Прогнившие корни. Книга 1

– А то, что Томаса нашли именно в тот же день, когда пропал мой брат, да к тому же недалеко от нашего дома?

– Это могло быть простым совпадением.

– А что вы сами думаете об этих случаях?

Новак понял, что она почти готова сдаться и оставить его в покое.

– Хотите узнать моё мнение?

Она кивнула.

– Думаю, вашего брата уже давно нет в живых. Если бы он заблудился, то давно нашли бы его тело. Когда пропал ваш брат, жители и полиция прочесали весь лес вдоль и поперёк, и не один раз, а на протяжении нескольких недель.

В памяти всплыло воспоминание: толпы мужчин и женщин одетые в ярко-оранжевые, светоотражающие куртки с фонариками в руках медленно, выстроившись цепочкой и тихо переговариваясь, бредут по лесу, стараясь не пропустить ни клочка земли. Там были десятки, если не сотни человек. Зрелище было то ещё, особенно ночью. Словно сотни светлячков в брачный период.

– Большинство таких преступлений, – продолжил бывший следователь, – раскрывается в первые несколько дней. Статистика. Приблизительно восемьдесят процентов находятся практически сразу. Дети теряются, сбегают из дома, либо их похищает один из родителей, чаще всего это отец, который редко видит ребёнка или есть судебный запрет.

Новак поднялся с кресла, тяжело опираясь на свою «палочку-выручалочку», как любил называть трость его единственный внук.

– Чёртова нога затекает, не могу долго сидеть, – пояснил хозяин дома, видя насторожённость в глазах девушки, и продолжил. – Была ещё одна версия, но она не воспринималась, как ключевая.

– Что за версия? – спросила гостья, напряжённо наблюдая за его передвижениями по комнате.

– Мог быть серийный маньяк, похищающий детей. Да и время, как нельзя лучше соответствовало. Осень в обоих случаях. Часто у людей с психическими расстройствами обострение приходится именно на этот период времени. Но нам было известно всего два случая, и полиция этой версии официально не придерживалась. К тому же паника среди местного населения была ни к чему. – Новак остановился и взглянул на гостью, голос его стал глухим. – Если это был серийный маньяк, то, должны были быть и другие жертвы, но выйти на след нам так и не удалось, даже заподозрить толком было некого. Проверки жителей, которые страдали психическими нарушениями, ничего не дали. Работали наши штатные психологи, но тщетно – слишком мало информации, слишком мало жертв, чтобы можно было опереться на эту версию.

– Может это был кто-то из приезжих? – не оставляла попыток девушка. – Возможно, человек, появляющийся в наших краях довольно редко, наездами? Может в гости к кому-то приезжал?

– Проверяли, ни-че-го, – по слогам ответил Новак.

– Неужели больше никто не пропадал в наших окрестностях?

– Женщины, мужчины, животные, – загибал он пальцы, – но никаких детей, Заявлений о пропажах больше не было. Я тщательно следил за этим долгие годы, уж поверьте. Непосредственно в нашем городе и его окрестностях не было зафиксировано случаев исчезновения маленьких детей.

– А в соседних городах?

– Вы хоть представляете, какая это обширная территория? – вспылил он, теряя терпение. С её упрямством только следователем работать. – Там постоянно кто-то пропадает, но это уже не в нашей компетенции. У нас есть свои правила и копаться на чужой территории вам никто не даст.

– Вы даже не проверяли, – констатировала она, склонив голову вбок, словно изучая его.

А бывший полицейский, в который раз подумал о том, что сидящая перед ним девушка, производила на него двойственное впечатление. Таких глаз просто не могло быть у человека, у зверя да, но не у человека.

Вроде он видел передачу про домашних животных, где была порода кошек с разным цветом глаз. Как же она называлась?

