Конфетка

Я резко обернулась – никого. Надеюсь, никто не видел моё грехопадение у этой чёртовой машины.

Не хочу, чтобы мама снова смотрела на меня с этим своим… разочарованным взглядом.

Глава 2

Ну что ж, решено – начинаю жизнь с чистого листа! А чтобы хоть как-то следить за прогрессом, завожу дневник. Мне нельзя скатываться назад, надо держать себя в руках и надеюсь, писанина поможет мне быть консистентным и не отступать от намеченного плана. Мало того, я твердо решил записаться в зал, в бассейн и куда-нибудь еще! Пора серьезно взять себя в руки!

Приметка: бегать?(надо подумать, проштудировать карты на предмет подходящих парков).

Сколько лет я советовал студентам вести литературные записи – особенно тем, кто тонет в своих эмоциях и мыслях после прочтения произведения! Всем всегда советовал вести заметки, это же было почти моей мантрой: «Пишите! Записывайте не только сюжет и портреты главных героев, но и то, что чувствовали, думали, замечали между строк во время прочтения и после. Не забывайте про “после” – это послевкусие, эта переработанная информация приносит обычно много нового и помогает расставить все по полочкам». А сам? Сам тем временем ни разу по-настоящему не попробовал вести эти дневники с самого университета. Лицемер. Теперь вот пришло время вспомнить и экстраполировать на личную жизнь: а что, если это и правда сработает? Хотя, почему я сомневаюсь? Ведь благодаря этим самым дневникам многие мои студенты не просто успешно сдавали тесты, но и открывали в себе голос, обретали уникальный взгляд.

Но я хочу вести записи не только литературные. Эта тетрадь – она будет обо всём. Личное, случайное, то, что вертится на кончике языка. Может быть даже буду писать какую-то книгу и стану сюда заметки набрасывать. Но начну, естественно, с самого себя.

После переезда из Питера мне стало заметно легче – и это правда. Когда я перестал жить со Стеллой в одном городе, будто с души камень упал. Дышать стало свободнее, что ли. Не сразу – разумеется, далеко не сразу. Было несколько дней, когда воздух казался холодным и стеклянным: я боялся вдохнуть всей грудью и порезаться острыми осколками. Но теперь – с каждым утром – всё вокруг оттаивает. Туман, в котором я плутал последние месяцы, постепенно рассеивается. Солнце светит всё ярче, даже если оно и прячется за этими пушистыми облаками.

А может, это всё город? Этот странный, тихий, незаметный с первого взгляда город. Выборг оказался совсем не таким невзрачным, как я ожидал. Да-да, архитектура и история, но… Я ведь когда думал о переезде сюда, то почти презрительно на него смотрел – как на нечто временное, случайное. А он вдруг приютил и приголубил меня, как будто ждал возвращения блудного сына. Хоть и живу я не в самом городе, здесь на окраине еще более умиротворенно и неспешно.

Здесь удивительно уютно. Мощёные улочки, прячущиеся в тени домов с облупившимися, но горделивыми фасадами. Башни – словно иллюстрации из старинной книги. Камни мостовой под ногами помнят шаги других эпох, и мне почему-то приятно быть частью этой памяти. Иногда я ловлю себя на мысли, что именно в таких местах и должна начинаться новая жизнь – без пафоса, без драматизма, а просто и спокойно как тихий поворот ключа в двери нового дома.

После гиперактивного, вечно мельтешащего помпезного Питера Выборг кажется почти старинной сказкой. Провинциальной, скромной – но настоящей. Там, в северной столице, дни сливались в гул: метро, толпы, пробки, шум из соседней квартиры, вспышки новостей, ожидания, амбиции, сравнения. Вечно вокруг ведутся какие-то съемки. Всё время кто-то рядом дышал в затылок. А здесь – тишина. Или почти тишина. Здесь я впервые за долгое время услышал, как шумит трава под подошвами. Как ветер качает вывеску старой булочной и она отдается ему с тихим скрипом. Как кто-то на другом конце улицы смеётся – не напоказ, не для искусственных фото, а по-настоящему, для себя.

Я заметил, что люди здесь здороваются, даже если видят тебя впервые. И они улыбаются тебе, будто вы знакомы. Водители тормозят заранее, махают рукой: проходи. Даже там, где нет зебр. Я пару раз испугался, но затем быстро привык. Здесь никто не оценивает, не просвечивает тебя взглядом, не выносит мгновенных суждений. В Питере было слишком много знакомых, которые знали меня и Стеллу. Часто кто-то выныривал из толпы на улице и приходилось улыбаться, вступать в разговор и думать о незаданных вопросах вроде “Почему Стелла тебя выгнала?” или “Ты теперь опускаешься на дно?”.

