Al Azif. Книги I-III

Я налил ему виски и подал бокал.

– Армейское прозвище.

– Да-да, потому что у твоего друга был этот шрам на щеке, а звали его Уильямом.

– Что? Откуда ты?..

– Послушай, Джим. У меня есть для тебя история. Я думаю, ты её послушаешь. Только запиши потом. Всё, что запомнишь, – он поставил рюкзак на пол.

Я тогда почему-то сдался. Налил ему ещё, и сел. А он начал рассказ, дослушав который я поседел чуть больше.

Незнакомец представился Питером. Без фамилии или каких-то ещё деталей. Это было символично, если учесть всё, что я услышал далее. Происхождение своё Питер вёл из маленького городка на восточном побережье, где начинал свой жизненный путь не просто в полной, а даже очень большой семье. Питер рассказал, что на различных празднованиях у них всегда было не менее двадцати человек. Зачастую в разы больше. Ничего удивительного, ведь только в их доме жило семь членов семьи. Сам Питер, его отец с матерью, два брата, сестра и бабушка по материнской линии. Дом был большой, белый и с лужайкой, как в рекламе, где все улыбаются и чешут собаку. Собака, кстати, тоже была, но американский бульдог, а не золотистый ретривер, как вы могли подумать.

Наступило двадцать восьмое сентября. Через два дня были планы отметить день рождения его родного дяди по линии отца, которого звали Теодор, и всё семейство поехало поздравлять Теодора в его большой дом на пляже, где они жил один и занимался разведением острых перцев и, вроде бы, клубники. Благо климат позволял. Все, мягко говоря, устали тащить свои задницы через всю страну, ведь дорога заняла более сорока часов, но все хотели этого, ведь семейство Питера обожало то место, где живёт Теодор: его как бы личный пляж, его угощения, и самого дядюшку. К тому же, он собрался жениться, и семейству не терпелось познакомиться с новоявленной родственницей. Питер в этом моменте даже стал как-то поживее голосом.

Тридцатого сентября всё семейство успешно добралось до дома, несмотря на пару укачиваний и одно спущенное колесо. Они останавливались на ночёвки как в большом и красивом отеле, так и в маленьком уютном мини-отельчике, где было совсем не грязно, а соседи не были наркоторговцами и проститутками. Всё было хорошо, но душа просила домашней обстановки, а желудок не еды из кафе, или, уже тем более, из автомата, особенно учитывая то, что семейство обычно питалось «из-под ножа». Так что, так что – все были довольны и веселы достигнуть пункта «B» их путешествия, обнять дядюшку, подарить редких семян адских перцев и отправиться смотреть на его попытки выращивать васаби – новое хобби, пока ещё непредставленная пассия Теодора, готовит им некие разносолы. Ещё совсем юный Питер (он произносил своё имя несколько через «Е», будто француз или вроде того) обонял чудесные запахи приправ, мяса и морепродуктов, доносившиеся с кухни, где мелькал женский силуэт. Питер отметил, что дядюшка им открыл дверь весь перемазанный мукой и одетый в передник с бабочками, так что готовка у них шла в четыре руки, что вся семья сочла очень романтичным, и всё в таком духе. Тьфу. В конце концов, день рождения могли отметить за бокалом доброго эля, а детям вообще всё равно, у них праздник каждый день, но эту мысль я ввинтить не успел, ведь Питер не останавливался, а его голос был могуче-гипнотическим. И вот я сидел и продолжал слушать его истории, накапав сотку со льдом уже и себе. Пара порций всегда освежала уставший ночной мозг. Я глотнул, а он рассказывал мне про дядины перцы, про его дом, про кухню, про потенциальную тётю, и про то, какая вкусная там была мексиканская что-то-там. Кто вообще кормит детей острым? Они должны есть что-то вроде сэндвичей с сыром и шпинат. И сельдерей. В крайнем случае, макароны с сыром.

– Ох, Джим, это был отличный день. Мы ели, пили, веселились, общались друг с другом. Как все нормальные люди, в общем-то. Знаешь, в чём была ошибка? Что сделала тридцатое число днём скорбного прозрения? Мой отец сказал, что нам пора уезжать, а я уговорил его остаться и поехать утром. Мы все устали, и хотели хоть раз заночевать не в дороге. А тут ещё Мелоди, женщина дяди Тео, поддержала меня. Она была странная, но милая. Сказала, что мы сходим ночью на пляж. Сказала, что будем играть в фрисби, потом смотреть ужасы, а потом ляжем спать. Мне тогда это так круто показалось, понимаешь?

