Исход Благодати

Они вынырнули из подворотни на поперечную улицу и чуть не запнулись о свалку лежащих людей, укутанных в мешковину. Чертыхнувшись, Асавин перепрыгнул через живую груду. Мальчишка притих и помрачнел. Он, словно зверь, чуял для себя опасность отовсюду. «Ой, зря я поддался ему», – вновь подумал Асавин.

– Сделай лицо попроще, улыбнись, и играй свою роль, – сказал он, толкнув двери кособокого здания.

Двухэтажный дом с покосившейся крышей было похож на облезлого голубя: краска облупилась, часть черепицы отвалилась, а часть разворовали. Выцветшая вывеска некогда гласила: «Эллинор Карио», однако буквы давно стерлись, осталась только «нор Ка». Один из старейших игорных домов Угольного порта. Нынче она со всеми потрохами принадлежала Висельникам и приносила им немалый доход. Подручным Френсиса под страхом адских мук запрещено ошиваться здесь. Им вообще запрещалось играть где-либо кроме их логова, которое, кстати, совсем неподалеку. От близости Висельников по спине пробегал влажный холодок, но Асавин не собирался задерживаться. Сюда со всех концов Угольного стекались городские сплетни. Местных он знал очень хорошо.

В «Норке» всегда царила атмосфера разбитного нищенского гуляния. Громкая музыка, вечный стук костяшек хурука, визгливый смех девок и глухие тычки пьяного мордобоя. Тускло-красные, словно тошнотворное местное вино, портьеры посерели от пыли и были изъедены огромной жирной молью. Потолок давно стал черный от копоти множества трубок. Асавин быстро осмотрел зал, и наметанный взгляд выхватил в толпе знакомую фигуру.

– Лонни! – ухмыльнулся он, протянув руку съежившемуся за столом мужчине. – Яркого дня. Давно не виделись.

Сидящий хмуро посмотрел на собеседника и нехотя протянул руку. В левой у него был зажат веер разноцветных квадратиков. За столом с ним сидели еще три странных хмыря. Кажется, воротилы с Черного рынка. Асавин не сомневался, что его товарищ скоро проиграет последние портки.

– И тебе ни серых, ни благих, – мрачно ответил играющий общепринятую в здешних кругах фразу.

Асавина всегда поражало, что такой щуплый парень может говорить настолько низким, глубоким, богатым на интонации голосом. Темноволосый, бледноватый, коротко стриженный и гладковыбритый – как будто полная противоположность Асавина. Игрок имел ко всему тяжелый, вечно недовольный взгляд. Бордовая мантия алхимика сидела на нем, как мешок на тощем пугале.

– Эй, Аэрти, не отвлекайся, – гаркнул хмырь за столом. – Твой ход. Пасуешь?

Алхимик дернул щекой от волнения. Поколебавшись, он стукнул по столу костяным веером, сложив из него сложную фигуру.

– Царица леса, – глухо сказал худой.

Его оппонент ощерился редкозубой улыбкой:

– А ты шустрый… Но мы шустрей. – Он вальяжно выложил свою фигуру. – Дракон поимел твою царицу.

Его приятели скотски заржали. Алхимик угрюмо проследил взглядом, как золото утекает из его кошеля.

– Ну что, еще разок, Аэрти? – усмехнулся щербатый.

Прежде чем алхимик ответил, Асавин положил руку ему на плечо:

– О нет, господа, боюсь, он не может. Он и без того должен кораблик золота.

– А ты кто, его жена? – оскалился щербатый. – Плевать, что он там тебе должен, это его проблемы. Шел бы ты отсюда…

– Нет-нет, господа, – ухмыльнулся в ответ Асавин, – вы не поняли. Он должен Френсису. Надеюсь, его-то вы знаете? Может, желаете перетереть с ним за весь этот шорох?

Воротила мгновенно захлопнул пасть вместе со рвущимися на волю остротами, только глаза по-крабьи забегали. Имя Френсиса имело неизменно успокаивающий эффект за всех в округе.