А это место не пытается проглотить тебя, не требует быть лучше всех и скрывать от знакомых за искусственной улыбкой свое разбитое сердце. Оно будто говорит: будь кем хочешь, Женька! Живи. Просто живи и смотри вперед!

А может, это я сам изменился за эти месяцы? Повзрослел, остепенился, пересмотрел приоритеты? Или просто устал от постоянной борьбы – я уже отвык от поддержки извне и не представляю себе жизни без постоянных подколов и унижений. Как же это грустно (я и сам уже давно перестал себя уважать).

Здесь нет ничего, что напоминало бы о прошлой жизни. Ни фотографий, ни леденящего душу взгляда, ни хватающего за горло шлейфа аромата её духов в тесном лифте. Память тоже отдыхает – словно боится потревожить заживающую рану. Кажется, мне здесь будет хорошо. Или хотя бы – спокойно. А сейчас, наверное, это даже важнее.

Когда я забирал у Стеллы свой чайник (кстати, единственное, что она позволила мне вынести из нашей общей квартиры), мне больше ничего не хотелось, кроме как увести с собой Дружка. Только его. Но она закатила истерику и с каким-то ядовитым наслаждением подчеркнула, что это её собака. «Я его принесла в дом! Он мой и тебе я его никогда не отдам!» – кричала она, будто это был не пёс, а остаток власти надо мной, верный символ её победы, то, чем она в последний раз может меня побольнее уколоть.

Это был, пожалуй, единственный раз в жизни, когда мне захотелось залепить женщине пощёчину. Я, конечно, не сделал этого – и не сделаю никогда, – но мысль вспыхнула, как короткое замыкание от бессилия и от чувства полной несправедливости. Сердце обливалось кровью, когда я выходил из парадной без Дружка.

Мой Дружок – маленький рыжий двортерьер с умными глазами и вечным выражением вины на морде. Он всегда чутко улавливал настроение, подходил, когда было плохо, и ложился рядом, касаясь плеча, сопел в ухо. Он не был просто собакой – он был единственным, кто в последние годы по-настоящему чувствовал меня и был рядом. Когда Стелла начинала говорить язвительно и холодно, закидывать меня упреками и обвинениями, как умеет только она, Дружок вставал между нами, будто хотел закрыть меня собой. Он переводил взгляд с нее на меня, вилял хвостом и ластился. Умный пёс. Конечно, Стелла его никогда не обижала – она добра с животными (жаль, что я не родился рыбкой – она бы меня облюбила!). Но Дружок мой, мой!

И вот моё последнее воспоминание о Стелле – я стою на пороге нашего бывшего дома с этим дурацким чайником в руках, а она, с пульсирующей веной на лбу, орёт так, как будто собирается убить меня словом. Я даже не знал, что можно кричать так громко и с такой ненавистью! Казалось, за последние годы я слышал все варианты оскорблений, но она удивила меня и тут. Сказать, что я был в шоке – не сказать ничего. Это было как плевок в душу.

Дружок скулил, рвался ко мне, натягивая поводок, тонко повизгивал, а она – она придерживала его ногой, не давая выскочить за двери. От отчаяния я едва не разрыдался, но сдержался. Потому что в тот момент понял: всё, что осталось – только выйти из парадной и больше никогда не возвращаться. Но я планировал отобрать у Стеллы моего пса как только она остынет, а это означало еще хотя бы одну встречу. К ней я точно должен подготовиться!

В тот раз она снова сказала, что потратила на меня лучшие годы своей жизни, что их уже не вернуть и что желает мне сгореть в аду. Вот так. Не понимаю: с чего вдруг такая ненависть? В какой момент любовь и доверие превратились в такую горькую жёлчь? Как я мог проглядеть эту метаморфозу? И, главное – это ведь не я изменил с её лучшим другом! Это она. Это они оба – Стелла и мой (теперь уже бывший) лучший друг.

Что ж.

