Твердислав, княжич с острова Руяна

– Я с тобой, стрыю, – откликнулся Твердислав. – Уговор, так уговор.

– Дождись меня с кудесником. А пока будь начеку и следи в оба за купчишкой и воеводой. Не отдавай им пояс, как бы они ни просили! Я на тебя надеюсь.

Властимил от души обнял племянника. Гребцы вернулись на свои места и взялись за весла. Твердислав уступил место Бранибору, кормчему своего дяди, который привык распоряжаться на корме, как у себя дома. Нездила помог Твердиславу спуститься на причал. Сходни подняли и затащили на борт, ладья отчалила, весла ударили по воде. Желтый парус затрепетал на ветру и принялся удаляться. Массивный боярин возвышался над бортом, как медведь, уверенный в том, что никто не осмелится оспорить его власть над лесом. Княжич проводил его взглядом.

– Пора по домам, Твердислав Ярополчич, – сказал Нездила. – Говорят, нынче ночью змей явится, чтобы отомстить за рану, которую нанес ему твой батюшка. Ой, чую, будет беда!

Майский вечер наполнил Руяну ароматом сирени. Распустившаяся листва шелестела всюду – в садике за княжеским теремом, у амбаров, конюшен, дровяных складов, и даже бревенчатый тын, окруживший двор, казалось, зацвел. В окошечко горницы, в которой лежал Ярополк, все такой же бесчувственный, лезли ветви яблони, покрытые белым цветом. Твердислав засиделся у постели отца и ушел к себе только тогда, когда стало совсем темно. Гери остался у ног Ярополка – он сторожил князя, как будто от этого зависело его здоровье.

Молодой парень разделся и залез под шерстяное одеяло, покалывающее тело даже сквозь пододеяльник. В голову лезли тревожные мысли. «Что со мной будет, если не станет отца? Справлюсь ли я с заботами о сестрах и матери? Поможет ли стрый? И правильно ли я сделал, что обещал выступить на его стороне?».

В глубине души молодой княжич чувствовал, что не готов к роли предводителя всего народа Руяны. Ему хотелось попутешествовать по неизведанным краям, увидеть большой мир, познакомиться со сказочными чудесами, о которых повествовали сказители в своих песнях. Ему хотелось обзавестись собственной дружиной – такой же молодой и жадной до приключений, как он сам. Но в то же время он знал, что у него есть долг крови – вступаться за своих родичей, особенно старших. Наверняка все одобрят его выбор – поддержать Властимила. Но как же тоскливо наступать на горло собственной песне!

Бегущие мысли не давали сомкнуть глаз. За час до полуночи ни с того ни с сего налетел холодный ветер, как будто какой-то могучий колдун выпустил из-под белого камня Алатыря лихую силу. Захлопали ставни, забегали слуги, поднятые из постелей, с дозорной башни на берегу послышались тревожные голоса сторожей. В довершение всей этой свистопляски завыл Гери. Его тоскливый вой разнесся по княжеским хоромам и прогнал остатки сна. Твердислав откинул щиплющее одеяло и выглянул в окно.

Небо заволокло тучами, сверкнула колючая молния, прогрохотал раскат грома. На море разразилась буря, волны принялись яростно хлестать о меловые скалы, как будто задались целью снести их вместе со всем островом.

Твердислав с наслаждением подставил лицо ревущему ветру. «Буря – это хорошо, – подумалось ему. – Только бы не покой. Богатырями рождаются не для покоя. А с чего это я взял, будто я – богатырь? Что такого богатырского я до сих пор сделал? И похвастаться нечем».

Он вернулся в постель, но протяжный вой Гери снова прорвался сквозь рев ветра. «Неудивительно, – подумал княжич, – Перун по небу скачет, сыплет стрелами в змея. Напугал волка. Он и людей-то пугает, а уж чего ждать от зверя?»

Он ворочался с боку на бок, а мысли все бежали и бежали, не давая уснуть. «Чего только ни обещали мне Домажир с Мечиславом. Веселых девок, кататься как сыр в масле. Ни в чем отказа не знать. Это же хорошо, да? А о чем я мечтал? Разве об этом? И что лучше – мечта, или достаток?»

