Раб колдуньи

***

К своим сорока годам я много всего видел. И человеческого благородства, и подлой низости. Но с таким коварством, как в эту ночь, я встретился, признаюсь, впервые. Хотя подлинно человеческим, это коварство вряд ли можно назвать в полной мере. Ведьмы уже почти не люди. У них иная мораль, запредельно извращенное чувство справедливости, чести и благородства. О таких же понятиях как добро и зло они вообще имеют весьма смутное представление.

В общем, дело было так. Ведьмам приказали раздеться и объявили, что их будут пороть до тех пор, пока не устанет последняя желающая их высечь дама. А потом пороть будет… Кто бы мог подумать! – Пахом!

Дамы ахнули. Послышался ропот изумления. Доверить порку пусть и провинившихся, но всё же своих сестёр – ведьм, какому-то проходимцу!

Да его самого для начала неплохо бы было вздуть!

– Ну а что бы вы хотели?! – пресекла на корню это недовольство Акулина. – Сама я их наказывать не могу – боюсь не сдержаться. Они ведь, как-никак замучали до смерти мою новую зверюшку, за которой я охотилась почти год! Так что чем жёстче вы с ними поступите, тем меньше достанется работы Пахому. А уж с ним самим, поверьте, придет время – разберёмся…

Дамы получили карт-бланш на практически неограниченное насилие. Дамы, возбужденные алкоголем и шашлыком с кровью, раздували ноздри в предвкушении. Дамам раздали толстые и прочные розги.

Рубикон был перейдён, мосты сожжены. Остановить экзекуцию уже никто был не в силах.

Лысых ведьм привязали за руки к ближайшей могильной ограде и сорвали с их спин почти всю одежду. Акулина и леди Стефания в экзекуции не участвовали. Они сидели за столом и попивали вино, о чем-то тихо переговариваясь. А мы тем временем, откапывали Пахома. Который почти замерз в сырой могиле Пал Палыча.

– Все в курсе, за что мы наказываем сегодня наших сестёр Катю и Марьяну? – спросила перед началом порки леди Стефания. И, не дожидаясь ответа перечислила вкратце: – За неуёмную жажду власти – захотели силу, которую не смогли вывезти. За вопиющую безграмотность в демонологии – решили, что имеют право вызывать демона, как будто демон обязан им служить. За вмешательство в дела старших сестёр – убили человека, который не им принадлежал и на которого вообще никаких прав не имели. Заслуживают ли они самого жестокого наказания?

– Да! – разом ответили все присутствующие на поляне дамы.

Стефания молча указала им на одинокие плачущие фигуры у оградки.

– Приступайте…

Каждая подходила и наносила несколько ударов розгой. Так как никто из начальства не указал конкретно насколько жестоко надо бить, чувствовалось, что дамы жалели ведьмочек. Их истерзанный вид, синяки и кровоподтёки, а также ужасное обритие головы ясно свидетельствовали, что провинившихся уже и так сурово покарали, и теперь они отбывают дополнительную муку – всеобщее порицание в виде порки.

И что особенно бросалось в глаза (мне во всяком случае) – это то, КАК смотрели привязанные Катя и Марьяна на леди Стефанию. В их взгляде не было слёз, боли, каких-то нравственных страданий или даже простого раскаянья. Нет, это был сплошной, чистый, вселенский УЖАС! Когда они встречались с ней взглядом, они замирали как кролики перед удавом и, казалось, даже физическую боль они особо не чувствуют.

Жуткое подозрение, которое у меня родилось в тот момент, когда я был в беспамятстве, и слышал всякие странные слова, сейчас оформилось в полную уверенность. Я опустил глаза, чтобы не выдать сакральное знание. Теперь я точно знал КЕМ является наша владычица леди Стефа.

И она не ведьма.

Дамы между тем почти закончили экзекуцию. На спинах наших с Коляном мучительниц проступало не более сотни красных полос, которые даже рубцами назвать язык не поворачивался. Так, школьная порка в элитном институте благородных девиц. Не более того.

Ведьмы конечно стонали под розгами своих соратниц. Иногда даже вскрикивали, но как-то вяло, без надрыва. Скорее для порядка. Словно показывая нам всем, что вот их секут, им больно-больно-больно и они мучаются ну просто катастрофически!

А на самом деле было ясно, что колдовских сил их не лишили, несмотря на тяжесть преступлений. А значит, они могут быть нам опасны и впредь, подумал я. Это надо учитывать.