Я пожал плечами. Я, до конца не осознавал, почему я вообще там сидел, развесив уши и слушая историю какой-то неизвестной мне семьи, вместо того, чтоб выставить запоздалого говорливого выпивоху. Он глотнул, пока я молчал, но ему, наверно и не нужны были ответы: он продолжил свой спич. Отец Питера согласился ехать на следующий день, все обрадовались, Теодор принёс всем мороженого и ещё вина. Так они и сидели до темноты, а потом, как и обещалось, пошли на пляж. Взяли с собой много всяких вкусных мелких штук, сладостей, напитки. Взрослые, разумеется, уже изрядно набрались красного, и плачет по ним соцзащита, ну да ладно, это всё равно было очень давно. Как и собирались, они начали кидать друг-другу фрисби, что в моём понимании весьма скучная затея, которая пригодна, разве что, для собак. Мелоди кинула эту тарелку Питеру, но пацану не хватило прыти, и собачья игрушка выскочила у него из пальцев, улетев во тьму той части пляжа, которую Теодор не обжил вольным образом. Отец Питера хотел сам сходить, но Питер снова настоял на своём, да ещё и Мелоди выступила адвокатом, заявив, что дальше по берегу убрано и нет ничего опасного. Так что Питера отпустили с богом, попросив только, чтоб он не лез в воду. Питер боялся заходить в океан, и они это знали, разумеется. В этот момент уже и сам Питер вставил ремарку, что его могли убить наркоманы или съесть дикие собаки, которых в темноте не видно, но его родители боялись, что он утонет или напорется на опасный мусор.

– Мне дали фонарик, и вот я бегу с ним по пляжу, на котором и правда нет ничего, кроме песка. Долго-долго бежал, пока мои родные вместе с освещением не скрылись из виду. Потом, хоть страшно и стало, я бежал дальше. Тарелка исчезла. Я предположил, что её смыло в море. Вдруг всё и произошло. В тот момент я решил, что это рассвет, но потом вспомнил, что ещё и часу ночи нет, и солнце никак не могло предъявить свои права на бессмысленную реальность.

Свет становился ярче, а потом Питер понял, что он становится ещё и ближе. Он закричал, но с места сдвинуться уже не мог. Питер описал это так, будто в него врезался гигантский поезд, которого не было. Был толчок, был мощный порыв воздуха, который отшвырнул пацана на песок, как пушинку, но его не размазало ударом об металл, движущийся на гигантской скорости. Его будто бы ударило самим светом, и парень потерял сознание.

Валяясь в отключке, Питер видел какие-то цветы, покрытые не то личинками, не то мелкими белыми щупальцами. Проснулся он, потому что взрослые стопились над ним, орали друг на друга, пытались его растормошить, проверяя то пульс, то температуру, а позади испуганно выглядывали его братья и сёстры. Он приподнялся, кое-как убрал с себя три пары рук, сел и обнаружил, что плотно прижимает к себе фрисби, который он радостно всем продемонстрировал. Взрослые выдохнули, но врача всё же вызывали. Как выяснилось, Питер провалялся на пляже несколько часов – его просто не могли найти, пока не рассвело. Врачу, разумеется, особых подробностей не было сказано, чтоб не пришлось что-либо объяснять ещё и полиции, но так Питер узнал, что сразу после его ухода стало плохо и Мелоди. Она почти упала в обморок. Дело кончилось тем, что Питера не стали дёргать, затребовав, чтоб он отоспался, как следует, так что семейство задержалось у Теодора на более долгий период, чем хотело. А вот Мелоди в больницу увезли, подозревая у неё отравление или даже что-то более отстойное. Вроде сердечного приступа. Пульс низкий, а на правой руке его вообще не нашли, давление никакое, внимание рассеянное. Все тогда решили, что она перепила.

– Через четыре дня произошло событие, которое вызывало много вопросов, но по сей день не обросло ответами. Общество до сих пор гадает, а полиция разводит руками. Конечно, если вспомнит. Столько лет прошло… Мелоди, по прибытию в больницу, впала в беспамятство. Не сказать, что это была кома, но они никого не узнавала, не реагировала на свет или звуки, не отвечала, и толком не спала. Через четыре дня она покинула палату. Это произошло в дождливую холодную ночь, когда некоторые больные опять видели тот свет. Мелоди вышла через окно, разбив его руками: но её не ожидал конец от встречи с асфальтом. Только она вышла за пределы больницы, она исчезла, словно дождь её смыл. Много позже, дядя Теодор сказал мне, что в больнице она свет видела в третий раз, и он был, судя по всему, единственным, что она реально видела.