– Пошли, Лонни, пока не пришлось заворачивать тебя в плащ, как младенца, – все так же улыбаясь, прошипел Асавин алхимику.

Через несколько минут они сидели в темном углу за маленьким грязным столиком. Тощая рябая девка стукнула о столешницу мисками с крабовой похлебкой. Алхимик хмуро отодвинул тарелку:

– Как любезно с твоей стороны, но я откажусь. Я ведь и без того весь в долгах.

Последнее слово он едко выплюнул.

– Не бойся, Лонни, за мой счет, – ответил Асавин, откинувшись на спинку стула. – Это чтобы ты восполнил силы, физические и умственные. Мне тебя о многом надо расспросить.

Тьег зачерпнул ложку непонятного варева, попробовал и тут же выплюнул обратно в миску. Цепкий взгляд алхимика проследил за этим действием:

– Не представишь меня своему приятелю?

– Ах да! – наигранно спохватился Асавин. – А это мой племянник, Ациан.

– Приятно познакомиться! – широко улыбнулся Тьег и протянул ладонь.

Поколебавшись, Лонни коротко сжал протянутую руку.

– Лонан Аэрти, – ответил он. – И мне не нравится, когда меня зовут Лонни. – Он сверкнул глазами на Асавина.

– Ладно-ладно! Расскажи лучше последние новости. О чем шуршит Угольный? Ну и… есть ли письмо?

– Нет письма, – покачал головой Лонан. – И не будет. Все, я умываю руки, больше алхимичить для этой шайки не буду.

– С чего такие перемены? Ведь на тебе все еще висит долг.

– Примерно неделю назад явился к нам протектор с отрядом стражи, перевернул все – от нужника до голубятни. Все стекла, аппараты, реагенты. Библиотеку превратил в руины.

– Очень странно. А что ему было надо?

– Не знаю, но я трижды успел проститься с жизнью, так близко он был от моей нычки с почти готовым Красным Поцелуем. Одно дело сизые, от них можно откупиться. Эти же фанатики… Нет, Асавин, теперь даже по нашей старой дружбе не возьмусь, пусть ищут другого алхимика. Если Протекторат возьмет за яйца, сам понимаешь…

– Понимаю. Постараюсь… поговорить с Френсисом.

Проще уговорить солнце встать с другой стороны океана. Френсис – отморозок, Лонану однозначно конец. И зачем только они ввязались во все это дерьмо? Ах да, ему нужна была защита после неудачного покушения, а Лонану – деньги на его пагубную страсть. И оба они задолжали одному из самых отбитых бандитов города. Да еще и Тьег. Проблемы имеют свойство копиться со скоростью помета в курятнике.

Асавин вспомнил обстоятельства их с Лонаном знакомства. Сам он тогда был еще моложе Тьега. По-юношески уверенный в своей ловкости. Пойманный на краже со взломом, подставленный своими подельниками. Суд был скор и безжалостен, и спустя месяц сырых казематов башни сизых плащей началась другая страница жизни Асавина. Его отправили на выработку змеиного молока, на печально известный рудник Белого Древа. Там он быстро понял, что десять лет ему не протянуть. Ядовитые пары змеиного молока косили лишенный свободы народ, словно спелую пшеницу. Первый год был полон тяжелой работы и унижений, которые приходилось хлестать, как жидкую баланду. Ох и нелегко быть симпатичным молодым мальчишкой, если ты горд и принципиален, но Асавин быстро потерял норов. Главное – выжить, а чести лишат и так, и эдак, и если уж чего-то не избежать, то следовало получить от этого хоть какую-то выгоду. Главное, стиснуть зубы и ползти вперед, а вся эта скотская грязь только придаст дополнительного скольжения.

