Врата духа

скачать книгу бесплатно

Врата духа
Алексей Нужа

Мир высокомерного и поправшего свое прошлое народа эурлин находится на краю гибели. И выбор у них только один: найти себе новый дом или погибнуть, канув в небытие времени. Великий ученый из эурлин находит способ открыть разрыв, ведущий в параллельный мир, населенный людьми. Но смогут ли его обитатели, занятые междоусобными ссорами и борьбой за власть, дать отпор захватчикам? Они еще не знают, к чему приведет появление в их мире эурлин. Первая книга фэнтези-саги из цикла «Чада тлена».

Врата духа

Алексей Нужа

Иллюстратор Алексей Нужа

© Алексей Нужа, 2022

© Алексей Нужа, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-0951-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

– Танцуй, танцуй, – вырывалось из сотен глоток бородатых и грязных мужчин. Нацепивший платье Саргон, прозванный Две Глотки, под общий дружный гогот и свист вытанцовывал перед костром. Платье они сняли с одной из девок, захваченных ими в последней вылазке. Ох уж и шуму-то было. Визг да писк. Девок они отымели и прирезали, а вот платье осталось. Саргон перемахнул через огонь, выбив в прыжке ногой кружку из рук Кривоглазого Джона. Подол платья взлетел вверх, обнажая его голую задницу и достоинство. Люди, наблюдавшие за зрелищем, закричали еще громче. А Саргон, приземлившись, продолжил свой бешеный пляс.

– Неплохо у него получается, – гоготнул Паргин прямо над ухом у Саливана. – Может отрезать ему член и пользовать как девку?

– Думаю, что ему это не очень понравиться, – хмыкнул в ответ Саливан.

– Поначалу, может, и нет, а потом…, – Паргин не договорил, потому что как раз в этот момент, вновь прыгнувший Саргон, не долетел и рухнул прямо в костер. Платье на нем тут же вспыхнуло, и он зашелся в диком крике, пытаясь его сорвать. Это у него получилось и он, упав на землю, стал кататься по ней словно свинья в грязи. Смех достиг своего пика. Кто-то завалился на бок, у некоторых прыснули слезы, а Ламрин Кривоногий подавился и теперь сильно бил себя в грудь, пытаясь выбить злосчастный кусок мяса. Двое лохматых парней схватили чан с остывшей похлебкой и выплеснули его содержимое на Саргона. Тот растянулся на земле, раскинув в стороны руки и тяжело дыша. Псы Саливана кинулись к нему и начали слизывать с него остатки похлебки, отталкивая носами кусочки репы и проглатывая куски мяса.

– Эх жаль, хорошая была похлебка. Наваристая – вздохнул Паргин.

– Ничего, еще сварите, – буркнул Саливан и кинул кость одному из своих псов. Он, в отличие от своих людей, не поддерживал общего настроение. Такое с ним случалось всегда, не только сегодня. Перед делом он всегда был не в духе. Вот уже более трех лет Саливан руководил этим сбродом и надо сказать вполне успешно. В свое время он сколотил небольшой отряд и когда ограбил свой первый обоз, был столь же напуган, сколь и горд. Видел бы его в тот день папаша. Нет, лучше сейчас. Интересно чтобы он сказал своему непутевому сыну. Хотя ответ Саливан знал и так. Ничего хорошего. Он не был любимым ребенком и никогда им уже не станет. Впрочем, это скорее к лучшему. Не то бы сеять ему сейчас пашню да щупать крестьянскую девку, что нарожала бы ему никчемных детей, а не руководить отрядом свыше двух сотен головорезов. Нет, однозначно Саливан был доволен своей жизнью. Псы, долизав затихшего Саргона, легли рядом, тяжело высунув языки. Да, даже сидя здесь, в лесной чаще, чувствовалось, каким жарким выдалось это лето. Паргин смачно отрыгнув, встал и покачивающейся походкой подошел к открытому бочонку с элем. Наполнив свою опустевшую кружку, он так же медленно вернулся на свое место, находившееся по правую руку от Саливана.

– Что-то ты не весел агемар[1 - Атаман, главарь, предводитель]. Смотри, как этот идиот, поглощает эль. Уморился, походу, от танцев-то.

Саргон действительно уже поднялся и, встав на колени перед бочонком с элем, опустил туда свою лохматую голову. Не зря его прозвали Две Глотки, тут же подумал Саливан. Вон как хлещет, так что по бороде стекает. Мне бы его заботы, подумал Саливан. Ему самому было не до спокойствия. На душе, словно кошки нагадили, так любил говаривать его папаша. Вот опять вспомнил о нем, тут же подумал агеман. Да, Саливан очень переживал, впрочем, как и всегда в день налета. И сегодня был один из таких дней. Агемар с подручными готовился к этому делу уже около месяца. Добыча в случае успеха предвещала быть немалой. Впрочем, в успехе он особо не сомневался. Это был не первый из его налетов и как он надеялся не последний. Да и людей он своих знал хорошо. Большинство из них хоть и были сорвиголовами, слушались его беспрекословно. От тех, кто пытался ему перечить, он умело избавлялся. Главарь здесь один. Он.

Корвол, самый большой из его псов, потерся мордой о колено хозяина. Собакам тоже предстояло сегодня поработать. Его мальчики, как он сам их ласково называл, порой пугали жертв намного больше, чем вооруженные люди. Он выпустит их на лошадей, а остальным займутся его ребята. Да добыча сегодня должна была быть знатной. Если, конечно, старый Карлин не обманул его с информацией. Этот пройдоха никогда не упускал своей выгоды. И хотя он еще ни разу его не обманул, Саливан с опаской относился к этому человеку. В этот раз, он поведал ему, о большом караване из десяти повозок, направляющемся в Лигон, как говорят на королевскую свадьбу. Неужели король, старый козел, у которого и яйца то похоже уже отсохли, решил снова жениться? Впрочем, Саливану до этого дела не было. Лишь бы Карлин не соврал. У каравана, как и предполагалось, в охране имелось двадцать опытных наемников. Вот только у него было в двадцать раз больше людей. Да еще и собаки. Все должно пройти гладко, успокаивал себя Саливан. Не в первый же раз мы грабим караван. Но внутри все равно все сворачивалось комом. Впрочем, как и всегда перед делом, вновь подумал он.

– Пора, – сказал он Паргину. Тот лишь хмыкнул в седеющую бороду и встал.

– По коням, сукины дети, – заревел он трубным голосом. – Хватит жрать. Пора дело делать. Подъем, я кому говорю.

Он широкими шагами двинулся через поляну, раздавая тычки и пинки тем, кто на его взгляд слишком мешкал. Саливан завидовал его сноровке, в свои сорок Паргин двигался, словно мальчишка восемнадцати лет. Люди вскакивали, кто-то охотно, кто нет. Хватали оружие, седлали лошадей, конечно, те, у кого они были. На всех животин не хватало, да и кормить целый табун было бы довольно проблематично. Хромой Диркин подвел Саливану его вороного жеребца. Свариг, прозванный так в честь одного из сонма ларлонских богов прядал ушами и пытался вырвать узду из рук Диркина. Волнуется, как и я, подумал агемар. Он подошел и погладил жеребца по морде. Тот немного успокоился, почувствовав хозяйскую руку. Саливан взобрался в седло, Свариг всхрапнул и ударил передним копытом о землю, разбрызгивая вокруг себя комки влажной земли. Саливан ударил его пяткой правого сапога в бок, посылая вперед.

Они ехали под сенью величественных деревьев двадцать пять всадников во главе со своим агемаром. Остальные серой массой двигались по обеим сторонам кавалькады. Он наблюдал за ними с высоты своего коня. Трое псов бежали чуть впереди, втягивая своими носами лесной воздух. Корвол бежал рядом, по правую сторону от Свариг. Конь не боялся собак, а иногда, когда те позволяли себе огрызнуться и залаять в его сторону, мог даже укусить и лягнуть их. Поэтому псы старались держаться поодаль от вороного жеребца. Все, кроме Корвола.

Паргин затянул похабную песню про Линду из Весен, известную, наверное, всем на Звездном материке. Ему вторило еще несколько голосов. Затем к ним присоединилось другие. И вот уже сотня глоток распевала на весь лес, начатую Паргином песню. Саливан ехал молча, не разделяя всеобщего веселья. Но он понимал, что людям это необходимо. Надо же ведь им как-то подбодрить себя перед предстоящим. Так они и пели, пока Саливан не подал знак всем замолчать. Спустя короткое время они оказались на месте.

– Здесь, – указал Саливан, выезжая на широкую лесную поляну, которую пересекал неширокий тракт. – Лучники на деревья. Паргин, твои люди засядут в лесу позади, Кривой Томрин твои на той стороне. Я и Колфин засядем по краям поляны. Нападаем по моему сигналу. Я спущу псов.