Он пригубил ещё виски и замолчал. Я тоже немного глотнул. В моём стакане плескался мой любимый ирландский бренд, согревающий, будто горячий чай с травами. Только глубже.

– Я не сразу ощутил, Джим, что моя жизнь начала как-то меняться. Наверно, Мелоди это тоже отрицала, пытаясь играть на публику, но, порой, я думаю, что она подтолкнула меня к той встрече на пляже. Назовём это встречей. Как ты можешь догадываться, я всегда был убийственным экстравертом. Я любил со всеми общаться, ходить в походы и участвовать в школьных постановках. Это всё полностью сошло на нет. Не скажу, что у меня внезапно развилось шизоидное расстройство или как-то проявился скрытый аутизм, я всё ещё был социальным малым, но вот это избыточное общение казалось мне столь же чуждым, как кошке седло. Она, конечно, может его терпеть, но она никого никуда не повезёт. Я предпочитал читать, я начал рисовать, кстати, очень хорошо получалось. У меня проснулась огромная тяга к знаниям, и в разы улучшились показатели по учёбе. Я всегда учился хорошо, но мне стало просто скучно. Школьная программа не могла дать мне достаточной нагрузки. Я посещал всякие курсы, куда пускали бесплатно, потому что родители не видели смысла платить за подобное. Есть люди, которые сидят на адреналине, а я сидел на потоке знаний, Джим. Не знаю, как это ещё обозвать. Я бы не спал и что-то изучал, если бы мог. Я, разумеется, начал принимать участие во всяких конкурсах по химии, физике, механике, биологии, даже писал стихи. Вот в стихах я проигрывал, но остальные задачи падали к моим ногам. Разумеется, у меня не было проблем с поступлением в интересующий меня университет на северо-востоке страны. Я ездил туда чуть ранее на научную конференцию, и мне очень всё понравилось. Архитектура, атмосфера, толстенные хвойные деревья, и там были пляжи, но не было жары, как в тех краях, где жил дядя Теодор. Меня очень тянуло к пляжам, после того случая, признаюсь. Но то были цветочки.

Питер поведал мне, что по приезду на место получения высшего образования, он почувствовал то, что он назвал «позитивный мандраж», будто ждёшь какого-то захватывающего дух поощрения, и, в итоге, он опять сравнил это с адреналиновой зависимостью. Он гулял по серому, туманному и холодному пляжу, предоставленному ему судьбой и природой по месту жительства. Он ходил туда ночью и бродил один в полной темноте, будто боясь спугнуть что-то. Это что-то нашло его, когда Питер позволил себе лёгкий дневной сон на выходных. Я вот не сплю днём, и вам не советую. Нездоровый это сон, и на Питере это и сказалось. Кровавая корка вскрылась на его сознании, и внутрь потекли видения, от которых кровь стынет в жилах у любого нормального человека. Но Питер проснулся, наполненный радости. Он видел сон, где он шёл по холодному пустому пляжу, который находился не на нашей зелёной планете, а где-то в, неведомых человечеству, космических далях, на планете, что простой смертный не освоит в ближайшие тысячи лет, а может и никогда. Река превратилась в пласт стекла, грунт под ногами приобрёл идеально круглую фракцию и чуть зависал в воздухе, когда Питер ворошил его носком ботинка, пока шёл неизвестно куда. Становилось темнее, потому что явственно видимые гигантские космические тела закрывали собой тусклый свет умирающего солнца, и Питер не мог ответить на вопрос – то ли это солнце, что мы привыкли видеть? Темнота же приносила ему ощущение направленности его пути. Он видел свет. Свет, которые не нёсся на него, а был вполне статичен в пространстве. Питер подходил ближе и ближе, пока не добрался до источника, который, впрочем, он не мог рассмотреть и не ослепнуть. Источник света был слишком ярким, но свечение то нарастало, то убывало в объёме, будто шёл импульс, что позволило Питеру разглядеть цветы, покрытые щупальцами. Он поднёс пальцы к свету, и его сознание потащила неизвестная сила через миллиарды световых лет на скорости, которая мельком ему позволила разглядеть, перед пробуждением, некий циклопический город и поверхности пары-тройки иных планет. Он сидел на кровати, радостный, будто на собственный день рождения лет в пять-шесть, и строил планы на походы по библиотекам.

