но главной причиной притягательности трельяжа для Андрюхи были боковые створки зеркала, с которыми он часами играл в «отражалку». Поворачивая их так и эдак, мальчик устраивал многочисленные зеркальные коридоры, по лабиринтам которых мысленно путешествовал.
Ветлицкий подошел вплотную к трюмо. Вытащил из-под его металлической скобы, выгоревшую черно-белую фотографию. На ней был он, семнадцатилетний, – худой, как чехонь после нереста, с огромными искрящимися глазами и пышными вьющимися волосами, делающими его похожим на гигантский одуванчик.
Взглянув на свое отражение в мутное, обсиженное мухами зеркало, мужчина печально вздохнул. От парня, изображенного на фотографии, ничего не осталось. Время сдуло головы всю шевелюру, добавило фигуре четыре десятка лишних килограммов, уменьшило некогда лучистые глаза, прикрыв их дымчатыми стеклами бифокальных очков.
– Что годы делают с человеком! – произнес вслух Андрей Иванович. – Встретил бы меня кто-нибудь из друзей юности, ни за что бы не узнал.
Мужчина вытащил из-под металлических скоб осколки зеркала, ссыпал их в один из привезенных с собой мусорных мешков. Деревянный каркас и тумбу с выдвижными ящиками отволок в огород, на место будущего костра. Затем снял со стен репродукции картин Шишкина, Васнецова, Крамского и Айвазовского, а с окон – выгоревшие ситцевые занавески с рюшечками. «Пригодятся для розжига», – решил он, наблюдая за выползающими изо всех щелей тараканами. Последние совсем не боялись незваного гостя. Они с интересом наблюдали за ним, шевеля своими длинными усищами
И тут взгляд Ветлицкого упал на ведущую на чердак деревянную лестницу. «Вот где у бабы Мани – настоящая свалка! – стукнул он себя по лбу. – С нее нужно было начинать».
От нагревшейся на солнце крыши воздух на чердаке был затхлым и почти горячим. Там пахло мышами, птичьим пометом и сухими травами. Через заросшее паутиной чердачное окошко пробивались солнечные лучи, в свете которых парили миллиарды пылинок. Они так щипали глаза и щекотали ноздри, что Андрей Иванович громко и отчаянно расчихался.
Продираясь сквозь завалы хлама и лохмотья паутины, он обнаружил разобранный ткацкий станок, на котором баба Маня изготавливала половики; несколько поломанных табуретов, древнюю, еще прабабкину, прялку; весь в червоточинах от древесных жуков ларь для муки, две рассохшихся бочки, ржавые часы-ходики с кукушкой; картонный ящик от телевизора, набитый какими-то выкройками, вышивками, шарфиками, лоскутами…
В дальнем углу чердака покоился обросший серой замшей пыли вместительный чемодан без ручки. Он был доверху набит какими-то бумагами. Какими – не разобрать, прихватить с собой фонарь мужчина не догадался.
Ветлицкий попытался поднять чемодан – куда там. Права народная мудрость: и выбросить жалко, и нести тяжко. Пришлось протянуть в пустующие скобы один из только что найденных шарфиков. Все обнаруженные трофеи Андрей Иванович сбросил вниз, в сени, доведя до инфаркта обнаглевших вконец мышей и тараканов. Затем все, что может сгореть, отнес на возвышающуюся в огороде кучу и, полив ее бензином, поджег. Пощадил лишь чемодан, в котором еще намеревался покопаться.
Адвокат, не мигая, смотрел на взметнувшийся ввысь огненный цветок, золотые лепестки которого безжалостно слизывали его прошлое. Скоро здесь появится новый хозяин и, сровняв дом с землей, построит на его месте что-то другое. Андрей Иванович понимал: покупателю не нужна избушка, ему нужен участок земли.
От едкого дыма у мужчины заслезились глаза. А, может, и не от дыма. Сегодня он прощался со своим прошлым: пружинным диванчиком, на котором в детстве скакал, как на батуте. Широким бревном у забора, где он дожидался пацанов, чтобы махнуть на великах в райцентр. С чугунной водонапорной колонкой, из которой выпил не одну сотню литров воды…
На улице стемнело, но Ветлицкий домой не торопился. Там его никто не ждал. С женой он давно расстался, детьми не обзавелся, начальства над ним не было. Собственная адвокатская практика – большое удобство для человека органически не выносящего звука щелкающего в воздухе кнута. Именно поэтому в свои пятьдесят пять он и слышать не хотел ни о семье, ни о совместном проживании с кем бы то ни было, ни даже о гостевом браке. Андрея Ивановича устраивали отношения под условным названием «любовь с доставкой на дом». Раз в неделю мужчину навещал его «сексуальный тренажер» – практикантка Милочка Разбегаева. Она – девушка воспитанная: сама шефу никогда не звонит, без вызова не является, сцен ревности не устраивает – то, что доктор прописал немолодому, не очень здоровому, обремененному лишним весом мужчине.