– Лады, – Паргин хлопнул его по плечу и пошел прочь, раздавая приказы.

Когда его люди заняли указанные им места, Саливан подозвал к себе псов. Он с горсткой своих людей засел по левую сторону поляны, так чтобы можно было наблюдать за дорогой. Ждать пришлось довольно долго. Но им было не привыкать. Они могли сидеть в засаде несколько дней, что уж им там какие-то часы.

Он услышал их задолго до того, как увидел голову каравана. Скрип колес похрапывание лошадей, людские голоса. Он слышал все, улавливал каждое движение. Годы тренировок, подумал Саливан, не прошли зря. Первым на поляну выехал высокий воин на сильном гнедом жеребце. На нем была длинная до колен кольчуга, на голову надет остроконечный шлем с открытым забралом. Огромный двуручный меч покоился в ножнах, притороченных к седлу. За воином ехало еще двое вооруженных людей, а затем показалась и первая крытая повозка. Саливан злобно ухмыльнулся. Не врал Карлин, не врал старый хрен. Осталось только дождаться нужного момента. Вскоре часть колонны растянулась через всю поляну. Воин, возглавляющий колонну, неспешно въехал под сень деревьев, за ним поехала повозка. Саливан дождался, когда проедет еще две, а затем, сунув два пальца в рот, громко свистнул, давая знак атаковать. Голова колонны была уже в лесу, середина на поляне, а хвост еще не показался из-за деревьев. Они ударили с четырех сторон. На голову и хвост напали ребята, спрятавшиеся вдоль дороги в лесу. Середину же Саливан взял на себя, зажав ее с двух сторон. Отовсюду послышались крики и лязг железа. Охрана у каравана, хоть и была взята врасплох, все же не растерялась. Все-таки они были опытными наемниками и знали, для чего их наняли. Воин с двуручным мечом стрелой выскочил из леса. Его конь храпел и взбрыкивал, но хозяин управлял им умело. Он срубил сразу двоих. Затем проскакав через всю поляну в хвост колонны, затоптал еще одно. Перед самым лесом он развернулся и вновь бросился в атаку. Людей у Саливана было в разы больше, но наемники были более опытны и слажены. И пока его людей гибло больше. Саливан ловко увернулся от двуручника воина, отскакивая в сторону. Противник уже нашел новую жертву. Пора, подумал Саливан. Он снова громко свистнул, и ждавший его сигнала человек спустил псов. Те с громким лаем вылетели из леса и накинулись на всадников, тех, кто еще оставался в седле. Рыжая сука кинулась на лошадь воина с двуручником и попыталась вцепиться ей в бок. Но защищённая длинной кольчужной попоной лошадь лишь в страхе отпрянула в сторону, а воин рубанул, попав прямо по брюху рыжей суки. Саливан поморщился от предсмертного визга, который издала собака. Придется заводить новую, а это лишние хлопоты подумал он, отбивая удары насевшего на него воина в шлеме с опущенным забралом и коротким мечом в левой руке и серым бесцветным щитом в правой. Воин с двуручником развернул коня, зарубив на ходу еще одного человека Саливана. И в этот самый момент на него сзади прыгнул Корвол. Пес, невероятно извернувшись в воздухе, ударил воина передними лапами в спину. Тот оттолкнул пса левой рукой, но Корвол свое дело уже сделал. Воин пошатнулся и выпал из седла. Обезумевший конь ускакал в лес. Воин попытался подобрать свой двуручник и встать. Но ему не дали этого сделать. Сразу пять человек Саливана навалилась на него, и изрубили в куски, мстя за столько убитых своих. После этого битва закончилась быстро. Оставшиеся трое наемников попытались бежать, но им это не удалось. Двоих застрели из луков, а третьему перегрыз глотку Корвол. Паргон, весь взлохмаченный и покрытый кровью, вышел из леса, пинками подгоняя двух до смерти напуганных купцов.

– Смотри агеман кого я тебе поймал. Тряслись словно трусливые псы под одним из обозов. Когда их оттуда доставали один обоссался, а второй судя по запаху и того хуже.

Я бы на их месте выглядел не лучше, подумал Саливан, но вслух этого не сказал.

– Тащи их сюда, – вместо этого произнес он. Окровавленный Корвол подошел и потерся об его ногу. Из его пасти медленно стекала густая багровая слюна. Саливан потрепал его за ухом. Паргон подвел к нему купцов. Один был старым, с длинной ухоженной бородой, впрочем, сейчас которая была взлохмачена и в ней застряли кусочки веток и пожухшей трава. Из его огромных глаз градом катились слезы. Он постоянно хлюпал носом, утирая его длинным рукавом своей накидки. Второй, более молодой, скорее всего ровесник самого Саливана, не плакал и не стенал. Он лишь безумно вращал глазами, будто не понимая, что произошло. У него была аккуратно подстриженная русая бородка, тонкие губы и острый нос. Обоих купцов сильно трясло и на ногах они стояли только благодаря Паргину, державшему их за шиворот. Пахло от них надо сказать отвратительно. Страхом, сразу же подумал Саливан. Он вспомнил, что в бытность свою мальчишкой, смотрел, как вешают их деревенского старосту. Проворовался, пояснил ему тогда отец. Почему-то Саливан не запомнил его лица, но запах стоял такой, что его тогда чуть было не стошнило. Вот и сейчас пахло также мочой, дерьмом и потом. Паргин отпустил купцов, и те рухнули перед Саливаном на колени.

– Уважаемые купцы, рад приветствовать вас от моего скромного имени, – он хищно улыбнулся им, Корвол поддержал его глухим злобным рычанием.

– Я Саливан, – продолжил он, успокаивая пса. – Что везете уважаемые господа? Я бы хотел ознакомиться с вашими товарами.

Вокруг послышались сдавленные смешки и подбадривающие выкрики. Все уже давно привыкли к таким развлечениям своего агемана. Старый купец затравленно огляделся.

– Вы нас убьете? – спросил он дрожащем голосом, в котором слышалось глубокое отчаяние.

– Кажется, я задал вопрос первым, – Саливан сделал вид, что с интересом рассматривает содержимое под ногтями своей правой руки.

– Ткани, провизию, ук… украшения, – запинаясь, прохрипел молодой купец.

– Это все? – Саливан оторвался от созерцания своих ногтей. – И куда же вы все это везете?

– В Лигон. На свадьбу короля Самсена.

– А-а-а, вот оно что, – протянул Паргон. – Ну что ж, боюсь, ему придется обойтись без ваших товаров. Нам они нужнее.

– Пойдемте господа, покажите, что у вас в закромах. Начнем, пожалуй, вон с той крытой желтой повозки, что стоит посреди поляны, – Саливан знаком подал команду поднять купцов и следовать за ним. Паргону дважды повторять было не надо. Он резким движением вздернул обоих торгашей на ноги и буквально поволок их следом за агеманом. Купцы и не сопротивлялись, их тела, похоже, перестали слушаться хозяев. Саливан подошел к повозке и распоров мечом тент повозки, заглянул внутрь.

– Ну и что у нас тут? – спросил он сам себя, но пожилой торговец позади все же проблеял ему в ответ.

– Ткани!

Саливан и сам видел. Заботливо завязанные и сложенные небольшие тюки забивали повозку чуть ли не доверху.

– Неплохо, – констатировал агеман. – Так, а теперь к следующей. Посмотрим, что…

Он не успел договорить. Повозку перед ним буквально разорвало на части, веер осколков из щепы и товара взмыло вверх. Саливана отбросило в сторону с такой силой, что ему, чуть было, не оторвало голову. Он бухнулся на спину и проехался на ней несколько ярдов. Кое-как разлепив глаза, он с трудом приподнял голову. Череп разрывало, точно в него воткнули тысячи иголок. Дико ржали кони, кричали и суетились люди, визжали псы. У Саливана перед глазами все пошло кругом. Последние, что он увидел, перед тем как отключиться, широкий голубой портал, образовавшийся на месте повозки и огромного воина в белоснежных доспехах, выезжающего из него на огромном звере.