А потом Асавин увидел Лонана. Щуплый, хилый, но по глазам удивительно умный парень, который явно знал, что ему делать. Асавин за версту чуял возможности. Он вкрался в доверие к щуплому умнику и не прогадал. Оказывается, в Белом Древе находилась алхимическая лаборатория и фабрика по сборке «гадюк», и раз в год алхимики выбирали из числа каторжников тех, кто сочетал в себе ум, образованность и ловкие руки. Асавин обучался грамоте, да и всего остального ему было не занимать. Главное, вовремя показать себя, ведь квота ограничена. У Асавина было примерно полгода, чтобы проредить количество умников, и для этого ему даже не нужно было марать руки. Достаточно было только легонько подтолкнуть кого надо.

Через полгода они с Лонаном перешли под начало местного подразделения гильдии алхимиков. Асавин сменил ядовитые пары аякосы на однообразный, но более безопасный конвейер фабрики «гадюк». Руки до сих пор помнили каждый этап сборки, вплоть до мельчайшего гвоздика, скрепляющего кремниевый замок. Тяжелые и долгие десять лет жизни Эльбрено, и скрашивала эти годы только возможность читать, которую алхимики всячески поощряли. На волю он вышел другим. Каторга размолола в муку юношеский максимализм и отсеяла сквозь сито цинизма маленькие крупицы его будущего характера. Он кропотливо собрал из всего этого мусора что-то, отдаленно похожее на человека.

Что до Лонана, то он, несмотря на клеймо преступника, нашел свое место в лабораториях бордовых мантий. Асавин же продолжил идти по кривой дорожке, не видя для себя других вариантов. Ненависть, десять лет служившая ему источником сил, оказалась ядовитей змеиного молока. Она навсегда его изменила.

Лонан посмотрел своим обычным тяжелым взглядом, вырывая Асавина из раздумий.

– Прекрати, не надо пустых слов. Я прекрасно понимаю, что Френсис прикончит меня, и выбираю такой расклад пыткам в застенках Протектората. Если конец един, не лучше ли выбрать менее мучительный? И еще кое-что. – Он снова посмотрел на Тьега. – Нет у тебя никакого племянника. Никого нет.

– Для всех он – мой племянник, – ответил Асавин. – Для тебя тоже.

Алхимик фыркнул, зачерпнув похлебки, и отправил в рот. Будет очень обидно потерять такой удачный инструмент. Асавин поймал себя на грусти. Пожалуй, к Лонану он привязался.

– Ладно, это не все новости, – сказал алхимик, облизнув ложку. – Не знаю, в каком лесу ты провел последние несколько недель… Ну да ладно. В Угольном становится неспокойно. Шуршат, что пропали ребята Кривого Шимса. По мне, туда им и дорога, уродам, да никто не берет на себя ответственность, да и тел тю-тю. Хм-м-м… В Червивом дрались. По слухам, Мару Податель бился с Мороком. Морок начал наглеть, расширяет свои каналы сбыта, беспардонно захватывает территории, а кто с него спрашивает, – Лонан провел пальцем по горлу, – тех скоро находят дохляками. Шуршат, у него появилась какая-то новая дурь. Красный Поцелуй и рядом с ней не стоял. Улетаешь к праотцам на пушистом облаке…

Асавин подобрался от ужаса:

– Жуткий парень этот Морок. Слишком быстро раскрутился… Что-то тут нечисто.

Лонан хрипло рассмеялся:

– Нечисто? Асавин, разуй глаза, это Угольный порт. Здесь не найти ничего чистого.

Эльбрено машинально улыбнулся кислой шутке товарища. Лонан редко смеялся, и чувство юмора у него было мрачное, под стать лицу. Однако шутка не развеяла страха Асавина. О Мороке ходили самые разные слухи, но все пугающие. Если Френсиса кликали отморозком и охочим до крови псом, то Морока – проклятьем богов. Он, словно стихийное бедствие или пагубь, уничтожал целые банды, от главаря до последней шлюхи, так что создавалось впечатление, что он и не человек вовсе, а могучая безликая волна. Даже со злющим псом можно договориться, если кинуть в нужное время шмат мяса, но как договоришься с бесчувственной стихией? Сметет, размозжит о камни и глазом не моргнет. Это пугало Асавина куда больше выходок Френсиса.

