скачать книгу бесплатно
– Характерной чертой абазинских имен является то, что некоторые образуются путем повторения слогов, – объяснял историк.
– Вот она! Слава! – мечтательно поддержал Жора, раскрыв рот. Вилька захихикал и принялся доставать что-то из портфеля, чтоб не выдать себя.
– Например Хаха – это мужское имя. Тата, Шаша, Чача, Цаца – это женские.
Класс покатился со смеху, услышав знакомое «чача» и «цаца».
– «Прощание Славянки» опять играли небось?
– А то, – знатно закивал Валера, – и «рыбачку Соньку» даже оркестр затянул. Да там такое началось! Нас на китобазу пригласили, как портовиков.
– Да ты что! – прокричал шепотом Грач, завистливо выпучив на Валеру круглые глаза.
– Нури, Поша, Цуна – это смешанные исконно абазинские имена. – Кац остановился. Крылья носа его расширились: – Грачев, встаньте! – рассердился историк. – Мало того, что вы позволяете себе не слушать учителя, так еще и нам мешаете заниматься.
– Я занимаюсь, – оправдывался Грачев.
– Отлично! Тогда вам должно быть известно, о чем мы только что говорили.
– Ну, – кивал невнятно Грач.
– Мы вас слушаем.
– Ну, про народы там всякие. Эти, – замялся Жора, – про Цуну, – проговорил скорее вопросительно. Это было последнее, что он услышал. Голос его становился все тише.
– Какого Цуну? – побелел от злости преподаватель.
– А? – Грач совсем потерялся. Понимая свое провальное положение, он раскраснелся и неуклюже чесал голову на затылке. А затем, ничего более не придумав, словно приглашая учителя в сообщники, полушепотом уточнил: – Ну… про Ободзинского?..
Пока Владимир Львович сдерживал желание влепить Жоре затрещину, класс хохотал:
– Про Цуну Ободзинского!
Валера растерялся, не зная, как себя вести. Грачев, сам того не желая, окрестил его. Однако Валера любил поражения превращать в победы:
– А что? Мне нравится. Есть в этом что-то такое… лихое, разбойничье.
– И что же? – с сомнением спросил рассудительный Вилька.
Прозвенел звонок. И Валера, не стесняясь, перепел песню беглых каторжников:
– Эй, абазин, поворачивай вал… Молодцу плыть недалечко…
Школьную форму в их школе еще не приняли. Мальчишки ходили на уроки в брюках и рубашках, но физкультурник требовал приносить на свои занятия шорты. Вилька шепнул Валере: «Скажи, что забыл дома». Валера не удержался и присочинил:
– Понимаете, я вчера под кровать полез и зацепился. Шорты порвал.
Физкультурник скептически приподнял правую бровь и отправил «забывшего» и «порвавшего» на скамейку штрафников до конца урока.
– Что за базар? – присел рядом с Вилькой Валера.
– Ты в портклубе выступать хочешь? – серьезно посмотрел Вилька.
– Хочу.
– Значит нужен план.
Валера кивнул. План нужен. Только вместо идей в голове лишь мечты.
– Смотри, – обстоятельно излагал Вилька, – в пении главное что?
– Голос. Артистизм.
– Нет! – Вилька поднял палец вверх. – В пении главное репертуар!
Валере утверждение показалось сомнительным:
– Да ну…
– А ты зайди на Ланжерон. Кого больше слушают?..
Валера нахмурился…
Вечером, когда они с Вилькой прошлись сперва вокруг ланжероновской арки, где собирались компании с гитарами, а затем по набережной, заходя в шалманы с живой музыкой, картина нарисовалась. Откровением стал Славка Цыганок. Тонкий фальшивящий голос не просто собирал вокруг толпу, но и заставлял многих плакать:
– Вдали шумели камыши, казнили парня молодого. Он был красив и молчалив… молчалив, но в жизни сделал много злого…
Валера крепко задумался.
– Видишь? – гордо, словно сам учил Цыганка петь, гнул свое Вилька. – Репертуар – это все. Он герой для них. Потому что рассказывает истории: про беспризорное детство, про неволю, про побеги и расстрелы. Искренне рассказывает. Говорят, что даже Сталин вызывал к себе Утесова, чтоб тот спел ему «С Одесского кичмана…».
– И что? Если петь блатняк, только в шалманах и прославишься.
– Да я не об этом! – возмутился Вилька. – Я о том, что смысл песни важен. И мелодия должна запоминаться. Ну споешь ты свое «Brazil, Brazil»… Пойдет оно в народ? Классика нужна, чтоб выпендриться. А для славы простое надо… душевное.
– Думаешь? – Валера сомневался. Почему отца его слушают с удовольствием? Женечке аплодируют? – Вот голос у него дурной… но поет-то здорово. Потому что придумал свой образ, отличающийся от других, но понятный каждому. Иногда поет тоскливо, аж вынести нельзя, а иногда залихватски-радостно, назло всем.
Хотя друзья остались каждый при своем, Валера всерьез задумался о репертуаре. Криминальную романтику он петь не собирался, но и важность Вилькиных доводов признал. Неожиданно направление задал Эдик Гном:
– Тебе что-то модное, фартовое надо. С импортного винила.
– Это тема! – оживился Валера.
– Только… – Гном с сомнением оглядел друга. – Не тянешь на своего. Красавчик и на ботаника похож… ни один фарцовщик не продаст.