Часть I. Цитадель духа

Сельма

Сельма пробиралась сквозь запруженные веселящимися людьми улицы Лаидса. Солнечные лучи бликовали на позолоченных и посеребренных крышах домов и дворцов, казалось, затапливая своим мягким светом весь город. Да, день предвещал быть солнечным и жарким. Самый важный день в ее жизни. Сельма, прижав небольшой узелок с вещами к груди, старый Эльмет предупреждал ее, что в больших городах с легкостью можно нарваться на воров и различных пройдох, только и жаждущих тебя облапошить, внимательно смотрела по сторонам. Город был невероятно красив и не только потому, что до этого Сельма не бывала в столь крупных городах. Нет. Просто Лаидс был действительно прекрасен. В детстве мать рассказывала ей сказки о далеких странах и таинственных красивых местах, и Сельма не раз в мечтах грезила о них, но этот город предвосхитил все ее нелепые фантазии. Величественные здания с белеными стенами, каждое из которых могло бы принадлежать разве что королю из рассказываемых матерью историй, соседствовали с самыми что ни на есть золочеными дворцами. Все они были украшены изысканными и причудливыми барельефами и лепниной и были выполнены столь искусно, что Сельма то и дело заставала себя за тем, что стоит на месте как вкопанная и разинув рот смотрит на очередное творение неизвестных ей архитекторов. Практически каждое здание или дворец имели по три-четыре башенки, заканчивающиеся куполами и покатые крыши с походившей на чешую черепицей тех же цветов что и стены зданий. Все это завораживало и приводило девушку в неописуемый восторг, а праздно разодетые в яркого цвета одежды люди лишь дополняли общее впечатление от Лаидса.

Сельма в очередной раз засмотрелась на белоснежный дворец с рядом башенок и посеребренной крышей у входа которого стояло двое стражей в блестящих на солнце кирасах и желтых штанах-шароварах, заправленных в высокие до колен красные сапоги. Столь же пышные, как и штаны рукава красных рубах, которые стражи носили под кирасами, были украшены продольными черными вставками и черными же прямыми манжетами. Надетые на голову морионы, шлемы с высоким гребнем и полями, загнутыми спереди и сзади, были начищены до блеска бликуя на солнце так же как купола на башенках дворца. Оба стража явно потели, лица их были покрыты бисеринками пота, но при этом с губ их не сходили улыбки. Темные, закрученные на концах на лаидский манер усы, топорщились каждый раз, когда кто-нибудь из стражников улыбался, провожая взглядом очередную смеющуюся разодетую толпу. Сельма уже отметила для себя, что все стражники в городе выглядели именно так как эти двое. Идеально начищенные доспехи и ярких цветов одежды. Конечно, не все носили усы, но большинство старалась следовать моде Лаидса, где наличие у мужчины пышных усов было признаком мужественности. Об этом ей рассказала одна женщина-торговка, с которой она встретилась за два дня до того, как прибыть в город. У этих двух стражников в руках были устрашающего вида алебарды, но большинство из городской стражи, что попадались ей на улицах города, предпочитали носить у бедра длинные прямые мечи. Кажется, один из стражников заметил, что Сельма смотрит в их сторону и расплылся в улыбке, после чего задорно подмигнул девушке. Сельма смутилась, сильнее прижимая к груди свой небольшой узелок с немногочисленными вещами и зашагала дальше по улице, едва сдерживая себя, чтобы не побежать. Она чувствовала, как горят ее щеки и корила себя за свое смущение, хотя и не могла ничего с собой поделать, ибо всегда вела так себя, когда кто-то из молодых мужчин обращал на нее внимание. А в этом городе было немало того, что смущало девушку похлеще мужских взглядов.

Одежда жителей Лаидса, как и многих из гостей города-государства, пытающихся подрожать его моде, была еще более броской чем у представителей городской стражи. Причем наряды были порой столь откровенными, что Сельма невольно смущалась и пыталась отвести взор. Правда в толпе веселящихся людей таких было немало и порой, чтобы не наткнутся взглядом на излишне обнажившую грудь женщину или оголенного по пояс мужчину, ей приходилось смотреть себе под ноги, что неминуемо наказывалось столкновением с одним из тех, чьего вида Сельма так старательно избегала. И это приводило ее в еще большее смущение. И ладно бы если ее просто отругали за неуклюжесть, как непременно поступили бы с ней в ее родном Хешшине, нет, каждый кому она нечаянно отдавила ногу или толкнула в спину отвечал ей улыбкой, жеманными ужимками вроде непринужденного подмигивания или просто весело смеялся, и не один даже не попытался намекнуть на то что девушка доставила им некоторые неудобства. Это приводило ей в замешательстве и в тоже время вызывало не меньший восторг, чем вид самого города. Если бы только они одевалась скромнее. Конечно, в ее родном Хешшине, о котором она, впрочем, тоже знала не так много, ибо все ее познания ограничивались маленьким городком Тешиш на юге страны, его окрестностями и теми городами и поселениями, что ей удалось увидеть по дороге сюда, такие одежды были неприемлемы. Вообще все жители Хешшина, включая и саму Сельму предпочитали практичную темных цветов одежду и старались скрыть за ней как больше открытых частей тела. От торговки, по имени Асики, она была уроженкой другого города-государства Иритаски, с которой она общалась в последние два дня, Сельма узнала, что ее соотечественников в Лаидсе, да и не только в нем считают мрачными и скучными, а их манеру одеваться настоящей безвкусицей и унылостью. Раньше Сельма это бы, скорее всего, возмутило и она не согласилась бы с такой точкой зрения, но теперь, глядя на этих жизнерадостных людей в ярких разноцветных нарядах с чьих лиц не сходили улыбки, девушка готова была согласиться с Асики. Она и сама попыталась выдавить из себя улыбку, но та вышла натяжной, и она оставила все попытки. В Хешшине, по крайней мере в той местности что жила она, улыбаться на людях было признаком плохого тона. Тем более темное серое платье с глухим воротом под самый подбородок и узкими двойными юбками до самых пят, что сейчас было надето на ней, не соответствовало образу веселого человека. Хотя, порой глядя на происходящее вокруг, Сельма сама едва сдерживала смех. Ей тоже хотелось танцевать и веселиться, но почему-то каждый раз, когда у нее возникало такое желание перед глазами, вставали осуждающие взоры ее деда, матери и тетки. Причем все трое смотрели на нее одновременно. А это напрочь отбивало у Сельмы желание придаться веселью.

Но это не значило, что она не могла смотреть на то, как веселятся другие. Асики, которая хоть и с большим акцентом, но тем не менее говорила с Сельмой по хешшински, так как девушка других языков не знала, рассказала, что ей повезло прибыть в Лаидс ко дню празднества Пути духа. Это был чуть ли ни самый большой праздник для жителей не только Лаидса, но и двух других городов-государств. Цитадель духа устраивала ее каждый год в честь принятия в свои ряды новых членов. Именно поэтому улицы сейчас были запружены толпами гуляк в ярких одеждах преимущественно красных, желтых и оранжевых, цветов, которые были приняты среди жителей Лаидса. Но были здесь и люди одетые в зеленое и синие, если верить Асики одежду таких расцветок принято было носить в ее родной Иритаске, пурпурное, светло-голубое и фиолетовое отличало представителей Кадриса – третьего-города государства. Были здесь и представители других государств, правда Асики не рассказывала, ни о каких отличительных чертах жителей других государств и Сельма могла лишь догадываться о том, является ли тот или иной встречный ей человек таким же чужаком, как и она. Их в общем-то отличала манера одеваться и внешний вид, но он конечно не так сильно контрастировал с видом хмурых и чопорно разодетых соотечественников Сельмы, которые, кстати, также попадались ей на пути, правда не так часто что, впрочем, никак не огорчало Сельму. Она насмотрелась на подобных себе в Хешшине и теперь не желала смотреть на их кислые недовольные лица, не похожие на лица тех людей, что сейчас окружали Сельму.

Праздник похоже был в самом разгаре. Полуденное солнце затапливало город светом, словно бы радовались этому дню не меньше, чем сами жители Лаидса. Сельма блуждала по городу уже достаточно долго в поисках площади Единения, на которой находилась Цитадель духа. Асики любопытствовала о том, для чего девушка из Хешшина прибыла в Лаидс, город, который хешшинцы не жаловали, называя его местом недостойным для порядочного человека. Конечно, в том, что Сельма сейчас оказалась в Лаидсе не было никакого секрета, но она все же не стала распространяться о том, зачем на самом деле проделала весь этот долгий путь, ограничившись сухим ответом, что просто хочет посмотреть мир. Хешшинка-путешественница выглядела в глазах других не менее странно, чем если бы Сельма вырядилась на манер одной из лаидских женщин. Впрочем, Асики ничем не выказала своего удивления, если вообще, конечно, была удивлена. Она явно не поверила Сельме, но допытываться не стала, лишь изобразила снисходительную улыбку и заметила, что ей обязательно понравиться в Лаидсе, даже несмотря на то, что, являясь уроженкой Хешшина Сельма будет отрицать это. Девушке действительно пришелся по душе город и люди, что его населяли и она несмотря на насмешливое предположение Асики не собиралась этого отрицать.

Площадь Единения, разделенную по центру во всю свою значительную длину линией однотипных скульптур в виде вытянутых острых четырехгранников, Сельма нашла довольно нескоро. Лаидс был большим, а проходящий в нем праздник лишь усложнял ее поиски. Тем более, что она то и дело останавливалась и словно неразумный ребенок пялилась на очередное архитектурное чудо или представление, которое устраивали на площадях и улицах бродячие музыканты, менестрели и актеры. На площади народу было еще больше, чем на улицах города. Казалось, что здесь собралась большая часть жителей и гостей Лаидса.