Ветлицкий зашел в дом, сел на табурет, задумался. Можно было ехать домой и уже там разбираться с содержимым чемодана. А можно перебрать макулатуру сейчас, на месте утилизировав ненужный хлам. Он остановился на втором варианте – не хотелось тащить вековую пыль в вылизанную домработницей квартиру.
Андрей Иванович пошарил взглядом по опустевшему дому. Кроме табурета, на котором он сидел, утилизации избежал лишь глянувшийся новому хозяину большой бабкин сундук. На него он и взгромоздил опутанный паутиной чемодан без ручки.
Последний был обит коричневой кожей. На крышке имелось тиснение – олени в лесу. Металлические заклепки и уголки поржавели от времени. Судя по оттиску SIPRA на замках, чемодан – немецкий, возможно, еще довоенный. Не исключено, что именно в нем из Германии в Каменку прибыли и бинокль, и кортик, и карманные часы на цепочке фирмы «Jupiter».
Ветлицкий поднял крышку. Внутри чемодан был оклеен шелковой тканью с неброским клетчатым рисунком. Из небольшого кармашка с резинкой торчали какие-то карточки. При ближайшем рассмотрении они оказались его, Андрея, табелями успеваемости. Мужчина пробежал взглядом по своим школьным успехам – одни четверки, если не считать двух троек – по физкультуре и начальной военной подготовке. «Дааа, я еще тот спортсмен, и тот вояка, – протянул он сконфуженно. – Зачем баба Маня сохранила этот позорняк?». И табеля тут же полетели в мусорный мешок.
Потом в руки адвоката попала папка с его детскими рисунками, корявыми, смешными, не выдающими никаких художественных талантов. Лохматое солнце, убогие деревья с тремя-четырьмя ветками, дефективные звери с микроскопическими глазками и толстенными лапами, перекошенные одноэтажные домики, похожие на привидения люди с жуткими улыбками – Пикассо со своими знаменитыми уродами нервно курит в сторонке. На оборотной стороне этих шедевров кривыми печатными буквами выведено: «Дарагой бабуле ат внука Дрюни».
– Ужас! – выдохнул Ветлицкий, искренне недоумевая, почему Мария Савельевна не выбросила эти безграмотно подписанные карикатуры. С ожесточением смяв листки, мужчина отправил их вслед за табелями.
Следующим предметом его исследования стала почетная грамота за участие в художественной самодеятельности, выданная ему в пионерском лагере «Чайка». «Что ж я тогда читал со сцены? – пытался припомнить он. – Кажется, басню Михалкова «Заяц во хмелю».
«В день именин, а может быть, рожденья,
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.
В кругу друзей, за шумною беседой,
Вино лилось рекой. Сосед поил соседа»,
– услужливо выдал мозг давно забытые строчки. «Надо же! – удивился Андрей Иванович особенностям человеческой памяти. – Порой, полдня вспоминаешь произошедшее на прошлой неделе, зато на счет «раз» всплывает то, что давно поросло быльем.
Дальше его рука нашарила вытертый до лоска кляссер с марками. «Моя первая коллекция!» – радостно воскликнул мужчина, рассматривая марки с изображением животных. Вот эта, монгольская, с бобром, была его любимой. Он выменял ее у одноклассника Вальки Котова на немецкую жвачку в виде футбольного мяча. А эту, штатовскую, с койотом, он украл у соседа и все время прятал ее под огромной немецкой маркой с изображением берлинского зоопарка. «Кляссер я, пожалуй, сохраню, – решил адвокат, глядя на увлечение своего детства. – Пока что это – самая ценная находка в тонне хлама».