К маме возвращаться – не вариант. Хорошо, что мне сразу дали комнату в общежитии университета. Правда, пришлось унижаться перед деканом, рассказывая некоторые детали моей личной жизни. Но если бы пришлось искать жильё самому, я бы, наверное, просто остался на вокзале – сел бы на лавку и больше никуда не пошёл (я был настолько выжат, что силы покинули меня окончательно). Но даже с этой крышей над головой вначале было по-настоящему плохо. Нестерпимо. За дверями постоянно шумели студенты, вечная беготня, суета, крики, смех, игра на гитаре. Одна душевая комната на этаж, один работающий туалет. А с этой стороны двери – депрессия, тишина и вечная темнота из-за задернутых штор. Несколько раз в голове мелькала мысль – а не порезать ли себе вены? Просто, чтобы прекратить этот металлический скрежет в сердце, этот бесконечный, глухой вой в черепной коробке, в котором утопали даже собственные мысли. К тому же, Стелла категорически не хотела отдавать мне Дружка, сколько раз я бы ей не звонил.

Десять лет! Десять лет жизни, будто корни пустил в человека – десятилетие рядом, рука об руку, через неурядицы, болезни, переезды, споры, вечеринки, тихие семейные обеды. А мы ведь уже говорили о свадьбе, о планах, собирали деньги на собственный дом! А затем этот самый человек вдруг с лёгкостью, с какой выбрасывают рекламные брошюры из почтового ящика, вырывает твоё сердце своими длинными изящными пальцами с красным маникюром и с какой-то нарочитой грацией топчет его своими миниатюрными красивыми ножками. Без тени сожаления, без сомнений, без объяснений. Интересно, как долго водила бы она меня за нос, если бы я не застал их в нашей постели? И главный вопрос – зачем?

После переезда в общежитие я взял отпуск. Почти неделю провалялся на диване. Не ел, почти не пил, не спал. Иногда казалось, что даже не дышал. Просто существовал в каком-то затхлом, вязком облаке боли и предательства. Даже не боли – онемения. Всё казалось плоским, приглушённым. Вещи потеряли очертания. Мир стёрся. Как же я мог прощёлкать этот момент, когда всё повернуло не туда? Я так глупо был уверен в том, что у нас всё хорошо, а потом бац! Будто обухом по голове – мы расстаемся и я во всем виноват!

Затем пришлось выйти на работу – ходил на лекции как робот, со всеми общался на автомате. Голова постоянно была забита одними и теми же мыслями: как же так? После пар возвращался назад в свою комнату в общежитии, ел что придется и падал без сил на кровать. Ко мне часто заглядывали ребята – девчонки приносили домашние котлеты, парни пытались вызвать на разговор, приносили алкоголь. В их глазах читалось не только любопытство, но и искреннее переживание. Наверное, я им правда нравился. Приятно.

Мама тоже не отставала – приносила то свой домашний сливовый пирог (тот самый, тёплый, с хрустящей корочкой и мягкой серединкой), то запеканку, то ароматный куриный суп с клецками. Говорила, что всё ещё наладится, что нужно просто подождать. А что она ещё может сказать своему единственному сыну, который лежит, как выброшенная на берег рыба? Конечно, у неё болит сердце за меня. Конечно, ей хочется вытащить меня, как в детстве – взять на руки и унести в светлое место, где всё будет хорошо. Её голос звучал будто издалека, но в нём было что-то настолько настоящее, что только он и удерживал меня на краю пропасти. Не вытащил – просто удерживал. Это уже было немало.

А однажды она сообщила, что договорилась со своей школьной подругой, которая работает директором в колледже где-то севернее. Мол, есть вакансия преподавателя литературы, можно попробовать вернуться в строй и начать жизнь заново. И в какой-то момент меня словно кольнуло в самое сердце: мне ведь всего тридцать! Да, с двадцати лет я был с одной единственной женщиной, заключил в нее весь свой мир, отстроил вокруг нее все свое жалкое существование! Книжный червь! Но жизнь ещё не закончилась, хотя иногда кажется, будто она и прошла. Но нет, она ведь только начинается. И снова – вот он, мой глупый, наивный оптимизм. Он ещё жив, оказывается. И я жив благодаря ему и маме.

И почему я так зациклился на этой стервозной Стелле? Если смотреть честно, трезво, хладнокровно – мы ведь были хорошей парой только в самом начале отношений. На третьем курсе университета начали встречаться и с тех пор на других девушек я не смотрел. Но как только Стелла привыкла ко мне и поняла, что я никуда не денусь – все покатилось под откос. На это ей потребовалось года три. А после этого она подавляла, унижала, шутила за мой счёт на людях, и я, дурак, улыбался – думал: «Ну, такая у неё манера, что поделать! Зато какая шикарная женщина и она выбрала меня!». А ведь это было настоящее пренебрежение и презрение. Теперь-то я понимаю, что позволял себя любить наполовину. Позволял собой пользоваться. Дурак.