– Поспорим?
– На рубль? – усмехнулся Гном.
– На билеты в кино.
– А давай… – снисходительно хлопнул по плечу Эдик.
На следующий день, Валера представительно подкатил к Гульдену, возглавлявшему барыг на пристани:
– Надо кое-что купить.
Гульден прищурился:
– Ну, допустим. Что интересует?
– Хороший зарубежный миньон. Недавний, еще малоизвестный.
– Ну, допустим, – все так же хитро улыбался Гульден.
– Что допустим? – стал закипать Валера. Всерьез его не восприняли.
– Допустим, я знаю кое-кого.
– И?
– А тебя вот не знаю. – Улыбка с лица Гульдена пропала. Взгляд стал злым. – Совсем!
Неожиданно встрял мелкий шпаненок:
– Да свой он. С Гномом таскается.
Гульден презрительно метнул:
– Который багажники подрезает?
И Валера полез напролом:
– Да! Я с ним. Я Цуна! – удачно вспомнил он недавно заработанную кличку.
– Ну, допустим… Только смотри, Цуна. Хата честная, не кельдым. – Гульден ткнул большим пальцем под ребро. – Засветишь, могут и крякнуть.
Честная хата, о которой говорил Гульден, оказалась плотно упакованной квартирой в особняке на Французском бульваре. Валера решил, что здесь живет или искусствовед, или чокнутый коллекционер. Стены увешаны картинами почти без зазоров, застекленные шкафы с фарфором, несколько разных люстр на потолке. Папа обязательно сказал бы, что мужчине унизительно обрастать вещами. А мама вздохнула и позавидовала. Ей точно захотелось бы обрасти чем-то из этого: вон той козеткой или буфетом из красного дерева.
– Олег, – представился молодой мужчина в фасонистом приталенном пиджаке.
– Валера. – Мальчика чуть смущало подчеркнутое отношение «на равных».
– Антиквариат – увлечение папы, – пояснил Олег, – а белые исполнители расовых стилей – мое.
Валера не знал, что такое расовые стили, но догадался, что такие увлечения стоят больших денег. Вот сын с папкой и приторговывают тем, что самим не нужно.
Комната Олега показалась раем меломана: на длинном столе два патефона и чудо в карболитовом футляре – проигрыватель Эльфа. Вместо привычного книжного шкафа – стеллаж с пластинками. Видно, что делали на заказ: квадратные ниши для пластинок и всякие финтифлюшки, чтоб не выбивался из общего антикварного стиля квартиры.
– Если неправильно хранить, конверты портятся… – отметил Олег.
Над стеллажом висел плакат блондинки в сверкающем платье и ярко-алых перчатках, державшей в каждой руке по виниловой пластинке, подписанный «Patti Page».
– Моя муза, – подмигнул плакату Олег. – Ну рассказывай, что тебя интересует?
Неожиданно для себя Валера выдал:
– Слава. Я хочу стать звездой.
Ему понравилось, что Олег не улыбнулся. Слушал внимательно, не перебивал.
– Хочется уловить то, что скоро станет модным… А я буду первым, кто такое поет.
Олег подошел к стеллажу и стал перебирать конверты. Наконец показал миньон «Nat King Cole. Route 66».
– Не новый. Сорок шестой год. Но тебе нужен именно он. Идеальный ритм-н-блюз. Идеальное джазовое трио: фортепьяно, контрабас и гитара. А главное, с него ты можешь научиться петь интересно.
Когда песня закончилась, Валера лишь прошептал:
– Еще!
Олег терпеливо дал прослушать два раза, а потом убрал миньон в конверт.
– Сколько? – с замиранием сердца спросил Валера.
– Трешка, – заметив удивление в глазах мальчика, Олег пояснил, – три сотни.
Земля ушла из-под ног, но Валера упрямо сказал:
– Придержи неделю.
Музыка заворожила Валеру. Он уже нырнул под мавританскую арку в переулок, а в ушах все мурлыкало фортепьяно, струились бархатные флажолеты гитары, сочные щипки контрабаса эхом отражались в барабанном ритме. Проникновенный баритон черного солиста мягко и чувственно оттенялся джаз-бэндом.
Исполнение Нэта Коула казалось безупречным: совершенная дикция, четкая фразировка, исключительный голос и лиричное воплощение мелодии. И все же… врожденное музыкальное чутье настаивало: алмаз нуждается в огранке. Именно инструментальное обрамление этой неяркой по сути мелодии позволило певцу достичь задуманной формы и гармонии.
Когда он станет звездой, обязательно будет выступать с оркестром!
А пока что… ему позарез нужен этот миньон! Научиться строить фразы, перенять интонации, подражать в дикции музыкальным инструментам. Вся эта артикуляция и постановка дыхания, которым он учился с пластинок у итальянки, отошли на второй план. Теперь он жаждал создавать феерию чувств и эмоций, которую уловил в джазовом вокале.
Мечты разбивались о деньги… Где их взять?
Вилька мыслил узко:
– Поговори с родителями. Тебе ж не для баловства. Напомни: «Я ваш единственный сын!»
– Угу… – угрюмился Валера. – Особенно отец проникнется. Да и откуда у него деньги? Мама дразнит, что в карманах шутки, а в кошельке обаяние.
– Да ну… – засомневался Жорка Грачев. – Наверняка заначка есть. Просто от мамки твоей шухерится.