Ему представилась стройная девушка в соблазнительном одеянии, но волк снова завыл, и прогнал видение. Княжич перевернул подушку холодной стороной вверх. «Дальние страны. Чудеса. Сыр в масле. Покой…»

Гери выл два часа, после куда-то пропал. Мысли улетели в неведомые миры, и парень провалился в сон.

Глава 3. Нож и хвост

12 день месяца травня

– Твердята, вставай! – тревожно воскликнула Гремислава и сдернула с него одеяло.

Княжич продрал глаза. За окошком едва брезжил рассвет.

– Чего ты всполошилась ни свет, ни заря? – недовольно пробормотал он. – Али случилось что?

Но сестра не отвечала и лишь настойчиво тянула его вон из ложницы. Заметив, что на ней лица нет, Твердислав похолодел. Он подумал, что пришла страшная весть об отце, но не решился спросить об этом напрямую. Гремислава повела его по крытым переходам, ведущим из одной клети в другую. Когда она прошла поворот к светелке отца и быстро двинулась в сторону терема, у него отлегло от сердца. Однако картина, которая предстала его глазам в кладовой, произвела на него ошеломляющее впечатление.

Высокий шкаф-поставец, подпиравший стену, был опрокинут и лежал на полу. Дорогая посуда, хранившаяся на случай праздника, высыпалась. То тут, то там под ноги попадались блестящие медные миски и чашки. Хрустели осколки дорогого фарфора. Сундуки были сдвинуты с места, один из них, перевернутый, валялся посреди комнаты, выставляя напоказ опустошенное нутро. Вытряхнутая из него одежда была разбросана и залита кровью. Но главное – повсюду виднелись ободранные клочья волчьей шерсти.

Лишенное головы тело волка лежало в углу, искромсанное до такой степени, что на него было больно смотреть. Неестественно вывернутые лапы торчали в разные стороны. На обрубленной шее зияла чудовищная рана, из которой натекла целая лужа крови. Гремислава случайно в нее наступила, и за ее сапожками потянулась цепочка грязно-багровых следов.

Твердислав огляделся и увидел отсеченную голову Гери. Чья-то рука пригвоздила ее к бревенчатой стенке длинным ножом, больше похожим на маленький меч. Глаза волка до сих пор были открыты, но потускнели и стали безликими. Из разинутой пасти торчал сломанный клык, и свисал длинный язык, так же порванный на ошметки, как и все остальное тело.

– Кто это сделал? – глухо выдавил из себя княжич.

– Почем мне знать? – горестно откликнулась сестра. – Кладовая стоит на отшибе, ночью никто тут не ходит.

– А где стража? Где наши люди?

– У себя дома остались. Да еще этой ночью, говорят, приплывал змей и так буйствовал, что едва не наделал бед. Мечко выслал дозорных на берега, Хотовит и Страхиня со всеми ушли.

Твердислав обмотал ладонь разодранным княжеским корзном, выпавшим из сундука, и, стараясь не испачкаться в крови, ухватился за ручку ножа, пригвоздившего волчью голову. Лезвие было вогнано в бревно с такой силой, что даже ему, здоровенному парню, пришлось напрячь силы, чтобы выдернуть его. Он бережно приставил голову к телу и только теперь обратил внимание на то, что у волка недостает хвоста.

– А хвост где? – спросил он.

– Не сыскать, – ответила Гремислава. – По всему видно, что тать пробрался с улицы. Наверное, знал, что сторожей этой ночью не будет. Думаю, он позарился на добро, но Гери его учуял, прибежал и набросился. Вот между ними драка и завязалась.

Твердислав осмотрел нож – дорогой, чужеземной работы, с костяной ручкой, украшенной узором-оберегом в виде следа хищного зверя.

– А что с батюшкой? – забеспокоился он.

– Батюшка цел, с ним ничего не случилась. У него сейчас маменька и Станиша с Радой, – затараторила Гремислава. – Тать покушался не на него. Только злодей оказался каким-то глупцом.