После расставания я с трудом вытащил себя за уши из этого болота. Начинал собирать вещи и не мог поверить в то, что делаю. Руки не поднимались, каждое движение приносило боль, но и одновременно небольшое облегчение. И вскоре меня уже было не остановить – удовольствие действий захлестнуло меня! Я собрал остатки вещей и книг с такой неожиданной лёгкостью, словно ждал этой возможности всю свою жизнь! Разорвал рабочий контракт с университетом, отдал ключи от комнаты, попрощался со своими чудесными студентами, удалил старый аккаунт из соцсетей, сменил номер телефона, сжёг все мосты. Хотел бы сказать – поехал, куда глаза глядят, но за меня тут тоже уже всё решили. Я отправился в «небольшой городок» под названием Выборг. Хотя, как оказалось, он вовсе не такой уж и маленький.

Чем дальше я отдалялся от Питера, тем сильнее чувствовал – что-то ко мне возвращается. Неожиданный прилив сил, грудная клетка расширялась, как будто с каждым километром из неё уходил весь мусор, накопленный за последнее десятилетие. В воздухе пахло свободой – пусть немного горькой, с привкусом неизвестности, но настоящей. Передо мной вдруг открылось множество дорог. Возможно, они были только в моей голове, но самое главное – они были! Парадокс: я ехал в одно конкретное место, но ощущение было, будто могу свернуть куда угодно. Вперёд – и только вперёд!

Мне всегда нравились переезды. Ощущение нового старта. Пустая комната, ещё не тронутая вещами, – как белый лист. Но в жизни я ещё ни разу не совершал таких резких изменений. Да, я сменил три квартиры, но все были в Питере. И в целом, все всегда было постепенно. А тут – бац, всё и сразу!

Я только одного все еще не мог понять: как же я раньше не видел того, что происходило между нами? Неужели я настолько был сосредоточен на образовании, затем на работе? Неужели это я разрушил наши отношения собственной отстраненностью? Что держало меня рядом со Стеллой? А что держало ее рядом со мной? Наверное, любовь – если она вообще была – давно растворилась, оставив только привычку и страх. Страх остаться одному, страх признаться, что выбрал не ту. У нас ведь давно все шло просто по удобному графику – быстрый совместный завтрак каждое утро, секс раз в неделю(!), раз в месяц встреча с друзьями, каждый вечер у телевизора (она у телевизора, а я рядом за очередной книгой). Какой же дурак! Какой дурак!

Но теперь я уже был настроен решительно. В голове прокручивался сценарий новой жизни, как трейлер к ещё не снятому фильму: вот он я, стою успешную жизнь в новом городе, а Стелла кусает локти и, сраженная, преподносит Дружка к моим ногам. Правда, дорога в новую жизнь заняла всего лишь чуть больше двух часов (и это со всеми остановками!), а не сутки, за которые я бы успел морально «отлепиться» от прошлого, продезинфицировать душу и подготовить её к новому месту.

Да, мой конек точно литература, а не география…

Поэтому, оказавшись на вокзале Выборга всего через три часа после посадки в северной столице, я стоял растерянный и смущенный, с рюкзаком за спиной и новой странной мыслью в голове: «А может, ничего и не получится?»

Но шаг уже был сделан. И обратной дороги не было – слишком усердно я сжигал мосты в Питере.

Стоит признать, здесь уже хорошо подготовились к моему приезду – помогли снять маленький симпатичный домик на тихой, зелёной улочке. От колледжа далековато, зато место чудесное! Дом с ветхим крыльцом, облупившейся скамейкой у входа и старыми шторами в мелкий цветочек. Вполне себе начало новой жизни. Я привёз в него свой старенький электрический чайник, который всё ещё работает с характерным потрескиванием, и пару сумок со шмотками. Маловато, конечно, но мне и не надо много. Я уже писал, что люблю переезды – может, это и звучит странно, но в каждом есть ощущение обновления, словно прошлое сброшено как старая кожа. Всё вокруг чужое, но в этом и есть прелесть – никто тебя еще не знает, не оценивает, не сравнивает с прошлым. Можно создать нового себя.