– Не будем о Мороке… Что говорят об имперцах в бухте?

Асавин надеялся, что кто-то из сумрачной братии воспринял их, как новый рынок сбыта. А там можно и весточку передать.

– Что говорят? А ты как думаешь? Что лягушачье дерьмо и то полезней, чем кучка островных мужеложцев. Поскорей бы попереубивались там с Фуэго, то-то будет радость.

Тьег скривился. Асавин горько усмехнулся. Да, наивно было полагать, что в сумрачной братии попрут против воли герцогов, а они оказались на удивление единодушны.

Не успел Эльбрено опомниться, как алхимик уже вычистил миску и отодвинул на край стола.

– Благодарю за угощение, – сказал он. – Не пропадай надолго, иначе начинаю переживать, не сдох ли ты.

– Твоя забота мила моему сердцу, – усмехнулся Асавин. – Я же как кот, всегда возвращаюсь туда, где кормят.

Лонан посмотрел на него печальными глазами.

– Что ж, ярких дней тебе и твоему племяннику, – сказал он, – а мне пора, столько всего нужно сделать…

«Точно помирать собрался», – подумал Эльбрено, провожая взглядом бордовую мантию.

– Асавин… – прошептал Тьег. – Ты надеялся на местных бандитов?

– Д-а-а-а, – протянул тот, махнув рукой девке с подносом. – Но Лонни, хоть и умник, знает не всех. Хочу поговорить еще с парочкой толковых людей.

– Обязательно здесь? – пробормотал парень. – Отвратительное место.

– Милая девушка, кувшин вина, пожалуйста. – Асавин повернулся к Тьегу. – Зачем скитаться по всему городу, когда знаешь, куда приходят нужные тебе люди? Не забивай себе голову. Знание может погубить.

– Незнание —тем более, – парировал Тьег. – Скажи, если возникнут проблемы. Не стоит беречь меня, я не сахарная голова… и не тепличная розочка.

Наивность и детская простота этого мальчишки не переставали поражать Асавина. От неизбежного ответа его спас перелив гитары. Музыкант сидел на стуле. Вьющиеся черные волосы стянуты в тугой хвост, а руки с закатанными по локоть рукавами ласкали гриф и переливающиеся струны. Соло взмыло под потолок и устремилось вниз. Ладони застучали по дереву, отбивая простой ритм, и Асавин увидел женщину, танцующую меж столов. На ее смуглой коже пестрели синие узоры. Из одежды – несколько полосок ткани. В обеих ее руках поблескивали плоские чаши. Женщина улыбалась и ловко двигала руками. Тьег заворожено уставился на почти обнаженную фигуру с гибкой талией.

– Асавин, что это? – спросил он.

– Ритуал, древний, как сама Ильфеса. Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди – это высокие горы, синие узоры – реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша – тьма, белая – свет. Смотри. – Асавин указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. – Чья сторона перевесит, тот и победит.

Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой. Завороженный ее танцем Тьег уронил монетку на горку белой чаши. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули от азарта.

– Что ты делаешь? – изумился Тьег. – Зачем в тьму-то?

– Смысл танца не в победе одной силы над другой, а в гармонии, – объяснил Асавин, провожая женщину взглядом. – Мир должен находиться в равновесии, и добиться его очень непросто. Я уравновесил чаши, и мир, похоже, доволен. – Он подмигнул обернувшейся танцовщице.

Прошмыгнув между столами, девушка исчезла за пологом табачного дыма. Щелкнули костяшки хурука, кто-то развязно заржал, и привычный шум «Норки» вступил в свою силу. Девка принесла вино. Асавин налил стакан и придвинул Тьегу:

– Пей, мальчик. Я гарантирую, что это будет самое ужасное вино в твоей жизни. Такое ты точно не забудешь.