И тут как раз окончательно отряхнулся от могильной землицы наш недавний собеседник под столом – Пахом Отвёрткин. Не знаю, правда, или нет, что он когда-то служил в разведке, но если это так, то вопросов, почему рухнул великий и могучий, у меня не осталось.

Явиться ночью, практически в одиночку на шабаш нечистой силы, которая сумела легко похитить и убить губернатора – это надо действительно обладать недюжинными слабоумием и отвагой.

Ну а посидеть немного в яме, чтобы потом взяться за плётку с целю доказать свою, якобы, преданность – это окончательно подтвердить диагноз.

Даже я бы до такого не додумался. А Пахом смог.

Когда ему вручили тугую воловью плеть, он весь преобразился. Молодцевато повёл плечами, хрустнул лопатками, словно расправляя невидимые крылья. Покрутил шеей, как боец-рукопашник, красуясь перед вымышленным противником. Словом, распустил хвост, как павлин. Даже попытался «стрельнуть» плёточкой, чем вызвал сдавленные смешки на задних планах.

Заходил гоголем наш недавний чмошник. Как будто даже ростом стал повыше! И ведь не понимал, подлец, как нелепо выглядят все его кривляния!

Всё искренне, всё на полном серьёзе!

Брат я изумлении покачал головой. Я в ответ пожал плечами. Что ж, видимо, пришло время настоящего шоу. Остальное было лишь разминкой.

Для начала Пахом разорвал на женщинах всю одежду полностью. Так, чтобы оголить ягодицы. До этого их били исключительно по спине, а он захотел, чтобы его рубцы выделялись как-то по-особенному. Не скрывая плотоядной улыбочки, похлопал каждую по упругим половинкам, даже ущипнул украдкой, скотина. Не спеша прошёлся несколько раз туда-сюда, поигрывая плетью, как заправский палач, упиваясь властью над жертвами.

– Переигрываешь, Пахомчик! – осадила его Акулина. – Просто покажи, на что ты способен. А мы уж оценим, не волнуйся…

Ну он и показал.

Сначала длинной серией ударов с оттяжкой бил Марьяну. Чтобы её страдания напугали как можно сильнее Катю. Постарался таким образом сломить волю другой жертвы. Специально бил без перерыва, как только мог долго, заставляя организм девушки впасть в панику и не допустить выработки защитных эндорфинов, притупляющих боль. Но вскоре сам запыхался, сделала короткий перерывчик.

Глубоко и блаженно несколько раз вздохнул. Самодовольно ухмыльнулся и украдкой (как ему, барану, казалось) глянул на сидевших за одним столом Акулину и Стефанию.

Мы с Коляном опустились на землю. Нам реально стало не по себе.

А Пахом, как ни в чем не бывало, продолжил куражиться. Теперь он лупил Катю. Не так быстро и знойно, но зато в полную силу, к тому же всякий раз максимально протягивая плеть, чтобы с одного удара распороть нежную кожу женской попки до крови.

Именно крови ему больше всего сейчас хотелось.

И он её добивался. После первых же ударов плётка Пахома стала чмокать, быстро напитавшись скользя по окровавленному свежему мясу…

– Ты там поаккуратнее! – холодно заметила леди Стефания. – Помереть могут…

– Выживут! – окончательно войдя в раж, с самодовольно улыбкой отозвался Пахом. – Даром что ли ведьмы!

Я закрыл лицо руками, чтобы не стать свидетелем ещё одного убийства.

А между тем обе наказуемые не издали ни звука с того момента, как за дело взялся Пахом. Они плакали и скулили, пока их секли дамы, но перед мужиком они решили показать стойкость и всё, что мы слышали, были лишь свист плетки и отвратительные шлепки по мокрому.

Странно, но тупица Пахом это довольно быстро понял. Теперь он изо всех сил старался выбить из девушек хоть малейшую реакцию на ту дикую боль, которую он с наслаждением им причинял. Но всё было зря.

Он потел и задыхался, а ведьмы лишь вздрагивали от каждого удара, но упорно молчали. Присутствующие гостьи явно в знак солидарности с наказуемыми также затихли, чтобы Пахом понял: он УЖЕ проиграл. Всё зря, жертвы сильнее палача, они не будут просить пощады, не будут плакать, даже ни единого стона он от них не добьётся.