Потом ему попала в руки пачка лотерейных билетов и пачка программок со спектаклей областного ТЮЗа, десяток поздравительных открыток, отправленных им бабуле в разные годы, школьный дневник за восьмой класс, испещренный замечаниями педагогов: «Поведение неудовлетворительное. Весь урок хохотал над словом «многочлен», «Склеил жвачкой страницы классного журнала», «Отпросился в туалет, вернулся накуренным. Безобразие!», «Бросил огрызок из окна кабинета: попал завучу в голову!», «Не знает имен членов Политбюро ЦК КПСС! Позор!!!».
– Бедная бабуля! – покачал головой Ветлицкий. – Ей, конечно, от меня досталось.
Марию Савельевну, и в самом деле, регулярно вызывали в школу, где распинали за непотребное поведение внука. Почему ее? Потому что родители Андрея находились в ГДР. Отцу предложили должность главного инженера уранового горно-химического комбината, мать поехала вместе с ним. Контракт был двухлетним. Вот и решили, что незачем на столь непродолжительное время вырывать ребенка из привычной среды. Но выломиться из нее ему все равно пришлось. Баба Маня категорически отказалась перебираться в областной центр. У нее в Каменке – живность, сад, огород, непыльная подработка к пенсии на почте в райцентре. А в городе что? Сиди в «скворечнике» на девятом этаже да смотри телевизор? «Не пойдет!» – топнула ногой женщина.
Пришлось Андрюхе передислоцироваться в село. Та еще радость! Туалет – в огороде, купание – в корыте, школа – в райцентре. Вставай ни свет ни заря и чапай на автобусную остановку. Когда тепло – еще туда-сюда, а зимой – просто жесть.
Правда, были в его деревенской жизни и плюсы: свобода, бесконтрольность, наличие карманных денег. Зря, что ли, они с бабкой пустили квартирантов в городскую квартиру? Опять же, на фоне каменских пацанов, Андрей чувствовал себя павлином в курятнике. Одет был во все немецкое, жевал ароматную импортную жвачку, играл в дефицитные настольные игры. Одним словом, был первым парнем не только на селе, но и в райцентре. Отсюда и поведение «наследного принца», а бабке – нервотрепка.
А вот и бархатный альбомчик с пожелтевшими от времени, фотографиями. На первой странице шестимесячный Андрюшка сидит на горшке с соской во рту. Нахмуренный лобик, смешные оттопыренные ушки, белесый пушок на макушке. Огромные глазищи смотрят в объектив с опаской и напряжением. Он уже знает: сейчас его ослепит вспышка. А это – он на утреннике в детском саду в костюме зайца. Мама не догадалась накрахмалить уши, и они сосульками свисают с макушки, как у вислоухого кролика. А вот Андрей в строгом костюмчике с букетом в руках идет первого сентября в школу, построенную рядом с их девятиэтажкой. Идет, медленно переваливаясь с ноги на ногу, – ему жутко жмут новые, купленные на вырост, ботинки, носы которых мама щедро забила кусками смятой газеты.
Следующее фото уже относится к временам каменской «вольницы» – он участвует в первенстве района по шахматам среди школьников и побеждает! Момент триумфа запечатлен фотографом районной газеты «Путь Ильича». Рядом – этот же фотоснимок, уже напечатанный в газете, и подпись: «Убедительная победа ученика 7-Б класса Дубровицкой СШ №2 Андрея Ветлицкого».
А это – уже 1982-ой, десятый класс. Компания парней стоит на фоне кафе «Дружба» – излюбленного места молодежной тусовки. В этой «точке» они знакомились с девчонками и пили с ними лучший в мире молочный коктейль с вишневым сиропом. Слева от Андрея – Сашка Сомов, справа – Борька Жук, внизу, на корточках – Валька Устюгов и Олег Комаровский. Никого из них уже нет в живых. Сашка погиб в Афганистане, Борька умер от передозировки наркотиков, Олег разбился на мотоцикле, у Вальки оторвался тромб и попал в легкое. Но на этом фото все они еще живы, радостны и полны надежд. Впереди у ребят – экзамены и выпускной бал. Дальше их жизненные пути разойдутся. Сашка уйдет в армию, Борька уедет за длинным рублем на Север. Валька женится по залету, Олег сядет в тюрьму за убийство по неосторожности, а он, Андрей, вернется в свою городскую квартиру и поступит в университет на отделение «Юриспруденция и право».