– С чего ты взяла?

– Он добро не столько покрал, сколько попортил. Глянь сам: вся одежка изодрана на лоскуты. Миски и чашки не тронуты, хоть и помяты. Это корзно отец наш носил, когда венчался на княжество и гадал в храме. Вот и матушкин подвенечный наряд с жемчугами. Тоже кровью заляпан – уже не отмыть. Ах, какая беда!

– А пропало-то что?

– Пропал пояс, который ты вчера из сундуков доставал.

– Пояс Святовита? – Твердислав схватился за голову, забыв о том, что пачкается волчьей кровью. – Мне же стрый наказал строго-настрого: беречь его пуще зеницы ока. Как я теперь на глаза ему покажусь? Вот срамота!

В горнице батюшки царила гнетущая тишина. Младшие брат с сестрой были напуганы, и Гремислава начала хлопотать вокруг них, чтобы унять тревогу. В сторону испорченного подвенечного платья матушка даже не посмотрела – все ее мысли были о муже. Ярополк все так же лежал на ложе, едва дыша. Его осунувшееся, бледное лицо не менялось, пальцы не шевелились.

Утром из дозора вернулись дружинники – Хотовит со Страхиней и Мирослав со Славомиром. Они рассказали, что в ночную стражу определил их воевода Мечислав, которого они слушались по старой памяти, так как привыкли, что Мечко начальствовал над дружиной все прежние годы, и Ярополк ему доверял.

Всю ночь море бушевало, а на южной стороне мыса волны даже обрушили скалу, но был ли в них змей – этого толком никто сказать не мог. Страхиня, конечно же, уверял, будто видел торчащую из воды шею и горящие неземным пламенем глаза, но Хотовит посмеялся над ним и заявил, что у Страхини язык в два раза длиннее, чем у самого змея, оттого и не держится за зубами.

– С языком у меня все в порядке, – обиделся юный страж. – Ночка выдалась – сущий кошмар. Нездиле не повезло больше всех – его змей сожрал с потрохами.

– Так прямо и сожрал? – не поверил Хотовит.

– Да, так прямо! – с вызовом заявил парень. – Лебеда божится, будто видела, как закуп пошел на змея с горящим светочем, но чудище света не испугалось, а самого его проглотило.

– Ох уж эта Лебеда, – покачал головой кормчий, – чего только она не расскажет. А Нездиле и правда не повезло, ведь он долг свой почти отработал. До воли ему всего ничего оставалось.

Гери они похоронили за земляным валом, что отделял мыс Арконы от просторной западной стороны острова. Когда рассеченное тело клали в яму, выкопанную у подножия раскидистого вяза, Хотовит запричитал и поведал горестную историю о том, что без хвоста волка не примут в охотничью стаю Перуна, с которой громовержец выезжает на небо, чтобы метать громы и молнии. Другие волки, верно служившие хозяевам, охотятся вместе с небесным владыкой, но злодей, умыкнувший у Гери хвост, оказался настолько бессовестным, что лишил зверя этой почетной судьбы.

– Кто бы ни был этот злодей – я найду его и накажу, – проскрипел сквозь сжатые зубы Твердислав.

Он первым забросал яму землей. Лишь после него друзья взялись за лопаты и довершили дело.

– Это еще что такое? – на обратном пути всю компанию поджидал сюрприз.

Аркона располагалась на скалистом мысу, острым пиком, похожим на наконечник копья, выдающимся в сторону восходящего солнца. С трех сторон у подножия этого мыса плескалось море, и лишь с четвертой, западной стороны, он выходил на широкую равнину. От окрестных просторов его отделяли ров и земляной вал, настолько высокий, что насыпать его мог разве что великан из древней легенды. Да еще поверху вала шла крепостная стена, сложенная из сплоченных бревен. Пройти к храму Святовита и окружавшим его дворам волхвов, дружинников и князя с родней можно было только через большие ворота, устроенные в середине вала между двумя приворотными башнями. Башни эти сами казались гигантами, раздвинувшими земляной вал и открывающими проход. Но сейчас этот проход был наглухо заперт двумя створками из прочнейшего дуба. Другого пути в поселение не было – вал оканчивался над высоким обрывом меловой горы, крутой стеной уходящей вниз, к морю.