Пахом Отвёрткин даже палачом оказался дерьмовым.

Наконец он просто устал. Выложился сверх меры, не рассчитал своих сил, а может, какая добрая душа слегка пробила его энергетику, дав, таким образом, жертвам подпитаться от хищника. Я где-то что-то такое слышал.

– Это всё, Пахом? – строго спросила у него Акулина.

И Пахом, растеряв окончательно остатки своего рассудка, сделал последнюю, роковую ошибку. Он сделал пару шагов к исполосованным в мясо ведьмам и зачем-то попытался их отвязать от могильной ограды.

И тут девушки обернулись, раскинув руки по металлическим прутьям. Оказалось, что они уже давно и не были привязаны. Наверное, сами развязались. А может, это была просто иллюзия.

Только тут Отвёрткин понял, что ему уже не хватит сил даже просто убежать от них. Инстинкт зверя, только что упивавшегося страданиями добычи и внезапно попавшего в смертельный капкан, подсказал ему единственный путь – назад! Но сил не было, и Пахом, рухнув на землю, жалко пополз по-пластунски, изобразив на своей бледной физиономии гримасу чрезвычайно комичного удивления.

Это было настолько смешно и жалко, что я даже грешным делом подумал, что его пощадят. Помилуют, ради общего веселья, которое тот час возобновилось на поляне, при свете факелов.

Но Пахома не пощадили, и не помиловали. Здесь никого никогда не милуют. И это еще одна особенность ведьм – они безжалостны.

***

Пахома Отвёрткина посадили на кол. Нет, успокойтесь, это не было жуткой средневековой казнью, которой меня стращала леди Стефа в первый день нашего знакомства. Ведьминский кол представляет собой толстую палку с перекладиной, на которой сидит связанная жертва (чаще всего мужского пола). Сам «кол» – это отполированный средних размеров деревянный фаллос, который вводят несчастному в задницу и так оставляют его на нем сидеть – не шелохнувшись. Потому что малейшее движение причиняет нестерпимую боль.

Вот Пахома на такой «кол» и посадили. И как бы забыли о нем – вокруг продолжался самый настоящий ведьминский шабаш – собравшиеся дамы разожгли посильнее костры, поскидывали с себя лишнюю одежду (балахоны и мантии) и стали плясать у огня, поливая себя вином и растираясь какими-то мазями и снадобьями.

А Пахом выпученными, совершенно безумными глазами наблюдал за разворачивающейся вокруг него вакханалией и явственно ощущал, как в его очко всё глубже и настойчивей проникает что-то твёрдое и гладкое…

Но главное – его, конечно, игнорировали, но далеко не все. Некоторые дамы время от времени подходили полюбоваться на его страдания. Даже заводили с ним ничего не значащие, как бы светские беседы. Как, мол, вы себя чувствуете, наш дорог8ой гость, не хотите ли выпить чего-нибудь покрепче, не испытываете ли каких неудобств…

При этом жестокие женщины откровенно ржали над его болезненными гримасами, а когда он сдуру на предложение закурить согласился, какая-то не в меру развеселившаяся садюга, кажется, это была Серафима, прикурив сигаретку, сунула её Пахому в рот зажжённым концом. Все свидетельницы этой сценки были в восторге!

Больше Пахом ничего ни у кого не просил, и никаких поблажек не принимал. Наконец-то он, вроде бы, всё понял.

Он продержался на последних остатках своего самолюбия чуть больше часа. Всё-таки сидеть на деревянном фаллосе без какой-либо смазки – то ещё мучение. Жопу уже через пятнадцать минут начинает греть адский жар, а если учесть, что тело давит вниз, а перекладина вдавливается в седалище и всё тело затекает от невыносимо неудобной позы – это он еще оказался молодцом! Терпел, как настоящий герой.

А потом стал громко стонать и севшим голосом умолять, чтобы его сняли. Якобы он всё осознал и готов служить и пресмыкаться. Когда его завывания кому-то уж слишком надоедали, какая-нибудь из дам, отрывалась от всеобщего веселья, подходила к Пахому, и несколько раз стегала его той самой плетью, которой он упражнялся с Катей и Марьяной.

Плеть кто-то услужливо повесил на перекладину «ведьминского кола».

После чего страдалец на некоторое время замолкал, но эти перерывы становились всё короче.