Мужчина перебирал старые любительские фотоснимки – песчинки времени, украденные у безжалостного бога Хроноса, и на его глаза накатили слезы ностальгии, ведь он вернулся в прошлое. Пусть мысленно, пусть на мгновение, Андрей оказался там, где был молод, беззаботен и счастлив так, как уже не будет никогда. «Альбом я тоже заберу с собой», – решил адвокат, сдувая пыль с зеленой бархатной обложки.
Следующим объектом его внимания стала пачка ГДРовских иллюстрированных журналов «Магазин», которые он вместе с каменскими пацанами залистывал до дыр. Оно и понятно: кроме рекламы автомобилей, спортивного снаряжения и крутых наручных часов, там были снимки обнаженных немецких красоток. Мужчина пролистал несколько номеров издания и очень удивился: ничего, потрясающего воображение, там не было. То, что в детстве казалось ему «обнаженкой», было обычной рекламой женского белья, и спустя секунду «Магазин» пополнил коллекцию хлама в мусорном мешке.
«Ну, вот и все! Археологические раскопки закончены, – выдохнул он, поднимаясь с табурета. – Хотя нет. Тут еще что-то белеет». Адвокат поднес к глазам тонкую пачку писем, перевязанных голубой тесемочкой. Развязав ее, он обнаружил четыре вскрытых послания без штемпеля. На конвертах стоял его городской адрес. Отправителем была Евгения Андреева из Дубровиц. Это еще кто такая?
Ветлицкий вытащил из первого конверта пожелтевшую от времени фотографию и листок в клеточку из ученической тетради. «Здравствуй, Андрюша! – писала Евгения. – Ты обещал написать мне, как только приедешь. Уже прошел целый месяц, а от тебя – ни слуху ни духу. С тобой ничего не случилось? Я очень волнуюсь. Напиши, хотя бы две строчки. У меня все по-старому. На днях встретила в гастрономе Борьку Жука. Он был сильно поддатый, но меня узнал. Отдал нашу с тобой фотку. Высылаю ее тебе. Обнимаю и жду ответа, как соловей лета. Твоя Женька».
Андрей Иванович взглянул на фото, где он стоит у речки в обнимку с длинноволосой девушкой. Точно! Это – Женька Андреева. На тот момент они встречались уже пару месяцев. Даже секс у них был. Именно здесь, под ивами, на берегу речки Мазихи. Потом он уехал получать высшее образование. Написал ей в Дубровицы два или три письма. Девушка на них не ответила. «Дело молодое, – подумал он тогда. – С глаз долой – из сердца вон». А дальше студенческая жизнь закрутила его каруселью, и он напрочь забыл о своем блиц-романчике.
Ветлицкий еше раз взглянул на фотографию. Она была очень мелкой, сделанной с противоположного берега реки. Хотя нет! С лодки. Пацаны тогда катались по Мазихе, и Борька щелкнул их с Женькой своим «Зенитом». Девушка была тонкой, как тростиночка, с длинной русой косой. А вот лицо… Андрей мучительно пытался припомнить ее лицо, но в памяти всплывали лишь обтрепанные, по тогдашней моде, джинсовые шорты да ладно сидящая на фигурке футболка с портретом Дина Рида. На лбу у певца было небольшое кровавое пятнышко – след «воспитательной работы», проведенной с Женькой отцом-алкоголиком.
Андрей искренне жалел подружку. Жизнь у нее была очень несладкой: больная мать, страдающий от белой горячки папашка, мотающий срок старший брат. Чтобы как-то свести концы с концами, она уже после восьмого класса работала на овощной базе, кормила семью, вела домашнее хозяйство, возила продуктовые передачи, матери в областную больницу и брату на зону. Роман с Ветлицким был для нее отдушиной, лучом света в темном царстве, окружавшем ее с самого рождения.
«Интересно, кто вскрыл мои письма и почему они все без штемпеля? – подумал адвокат. – Неужели бабуля у себя на почте что-то нахимичила? Похоже на то…».
Дружбу внука с Андреевой Мария Савельевна активно не одобряла.
– Зачем тебе этот чемодан без ручки? Не терпится породниться с уголовной семейкой? – сердилась она на Андрея. – Зачем твоим детям такая наследственность, а твоей деловой репутации подобная родня? Не губи свое будущее!
– Какие дети, ба? Какое будущее? – смеялся он. – Уж и в кино с барышней сходить нельзя. Вечно ты на пустом месте кипиш устраиваешь.
– На пустом, говоришь? Ну-ну. Посмотрим, чем это кино для тебя закончится.