Правда, в дом кое-что всё же придётся докупить: не мешала бы сменная одежда, да и кровать трещит при каждом движении (того гляди, рухнет подо мной среди ночи). Новый матрас точно нужен. Телевизор – это вообще антиквариат: огромный, пузатый, с выпуклым кинескопом, будто из музея 90-х. Вместо него нужно что-то попроще, но свежее. Впрочем, директор оказалась человеком разумным – выдала мне “подъемные”, подготовила для меня экскурсию по городу и дала мне два дня на «устаканивание» и адаптацию. Стыдно признаться, но я провёл их почти не выходя из дома: нашёл на чердаке пыльную коробку с кассетами и видеоплеером, видимо, от прежнего жильца, и весь вечер пересматривал старые советские фильмы. Было в этом что-то уютное, почти терапевтическое – будто попал в безопасное прошлое, где всё еще хорошо и проблемы решаются быстро и красиво. И не хотелось мне одному бродить по новому городу и ужинать в ресторанах.

А сегодня был мой первый рабочий день. Колледж оказался огромным – лабиринт с десятками аудиторий, переходов, дверей, половина из которых не подписана (Вот уж! Если останусь тут работать, то этим надо будет заняться.). Директор куда-то уехала и некому было меня сориентировать, поэтому я носился по коридорам как угорелый, всё время опаздывая, с охапкой книг, пытаясь не забыть, в какой кабинет направляюсь. К концу дня не чувствовал ни рук, ни ног. Спину ломит до сих пор – будто кирпичи таскал.

Тем не менее в целом день прошёл неплохо. Ученики мне достались нормальные. Не скажу, что восторг, но бывало значительно хуже – взять хотя бы моих студентов двухлетней давности, которые однажды закрыли аудиторию на ключ, чтобы я не мог туда войти и провести контрольную! Им, конечно, потом досталось, но в тот момент я чувствовал себя идиотом.

Со старшими школьниками, конечно, придётся попотеть – они уже в той стадии, когда литература кажется им ненужными знаниями, а молодой учитель – чуть ли не мальчиком с улицы. Но…какой же я молодой? Мне уже тридцать! Тридцать лет, восемь из которых я успел провести в роли преподавателя. Ужас…

Но школьники (даже если это не школа, а колледж) – это не студенты. Их мозги пропитаны только что пробудившимися гормонами, они еще не определились в жизни и всегда лепят себе кумиров. Придётся завоёвывать их авторитет – не через нравоучения, конечно, а через интерес. К нравоучениям мы приступим позже, а пока – интерес и новизна. Надеюсь, у меня получится.

Кстати, сегодня случилась странная, даже немного тревожная вещь. В первый же день на новой работе! Я бегал по коридорам в поисках аудитории «22-б» – с огромной стопкой книг в одной руке и картой колледжа в другой, которая совершенно не помогала. Её мне намалевала секретарь, но художница из этой женщины так себе, конечно. Внезапно из-за угла вынырнула девчонка, и мы едва не врезались друг в друга. Я резко притормозил, а она (летела на огромной скорости и, естественно, не ожидала столкновения вовсе), почти влетела мне в грудь, но вовремя остановилась, сделала шаг назад и чуть не потеряла равновесие на своих высоченных каблуках.

На секунду повисло молчание. Я автоматически пробормотал: «Осторожнее», – и уже собирался мчаться дальше, но что-то меня остановило. В первую очередь – её внешний вид.

Она не просто шла, она плыла. Как королева по своему дворцу, как модель по подиуму. Уверенная, будто весь коридор принадлежит только ей. Черная обтягивающая юбка и белая блузка (с двумя верхними пуговицами, кажется, намеренно расстёгнутыми) подчёркивали всё, что в таком возрасте ещё даже не до конца должно быть сформировано. Красные каблуки щёлкали по плитке вызывающе громко. Белые, почти серебряные волосы струились по плечам (вряд ли не её натуральный цвет). Лицо – с боевым макияжем, контуринг, стрелки, блеск, всё, как по учебнику тиктокеров. Я сразу понял, что это, конечно же, студентка. Точнее, «школьница» – для меня они все пока именно такие.