Питер очень удачно выбрал университет для своего случая. Местная библиотека располагала превосходным фондом книг, но ему выдавали вполне обычные учебники, вырезки из газет и всё то, что дают самым обычным людям. Питер за последние годы научился поэтапно карабкаться на любую вершину, и тут он тоже начал с малого. Он начал искать упоминания в газетах о случаях, который был схож с его историей. Он копал не только местные новости, но изучал похожие случаи по всей стране.

– Сначала, Джим, я не понял, что я вообще ищу, но процесс дал мне ответ на этот вопрос. Мой ум, который неизвестным образом перепрошился на новый лад, искал систему. Мне понадобилось очень много времени, но я не сдавался, и сдалось бытие. Примерно на третьем курсе я смог высчитать последовательность, но всё ещё был бесконечно далёк от сути. Я, разумеется, был одарённым студентом, Джим, так что для меня не было большой сложности – найти нужных мне друзей в данной сфере. Эти друзья помогли мне получить доступ к закрытой секции университетской библиотеки, а позже и доступ до необходимых мне книг в городской библиотеке. Чего там только не было, Джим! Какое разнообразие! Некоторые фолианты ужасали даже такого искушённого искателя, как я – не столько содержанием, сколь самим фактом своего существования в нашем мире. К слову, оказалось, что ответы на мои вопросы я могу найти в относительно современной литературе, что была написана даже в нашу эру, и имеет перевод на наш с тобой язык. Мне даже стало несколько обидно, Джим. Но у меня был мой серебряный ключ от тех врат, и я начал подготовку.

После университета Питер, к неудовольствию родителей, продолжил научную деятельность. Он не оставлял работу в области химии, но начал много времени проводить над изучением крипто-зоологии, уфологии, астрономии. Кроме того, его стол ломился под книгами с описанием ритуалов и историями о мерзких культах, что он описал мне вскользь, но я отказываюсь это повторять, в том числе, в целях безопасности. И он проводил некоторые из этих ритуалов, как сам утверждает. Там не было свечей и мёртвых животных, ибо общался он с теми, кто не знает нашу фауну, и не ведает о сути свечей. Он выходил на контакт с теми, кого он называл Розовые Цветы. При этом, он никогда не задавался вопросом – зачем ему это всё, и я вижу здесь некий элемент гипноза. С другой стороны, Питер мог быть просто особенным. Этого я тоже не исключаю.

– Сегодня, Джим, мне уже за сорок. Путём долгих вычислений, медитации, и продвинутого сновидчества, я понял, что нужное мне событие произойдёт на местном пляже, а не там, где я его ожидал. Это случится сегодня. Я прибыл сюда недели две назад. Всем свои родственникам я разослал письма, что затруднят мой поиск до невозможности. Последний месяц я пользуюсь лишь наличными деньгами. У меня есть ряд неизлечимых болезней, но я не иду за рецептами на обезболивающие. Я никогда не был у стоматолога. Я выбросил свои вещи по всему штату. Здесь я остановился под поддельным именем человека, что умер в день моего рождения. Я сжёг подушечки пальцев, Джим, и ты скоро узнаешь – зачем мне это. Мне не нужны некрологи, ведь я никогда не умру. Пойдём со мной, Джим. Закрывай бар и пошли. Ты сам всё увидишь. Увидишь то, к чему я шёл почти половину века.

Да, я пошёл за Питером, за этим безумцем, чьё сознание разъела какая-то потусторонняя дрянь. После выхода из бара, он более не проронил ни слова. Так мы и шли молча, пока не добрались до нашего пляжа. Признаться, я подустал, ибо шагать было прилично, но вызывать такси я как-то не решился. Уж больно странным был мой спутник. Я любил тот пляж, там можно было наблюдать за птицами, но больше я туда не хожу. Было, кстати, примерно время ведьм, когда мы добрались. Я тогда даже посмеялся с этого. Стоило нашим ногам ступить на песок, как Питер показал направление. Туда мы и пошли.

– Когда я скажу, чтоб ты отошёл в сторону, сделай именно так.