– Проверил. Сделал запрос. Пропажи были, многих находили. Но чего-то похожего, увы… После, я ещё несколько лет следил за такими случаями, безрезультатно, – он сделал очередной круг по кабинету и повернулся к гостье. – Могу теперь я задать вам вопрос?

Она ждала, сидя на этом неудобном стуле так прямо, словно проглотила кол и во всей её позе чувствовалась насторожённость.

– Если ваши родные хотели уберечь вас от того, что произошло почти тридцать лет назад, как вы узнали об этом?

Она колебалась, он видел это в её глазах.

– Я нашла дневник моей бабки.

Новак ощутил, как металлический наконечник трости с силой впился в ладонь. Он почуял что-то, едва уловимое – новую ниточку.

– И что в нём, если не секрет?

– Ничего, – помедлила она. – Там нет ни слова о той трагедии в моей семье.

– Объясните, – слово прозвучало жёстко, словно приказ.

– До сентября восемьдесят девятого года Агата довольно подробно описывала события: свою жизнь до и после войны, воспитание моей матери, рождение и детство Николаса, проблемы с алкоголичкой-дочерью. Мне ведь даже не говорили, что у меня был брат, – сказала она с болью в голосе, но тут же взяла себя в руки. – Потом тишина на три месяца. За это время она не написала ни строчки, а следующие записи уже за декабрь. Но в них не было ни слова, ни о её внуке, ни о моей матери. Мне пришлось искать ответы в газетах.

«Догадливая», – похвалил её по себя Новак.

В комнате на какое-то время воцарилась тишина. Были слышны лишь шаркающие шаги да глухие удары трости, когда она соприкасалась с деревянным полом, устланным ковром.

Наконец, словно приняв решение, бывший следователь произнёс:

– У меня имелись кое-какие соображения… – начал он. – Некоторые были уверенны, что это Клара Берсон приложила руку к исчезновению своего сына.

– Вы серьёзно? – изумлённо произнесла его гостья. – Моя мать?

– Когда я вёл расследование, всплывали интересные факты из её прошлого. Алкоголичка со стажем, бросившая ребёнка и исчезнувшая в неизвестном направлении. Мне пришлось потратить немало сил и времени, чтобы хотя бы частично восстановить то, чем занималась ваша мать последние пять лет. Но даже несмотря на это, в её биографии осталось много белых пятен.

– И что же вам удалось выяснить?

– Не многое, – он повернулся к гостье, положив обе ладони на набалдашник трости. – Она год прожила в соседнем городке в ста двадцати километрах отсюда. После, её след теряется. Как сквозь землю провалилась. А за год до событий восемьдесят девятого она вдруг вновь появляется. Я несколько раз беседовал с ней в тот период, но она мне ничего так и не рассказала.

– Думаете, она могла быть причастна?

– В её состоянии? Всё возможно. Люди с зависимостью, будь то алкоголь или наркотики, способны на немыслимое.

На что именно Новак не стал озвучивать. В годы работы он сталкивался со случаями, когда такие конченые люди продавали детей в рабство или на органы. Слишком частыми были и случаи детской проституции. Как наркоманы за дозу, алкоголики за выпивку, готовы были на что угодно.

– Но доказательств у вас нет?

– То, что я выяснил о её жизни, настораживало. Было очень много подозрительных моментов. К тому же мы так и не подтвердили того, что она не виновна. Ваша мать не хотела с нами сотрудничать, или может просто не помнила, что произошло в тот вечер. На все мои вопросы в ответ была лишь тишина. То, что у Клары Берсон были проблемы, было видно невооружённым глазом. С ней проводил беседу наш штатный психолог, так вот он утверждал, что у неё психологическая травма, но с чем она была связана, он так и не смог выяснить. Ваша мать на беседах с ним тоже молчала.

– Вы думаете, она могла что-то сделать со своим сыном?

Новак посмотрел прямо в её кошачьи глаза.