Тут, в колледже, ребята вроде как постарше, но по глазам – ещё дети. Особенно видно по девчонкам: слишком стараются казаться взрослыми, одеваются броско, рисуют на себе женственность, но внутренне – ещё абсолютно не выросли. Из преподавателей так никто бы никогда не оделся. Да от учителей и веет иначе – годами опыта, реальной строгостью, смирением, усталостью и взрослостью. Настоящим взрослым человеком. А в ней всё было слишком демонстративно. Проблема в том, что при всей вызывающей внешности, у неё был не просто образ – у неё был настрой.

Но главное, что меня зацепило – это её глаза. В них была… пустота. Абсолютное ничего. Не дерзость, не глупость, не испуг, даже не интерес, а именно пустота, как у куклы. Но внезапно она оживилась и в зрачках зажегся огонь. В мгновение ока она превратилась в охотницу, приосанилась и измерила меня своим цепким взглядом с ног до головы.

Когда я уже практически побежал дальше, она резко остановилась, как будто только в этот момент увидела меня по-настоящему. Обернулась и уставилась мне в спину. Я краем глаза уловил её взгляд – глубокий, изучающий и настойчивый. Она будто искала во мне что-то… Или кого-то.

И вот тут меня реально передёрнуло. Я почувствовал себя неловко, даже неуютно. Словно голый стоял под прожектором. Этот взгляд был не просто оценивающим – он был слишком внимательным, слишком личным, как будто мы и правда уже где-то встречались. Но я точно знал – я её видел впервые. Я никого в этом городе не знаю, ни единой души!

Не хватало мне ещё скандала, разбирательств, родителей в ярости и местных сплетен. Да и вообще – первый день, а я уже ловлю себя на том, что интуиция орёт: “Осторожно! Слишком яркая, слишком странная, слишком опасная, слишком молодая. С ней будут проблемы!”

Со студентами было проще. Там всё по правилам: лекции, зачёты, нейтральная вежливость. А тут… Внутри всё сжалось, и я понял: мой новый город точно не будет скучным.

Если поразмыслить хорошо, то первый день прошёл все-таки не очень – я постоянно терялся в лабиринте коридоров колледжа, забывал важные детали из-за волнения, не мог сосредоточиться на предмете и чувствовал себя совершенно растерянным. Со мной всегда так бывает в новых местах – сначала нужно привыкнуть к обстановке, к людям, к ритму жизни. Пока все эти элементы не сложатся в единую картину, я словно плыву в густом тумане, теряюсь и забываю важные вещи, хотя очень тщательно готовлюсь к каждому уроку.

Вечером, вернувшись домой, я почувствовал облегчение – хотя бы пространство маленького домика дарило ощущение уюта и безопасности. Но тут меня ждало неприятное известие. На автоответчике (да, тут есть городской телефон и автоответчик!) мигало сообщение – звонок от Стеллы. Я не знаю, где и как она раздобыла мой номер, но сам факт этого вызвал во мне раздражение и лёгкую тревогу. Я долго раздумывал над тем, хочется ли мне слышать новую серию обидных высказываний, но любопытство победило.

Она сообщила, что сегодня Дружка сбила машина. И извинилась. Я был в шоке… Бедный мой друг… Я с трудом сдерживал слёзы, а когда всё-таки они прорвались, рыдал на полу как ребёнок. Этот маленький пёс был моим верным спутником последние три года, вторым живым существом, которое действительно меня любило, без упрёков и обмана. Он скрашивал мою жизнь, давал ощущение тепла и поддержки – и теперь его не стало…

Стелла не дала мне забрать Дружка. Она прекрасно знала, насколько я его люблю, но сознательно отстранила меня от него, словно пытаясь причинить боль. Да что там “словно” – она точно знала чем меня можно посильнее уколоть! Я горько жалел, что не настоял на своём, не отстоял его. Пока я был в Питере, в мыслях мелькали глупые идеи – выкупить пса, украсть его, отобрать силой. Но я всегда был слишком мягок, и даже слишком слаб, чтобы бороться за то, что для меня дорого. Всегда боялся обидеть другого человека. И вот что из этого вышло. Нюня, урод, предатель!

А она… Стелла. Злобная, жестокая, бессердечная сука. Такие люди, как она, – настоящие энергетические вампиры. Она высасывает из тебя все силы, лишает надежды и оставляет наедине с пустотой и болью, бросает словно пустую обертку на обочине (что тоже мне всегда в ней не нравилось!) Наверное, именно поэтому она и выглядит так свежо и уверенно – потому что питается чужой жизненной энергией, оставляя других истощёнными и разбитыми.