Вдоль величественных зданий обступивших площадь Единения с трех сторон расположились многочисленные торговцы, продававшие все то, что требовалось народу для веселья. Помимо торговцев здесь повсюду попадались ярко размалеванные шуты, разодетые жонглеры, оголенные по пояс, причем как мужчины, так и женщины, факиры и люди похожих профессий. Сельма, покрепче вцепившись в узелок, воров похоже сейчас в этом месте тоже было немало, ловко лавировала среди бурлящей толпы жителей и гостей города. Она больше не останавливалась чтобы поглазеть на здания, людей или какое-либо кичливое представление. Нет, Сельма шла вперед, ибо видела то, ради чего прибыла в Лаидс. Величественная Цитадель духа, монументальное строение шпилем своим, упиравшимся казалось в самые небеса, на деле конечно не было уж настолько высоким как оно представлялось сейчас Сельме. Здание возвышалось над площадью Единения огромной белоснежной махиной. Цитадель имела один высокий вытянутый шпиль в центре, окруженный четырьмя шпилями, поменьше находившимися уровнем много ниже основного. Золотые пластины, которыми были покрыты крыши шпилей цитадели блестели на солнце окружая ее аурой неземного сияния, так по крайней мере казалось самой Сельме. Белоснежные стены из полированного мрамора с гротескными выступами и многочисленными стрельчатыми окнами с яркими причудливыми витражами поражали воображение. Цитадель словно сияла, помпезно заявляя права на самое величественное сооружение в городе.

Полоса скульптур делящая площадь на две части заканчивалась практически у подножия огромной широкой лестницы ведущей к широкой площадке, выложенной мраморными плитами, которая сама по себе могла бы претендовать на звание отдельной площади.

Сельма, пялясь на Цитадель, какое-то время стояла у подножия лестницы не в силах сделать шаг. Кто-то сильно толкнул ее в спину и это привело девушку в чувство. Она оглянулась в поисках обидчика, но в разношерстной толпе обтекавшей ее со всех сторон невозможно было определить кто толкнул Сельму. Впрочем, это было и неважно, вряд ли это сделали намеренно. Девушка неуверенно ступила на первую широкую ступень, затем на вторую, а затем собрав всю свою волю в кулак уверенно зашагала вверх по лестнице. Не зря же она проделала столь длительный путь, чтобы сейчас отступить. Миновав лестницу, она вновь остановилась. Здесь на площадке у самого основания цитадели народу было много меньше, чем на самой площади Единения и несмотря на то, что сидящие на высоких резных лавочках, расставленных по периметру площадки, или стоявшие рядом с ними люди также веселились, они не были похоже на тех, что встречались Сельме до этого в городе. Вместо броских одежд строгие, пусть и не настолько как у нее самой, платья на девушках и женщинах, и опрятные добротно скроенные костюмы у мужчин. Цвета тоже были достаточно сдержанные в большинстве своем светло-серого цвета, хотя попадались и красные, желтые, синие, зеленые расцветки, менее приглушенных тонов, чем у гуляк в городе и носили их как отметила Сельма женщины постарше, тогда как молодые особы подобные ей или чуть младше довольствовались скромным светло-серым одеянием. Костюмы же мужчин особо ничем не отличались, разве что у более старших они имели лучший покрой и сшиты были из более дорогих тканей. Сельма отметила для себя что мужчин было меньше, чем женщин и все они в большинстве своем были достаточно взрослыми, в то время как девушки своим количеством наоборот преобладали над женщинами в годах.

Мимо нее пропорхнула группа еще совсем юных особ в светло-серых платьях. Они о чем-то весело щебетали, но при виде Сельмы притихли, а улыбки их приобрели тон насмешливости. И практически каждая, проходя мимо девушки, рассматривали ее с неприкрытым любопытством. Все они были младше Сельмы, но при этом она, ловя на себе их взгляды, ощущала себя еще совсем юной глупой девчонкой. Пытаясь не подавать виду, что смущена Сельма заторопилась через площадку к большим арочным дверям Цитадели. Те были распахнуты створками внутрь, впуская лучи света в цитадель. Выступающая каменная арка, очерчивающая двери, была украшена барельефами в виде людей, стоявших на коленях. С левой стороны была изображена женщина, а с правой мужчина. Оба тянулись руками к шару, объятому язычками пламени и венчавшему стрельчатый верх арки. Искусство резчика отлично передало черты одежд и лиц людей, а также шара, увековеченных в белом мраморе. Сельма, стараясь не смотреть по сторонам, быстро пересекла площадку и добралась до арочного входа. Вблизи он оказался еще больше, чем выглядел издалека. Широкий, в высоту два человеческих роста, проход с массивными украшенными рельефной резьбой двустворчатыми дверьми на каждой из которых были изображены те же мужчина и женщина, что и окаймлявший арку выступ с барельефами. Вход никто не охранял, и Сельма спокойно скользнула внутрь, вступая в огромный овальный зал. У девушки перехватило дыхание, когда она посмотрела вверх и поняла, что не видит потолка, ибо зал уходил пустотой к самому пику Цитадели. Витая лестница, огороженная высокими мраморными перилами, и напоминавшая собой свернувшуюся кольцом змею, обвившую по кругу внутренние стены Цитадели от низа до терявшегося в высоте потолка, вела ко множеству ярусов Цитадели. У Сельмы на мгновение закружилась голова и она опустила взгляд уставившись на разноцветный мозаичный пол. Казалось, будто кто-то разбил тысячи цветных ваз, а затем рассыпав по полу, собрал из них причудливую мозаику. Взглянув дальше, Сельма поняла, что стоит на самом краешке одного из синих усиков пламени, что тянулись в разные стороны от большого красного шара выложенного по центру зала. Тот же знак, что на створках и арке, поняла девушка, с интересом рассматривая отходящие от красного шара лучи больше похожие на пляшущие языки пламени. Они играли сотнями оттенков бликую в потоках света, отбрасываемого многочисленными лампами, кругом расположенными вдоль каждого яруса Цитадели.

Звонкий женский голос, спросивший ее о чем-то на незнакомом ей языке, очень похожим на тот, что употребляли жители города-государства Иритаски, заставил Сельму вздрогнуть и отвлечься от созерцания величественной красоты внутреннего убранства Цитадели. Она испуганно воззрилась на стоявшую в шагах пяти от нее женщину, сверлившую ее строгим взглядом своих светло-зеленых глаз. На незнакомке было длинное в пол платье зеленого цвета в тон глазам с короткими по локоть рукавами украшенными кружевами и неглубоким лифом, лишь слегка обнажавшим самый верх чуть округлых грудей.

– Я… я, – Сельма только сейчас поняла как сильно у нее пересохло во рту, а язык словно бы окаменел и с трудом двигался во рту. – Я Сельма, – наконец выдавила она из себя понимая, что женщину интересовало скорее не ее имя, а то, что Сельма здесь делает.

– Хешшинка, да? – с сильным акцентом вдруг спросила ее женщина, двумя руками подбирая подол платья так, что окрылись округлые носы ее зеленых в цвет платья туфель, после чего сделала пару шагов в сторону Сельмы. Женщина остановилась в шаге от нее и склонив на бок голову с любопытством уставилась на Сельму. Она была симпатична, и ее даже можно было назвать красивой, если бы не портивший все длинный с горбинкой нос, придававший ей сходство с птицей. Женщина раздраженно поджала губы похоже поняв, что Сельма не собирается ей отвечать. Девушка конечно же хотела ответить, но почему-то не смогла вымолвить ни слова. Чуть встряхнув головой так, что колыхнулись собранные в шар на затылке светлые с вкраплением темных прядей волосы, женщина сложила на груди руки и воззрилась на девушку глядя на нее сверху вниз, несмотря на то что Сельма была на пол-ладони выше нее.

– Все уроженцы Хешшина мрачны и молчаливы, не так ли? – спросила женщина, тщательно подбирая слова. – Как по мне так вы… как же это будет, а вот, грубы и не образованы. И язык у вас тоже варварский. Но это же не твоя вина, что ты родилась в столь мрачном краю, правда? Так что ты здесь забыла дитя? Если вход в цитадель распахнут это не значит, что каждый может войти и глазеть на его, хм, как же это по-вашему…, – она пробормотала что-то себе под нос на своем языке, видимо подбирая значение к нужному слову, – о, вспомнила, великолепие, – наконец спохватилась она.

Несмотря на сильный акцент женщина говорила на родном языке Сельмы достаточно хорошо и как предполагала девушка вспоминала произношение слов специально дабы подчеркнуть свое пренебрежение к языку Хешшина.