– После того, что вы только что рассказали, я ещё больше проникся уверенностью, что это возможно. Иначе, почему ваша бабушка перестала упоминать дочь в своих записях? Что, если она узнала о виновности вашей матери, но будучи сама матерью просто не смогла предать свою дочь? Что, если ваша бабушка все эти годы знала, что случилось с её внуком? Может она хотела забыть о них, вычеркнув из своих воспоминаний? – этот вопрос предназначался скорее для него, чем для той, что сидела напротив.

– И что же, по вашему мнению, могла сделать моя мать с Николасом?

– Вы её тогда не видели. Она было в ужасном состоянии.

– И всё же? – настаивала девушка.

– Вам ни к чему в этом копаться. Думаю, мы закончили, – было последнее, что он произнёс, перед тем, как открыть дверь кабинета, давая понять, что время истекло. Девушка была задумчива, когда попрощавшись, наконец, покинула его дом. Новак закрыл дверь и тяжело вздохнул, понимая, что это была никому не нужная встреча. Ему было жаль потраченного времени, и он был зол. Но вскоре понял, что эта злость от того, что эта пигалица заставила его опять во всём сомневаться…

Вспоминать и думать!

Он медленно прошёл в кабинет и тяжело опустился в любимое кресло. Бросил взгляд на книги – читать не хотелось. Мысли то и дело возвращались в далёкий 1989-ый год. Ворошить прошлое не стоило, теперь он это хорошо понимал.

Сидел, прикрыв глаза, слушая бурлящую жизнь за окном: рёв проезжающих мимо автомобилей, отдалённый предупреждающий гудок паровоза, голоса людей, спешащих по своим делам, топот десятка ног. Его мозг напряжённо работал.

Взяв в руки мобильник – подарок дочери – набрал сохранённый номер, после нескольких длинных гудков на том конце ответили.

– Здравствуй, дорогой. Это Новак тебя беспокоит. Как супруга? Как дети? Да, да, у меня тоже всё отлично… Нет-нет, нога почти не болит, – торопливо соврал он, с ненавистью взглянув на трость. – Видишь ли, у меня к тебе просьба… неофициальная, как ты понимаешь. Мне нужна кое-какая информация…

Новак терпеливо выслушал вопрос собеседника.

– Да вот решил на старости лет дать мозгу встряску и немного поработать. Ты же знаешь, полицейский даже на пенсии остаётся полицейским. Да-да. Запиши. Исчезновения детей, с восемьдесят пятого года и до настоящего времени, по всей стране.

Глава 6

18 ноября 2016 год

День да расплаты.

Какие эмоции он должен испытывать? То, в чём признался ему этот умирающий, верилось с трудом. Но это была правда!

Единственный вопрос, который сейчас крутился в его голове: «Как такое вообще могло произойти? Это же просто немыслимо! Это всё меняет!»

– По вашему взгляду вижу, что вы наслышаны обо мне? – с гримасой, больше напоминающей боль, чем усмешку, спросил Виктор Вальтман.

– Да, немного, – соврал он. Мысли, словно рой пчёл кружились в голове. Столько вопросов, на которые он самостоятельно не мог найти ответы. А ответы ему были необходимы. – Но как?

– Не будем забегать вперёд. Всё по порядку. Когда я был молодым, меня часто посещали тщеславные мысли о значимости, к которой надо стремиться всеми силами. И я стремился. Пошёл на поводу у более предприимчивых и хитрых товарищей, как мне тогда казалось мудрых, а на деле всё оказалось иначе. Я ошибался. Всем иногда свойственно совершать ошибки. Не так ли, молодой человек?

– Конечно, от ошибок никто не застрахован.

Он это хорошо понимал и принимал людей такими, какие они и были по сути своей. Слишком много он знал чужих секретов и каждый был последствием опрометчивого поступка, совершив который, человек почти всегда раскаивался. Но были и те, кому было плевать, и те, кто не делал ошибок, кто жил по своим, написанным своей рукой, правилам.