– Кому пришло в голову запереть ворота средь бела дня? – воскликнул в недоумении княжич.

В самом деле: обычно проход в крепость закрывали на ночь, чтобы лихие люди не вторглись в храм и не устроили бы бесчинств, которые могут оскорбить божество. Но днем створки были распахнуты настежь, и лишь ленивые стражники краем глаза следили за тем, чтобы в ворота входили или въезжали знакомые люди, которых тут знали наперечет.

– А ну, отпирай! – Страхиня забарабанил в дубовую створку своим кулачищем.

– Домой захотели? – раздался сверху мстительный возглас.

На прясло – участок стены между двумя башнями – поднялся купец Домажир с самострелом в руках.

– Не пущу до тех пор, пока не вернешь то, что украл нынче ночью! – заголосил он, направляя самострел на Твердислава.

– Беги, княжич! Не то продырявит! – потянули его в разные стороны близнецы, Мирослав со Славомиром – один направо, другой налево.

– Вот еще, никуда я не побегу, – с достоинством возразил Твердислав.

Короткая и толстая стрела, выпущенная из немецкого арбалета, могла пронзить грудь насквозь и оставить дыру, в которую душа вылетит за мгновенье ока. Но Твердислав заметил, что тетива арбалета болталась приспущенной, а значит, чтобы стрельнуть, купчишке пришлось бы еще попыхтеть, натягивая ее.

– Ты умыкнул пояс Святовита нарочно, чтобы не пропустить меня в князья! – лицо Домажира раскраснелось от обличающего запала.

– Я? Умыкнул?

– Ты, а кто же еще? Ты нутром чуешь, что у тебя самого нет ни единой возможности пробиться в князья, вот ты и стырил его, чтобы сорвать обряд. А ограбление для видимости разыграл. Только нас этой хитростью не проведешь. Отдавай пояс, аспид, иначе не будет тебе прохода в это святое место!

– Что ты городишь? У меня зверя убили. Всю кладовую вверх дном перевернули, хорошо, что отца не тронули.

– Волка ты сам убил, для достоверности. Зверя не жалко, когда на кону целое княжество.

Твердислав побагровел.

– Только не буянь, Твердята! – почуяв, что сейчас разразится гром, схватил его за руку Хотовит.

Княжич вырвался, и, не говоря ни слова, бросился ко рву, у которого валялась брошенная «суковатка» – примитивная борона из соснового бревна с торчащими сучьями. Это бревно привязывали к лошади и тащили по полю, чтобы сучками разрыхлить землю. А когда сучья ломались, бревно выбрасывали за ненадобностью.

Твердислав положил бревно на плечо и нацелил его конец на купца.

– Только не до смерти! До смерти не зашиби! – суетился вокруг Хотовит.

– Последний раз прошу: открой ворота! – выкрикнул княжич.

– Верни пояс – открою! – пообещал Домажир.

– Ах ты, врун!

Твердислав размахнулся пошире и запустил бревно в купца. Суковатка взлетела ввысь, ударила Домажира в толстое брюхо и сбила его с прясла. Купец свалился с высоты и глухо шлепнулся оземь – но этого уже было не видно. Из-за закрытых ворот донеслись его жалобы и причитания.

Страхиня носился вдоль вала взад и вперед – было ясно, что стены ему не одолеть. Все с той же молчаливой решительностью Твердислав подошел к краю обрыва и полез вниз, в пропасть, уходящую к морю.

На его счастье, в этом месте стена оказалась не совсем отвесной – скаты хоть и казались крутыми, но на них все же находились уступы, на которые можно было поставить ногу, как на ступеньку. Уже через пару минут княжич очутился на берегу – узенькой полоске суши, покрытой галькой, на которую накатывались морские волны.