– Я просто… я, – Сельма, набравшись духу, выпалила. – Я прибыла в Цитадель духа, чтобы пройти обучение. Я желаю говорить с духами.

Возникшее на лице женщины удивление тут же сменилось насмешливым выражением и в какой-то момент Сельме показалась, что та сейчас рассмеется, но женщина лишь приглушенно хмыкнула, пристально осматривая девушку с ног до головы.

– Каждый может попробовать заявиться в цитадель и сказать, что желает обучаться здесь, но не каждый девочка будет принят сюда. Тем более если ты уроженка Хешшина. С такими как ты есть, – она на мгновение замолчала, словно раздумывая что ей сказать дальше, – некоторые проблемы. Вы не совсем открыты… Впрочем неважно. Все что тебе нужно знать так это то, что вступить в ряды слушателей Цитадели духа не так-то легко. Не каждому это удается, а уж хешшинцу и того реже. Твоих соотечественников в Цитадели не так много, и они редко добиваются больших высот. Правда есть и исключения, – последние слова она произнесла с явным неудовольствием. – С чего ты взяла, что достойна вступить в ряды слушателей нашей обители? – спросила она настойчивым, не терпящим промедления, голосом.

– Я думаю, что обладаю для этого некоторыми талантами, – твердо ответила Сельма, наконец обретая уверенность и придавая своему голосу ту мрачность и решительность, с которой обычно привыкли изъясняться ее соотечественники. Девушку оскорбило то, что женщина назвала ее девочкой, словно Сельма была неразумным ребенком, хотя она, не так давно, разменяла двадцать третий год и, если бы не ее особый дар и не разрешение матери покинуть отчий дом и отправиться на обучение в Цитадель, ее бы уже давно выдали замуж. Именно после того, как ее назвали девчонкой, к Сельме вернулась решимость. Она явилась сюда не для того, чтобы тут же сдаться и отступить от своей цели. Она прибыла в Цитадель чтобы учиться. Это было ее мечтой последние годы, и она сделает все чтобы она осуществилась. Женщина вздернула похожий на птичий нос кверху явно оскорбленная и удивленная столь дерзким ответом и уже собиралась что-то сказать, но ей не дали этого сделать.

– Тэлия, зачем ты мучаешь это дитя? – мелодичный голос, раздавшийся из-за спины женщины, заставил ту резко развернуться на пятках и тут же присесть в глубоком реверансе низко склонив голову перед высокой красивой женщиной с ярко-рыжими, по мнению Сельмы скорее даже огненными, волосами. На так внезапно появившейся незнакомке, очень красивой с приятной улыбкой на тонких обведенных алой помадой губах, было надето длинное шелковое платье с пышной юбкой и достаточно скромным вырезом на лифе. Светло-голубого цвета оно выглядело совершенно непритязательно, без каких-либо кружев со скромными манжетами на рукавах и простой оборке по верху лифа, но сама внешность прекрасной незнакомки делала эту простоту восхитительной.

Улыбка огненноволосой красавицы буквально заворожила Сельму. Вот бы и мне быть столь прекрасной, как эта женщина, на миг промелькнула в голове девушки мысль. Тогда бы Гервет Дешин упал к ее ногам и ползал на коленях, умоляя одарить его вот такой вот улыбкой, вместо того чтобы криво улыбаться и подшучивать каждый раз, когда Сельма смущалась, встречаясь с ним взглядом. Нет, она не считала себя дурнушкой, но и красавицей не была тоже. Простая симпатичная девушка, но таких много. Сельма попыталась выкинуть из головы все мысли о красоте и мужчинах, особенно о Гервите Дешин. Она явилась сюда не за этим. Сельма, хоть и с большим опозданием, присела в глубоком реверансе. Вышло у нее это конечно не так изящно, как у Тэлии, но тем не менее сносно для девушки из семьи мелких хешшинских торговцев.

– Я не мучаю ее Первая Говорящая, – в голосе Тэлии звучало глубокое уважение и почтение, а еще немного раздражения, когда она бросала быстрые взгляды на Сельму. – Эта девочка, – она опять назвала ее так, Сельма невольно нахмурилась, – заявляет, что прибыла в Цитадель чтобы учиться. Я лишь объясняла ей что мы не принимаем всех подряд, тем более если он или она уроженец Хешшина.

Улыбка на лице Первой Говорящей стала еще шире, и как показалась Сельме теплее. Она неожиданно для девушки указательным пальцем пожурила Тэлию, чем ту крайне удивила.

– Зачем ты пугаешь раньше времени это дитя, Тэлия. Посмотри, как она испугана. Не бойся девочка, подойди ближе. Мы рады каждому новому члену, обладающего даром. У тебя же он есть? Ну конечно, иначе бы не стояла здесь перед нами. Хотя чтобы поступить на обучение в Цитадель тебе придется пройти небольшое испытание, но думаю, ты с ним справишься. Что насчет того откуда ты родом, не стоит переживать из-за этого. Да, у твоих соотечественников есть кое-какие трудности в освоение некоторых аспектов нашего дела, но ты можешь достичь тех же высот что и остальные, надо просто больше стараться. Прямое доказательство тому Первый Говорящий Бишаг. Он тоже уроженец Хешшина.

Сельма, сделав несколько неуверенных шагов на встречу Первой Говорящей отметила, как скривила губы Тэлия при упоминании Экхарта Бишаг. О, конечно же Сельма знала то, что Первый Говорящий Цитадели духа родом из Хешшина. И пусть половина ее соотечественников гордилась этим фактом, а другая пыталась лишний раз не вспоминать о его происхождение, это никак не отменяло того факта, что Экхарт Бишаг был одним из самых выдающихся хешшинцев. Сельма очень надеялась встретить этого человека, которого считала своим кумиром и посмотреть на него так сказать в живую. Возможно, ей даже удастся задать ему пару вопросов. Но помечтать можно было и после, а сейчас Сельма, трепеща от волнительного почтения, встала напротив Первой Говорящей Делании Кэбрил, именно так звали эту женщину. Имя ее знали многие. Она якобы была уроженкой Тессинского салисариата, но это были всего лишь слухи, а Сельма не привыкла верить каким бы то ни было сплетням. Стоя перед этой красивой и величественной женщиной в простом светло-голубом платье, Сельма не испытывала ни толики страха, лишь благоговение и бескрайнее уважение к ней. Делания не переставая улыбаться внимательно рассматривала Сельму, а затем вдруг приблизилась к ней и возложила руку на голову девушки. Сельма охнула от неожиданности. Ладонь Первой Говорящей, коснувшаяся ее волос, оказалась на удивление холодной. Судя по виду Тэлии, та была обескуражена не меньше самой Сельмы.

Делания при этом смотрела прямо ей в глаза, мягко, практически по-матерински, улыбаясь. Родная мать Сельмы редко нисходила до улыбки, а если даже когда-то и делала это, теплых чувств в ней все равно было не больше, чем в давно остывшем угле. Рука Первой Говорящей, казалось, стала еще холоднее, и Сельма почувствовала, как этот холод растекается по ее волосам проникает под кожу и легкими покалываниями пульсирует в голове. Это длилось недолго, как только Делания убрала руку холодное покалывание тут же исчезло, а Сельма почувствовала себя так, будто бы ее голой выгнали в зимнюю стужу на улицу, а затем впустили обратно и тщательно растерли тело дабы согреть.

– Я думаю ты справишься, – Первая Говорящая вдруг, совсем неожиданно подмигнула ей, и Сельма оторопела не в силах поверить, что это сделала такая великая женщина как Делания Кэбрил. – Как твое имя дитя?

– Сельма, – едва дыша прошептала девушка. Она отчего-то только сейчас поняла, что Делания говорит на ее языке без капли акцента.

– Сельма, – повторила та. – Что же вполне хорошее имя. Я знавала нескольких женщин, носящих имя подобное твоему. Выдающихся женщин. Но тебе Сельма пока еще рано думать об этом. Думаю, мне представляться смысла не имеет, – она расплылась в довольной улыбке, когда Сельма энергично закивала в ответ, – вот и хорошо. А это Тэлия Масаир одна из наших наставниц. Она сопроводит тебя в комнаты, предназначенные для тех, кто ожидает прохождения испытания. Прощай Сельма и помни главное это стремление, а умения приходят с опытом.

Она еще раз улыбнулась и легкими плавными движениями направилась к выходу из Цитадели. Сельма, все еще не веря произошедшему с ней проводила Деланию удивленным взглядом.

– Ну девочка, чего вылупилась? Так и будешь целый день стоять с открытым ртом? – голос Тэлии с ярко выраженным акцентом привел Сельму в чувство. – Раз уж ты собралась учиться здесь, то привыкай быть более расторопной и максимально послушной. Как тебе и сказали я Тэлия Масаир одна из наставниц. Старших наставниц. И это от меня зависит, как долго ты сможешь здесь продержаться. А теперь следуй за мной. Я покажу тебе, где ты будешь жить.