Над дымным пологом взвизгнули флейты и мандолины, застучали барабаны. Все собралось в нескладную, но ритмичную мелодию. Народ вскочил со своих мест, бросившись в пьяные пляски. Тьег удивленно наблюдал за этим, словно вокруг разыгрывался ритуал идолопоклонников. Он махом опрокинул в себя стакан и сморщился, как изюм. Асавин подумал, что мальчишка сейчас исторгнет из себя содержимое желудка, но он оказался крепче.

– Какая гадость, – простонал Тьег. – Будто кто-то в него нассал…

– Не исключено, – ответил Асавин и рассмеялся, когда лицо парня вытянулось. – Успокойся, это шутка. Первая кружка всегда тяжело дается, зато дальше…

Его голос потонул в нестройном пении, топоте, дребезжании посуды на столах и развеселом смехе, похожем на крик ишака. Мальчик налил себе еще вина, и этот стакан вошел в него с меньшим сопротивлением, а следом – ложка крабовой похлебки. Умница. Однако веселье Асавина быстро сникло. Среди дыма и плясок он увидел несколько знакомых лиц. Не подручные Френсиса, но с радостью доложат ему, где видели Сводника. Планы придется срочно менять.

Из шума и мглы появилась танцовщица. На ее лице больше не было синих линий, хотя на голове все еще красовалась пестрая бандана с золотистыми кисточками. Тело в дешевом потрепанном платье, обнажающем смуглые плечи. Она широко улыбнулась Асавину, и ее зубы блеснули алым. Еще одна любительница Красного Поцелуя.

– Эй, Князь Тьмы, – звонко сказала она, подойдя к их столу, – что ты здесь забыл, такой белокурый? Прямо сошел с церковной фрески.

– Компенсирую красотой исключительно черное сердце, – осклабился Асавина. – И щедростью. Я отдал тебе все, что у меня было, моя милая.

– Кто сказал, что ты красавчик? – Женщина дерзко вздернула подбородок. – Потасканный, еще и блондин!

– Мое черное сердце разбито, – наигранно вздохнул Асавин. – Но, если ты ищешь молодого красавчика, обрати внимание на моего племянника. Краше личика ты здесь не найдешь. – Он указал на раскрасневшегося от вина Тьега.

– О нет! – Женщина хлопнулась к Асавину на колени. – Я предпочитаю зрелое вино и зрелых мужчин, а твой племянник мне в сыновья годится. Зато понравится моим дочерям.

Асавин удивился. Он думал, что она гораздо моложе, с таким-то гибким и подтянутым телом. А еще ему понравилось, что она пришла не за золотом.

– Что, разочарован? – пропела танцовщица, обняв его за шею. – Мне позвать дочек?

– Предпочитаю спелые персики, – осклабился он, ухватив женщину за задницу, – но дочек позови… Для моего племянника. Хотя нет. – Асавин улыбнулся еще шире. – Где твой табор, милая? Давно не веселился под открытым небом.

Она рассмеялась, запрокинув голову, и Асавин увидел линии ее ключиц, уходящих под ткань платья. Затем она без спросу подхватила со стола его стакан и осушила одним махом. Струйка вина потекла по подбородку и капнула на лиф, выступающий двумя округлыми холмами. Асавин украдкой посмотрел на неприятных знакомцев. Те пожирали его алчными взглядами. Если линять, то уже сейчас.

– А ты не промах набиваться в гости! – воскликнула танцовщица, стукнув кружкой по столу. – Только учти, белокурый, у нас нет ни пуховых перин, ни хороших кушаний, ни покладистых женщин. Сойдет?

– Сойдет! – воскликнул Асавин. – Веди нас, прекрасная…

– Амара.

– Прекрасная Амара, – кивнул он. – Меня зовут Асавин, а это Ациан.

– Не будем медлить.

