Действительность

– Ты как там? – не зная, что вообще надо делать в такой ситуации, спросила девушка.

– Я хорошо. У меня все хорошо! – я выглядел крайне глупо, но все пытался держаться бодро даже в сложившейся ситуации.

– Где болит?

– Нигде не болит.

– А почему кряхтишь? – просто не зная, куда деть руки, она положила мне ладонь на грудь.

– Не знаю. Ой, а ты очень красивая, оказывается.

– У тебя глаза вместе собраться не могут, как ты это разглядел-то?

– Меня прям вот сводят с ума девушки с кудрявыми вол…

– Эй! Стой!

Мои глаза начали закатываться, дыхание сбилось.

– Не уходи! Мы же так хорошо начали.

Но я уже начал терять сознание. Утопая в вязком омуте безвременья, сквозь тягучую темную пелену я слышал, как она просила меня что-то ей ответить. Она трясла меня, отвешивала пощечины, кажется, даже предложила мне спросить ее, не нужен ли ее маме зять. Но я уже отбыл, первый шок прошел, и я терял сознание.

В этот момент знойный летний день превратился в статичную картину, где замерли потерявший сознание велосипедист и девушка, что склонилась над ним с испуганным выражением лица.

– Эффектное появление. – Заметил проводник.

– По итогам месяца, проведенного в больнице, я могу заверить, что оно того не стоило.

– Не надо лукавить, ведь ты знаешь, что стоило. Месяц неудобств, но мы оба знаем, что ты получил взамен.

– Да, тут согласен. В обмен на сотрясение мозга, ушиб легкого и повреждение мениска я получил главное сокровище в своей жизни.

– О, наконец я вижу, как ты улыбаешься. Неудивительно, ведь мы встретили одну из двух женщин, что ты так жаждал увидеть. Расскажи, как вы потом сошлись? Она тебе позвонила?

– Стой, ведь ты – это я. Ты же сам все прекрасно знаешь.

– Да, а еще я знаю, что ты возможно создал меня как раз для того, чтобы было с кем разделить столь приятные моменты. Так что рассказывай. Она позвонила?

– Нет, она просто пришла ко мне в больницу. Помню, как она зашла в палату в таком стареньком белом халате со штампом больницы. Стоит себе скромненько у моей кушетки, смотрит на меня, улыбается и не знает, что сказать. Тогда я уже мог сфокусировать взгляд на удаленным предметах и в тот день я впервые ее именно увидел. Увидел широкую улыбку на ее округлом лице, разглядел маленькую родинку на подбородке чуть справа от уголка губ. А затем я посмотрел в ее серые глаза, благодаря разрезу которых всегда казалось, что у нее томный, немного игривый взгляд и внутри меня словно провернулись жернова. А она стояла и все пыталась поправить свои курчавые волосы, постоянно выбивающиеся из-под заколки. Кстати, как я позже узнаю, у нее была целая коллекция этих заколок, которую я по сей день с большой охотой пополняю.

– И что же ты ей сказал?

– Я просто озвучил последнее, что вспомнил из того судьбоносного дня: «Девушка, маме вашей зять не нужен?»

– И как, сработало?

– По крайней мере, так мы преодолели возникшую неловкость. Помню, она еще пакет принесла с гостинцами… Что ж там было? А, бургеры она мне принесла. Вот тут уж я от души посмеялся тогда. А она еще в шутку обиделась тогда, мол, не хотела апельсины нести, а по дороге к травматологии ничего, кроме бургерной и морга, нету.

Веселье мгновенно скисло. Повисла неловкая пауза.

– Слушай, а я уже в морге? – спросил я проводника. – Я имею в виду мое тело. Что с ним?

– Периферия уже отключена, твой мозг работает сам по себе и сам для себя. Нам уже не дано узнать, что происходит с твоим телом. С ним ты уже распрощался. Твое сознание еще существует, но оно уже навсегда отрезано от тела. Этот факт ты уже принял, иначе я бы об этом тебе не рассказал.