Тэлия пошла прочь, но вдруг остановилась и растянув губы в не предвещающей для Сельмы ничего хорошего улыбке торжественно возвестила:

– Добро пожаловать в Цитадель духа, девочка.

Делания

Делания Кэбрил снисходительно улыбнулась парочке присевших в реверансе девушек-слушателей Цитадели, которым не повезло попасться ей на пути. Но у Первой Говорящей было сегодня прекрасное настроение. И вряд хоть что-то могло испортить его. Поэтому она оставила двух удивленных и перепуганных девчонок позади себя, даже не сделав им ни одного замечания, хотя придраться было к чему. Впрочем, Делания всегда могла найти повод отчитать слушателя, дело было лишь в желание. Сегодня явно был не тот день, когда она хотела бы тратить свободное время на кого бы то ни было в Цитадели духа. Кроме, конечно, той напуганной девчонки из Хешшина. Она не особо жаловала уроженок этого неотесанного, грубого государства, тем более что обучению таких как эта Сельма, всегда сопутствовали определенные проблемы. Но у девочки был дар и причем не слабый, это Делания поняла, едва коснувшись ее головы. Из девчонки выйдет хорошая Говорящая с духами, если, конечно, она будет стараться. О, а она будет, в этом Делания ни капли не сомневалась. Спускаясь по широким ступеням к площади Единения Первая Говорящая Цитадели духа улыбалась. Какой же сегодня прекрасный день. Обычно, когда она решалась выбраться из Цитадели, ее ожидал паланкин, но не сегодня. В этот день Делания пожелала пройтись пешком. Тем более, что дорога сквозь такую толпу в паланкине заняла бы очень много времени.

Эта девочка Сельма, если ее хорошо обработать, в будущем могла стать ее сторонницей, оставалось лишь вовремя подсуетиться. Все уроженцы Хешшина, кто уже стал Говорящими, были сторонниками Экхарта и ей, как бы она ни старалась, не удалось перетянуть ни одного из них на свою сторону. Конечно, они и сейчас окружат эту девочку словно стервятники, дабы та вошла в их ряды, но на этот раз нельзя было позволить им взять ее под свой контроль. Нет они, конечно, будут думать, что девчонка верна им и полностью их поддерживает, но Сельма будет служить ей. И рассказывать обо всем, что происходит в рядах приверженцев Экхарта. Никто за пределами Цитадели и даже некоторые внутри ее стен и помыслить не могли, что между Первыми Говорящими шла жесткая борьба. Политика Экхарта в корне отличалась от методов, которыми руководствовалась Делания, из-за чего им приходилось долго спорить друг с другом, пока Высший совет Говорящих не принимал сторону одного из них. В то время, когда требовались единогласные решения они тратили время на споры, что не очень-то устраивало Деланию. Если бы она могла узнавать обо всех планах Экхарта заранее, то ей возможно бы удалось склонить чашу весов на свою сторону.

Делания влилась в гудящую толпу заполонившую площадь Единения. Ей не составляло никакого труда скользить среди окружавших ее людей. Она немного завидовала тем фривольным нарядам в коих красовались жительницы Лаидса, да и не только его, причем возраст некоторых из них заставлял задуматься о том, что обладательницам этих одежд, уже пора было носить наряды поскромнее и не выставлять напоказ сомнительного вида прелести. Но сегодня был великий праздник, устроенный, между прочим, Цитаделью духа, и то, как выглядели сейчас празднующие его люди, соответствовало духу и цели праздника Пути духа, призывающего к свободе и раскрепощению. Сама Делания такого позволить себе не могла, ибо, являясь Первой Говорящей не могла одеваться столь откровенно даже в столь значимый день. Несмотря на то, что праздник преследовал собой идею свободы, она сама должна была быть олицетворением скромности и добродетели. Правила, которые всегда раздражали ее и которым она тем не менее всегда следовала. Ну или почти всегда.

Один из мужчин в ярко-красных штанах-шароварах, подпоясанных желтым кушаком и жилетке на голое тело, попытался подхватить Деланию в танце, одарив ее широкой улыбкой. Делания легко ушла от его мускулистых рук, таинственно улыбнувшись в ответ, и отметив, что у мужчины довольно красивые зубы. Тот рассмеялся в ответ и тут же увлек за собой попавшуюся ему на пути светловолосую девушку. Та в отличии от Делании сопротивляться не стала. Первая Говорящая с удовольствием закружила бы в танце, выпила вина, а затем возлегла с каким-нибудь красавцем или даже двумя, но статус Первой Говорящей не позволял ей этого. О, она любила мужчин. Порой ей нравилось просто смотреть на них. Среди слушателей Цитадели было много юных красавцев с которыми она была бы не прочь разделить ложе, но вместо этого ей приходилось соблюдать должные приличия и чопорно величать их как «сын мой» или «молодой человек». Делания знала, что Экхарту тоже нравились молодые особы из слушателей. Она не раз замечала какие взгляды тот бросает на них из-под своих черных практически ястребиных бровей. Да он и сам был похож на эту птицу. Экхарт всегда находился настороже, будто выслеживал добычу. Но он никогда бы не признался в том, что его интересует еще хоть что-то кроме занимаемого им поста Первого Говорящего. Но кто как не Делания знала о том, что это не так. Экхарт Бишаг находился на своем посту много дольше чем она сама. Он стал Первым Говорящим, когда умер Тебоси Эссеки, бывший Первым Говорящим столько лет, что хроники Цитадели не могли назвать точной даты его пребывания в этой должности. Делания, сложив все их воедино решила для себя, что эта цифра равняется где-то ста пятидесяти годам, но наверняка утверждать этого она не могла. Определенно Говорящие в среднем жили на несколько десятков лет больше, чем человек не имеющий дара общаться с духами. И чем выше Говорящий или Говорящая стояли в иерархии Цитадели и чем сильнее был их дар, тем дольше они могли прожить. Но цифра в сто пятьдесят лет и это только на посту Первого Говорящего, не говоря уже о годах восхождения, предшествующих этому, не могли не поражать воображения. Предшественница Делании пробыла Первой Говорящей сорок лет и почила в возрасте сто двадцати лет, правда с некоторыми нюансами, о которых Делания вспоминать не любила. Таерика Маджома была склочной и ворчливой старухой, которая не желала с помощью дара накладывать на себя маску молодости и поэтому выглядела так, как и подобает выглядеть женщине ее возраста, правда не по годам подвижной и статной. Делании пришлось приложить немало усилий для того, чтобы именно она сменила на посту эту старую каргу. Сама Делания не чувствовала себя старой, хотя ей и было уже за восемьдесят. Маска молодости ни только придавала ей вид тридцатилетней женщины, но и давала туже гибкость и подвижность присущие этому возрасту. Делания искренне не понимала почему некоторые упорно отказывались использовать маску молодости, ведь в этом не было ничего предосудительного. Взять хотя бы Тавелию Кодвид. Когда-то более шестидесяти лет назад обе они прибыли в Цитадель, чтобы стать слушателями. Обе были уроженками Тессинского салисариата и обеим удалось добиться немалых высот. Сейчас Тавелия носила титул Второй Говорящей и состояла в Высшем совете Цитадели. И была сторонницей Экхарта. Делания не знала в какой именно момент их пути разошлись и не помнила, почему будучи подругами с раннего детства они вдруг потеряли ту близость, перейдя на официальный холодный тон общения. Возможно, как раз одной из причин было то, что Тавелия никогда не использовала маску молодости и глядя на то, как стареет на ее глазах подруга, Делания чувствовала себя неуютно. Тавелия была напоминанием ей о том сколько на самом деле Делании лет и Первой Говорящей это не нравилось. К тому же Тавелия и сама была не прочь занять пост Делании и носить титул Первой Говорящей. Что же невелика потеря, весело подумала про себя Делания пробираясь через запруженные людьми улицы, у нее были и другие союзники не менее могущественные чем Тавелия, а в чем-то по мнению Первой Говорящей даже и превосходящие ее. В будущем Делания планировала заполучить еще большую поддержку со стороны некоторых членов Высшего совета и высокопоставленных Говорящих рангом пониже, которые сейчас были сторонниками Экхарта. Если ей удастся склонить чашу весов в свою сторону она сможет упрочить свою власть и тогда последнее слово всегда будет оставаться за Деланией. Она собиралась привнести в Цитадель изменения, которые не только подорвут ее многовековые устои, но и упрочат влияние Говорящих на весь мир. Но об этом пока было рано говорить. По крайней мере до тех пор, пока они с Экхартом имеют равное положение в Цитадели духа. Он неукоснительно следовал старым заветам и противился всему новому, считая, что законы Цитадели есть стабильность, а новшества могут лишь навредить. Он все время твердил, что они должны следовать тем устоям Цитадели, что были установлены при ее основании. Впрочем, в этом он не был первым, ибо практически все его предшественники и предшественницы Делании не стремились ничего менять за время служения в должности Первых Говорящих. А те немногие, что пытались привносить новые реформы, либо отказывались от своих идей, либо теряли свое положение, или же тратили на это всю свою долгую жизнь и шли на уступки Высшему совету, превращающему амбициозные проекты в их бледное подобие. И еще никому за все время существования Цитадели за исключением тех, кто стоял у ее истоков, не удавалось вписать новый пелигрум[2 - Пелигрум – пункт закона входящего в состав свода правил Цитадели духа.], в свод правил. По крайней мере Делания о таком не знала. Но именно она собиралась стать первой кто сделает это. Ведь когда-то же должен появиться новатор, который сдвинет старые устои и придаст миру новое дыхание, пока тот окончательно не задохнулся в своей закостенелости. Старые опоры имеют свойство со временем рушиться. Это также неизбежно, как и настигающая любое живое существо смерть.