Мобильный у меня разрядился, часы встали, по звёздам я не особенно ориентировался, но мы, подозреваю, шли по песку где-то полчаса, и я был полон сомнений, что пляж имеет такую длину. Я огляделся тогда. Ни волнорезов, ни каких-то ограничителей, ничего. Я совсем не понимал, где нахожусь. Вот примерно тогда прозвучала команда от Питера. Я отошёл, и не зря, пожалуй. Как и в его рассказе, на горизонте будто бы появился поезд, освещающий путь мощным прожектором. Даже песок под ногами, будто бы, немного трясся от мощи состава. Мощный поток света, будто стая гигантских светлячков.

Время будто замедлилось, и я очень чётко видел момент столкновения Питера с этим проклятым светом. С этой мерзостью. «Светлячок» оказался внушительных размеров капсулой, внутри которой покоились отвратительные до тошноты розовые тельца каких-то тварей. У них были конечности, но их нельзя было отнести к каким-то существам, что фигурировали в типичной энциклопедии по зоологии. А ещё у них были крылья, которые, видимо, им не требовались здесь и сейчас, или же использовались как-то ещё. Их голова и была подобием цветка, облепленного белыми личинками. Уродливые создания, сидели в своей капсуле в позе эмбриона, и что впечатляло – капсула не была физической, в полной мере. Она, как и её ужасные обитатели, была будто бы отражением от чего-то большего. Как… голограмма? Нет, тоже нет. Боюсь, у меня нет средств для описания этого явления, ведь оно абсолютно чуждо нашему пониманию. Столкновение. Ударная волна, валит меня на песок. Вспышка света, на которую я не смотрел, ведь лежал на спине, и это спасло остатки моего зрения. Когда я встал на ноги – никого не было. Никого живого, вернее сказать. Я почти наступил на то, что более тридцати лет назад было молодой женщиной, носящей имя Мелоди. Она была обнажена, заморожена, а её голова была пуста. Мозг кто-то забрал, вскрыв черепную коробку, и я догадывался – кто. К сожалению, я не мог сообщить таких подробностей полиции, но, может быть, кто-то найдёт мой текст и примет к сведению.

По счастливой случайности, после столкновения с Питером, свет зацепил лишь меня, но я не нужен этим тварям. Я уже слишком стар. Цепочка событий, пока что, прервалась. У человечества есть время ответить на этот вопрос. Во всяком случае, до тех пор, пока не найдут, труп неизвестного мужчины, которого так никто и не сможет опознать. Жаль, я вряд ли протяну ещё тридцать лет, но я не уверен, что меня интересует альтернатива.

Мигрень

Давно мы присматривались к странной стройке на краю города. В самом факте, разумеется, не было больших проблем – всё было по документам, да и человек строил на своей земле. Нас, разумеется, больше интересовали его помощники, носящие имена вроде Диего, Доминго и Хуан. Как вы, возможно, поняли, я работал, да и работаю, в миграционной службе, и мы планировали облаву на странной стройке уже давно. Реально, дикие сооружения вырастали на земле Йена Ричи: они не были похожи на жилые дома, или на что-либо, что я мог бы описать простыми словами. Кирпичные купола, глинистые кубы, башня из металла, чего там только не было. Соседи также интересовались, но Йен не шёл с ними на контакт, хотя и не препятствовал съёмкам у себя на участке и блужданию там толпы зевак. Сам он это объяснял тем, что сейчас они ничего не могут испортить, но потом он выставит заграждения. Он даже не разозлился, когда соседский мальчишка снёс там какую-то хитрую дверь, ведущую в одно из помещений. Разумеется, Йен не пускал никого в дом, где он жил постоянно, и в вагончик его рабочих.