Он устремился сквозь толпу танцующих следом за Амарой, растворяясь в табачном тумане. Кажется, за спиной крикнул кто-то из подпевал Висельников. Потом будет сложно оправдаться перед Френсисом, но это уж потом. Он что-нибудь обязательно придумает.

– Эй! – воскликнул Тьег, еле поспевая следом.

Они вырвались из жарких объятий «Норки» в не менее жаркий воздух Угольного порта. Небо стало совсем низким и черным, и в этом тяжелом воздухе крылось обещание прохлады. Амара потянула его вдоль улицы Лилий, где шлюхи разбежались под козырьки и навесы.

– А твой племянник и правда красавчик, каких поискать! – пропела Амара, увлекая его дальше по улице. – Эй, Ациан, что ты забыл в этой клоаке?

– Он студент, – ответил за него Асавин, – до этого обучался при храме Святой Короны…

– Разве он немой? – поразилась смуглянка. – Эй, Ациан, ты ведь уже изучал испадрит? Скажи что-нибудь! Процитируй Песню Скитальцев!

Тьег послушно запел на испадрите, Амара подхватила. Асавин удивился. Это поразительно образованная женщина. Уже за это ее стоило казнить. Женщине в современной Ильфесе строжайше запрещено быть чем-то большим, чем тенью мужчины.

Они пересекли улицу Лилий и углубились в проулок между домов. Раньше здесь был дом фабричных рабочих, пока пожар не обглодал его до черного остова. Во внутреннем дворе раскинулся пестрый палаточный городок. Издали доносился смех и трели гитары.

– Догоняйте! – воскликнула Амара и устремилась вперед, отпустив руку Асавина.

Тот воспользовался моментом, чтобы шепнуть Тьегу:

– Не думал, что ты знаешь испадрит.

– И испадрит, и орантонг, – кивнул парень, сверкнув хмельными глазами. – Думаешь, дворянское воспитание – это только этикет и фехтование? Мертвые языки мне втемяшили, чтобы отскакивали от зубов, как родные…

– Да ты просто золото! – восхитился Асавин. – Только будь осторожен, придерживайся роли… – он оглядел слегка пошатывающегося парня. – О небо… Хотя бы просто придерживайся чего-нибудь и не рухни… Будь внимателен, Дети Ветра могут обчистить твой кошель. Это у них что-то вроде доброй традиции.

– Кто это? – спросил Тьег.

– Они, – Асавин указал в сторону палаточного городка. – Изгои. Видал платок на ее голове? У нее клеймо на лбу.

Глаза Тьега округлились от ужаса и отвращения:

– Асавин, мы что, идем к бывшим каторжникам? Ты с ума сошел.

– Стой! Ты еще слишком мало знаешь об Ильфесе. Каторгой и клеймением здесь наказывают за все – от кражи хлеба до убийства. Зато эти люди точно не сдадут ни страже, ни протекторам, ни даже местным бандитам. Они сами по себе.

– Все равно, они преступники, – стоял на своем Тьег. – Они получили по заслугам. Закон писан для всех.

– Хм, – протянул Асавин. – Скажи это дворянину, изнасиловавшему чужую жену, или купцу, дающему страже на лапу, чтобы скрыть притон с маленькими мальчиками… Закон писан теми, у кого есть власть и золото. Думаешь, среди каторжников есть хоть капля дворянской крови?

Он преувеличил. Конечно, частенько ссылали зарвавшихся бастардов, но так они – никто, и капля их дворянской крови ничего не решала.

Тьег продолжал упрямо стоять и насуплено смотреть на Асавина. Что ж, пришло время последнего аргумента.