Припомнив этот диалог, Ветлицкий нервно сглотнул – баба Маня редко ошибалась в прогнозах.
Второе письмо было совсем коротким. «Не понимаю, что происходит, – писала Женя. – Ты не хочешь со мной общаться? Или у меня неправильный адрес? А может, ты провалил экзамены и идешь в армию? Проясни ситуацию. Клянусь: навязываться не стану. Мне нужна определенность. Женька».
Судя по дате, которую девушка выставляла в начале каждого послания, третье письмо было написано через месяц после второго. Оно было скомканным, как будто его выбрасывали, но потом передумали – достали из бумажной корзины, положили в конверт и отправили.
«Здравствуй, Андрей! – писала девушка. – Я в таком ужасе, что уже не знаю, как быть дальше. Моя жизнь кубарем катится в пропасть. Отца посадили за избиение доктора, поставившего маме неправильный диагноз. Оказывается, у нее – рак. Сказали, что проживет не больше трех-четырех месяцев. Петька на зоне заразился туберкулезом. Пишет, что нуждается в усиленном питании, дорогих лекарствах и витаминах. И, если я не поддержу его, буду повинна в смерти брата. А недавно на работе я упала в обморок. Думала, от нервной и физической перегрузок. Оказалось, от… беременности. Андрюша, милый, не молчи. Напиши, что мне делать. Мне больше не к кому обратиться за советом. Я совсем одна. Очень жду твоего ответа. Евгения».
У Ветлицкого на лбу выступили росинки пота, мелко задрожали руки. Нет, его не терзало чувство вины за загубленную детскую душу. Если бы он вовремя прочел это письмо, жениться на девушке все равно не стал бы. Дал бы ей деньги на аборт и все. В конце концов, она – совершеннолетняя особа – на год старше его, Андрея, а, значит, должна просчитывать последствия своих поступков. Он за Женькой не бегал, в любви ей не объяснялся, брака не обещал, детей не просил. Какие к нему могут быть претензии?
Андрей Иванович был гедонистом. Он слишком себя любил, чтобы усложнить свою жизнь бессонными ночами, детскими болячками, ссорами с супругой, измотанной заботами о малыше. Ветлицкий не выносил шума, крика, детского плача. Грязи, мусора, пятен на обоях и луж на коврах. Запаха грудного молока и обделанных памперсов. Исписанных фломастерами стен, следов жвачки на мебели, разбитой посуды и прочих безобразий, сопутствующих жизни мелких детей. Иное дело, школьники. С этими уже можно о чем-то поговорить, поделиться опытом, в шахматы поиграть, на рыбалку сходить… Но, пока его вырастишь до сознательного возраста, сто раз неврастеником станешь. Покой, уют и комфорт всегда были основными компонентами, формирующими представление мужчины о счастье.
«Тогда почему я так нервничаю? Почему оттягиваю чтение четвертого письма?» – спрашивал он себя. И, немного подумав, понял: он боится прочесть предсмертное послание Женьки. Обстоятельства так обложили девчонку, что она могла не найти в себе сил жить дальше.
«Хорошо, что бабуля, заметив на письме знакомое имя, не позволила мне взять в руки „чемодан без ручки“, – подумал он с благодарностью. – Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если бы в тот момент рядом со мной оказалась не бдительная баба Маня, а родители… Стал бы я лучшим адвокатом в городе? Вряд ли! Был бы плохим отцом и посредственным защитником. А так… бог миловал».
«Господня милость», по мнению Ветлицкого, заключалась в том, что рабочий контракт отцу несколько раз продлевали, а потом дали вид на жительство. Так родители остались в Германии, сначала в социалистической, позже – в объединенной. Радости парня не было предела – нравоучениями предки не докучали, финансово помогали, посылки с модной одеждой и прочим дефицитом присылали регулярно. Трехкомнатная квартира оказалась в полном его распоряжении. Да и сам он несколько раз посещал «буржуазное забугорье». Желания зацепиться за Европу у него так и не возникло – лучше быть первым в селе, чем последним в городе.
Стать одним из первых в областном центре у него получилось. Вуз он закончил с красным дипломом. Благодаря родительским деньгам, устроился на работу, гарантирующую карьерный рост. Все судебные процессы он без труда выигрывал. Поменял Мазду-трехлетку на новенькую Ауди. Продав родительскую квартиру в спальном районе, купил шикарную в центре – двухуровневую, с панорамными окнами, на 160 квадратов. Чтобы больше не зависеть от адвокатской коллегии, открыл собственную практику. Обзавелся обширной клиентской базой. И только собрался идти в политику, – на тебе – привет из прошлого.