– В конце тридцатых годов, – начал старик, невидящим взглядом уставившись на противоположную стену, – я к своей великой радости, был полностью предоставлен самому себе. И не смотря на то, что я был ещё довольно молод, родители дали мне полный карт-бланш. Они не вмешивались в мою жизнь, я, в свою очередь, не мешал жить им. Всё, что я помню из того времени – это постоянные пьянки и дебоши, в которых я без конца принимал участие. Ни одно мероприятие не обходилось тогда без Виктора Вальтмана из состоятельной и интеллигентной семьи! Моего папашу, наследника самой крупной угольной шахты этой части страны, значительно сократившего состояние наших предков из-за сомнительных вложений, знали многие. Молва о нашей семье, тратившей капитал так бездумно, но с присущим только богатым шиком, ходила постоянно. Мы были весьма расточительны. Как это называется – жить не по средствам? Именно. Денег становилось всё меньше и меньше, но статус для нас был превыше всего! Никто и никогда не должен был знать о действительном положении вещей. Я жил на широкую ногу, как и прежде, не подозревая о дамокловом мече, нависшем над моей головой.

Старик на какое-то время замолчал, переводя дыхание.

– Так как все по-прежнему считали нашу семью одной из самых богатейших и влиятельных в стране, считалось престижем приглашать меня – одного из наследников империи Вальтман. Я практически никогда не проводил время в одиночестве, меня всегда окружала толпа, жаждущая урвать кусок пожирнее от того праздника жизни, который я ежедневно себе устраивал. – Виктор Вальтман скривился. – Стервятники! Но мне было плевать. Алкоголь сменили лёгкие наркотики и так из-за дня в день. Многочисленные драки и приводы в полицию, от которой щедро откупался мой папаша. Нас называли золотой молодёжью. Мои родители были в курсе того, как проводит время их младший сын, но у них была более важная забота – мой старший брат-близнец Александр! – выплюнул он последнее слово. – Именно на него они тратили все свои силы и родительскую любовь. Насколько я был никчёмным и конченым человеком, настолько Александр был идеалом в глазах наших родителей. Хотя к тому времени мне было порядком на это наплевать. Мать и отец ещё в детстве сделали выбор не в мою пользу, будто я был скаковой лошадью, на которую они, по прихоти своей или тупости, с самого начала не желали ставить. Я проиграл забег, едва появившись на этот свет.

– Вы вините своих родителей в том, что выросли не тем человеком, которым могли бы стать?

– Я смирился, – отмахнулся старик, закашлявшись. – Одной из причин моего бунтарства была среда, в которой я рос, и воспитание, которого у меня не было. Так вот, на одном из таких вечеров я и познакомился с молодым и амбициозным человеком. Его имя было Марк. Он приехал в нашу глушь, погостить к своей тётке. Ну, по крайней мере, он так в начале нашего знакомства утверждал, хотя много позже выяснилось, что он скрывался от властей за пропаганду фашизма. И его тётка, со связями и небольшим домиком в нашем захолустье, как нельзя, кстати, подвернулась в трудную для него минуту – выгодное прикрытие и перевалочный пункт… Меня сразу зацепило то, как выделялся он среди нас. Более зрелый, лет на десять старше каждого в нашей компашке, что делало его более авторитетным в наших глазах, мы ведь только вступали во взрослую жизнь, пробовали её на вкус, так сказать. Мой новый друг был среднего роста, ничем не примечательный, но стоило ему только открыть рот, как тут же его глаза загорались огнём, лицо преображалось, привлекая к нему десятки взоров. И все неосознанно прислушивались к его речам, ловили каждое произнесённое слово, следили за каждым жестом. Это, несомненно, был человек – харизма! К тому же он был непревзойдённым оратором. Его идеи, в конце тридцатых, казались мне весьма захватывающими. Всё то, что он с таким напором пытался донести до нашего сознания, казалось, имело смысл. Высказывания об общем благе, к которому стремилась Германия, о чистой нации, без примесей других не-до-народов, заполонивших наши страны и стремящихся наравне иметь свою культуру и традиции. К этой элите, несомненно, относил себя и я. В то время я был с ним во многом солидарен… да и не я один. Все находились под впечатлением! Я видел, как Марк меняет мировоззрение моих друзей, делает их податливыми, словно глина в руках мастера, готовая принять любую форму.