– Хорошо, Тьег. Тебе виднее. Ведь ты безгрешен и наверняка за всю свою короткую жизнь не совершил ни единого дурного поступка. А теперь представь… Только представь, Тьег, что в «Негодницу» тогда ворвалась шайка пьяных дворян, убила бы хозяина, а ты, сын простого работяги, проткнул бы их, словно бешенных собак. Туда им и дорога, но тебя бы ждала каторга. Сизые плащи не посмотрели бы, что ты защищал себя и тем более, Благой упаси, шлюху! Кому она вообще нужна, эта падшая женщина? И кому нужен ты, сын простого работяги? Как ты посмел поднять шпагу на того, кто с рождения выше тебя? Скажи мне, это и есть справедливость в твоем понимании? Ты и я – такие же грешники в глазах этого города. —Асавин снова потянул Тьега за собой. – Наши слова ничего не стоят, так что остается только расслабиться и быть теми, кем нас видят: еретиками, грешниками, сластолюбцами. Гнить заживо, разрушая пасторальную картину священного города.

– Это неправильно, – пробормотал Тьег, но послушно пошел следом за Асавином.

– О, когда поймешь, что в этой жизни правильно, обязательно напиши об этом книгу. Уверяю, тебя тотчас казнят за нее.

Они приблизились к палаткам. Знакомый музыкант, сидя на бочке, ласкал гитару, извлекая волшебные звуки. Он больше не носил платка, и на смуглом лбу белела сложная закорючка клейма. Амара кружилась под музыку, ее каблуки отбивали быстрый ритм, яркая юбка взметалась цветочными лепестками, а руки жили своей жизнью, летая над головой, словно птицы, исполняющие брачный танец. Вокруг нее кружились три молоденькие девушки.

– Ах, вот вы где! – крикнула Амара. – Чего так долго? Это мои милые дочки.

Девчонки подбежали к остолбеневшему Тьегу. Очень хорошенькие.

– Пошли, Князь Тьмы. – Женщина потянула Эльбрено за собой. – Пришло время плясать.

– Асавин, – жалобно протянул Тьег, – ты знаешь, в храме наук меня не учили местным танцам…

– Все просто. Прижми к себе даму, словно занимаешься с ней любовью, и… – он притянул к себе Амару, – не отпускай ее от себя, словно пойманную дичь. Позволь ей почувствовать твое тело, а ты – ее, а там – как сердце подскажет.

Тьег попытался еще что-то спросить, но его голос потонул в девичьем смехе, а все внимание Асавина заняли темные глаза Амары.

– М-м-м, а ведь ты описал сейчас совершенно определенный танец, – потянула она. – Иосийские объятия. – Ее правая рука скользнула ему на плечо, а левая сплелась пальцами с его ладонью. – Покажи мне, как ты умеешь загонять дичь… Рьехо, давай иосийское!

Музыкант громко крикнул, ударил по верхней деке16 гитары, и мелодия устремилась в головокружительный полет. Подхватив ритм, Асавин повел Амару за собой. Ноги и руки прекрасно помнили эти полные страсти движения. Хлопок по деке – Асавин оттолкнул от себя партнершу, чтобы в последнее мгновение поймать кончиками пальцев и резко притянуть к себе, выбив воздух из ее легких. Она удивленно заморгала, но через мгновение сильнее прижалась к нему, закинув ногу на его бедро.

– А ты злобный сукин сын…

– Дичь должна молчать, – шепнул Асавин и провел пальцами по обнажившейся икре женщины.

– Не дождешься, – фыркнула Амара, пихнув его в грудь, словно оскорбленная девственница, но глаза у нее смеялись.

Асавин легко удержал ее и наклонил, почти уронив на землю. Амара обхватила его за шею, и он почувствовал, как впились ее ноготки. Эльбрено поднял ее и повел в такт музыке, пересекая открытое пространство. Вокруг взметнулись купола ярких юбок, громко хлопали танцующие, и Тьег закружился с одной из дочерей Амары.

– Признаю, ты умеешь танцевать, – шепнула смуглянка. – Ты с Иосы?

– Да, – ответил Асавин. – И ты, видимо, тоже…

– В прошлой жизни. – Она лукаво укусила блондина за мочку уха, и его обдало жаром.