Краем спортивной куртки Ветлицкий протер очки и, водрузив их на нос, решительно открыл четвертый конверт. Кроме сложенного вчетверо тетрадного листка, там оказалось его, Андрея, детское фото с соской во рту. Почти такое же, какое он только что видел на первой страничке зеленого бархатного альбомчика. Все те же огромные глазищи, нахмуренный лобик, смешные оттопыренные ушки. На обороте фотоснимка – надпись: «Андрюшка-богатырь. Вес – 5.400. Рост – 61 см».
«Ну, и зачем бабуля воткнула мою фотку в этот конверт?» – удивился адвокат, разворачивая письмо, пролежавшее в пыльном чемодане несколько десятилетий.
«Здравствуй, Андрей! – писала Женя. – Обещала себе никогда тебя больше не тревожить, но, как видишь, не удержалась. Сочла, что не имею права скрывать от отца факт рождения сына. Да, у тебя появился сыночек – настоящий богатырь – пришлось делать кесарево сечение…».
Мужчину бросило в жар и холод одновременно. Письмо выпало из его рук, плавно приземлившись на пыльный дощатый пол.
Ветлицкий был готов к чему угодно, только не к этому. То, что у него на закате лет обнаружился наследник, о существовании которого он даже не подозревал, вызвало у адвоката противоречивые чувства – отторжение и любопытство одновременно. Он впился глазами в фотоснимок. Сомнений быть не могло: младенец – его ребенок. Мальчик был не просто похож на него, маленького, он был его клоном.
Андрей Иванович поднял с пола письмо. «…Назвала я сына Андреем, в честь тебя, – продолжил он чтение. – Отчество тоже дала твое, а вот фамилию парень носит мою. Получился Андрей Андреевич Андреев. Знаю, ты сейчас крутишь пальцем у виска и говоришь, что это – примитивизм. Что хуже только Иван Иванович Иванов. Но так уж получилось… Не давать же ему фамилию Ветлицкий, раз ты не желаешь о нем знать? Если вдруг передумаешь и захочешь увидеть Андрюшку, живем мы все там же. Одни. Мама умерла, брат тоже – не помогли ему посылки, которые я отправляла. Вот, собственно, и все. Удачи тебе! Евгения Андреева».
«Сколько же парню сейчас?» – произнес адвокат вслух. В правом нижнем углу фотографии белела надпись: «Дубровицы, 1983 год». Стало быть, тридцать семь. Не парень уже – мужик. «Небось, и внуки у меня имеются, – подумал он отстраненно, как будто не о себе, а о ком-то постороннем.
Несколько дней после «прощального костра» Ветлицкий пытался себя убедить, что с получением новой информации ничего в его жизни не изменилось. Ну, бродит где-то по земле его плоть и кровь, и что ж ему теперь – сальто сделать? Упасть в ноги незнакомому дядьке? Взять его на содержание? Предложить дружбу? А вдруг Андрей – ханыга и уголовник, как его дядя? Или алкаш запойный, как дед? Или калека-доходяга, как бабка? Гены пальцем не раздавишь.
Впрочем, если калека, он бы помог. Но тихо, анонимно, не привлекая внимания общественности. Очень серьезные люди решили создать новую политическую партию, в оргкомитет которой активно сватают Ветлицкого – у него и статус подходящий, и внешность благообразная, и биография незапятнанная, и язык хорошо подвешен. Так зачем ему слава отца, бросившего ребенка на произвол судьбы? Или того хуже – отца-юриста, у которого сын – уголовник. «Надо по-тихому пробить жильцов двадцать первого дома по улице Коминтерна», – решил он, набирая номер знакомого опера из Дубровицкого райотдела.
Через два дня мужчина уже знал, что по данному адресу живет многодетная семья Михеевых, построившая свой дом на месте пепелища, оставшегося после пожара, который полностью уничтожил деревянный дом Андреевых и унес жизни его хозяев. В огне погибли Евгения Андреева и ее отец Федор Андреев, который с момента возвращения из мест заключения почти не просыхал. Причина возгорания – непотушенная сигарета. Четырехлетнего сына Евгении Андреевой на момент пожара в доме не было – мальчик лежал в областной больнице с воспалением легких. Поскольку никаких родственников у Андрюши не оказалось, он стал воспитанником Дубровицкого детского дома.