Виктор Вальтман перевёл дыхание, во взгляде его читалось восхищение того молодого мальчишки.

– Вы не поверите, но я часто ловил себя на мысли, что ревную его ко всем этим бездарям, окружавшим нас. Я хотел, чтобы все эти речи звучали лишь для меня одного, лишь на меня был направлен его взор. Я так часто мечтал остаться с ним один на один…

Вальтман, словно очнувшись от грёз, пристально посмотрел на своего молодого слушателя.

– Хотя вам, судя по всему, не понять то моё состояние. Состояние счастья, какой-то нирваны. Я будто прозрел, увидел себя таким, каким и хотел быть. Человеком, который не притворяется, принимает себя полностью. Встреча с Марком послужила катализатором. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять: почему я был таким флегматичным по отношению к жизни вообще? Я понял, что жил все эти годы неправильно, и что отличаюсь от той однородной толпы. Они все стадо, я был иным. Избранным!

– Ваш друг был предметом вожделения для вас?

– Да. Ничего подобного я никогда не испытывал ни с одной женщиной, а они были, уж поверьте. Мечтать о нём, грезить, все, что мне оставалось.

– Он знал о ваших чувствах?

– Нет, – испугано ответил старик и голос его сорвался. – Не думаю, что он ответил бы мне взаимностью. Я предпочёл неведение разочарованию. Думал, что не переживу, если он меня отвергнет, посмеётся в лицо. Позже, когда Марк заручился поддержкой пятерых из нас, встречи было решено проводить в доме, принадлежавшему моему знакомому по университету. Его отец был банкиром, и это привлекло внимание Марка и к его ничтожной персоне. В этом, до жути вульгарно оформленном штабе, как мы его называли, с обнажёнными бронзовыми статуями и фонтанами, и проходили наши собрания. Мы участвовали в дискуссиях. Помню постоянные споры и много спиртного. Тогда я даже и предположить не мог, что человек, которого я тайно боготворил, неспроста появился среди тех, образ жизни которых сводились к развлечениям, безделью и трате родительского капитала. Он целенаправленно вбивал в наши затуманенные алкоголем мозги те идеи, что позже было принято называть такими громкими словами, как евгеника, расовая ненависть и «серая масса». Надеюсь, нет нужды вам объяснять, что обозначают все эти термины?

– Нет.

Но старик, будто не слышал ответа, так был погружен в свои воспоминания.

– Все эти понятия сейчас вызывают в душе современного человека отвращение и злобу, но тогда мне и тысячам других, казалось, что это именно про нас. Про элиту! Видимо Марк ещё тогда увидел во мне заинтересованность к его теориям, потому что с тех самых пор я стал тем, кем и мечтал, по сути, быть. Единственным человеком, на кого было обращено всё его внимание! Не последнюю роль в этом сыграло и моё происхождение. Богатенький сынок, которым в будущем можно будет манипулировать в свою угоду. Деньги во все времена оставались одной из двух главных движущих сил, способной заставить любого, совершить даже самое невообразимое.

– А что же, по-вашему, является второй силой? – поинтересовался гость.

– Любовь, молодой человек, любовь! И неважно к кому, к противоположному полу или к самому себе! – с горькой усмешкой ответил старик.

– Вы любили?

– О, да. За свою долгую, полную греха жизнь – дважды. А тогда я впитывал, как губка всё то, что говорил мне мой новый друг и, когда он предложил мне отправиться к нему на родину, я с радостью согласился.