Постепенно и как-то само собой небо начало понемногу светлеть. Приближалась утренняя зорька. Розовая заря – и это созвучно было Ордену садисток-феминисток и по совместительству ведьм. О чем и напомнила леди Стефания:

– Дамы! Прошу внимания! Мы славно отдохнули этой ночью. Повеселились, но не стоит забывать о той священной цели, ради которой мы здесь, собственно, и собрались.

Женщины понемногу успокаивались, вытирали пот со лба, украдкой промакивали взмокшие зоны декольте и бикини, кое-как причесывались, словом выходили из режима шальной императрицы и обращали свои слегка затуманенные взоры на предводительницу. И вспоминали, ради чего, собственно, собрались.

Ах, да! Похороны губернатора! И что?

– А то! – читая их как детскую книгу с картинками, молвила леди Стефа, – мы же не закончили обряд! Усопший, как нам подсказал его верный клеврет, – тут она широким жестом указала на корчившегося на колу Пахома, – оказывается не совсем усох… Вернее усоп!

Дружный смех всё ещё готовых веселиться вакханок подтвердил их минимальную способность воспринимать на слух человеческую речь. Что-то они еще соображали.

– А значит надо оживить покойника! Или есть какие-то принципиальные возражения?

Возражений не последовало. Дам явно заинтересовало слово «оживить». Неужели глава их Ордена и на такое способна? Они ведь сами удостоверились, что труп окоченел, своими собственными ногами его попирали, сомнений никаких не было. И вдруг – оживить?

– Это ведь невозможно! – возбужденно шептала Евдоха Акулине. – Ведь правда, это немыслимо? Я читала, что можно поднять труп, сделать из него что-то подобное зомби, но оживить… Это же никому не под силу?

Акулина в ответ лишь загадочно улыбалась и хранила многозначительное молчание. А затем коротко приказала нам с Колюней:

– Очистить от земли гроб. И открыть его!

Путаясь в пышных материях своего нового роскошного платья, я спрыгнул в дышащую лютым смертным холодом могилу, и принялся выбрасывать наружу мокрые комья. Братка подал мне лопату и дело пошло быстрее. Через пять минут я распутал вожжи и откинул крышку…

Жуть. Я не боюсь покойников, но зрелище, представшее мне в отблесках пламени факелов, едва проникающих сюда, на глубину двух метров, покоробило даже меня. Губер был точно мертвее мёртвого. Лицо осунулось, глаза ввалились, хоть и были полуприкрыты, кожа приобрела землистый оттенок. Рот и тот приоткрылся!

Я поспешил поскорее выбраться наружу. Ещё не дай бог заставят вытаскивать тело!

Но обошлось. Леди Стефания подошла к краю могилы, заглянула в неё и удовлетворённо кивнула.

– Кто проведёт обряд воскрешения? – спросила она деловито, как будто любая из её учениц запросто проделывала такое на зачётах в осеннюю сессию.

Дамы постарались даже не дышать в столь торжественный момент, лишь бы не привлечь к себе внимания обожаемой патронессы. Теперь вряд ли кто сомневался, что Палыч будет воскрешён, но никто и приблизительно не понимал, как такое вообще можно сделать.

– Нет желающих? – искренне удивилась Стефания…

…Обряд «воскрешения» показался нам с братом ужасным, но на деле был чрезвычайно эффективен. Леди Стефания первой встала над могилой губернатора, широко расставив ноги и приподняв полы мантии. Тут же на сухие доски гроба полилась весёлая, звонкая струйка золотого дождя.

– Прошу, дамы! Ваш черёд! – сказала леди, разведя руки в стороны. – Просто поверьте, что ваш целебный нектар может воскресить кого угодно! Даже самое ничтожное ничтожество! По мощам и елей!

И недаром в эту ночь было выпито столько вина! Жрицы Ордена, благословляя разгорающуюся на востоке действительно розовую Зарю, подходили по очереди к могиле, приседали над её краем и мощно журчали в разверзшуюся земную утробу, животной радостью жизни сокрушая смертный тлен.

У них всё получилось. Обряд сработал.

Спустя полчаса в могиле раздался скрипучий голос его превосходительства:

– Пахом, сука! Пааахом! Мать твою! Что же ты, пидор гнойный, делаешь!