Труппа музыкантов игравших на улице Синих огней, названной так из-за установленных здесь фонарей из темно-голубых стекол, которые зажигали вечером, и они горели всю ночь заливая улицу синим светом, отвлекли Деланию от ее мыслей. Они наигрывали веселую мелодию известную во всех трех городах-государствах и за их пределами. «Дезира ходящая по лезвию бритвы» так она здесь называлась, хотя в Тессинском салисариате главную героину этой незамысловатой песенки звали Дезарией. Высокий мужчина, исполнявший ее под аккомпанемент своей труппы, кривлялся и подтанцовывал в такт музыке и словам, а собравшиеся вокруг них зрители выплясывали рядом. Делания при виде этого зрелища вспомнила свою юность и то, как сама любила танцевать, не раз сбегая из-под строгого надзора родителей. Как-то раз они с Тавелией напились яблочного вина, явно не рассчитав свои силы. Она и сейчас помнила ту взбучку, что устроила ей мать. Предавшаяся воспоминаниям Делания весело рассмеялась, нисколько не заботясь о том, что кто-то будет смотреть на нее. Она не сомневалось в том, что многие из этих людей узнали ее, ведь будучи Первой Говорящей она принимала непосредственное участие в церемонии Принятия, которая считалась кульминацией праздника Пути духа, хотя гуляния в городе заканчивались лишь утром следующего дня. И конечно же многие знали ее в лицо и в любой другой день непременно стали бы выражать ей свое почтение и расшаркиваться в приветствиях, но только не сегодня. Сейчас Делания была одной из них, просто еще одной женщиной, что придается веселью в столь знаменательный день. И она не возражала этому. Тем более что сегодня у нее действительно было прекрасное настроение и не только из-за праздника Пути духа. Нет, не только. Этой ночью она спала словно младенец и видела прекрасные сны, в которых не было места кошмаром с участием той злобной прожигающей ее ненавистным взглядом старухи. Эти кошмары липкие и холодные, снились ей часто, заставляя ее не один раз за ночь вскакивать на своей постели, после чего она растерянная и напуганная, долго не могла уснуть. Конечно, после такого, не выспавшаяся и раздраженная, в течения дня она срывала зло на других и именно поэтому слушатели, да и многие из Говорящих попадавшиеся ей сегодня на пути были удивлены ее великодушием. Скорее всего они объясняли это для себя праздничным настроением Первой Говорящей, и только лишь сама Делания знала в чем была истинная причина ее сегодняшнего веселья. Она просто-напросто выспалась, а такое в последнее время случалось не часто. Делания немного постояла, послушав музыку, а потом двинулась дальше.

До площади с фонтаном в ее центре в виде женщины, державшей в руках склоненный кувшин, она добралась не так скоро. Улицы были похожи на полноводную реку, столько народу собралось в Лаидсе в этот день. Гости прибывали со всех уголков материка и не только. Она не единожды замечала в веселящихся толпах представителей Тибронского союза среди которых были как уроженцы Бесчисленных островов, так и обитатели его материковой части. Темнокожие, некоторые более светлые, другие подобно черному алебастру, а также с кожей цвета начищенной меди они были не менее, если не более, раскрепощены чем жители городов-государств славившихся своим фривольными поведением и вкусами. Впрочем, в этот день все гости Лаидса вели себя довольно свободно, конечно за исключением угрюмых погрязших в правилах строго этикета хешшинцев и окутавших себя аурой таинственности, казалось вечно задумчивых, но достаточно улыбчивых, уроженцев Эдшары. Впрочем, эдшарцы редко покидали пределы своего государства. В Цитадели, кстати, учились представители разных народностей, просто одних было меньше, чем остальных, в связи с некоторыми особенностями и традициями их стран. Хотя в данный момент в Цитадели духа не было ни одного слушателя из Эдшары, как впрочем и Говорящих, которые были под разными предлогами отправлены в разные точки материка Тавлар.

Площадь с фонтаном в виде полногрудой мраморной женщины стояла в окружение четырех небольших, но роскошных особняков. Именно к одному из них, зданию чья территория пряталась за невысокими заборами золотистого, как и сам особняк, цвета и направилась Делания. Высокие башенки с куполами устремлялись ввысь согласно лаидскому стилю. Позолоченная черепица блестела на солнце, а арочный вход в сам особняк, прятавшийся в тени склонившихся над ним ветвей акаций, охраняло двое человек в облачение городской стражи. Делания скользнула в открытые ворота, прошла по выложенной серой мраморной плиткой дорожке. Стражники поклонились ей, Делания кивнула в ответ и вошла в особняк. Первая Говорящая уже знала, что ее ожидают на террасе второго этажа. Туда она и направилась, отмахнувшись от встретивших ее в большой гостиной служанок. В празднество Пути духа принято было отпускать прислугу, дабы те могли принять участие в гуляниях. Хозяйка этого дома не поддерживала эту традицию. Она и сама не участвовала в празднестве и не позволяла делать это своим слугам. Впрочем, те, нанимаясь на службу в дом Табири, были предупреждены об этом и согласились на установленные для них правила. К тому же платила им мессия[3 - Мессия – почтительное обращение к женщине в городах-государствах. К мужчине принято обращаться мессир.] Таики Табири, хозяйка сего особняка и по совместительству жена члена ассамблеи Марко Табири, достаточно хорошо.

Таику Делания застала на том же месте и за тем же занятием, что и в последнюю их встречу. Женщина, чьи волосы уже обильно покрыла седина, сидела в мягком кресле в дальнем конце террасы склонившись над вязанием. Ее пальцы умело орудовали спицами и на первый взгляд могло показаться, что это занятие увлекало женщину настолько, что она не замечает ничего вокруг. Но Делания знала, что от цепких и не потерявших с годами зоркости глаз Таики сложно было что-то утаить. Об этом знали и ее собеседницы, которые сейчас вполголоса переговариваясь меж собой, сидели в таких же что и хозяйка дома креслах по обе стороны от нее. Заметив приближающеюся Деланию, обе замолчали и воззрились на Первую Говорящую выдавив из себя приветливые улыбки. У обеих в руках были маленькие чашки из белого кадриского фарфора, расписанного голубыми цветами. В них, в чем Делания ни капли не сомневалась, был налит холодный чай с лепестками жасмина, привезенный с одного из островов Тибронского союза.

– Первая Говорящая, – практически в такт произнесли они, вставая со своих мест и церемониально, сгибая ноги в коленях, совсем немного, дабы лишь выказать ей свое уважение, но в то же время подчеркнуть свой высокий статус в обществе Лаидса. Сели они прежде, чем Делания успела вежливо склонить голову в приветственном кивке.