У Ветлицкого вдруг защемило сердце.
– Бедный пацан! – прошептал мужчина, жизнь которого всегда была сытой, комфортной и безоблачной.
Всю следующую неделю он пытался отследить судьбу сына. Напрасно. В пятилетнем возрасте его усыновили. За минувшие с тех пор годы в местном архиве было два пожара, уничтоживших все концы.
– Богатеи его забрали, – наморщила лоб детдомовская нянечка баба Клава, которая в свои семьдесят еще работала. – Он – такой солидный, в шляпе, с крокодиловым портфелем и авторитетным животиком. Она – молодая, красивая, в норковой шубе до земли. Посадили Андрюшку в иностранную марку с водителем и укатили.
– А откуда они приехали, случаем, не знаете? – поинтересовался Ветлицкий, совершенно не надеясь на информированность бабульки.
– Местные, – выдала она вдруг. – На номерах их блатной машины стояли буквы нашей области.
«Попал наконец-то в хорошие руки, – обрадовался за сына Ветлицкий. – Стало быть, сейчас не бедствует. Как бы это проверить? Ведь ему наверняка поменяли фамилию и отчество… А вдруг нет?».
Несколько дней Андрей Иванович провел в мучительных раздумьях. В конце концов, решил, что ничего не потеряет, если пробьет всех проживающих в области Андреев Андреевичей Андреевых 1983-го года рождения.
Результат адвоката ошеломил. Исходным данным соответствовал всего один человек, проживающий в элитном жилом комплексе «Парус», в одном доме с ним. Да если бы только в доме – на одной лестничной площадке!
Андрей Андреевич Андреев уже шесть лет был ближайшим соседом Ветлицкого. У него был совместный бизнес с Германией, и дома он бывал редко. Общались они мало, в основном, в лифте: «здрасьте – до свидания», «как дела? – все о`кей», «опять в командировку? – волка ноги кормят». А вот со Светой, его супругой, и пятнадцатилетним сыном Ванькой Андрей Иванович очень ладил.
Иван часто бывал у него в гостях, читал книги из его библиотеки, играл с ним в шахматы. Как правило, выигрывал. Ничего удивительного: парень с четырех лет увлекался «гимнастикой ума», в шесть стал заниматься в шахматной школе, неоднократно выигрывал золото на этапах детского Кубка России, был кандидатом в мастера спорта. Это тебе не «убедительная победа на первенстве Дубровицкого района среди школьников».
«Таких совпадений не бывает, – подумал ошарашенный Ветлицкий. – Столько лет жить рядом с сыном и внуком и не услышать голоса крови. Только такой пенек, как я, мог не заметить, насколько Андрюха похож на меня и как тянется ко мне Ванька. Не обратить внимания на то, что внук любит басни, коллекционирует марки с изображением животных, ходит на все спектакли местного ТЮЗа… Надо завтра же заскочить к Андреевым, подарить пацану кляссер с моими старыми марками и осторожно разведать, почему приемные родители не сменили Андрюхе фамилию и отчество».
Вечером, после работы, Андрей Иванович заглянул к соседям. Иван был дома один и страшно обрадовался визиту Ветлицкого. Они пили чай с принесенными адвокатом плюшками, рассматривали коллекцию марок, беседовали о генеалогическом древе Андреевых. О том, что его отец – усыновленный ребенок, Ваня понятия не имел. Дедом своим он считал покойного Андрея Платоновича Кизякова – бывшего директора Центрального рынка, бабушкой – бывшую актрису Драматического театра Нину Аркадьевну Андрееву, проживающую сейчас в Германии с новым мужем-бизнесменом, учредителем российско-германского предприятия «Азимут».
В ходе беседы с внуком Ветлицкий нашел ответ на мучивший его вопрос. Фамилию и отчество новые родители Андрею не поменяли по причине того, что нечего было менять. Отчество мальчика совпало с именем нового отца, а фамилия последнего была настолько неблагозвучной, что от нее в свое время отказалась даже Нина Аркадьевна, оставшись на своей девичьей. Оно и понятно: актриса Андреева звучит куда приличнее, чем актриса Кизякова. Вот и решили оставить парню его фамилию, поскольку новая мать оказалась его однофамилицей.