***

Воскресший губернатор изменился по всем параметрам. Похудел, постройнел и приосанился. К нему вернулась его былая военная стать, растерянная по кабинетам, паркетам и коврам (да чего греха таить – и подковёрным схваткам тоже), его взгляд стал необычайно остр, нос тоже. Во всем облике проступила несгибаемая сила воли и стремление к победе.

Внутренне он тоже полностью преобразился. Теперь это был дисциплинированный бойцовый пёс. Свою хозяйку – леди Стефанию, он обожал и смотрел только на неё преданными глазами. Он знал, кто его воскресил, и отчетливо помнил, кто закопал. Так что первым делом он подошёл к торчащему на колу Пахому и молча, но очень многозначительно показал ему увесистый кулак, поднеся его к самой физиономии Отвёрткина. А следом тут же коленопреклонился перед Стефанией и прижался лбом к её туфелькам.

Демонстративно. Напоказ. Молча.

Стоял так до тех пор, пока она не велела ему подняться.

От него, конечно же, разило могильной почвой и всем букетом воскрешающего коктейля вперемешку, так что решено было для начала пропарить его в баньке.

А самая лучшая деревенская банька, как всем известно, находится в поместье Акулины. Туда и отвезли воскресшего, завернув его предварительно в большую розовую скатерть, которая осталась от ночных празднований. Таксист косился в зеркальце заднего вида на столь странного пассажира, но сопровождавшая ожившее тело Стефа довольно быстро промыла ему мозги, и он успокоился. Видимо решил, что везет с пикника молодожёнов.

Баньку, разумеется, должны были организовывать мы с браткой. И, честно говоря, возится с дровами, таскать воду из ручья и разжигать печку в бальных шикарных платьях мы были не готовы. А попросить разрешения переодеться как-то не решались. Хорошо хоть воскресший нам помогал в полную силу – оказывается, он не родился губернатором, а тоже когда-то жил в деревне и все премудрости банно-печного дела ему были знакомы в тонкостях.

Зато Акулина и Стефания вдоволь натешились, наблюдая, как мы скачем, подхватив подолы по двору, гремим тазами и ведрами, переливаем воду, таскаем и колем дрова и это после бессонной ночи!

Спасибо Палычу – он взял на себя бОльшую часть работы.

Оно и понятно: у человека сегодня был второй день рождения! Он счастлив был оказаться снова на белом свете, да к тому же сразу взрослым полноценным мужчиной!

Хотя меня и терзали смутные сомнения по поводу последнего – его гендерного определения. Уж очень неоднозначными взглядами обменивались между собой Акулина с нашей хозяйкой. И о чём-то они вполголоса переговаривались, специально снижая тон, чтобы мы никак не могли услышать. При этом как-то странно и хищно смотрели на задницу нашего героя дня. Что-то они явно замышляли…

Ох, неспроста всё это. Как бы в баньке нынче вечером чья-то жопа не раскололась как орех. И как бы ещё одному солидному мужчине после этого назавтра не примерить очередное бальное платье. А вдруг он окажется к такому повороту событий совсем не готов? Хотя, куда он денется? Даже если проявит свою свинскую неблагодарность, кто его, в принципе, спрашивать-то будет?

У этих дам не забалуешь. Могут и обратно прикопать по тихому…

Забегая вперёд должен признаться, что предчувствия меня не обманули и на этот раз. Но всё по порядку.

Суровые ведьмы, как правило, любят очень жаркий и сухой пар. У нас, простых смертных, от такого уши заворачиваются в трубочку. Потому в парной мы раскорячились втроем на полу, и даже там пригибали свои непокорные выи к полу. В то время как наши королевы и повелительницы восседали на полатях, раскрасневшиеся и мокрые от пота. Время от времени оно поддавали ещё парку, и я готов поклясться, что видел, как жир на боках Акулины тут же перетапливался и сочился по её ногам на раскаленные доски пола. В них и впитывался.

За каким хреном, спрашивается, в такой парилке нужны были мы? Неужели суровые ведьмы не могли обойтись без нашего плебейского присутствия? Могли, конечно. Но в том и была фишка, что идти своими ножками к бассейну, чтобы охладится, им было лень. И они из парной выезжали на наших спинах! Весело и смешно погоняя нас прутиками по задницам!

После парочки таких заходов в парную дамам требовалось немножко сексуальной разрядки, и мы с братом показывали мастер-класс воскресшему – как надо правильно, не спеша, со вкусом посасывать женский клитор. Чтобы мадам не сразу кончила, а поблаженствовала какое-то время в спокойной чувственной неге.