Таика отняла глаза от вышивки и окинула Деланию пронзительным взглядом своих холодных тускло-серых глаз. Ее испещренное мелкими морщинками лицо не выражало абсолютно никаких чувств. Некоторое время она просто смотрела за тем, как Делания молча присаживается в последнее из четырех кресел, а затем ее взгляд пал на белую шаль, уже наполовину ею связанную, и спицы замелькали в ее пальцах с прежним неуемным усердием. Делания, принимая так любезно поданную ей Олети Марика чашку с холодным жасминовым чаем, медленно обвела взглядом троих женщин. Таика рьяно занималась вязанием, так словно бы с приходом Первой Говорящей ничего не изменилось. Это было ее обычным поведением, так что Делания уже давно не придавала этому значения. Мессия Табири была женщиной умной, расчетливой и хладнокровной, а еще она как никто другой могла держать себя в руках. Кажется, разразись вокруг нее настоящая буря, она бы все равно пребывала в спокойствие и продолжала заниматься своим вязанием. Это как раз и нравилось в ней Делании. Таика была младше Первой Говорящей более чем на три десятка лет, но не имея дара Говорящих, старела, как и прочие люди не умеющие говорить с духами. Таика не имела возможности воспользоваться маской молодости и внешне выглядела много старше Делании. Хотя Таика Табири и знала о том, что возраст Первой Говорящей значительно превышает ее собственный, вела она себя так будто бы и в самом деле была самой взрослой среди четверых присутствующих на этой террасе женщин. Порой она даже позволяла себе наставлять Деланию, и Первой Говорящей, пусть и в вежливой форме, приходилось напоминать Таике о том, что она не нуждается в нравоучениях. Правда это вскоре забывалось, и мессия Табири вновь принималась давать Делании советы, словно матушка своей пусть и прилежной, но еще неопытной дочери. Это порой раздражало Деланию, но дружба и поддержка семьи Табири была выше ее гордости. А вот двое других присутствующих женщин, которые сейчас краем глаза следили, как за Деланией так и за Таикой, воспринимали нравоучения мессии Табири как должное. Конечно все то, что говорила им Делания они также внимательно выслушивали и если она того требовала выполняли ни с меньшим рвением чем указания Таики, но порой Первой Говорящей казалось, что, если противопоставить свое слово слову Табири эти двое скорее всего примут сторону Таики. Но так как таких ситуаций доселе не случалось, Делания не могла наверняка этого утверждать. Да и проверять это у нее признаться особого желания не было.

Делания скользнула взглядом по второй женщине. Олети Марика состояла в Высшем совете Цитадели духа. Она уже была Говорящей, когда сама Делания лишь ходила в слушателях. Правда в то время Олети находилась в самом низу иерархии Цитадели и ей не было даже позволено обучать слушателей. Делания видела ее во время своего обучения лишь дважды, а потом они встретились уже когда Делания получила звание Немой Говорящей, являвшей собой самую низшую ступень в иерархии Цитадели, получаемую закончившими обучение слушателями. Олети, в то время уже Пятая Говорящая, занимала пост эттеке, так называемых послов Цитадели состоявших при дворах правителей тех или иных государств. Олети Марика была эттеке при дворе короля Ибое, уже почившего ныне правителя Боэе. Официально Цитадель не интересовалась политикой и предоставляла свои услуги правителям и народам лишь в качестве Говорящих с духами. По сути, так оно и было, но тем не менее Цитадель всегда ставила превыше всего именно свое благо и благо всех Говорящих, которые становясь таковыми, смывали границы между собой, забывая о своем происхождение и национальности. Говорящий-хешшинец в первую очередь поддерживал уроженца Ларлона, с которым мог даже не общаться, если тот обладал даром и состоял в рядах Цитадели, чем своему родственнику, другу или соотечественнику. Конечно, это правило не касалось Говорящих-эдшарцев, хотя те до последнего заверяли Высший совет в своей верности, но благо их представителей в Цитадели духа было в разы меньше, чем тех же хешшинцев, хотя уроженцы Эдшары считались одними из самых одаренных жителей материка. Что же касалось остальных, то в Цитадели все были братьями и сестрами, и пусть многие из них были готовы порой перегрызть друг другу глотки, никто никогда не ссорился в открытую вне стен Цитадели и все поддерживали друг друга, если кто-то не из Говорящих пытался влезть в дела Цитадели духа. Таков был установленный основателями закон и те из Говорящих, кто пытался нарушить его, поставив личные цели выше целей Цитадели духа или желания кого-либо не входящих в ее круги, горько жалели об этом. Из этого выходило, что любой Говорящий, выполнявший обязанности эттеке, а представители Цитадели имелись в каждом государстве континента Тавлар, кроме Ларлона, прежде всего преследовал интересы Цитадели, а уже потом свои личные нужды или желания правителей при чьем дворе они состояли. И если для блага Цитадели им необходимо было вмешаться в политические дела государства, эттеке делали это, тем или иным способом подталкивая правителя к нужному решению. Тем более что Цитадель духа всегда была окутана аурой непоколебимого авторитета и пользовалась славой безграничной обители многовековых знаний и мудрости, так что сильные мира сего старались прислушиваться к советам ее представителей, не говоря уже об наставлениях Высшего совета и Первых Говорящих. Делания не раз ловила себя на мысли о том, что она является чуть ли не одной из самых влиятельных особ в этом мире и каждый раз едва сдерживала самодовольную улыбку, так и норовившею искривить ее прелестные губы.

Первая Говорящая отпила чая, вновь скользнув рассеянным взглядом по Олети. Совершенно непримечательная женщина и как только она добилась положения Второй Говорящей и места в Высшем совете Цитадели, в который раз поймала себя на мысли Делания. Олети была уроженкой Иритаски, на это указывала и ее внешность, скрываемая маской молодости, длинный некрасивый нос, тонкие слегка поджатые губы и большие, словно бы застывшие в извечном удивление, глаза. Несмотря на впечатление, которое она производила, Олети была хитра и расчетлива, пусть и излишне подобострастна. Это проявляясь в ее общение с Первыми Говорящими, другими членами Высшего совета и Таикой Табири, в случае с последней кротость Олети приводило Деланию в некоторое недоумение. Но несмотря на все это Делания могла с уверенностью заявить, что Олети была полностью в ее власти. Их связывала общая тайна, которая обязала ту верно служить Первой Говорящей, ведь падение Делании привело бы к краху и саму Олети Марика. Определенно та этого не желала. Как, впрочем, и сама Делания не желала, чтобы из совета выгнали ее сторонника или сторонницу. Марика заседала в Высшем совете еще до того, как саму Деланию приняли в его ряды, и именно она одной из первой поддержала ее притязания на пост Первой Говорящей еще прежде, чем покинула этот мир Таерика Маджома.

– Сегодня прекрасный день не правда ли? – как бы невзначай спросила Тесси Охари нарушая затянувшееся молчание.

Голос у нее был звонкий и мелодичной и из всех четырех присутствующих она была самой молодой, хотя внешне выглядела старше Олети и Делании. Тесси Охара было уже около сорока, и она являлась одной из самых крупных и влиятельных торговцев тканями и пряностями, если не во всех трех городах-государствах, то уж в Лаидсе наверняка. Ко всему прочему она входила в Торговую гильдию Лаидса являясь ее представителем в переговорах с самыми влиятельными торговцами Тибронского союза, а также была членом ассамблеи городов-государств. Достаточно примечательная личность, по мнению Делании, особенно если учитывать то, что семейство Охара, до того, как бразды правления перешли в руки Тесси, старшей дочери его покойного главы, были всего лишь мелкими торговцами тканями. Тесси же привела свой дом к величию благодаря своим выдающимся способностям в дипломатии и торговле, а также, что особенно нравилось Делании, жестокости с коей она разбиралась не только со своими врагами, но и мешавшими ей близкими людьми. Эта улыбающаяся голубоглазая женщина, которая сейчас невозмутимо отпивала из фарфоровой чашки холодный жасминовый чай приказала бросить за борт своего родного брата по чьей вине один из кораблей с пряностями был захвачен в Тибронском море пиратами с островов. Все бы ничего если бы это не случилось в открытом море, так что у бедолаги не было ни единого шанса выжить. По крайне мере вероятность того, что ему удалось спастись была ничтожно мала. Дом Охара на данный момент имел в Лаидсе большое влияние и все лишь благодаря тому, что им железной рукой управляла Тесси, не давая спуску ни своим близким ни тем более врагам. Не будь Делания наделена даром и занимайся она торговлей ей бы точно не захотелось составлять конкуренцию Тесси Охара. Благо Делания носила звание Первой Говорящей и для Охара она была одной из немногих людей, чей авторитет она признавала. Ну и конечно же Тесси прислушивалась к Таике Табири женщине, которую все считали просто женой члена ассамблеи Марко Табири. Но Таика имела столь несгибаемый характер и волю, и настолько блестящий ум, что заставляла заискивающе улыбаться перед собой и кивать в такт своим словам даже такую опасную женщину как Тесси Охара.

– Да, этот день действительно прекрасен, – ответила Олети подкрепляя свои слова легким кивком головы.

– Много шума. Разодетые словно выходцы из какого-то дешевого борделя люди. Выпивка. Одним словом, повсеместный разврат и сумбур. Этот день вы называете прекрасным?

Все еще склоненная над своей вышивкой Таика подняла глаза и небрежно окинула взглядом обеих женщин. Те в ответ виновато улыбнулись и практически одновременно, так будто их охватила внезапная жажда, приложились губами к своим чашкам.

– Празднование Пути духа, насколько тебе известно Таика, предполагает подобного рода поведение, ибо несет в себе стремление человека к свободе и раскрепощению. Иногда всем нам нужно отвлекаться от насущных проблем и давать волю своим земным потребностям, при этом не важно какое положение ты занимаешь в обществе. Если быть всегда серьезным и следовать только определенным правилам, жизнь станет скучна и однообразна.