Никаких заграждений так и не появилось. В один прекрасный день работы на стройке затихли, и все люди пропали из поля видимости. При этом машины, инструмент и личные вещи никуда не делись. Все ждали день, два, три, но потом соседи начали поднимать шумиху вокруг. Пресса приехала, а после начали проявляться и родственники заграницей. У самого Йена родни, скорее всего, не было. Во всяком случае, она так и не дала о себе знать. Вместе с полицией мы облазили всю стройку, зашли в каждую хибару, но без толку. Пока однажды ночью некто, назвавший себя Доминго, не позвонил в 911 и не начал нести ахинею на плохом английском. Сначала в трубке была тишина, а потом этот человек начал кричать оператору в ухо, что он Доминго, и ему страшно, и все напряглись, ведь, весьма вероятно, Доминго угрожала опасность. Ничего необычного в ситуации, но она требовала реакции. Но потом началось: «Я видел звёзды, смерть отступила, я видел звёзды, мы все есть врата». У девушки, которая работала в смену, первая мысль была, что кто-то перебрал с аяуаской, но они решили не спускать вопрос на тормозах и запеленговали звонок, пока их собеседник порол горячку. Даже, когда он внезапно замолк, то звонок не был сброшен, что очень помогло. Пока определялся район, оператор слышала странное бульканье и звук, будто мешок тащат по бетонному полу. В итоге полиция выехала на живописные холмы, покрытые сочной зеленью, и, разумеется, сразу же, отправилась к нелепым строениям, которые занимали площадь в том районе. Сомнений не было. Первым делом был найден всё ещё работающий телефон, который валялся напротив завала из строительного мусора. К этому моменту я уже прибыл туда с нашими ребятами, и с собакой. Не знаю, зачем они потащили собаку, но она сильно спасла положение. Стоило только псине попасть на стройплощадку, как она начала разгребать мусор, а мы и полиция кинулись ей помогать, думая, что под ним человек. Мы угадали, но лишь… частично. Под мусором обнаружилась торчащая из земли человеческая рука, на которой не хватало плоти. Сразу было высказано предположение, что именно владелец этой руки звонил в службу спасения, а после вытолкнул телефон на поверхность, надеясь на дельнейшую работу геолакции, или что-то вроде того, ибо дальше его телефон мог подвернуться тому же разрушительному воздействию, что и сам этот человек. Такова была моя теория, но она мало что решала, если подумать. Пульса у владельца телефона уже не было, так что мы начали неторопливо разбирать строительный мусор, с целью раскопать беднягу хотя бы посмертно, и тут – ба! – люк прямо под нами. Там же, на стройке, нашли лом, подцепили, открыли, проблевались. Рука уже не была прицеплена к телу, и держалась из-за узости отверстия, которое, видимо, проковырял её владелец, чтоб дозвониться до куда-либо. Стоило открыть люк, как она отцепилась и полетела вниз, смачно плюхнувшись в кровавую кашу, коей был заполнен круглый зал под люком. Уже позже в этом месиве будут найдены следы ДНК некоторых строителей и других пропавших в этой области людей – задача у медэкспертов была сложная, однако выполнимая. Но это было потом. А тут мы: открываем люк, нас тошнит, собака воет, смотрим, внизу живой. Он уцепился за какой-то камень посреди залы и таращится на нас, не веря своему счастью. А потом как заорёт. Там и проклятия были, и благодарности, и всё тот же бред про врата и смерть смерти. Мы его, конечно, вытащили, но к вечеру он впал в кататонический ступор, а через неделю умер. Сердце встало. Он к тому времени уже весь седой был и высушенный, словно постарел лет на сто. Ну, а мы, отправив латиноса в его последний дом под этим солнцем и небом, начали обыскивать строения. Как авангардные, так и весьма приземлённые. Отдел убийств, ФБР, ну, и мы в хвосте – вдруг где-то ещё найдутся иностранные граждане различной степени легальности, но даже из хвоста я видел эти ящики, полные часов и бумажников, я видел кровавую одежду в вакуумных пакетах и несколько черепов в хозяйском кабинете. Я так же видел и чертежи, тысячи их, судя по которым, Йен не закончил. Я видел всё. Я видел, как извлекали дневник Йена – прямо из цепких пальцев его владельца. Разумеется, далеко не сразу стало ясно, что скелетированный труп, застывший в странной позе на полу, и есть Йен. Сначала мы называли его «тот чувак, который пытался украсть дневник». Ну или Джоном Доу, как водится.

Для наших широт дело было прямо-таки лютое. Давно у нас ничего подобного не случалось. Можно сказать, что и никогда. Это даже не Тед Банди, это воспринималось, как что-то нереальное, как фильм ужасов, а потом вспоминаешь, как криминалисты собирали то, что и останками не назовёшь, и абстрагироваться становится сложно. Если бы мы не нашли тогда дневник, то у нас бы, подозреваю, по сей день были бы вопросы. Не сказать, что сейчас следователи нашли все ответы, но чтоб найти все, нужно в полной мере осознать произошедшее, а это едва ли возможно.