Умение делать такое изысканное куни в особой цене у любительниц женского господства. А для наших хозяек женское господство это стиль жизни.

Не больше. Не меньше.

Воскресший, в своём горячем желании раствориться в служении своей новой богине, оказался весьма способным учеником. Пока мы пыхтели, отлизывая Акулине и Стефании, он расположился на полу и лобзал им ступни с таким благоговением и нежностью во взоре, что я позавидовал черной завистью его актёрской игре. Умеет же чувак притворяться! Не зря карьерная лестница его так высоко заносила. А то ли ещё будет!

В общем, в бане опять случилась небольшая сексуальная оргия. Ну и будем до конца честными, нас там опять изнасиловали. На этот раз всех троих. И тоже весьма извращенным образом.

А началось всё с того, что самым неожиданным образом заявились к Акулине в гости самые неугомонные активистки Ордена – Евдокия Павловна, Вертухайка и преподобная Мать настоятельница. Пришли они по инициативе последней – она на церемонии воскрешения не присутствовала и потому пожелала увидеть чудо своим глазами. И по возможности это чудо ощупать и ущипнуть! За самую мякотку (по возможности).

Ох, и охоча она оказалась до запретных плодов чудодейства и волшебства. Хотя ей-то как раз категорически запрещено было её высоким саном к таким чудесам прикасаться.

Но вот явилась же! Не побрезговала!

А дамы наши уже успокоились, отдыхали, пили ароматный колдовской чай на травах вприкуску с какими-то нам неведомыми восточными сладостями, от которых их взор, разумеется, тоже самым колдовским образом туманился и подозрительно искрился.

Я ни на что не намекаю. Просто, что видел – то пишу.

А мы к тому времени уже заканчивали уборку в банных помещениях. Вытирали пол насухо, проветривали, в общем, ползали голые как тараканы, светя задницами и кое-чем спереди. А когда очухались – было уже поздно.

Мать настоятельница под рясой оказалась вполне себе аппетитной особой, утянутой в тугой купальник, явно не отечественного производства. Она без лишних слов и телодвижений оседлала самого статного из нас самца – его превосходительство, и тут же утащила его в уже почти остывшую парную. Мельком взглянув им вслед, я понял, что в деле жёсткого изнасилования мужиков она оказалась не просто профи, а прямо-таки бойцом спецназа!

Она ловко завалила почти и не сопротивлявшегося губера на полати, ухватила жёсткой хваткой его причиндалы, так, что бывший высокий чин даже пикнуть побоялся. Оседлала его лицо и устроила на нём такую активную скачку, что стоны послышалось сначала снизу, а потом и от самой высокой духовной особы.

Кувыркались они в парной сравнительно недолго, полчаса, не больше. Нас с Колюней в это время Вертухайка и Евдоха тоже поставили на колени и потребовали глубочайшего ануслинга на том основании, что за прошедшую ночь им так и не удалось ни разу кончить, хотя тантрический секс они практиковали как и все.

А у Вертухайки, как известно всему городу, задница поперёк себя шире, и по закону подлости на этот раз она выбрала меня.

Я-то, подлец, втайне надеялся, что она опять выберет брата – на церемонии его посвящения в клубные рабы она именно на него глаз конкретно так положила. Но в этот раз судьба повернулась жопой именно ко мне.

И жопа эта была просто фантастических размеров и ненасытности!

Усугубляло моё положение и то обстоятельство, что я оказался у стенки, и голова моя была просто вплющена между этими мировыми полушариями. Я знал, что Вертухайка просто обожает, когда ей горячо отлизывают очко, знал также, что кончает она исключительно ощущая в анусе чей-нибудь нос. И прекрасно понимал – моя жизнь сейчас напрямую зависит от моего умения удовлетворять роскошных дам экзотическими способами.

Проще говоря: не отполируешь женский зад до блеска – окажешься задушенным, как губер вчерашним днем. Только вот воскрешать меня никто не будет!

Что Евдоха делала тем временем с моим братишкой я, честно говоря, не видел. Но и ему досталось по полной программе – потом, когда всё кончилось, выглядел он измочаленным и смурным. А спрашивать мне было как-то стрёмно. Сами понимаете, мы здесь все пережили такой опыт, которым не всегда хотелось бы делиться. Даже с близкими людьми…