Сцена 4

Довольно просторный прямоугольный зал, стены которого отделаны плитами белого мрамора. От массивных резных дверей, расположенных по узкой стороне, через все помещение пробегает красная ковровая дорожка. Она оканчивается подле массивного стола, за которым, держа в руках красную папку, стоит нарядно одетая и ярко накрашенная женщина предпенсионного возраста.

Слева от стола на пьедестале установлена украшенная искусственными цветами и белыми ленточками арка, на вершине которой примостилась небольшая фигура в виде двух соединенных колец. Сама арка выглядит до боли знакомо, кажется, именно такую я недавно видел на распродаже в хозяйственном магазине. Занимательно.

По правую же сторону от стола расположился старый японский синтезатор, за которым сидел интеллигентного вида мужчина в сером костюме, темные волосы которого были зализаны назад на манер того, как нам представляют итальянских мафиози в голливудских фильмах. И, хотя в зале было довольно прохладно, мужчина постоянно пил минералку из запотевшей бутылки, с каждым глотком благоговейно поднимая взор к пололку.

В зале довольно людно. Предстоящее событие собрало под одной крышей самых разных людей. Например, вот одетые по последней моде молодые люди соседствуют с безукоризненно одетыми девушками в туфлях на таком высоком каблуке, что удивительно, как они вообще еще сохраняют равновесие. А вот солидные, лысеющие мужчины в дорогих костюмах держат под руку неброско, но со вкусом одетых женщин в годах.

Тут также присутствуют несколько детей, что с трудом могут устоять на месте, и их приходится постоянно контролировать их матерям, у которых из-за постоянных попыток поймать перевозбудившееся чадо уже выступила испарина на лбу, а красивая прическа давно развалилась и опала.

Удивительно, но столь разношерстная компания пребывала в гармонии и все довольно непринужденно общались меж собой. Вот стоят и как заправские друзья болтают два абсолютно разных молодых человека. Один из них настоящий франт – он одет в щегольский костюм-тройку, хорошо подогнанный по его фигуре, а его собеседник, что одет в костюм с чужого плеча и все его естество как бы выражает одну простую мысль: «Надеюсь, в следующий раз мне доведется надеть этот глупый костюм уже на собственных похоронах».

По переднему краю этой разномастной толпы, ближе всего к столу стоят две солидных пары. Если смотреть от стола, то справа, обнимая друг друга за талию, стоят невероятно высокий мужчина с длинной копной каштановых волос, и очень худая невысокая женщина, которую отличали острый подбородок и очень сильно вьющиеся волосы, собранные сейчас специальными палочками на затылке.

А слева же от стола, чуть поодаль друг от друга стоят солидные мужчина и женщина. Мужчина довольно полный. Голова его брита наголо, отчего хорошо видны массивные складки на его затылке. Однако он не выглядит рыхлым, скорее он выглядит как человек, когда-то серьезно занимавшийся силовыми видами спорта, но затем, в силу возраста, оставивший это увлечение и от этого располневший. Его лицо украшают коротко остриженная борода-эспаньолка, и пытливый взгляд, который он так любит направлять на собеседника поверх узких очков, всегда сдвинутых на нос. Его спутницей является роскошно одетая красивая женщина со спортивной фигурой, явно следившая за собой. Ее светлые волосы были обрезаны под каре, а на ее лице, узком, скуластом, но в то же время удивительно красивом замерла довольная улыбка.

– Да, это моя мама. – Я знал, что проводника на самом деле не существует, как и всего этого. Но, кажется, именно сейчас я начал понимать, зачем мой мозг его создал. Я рад был видеть свою маму настолько красивой и хотел хоть с кем-то разделить эту радость. Ведь это в печали всегда хочется побыть одному, а радость хочется с кем-то разделить.

– Она невероятно выглядит. А кто это рядом с ней? – спросил проводник.

– Это мамин компаньон. На тот момент – просто ее работник.

– Что значит: «На тот момент»?

– Моя мама так и не вышла замуж. Она настолько разочаровалась в моем отце, что даже и не пыталась себе кого-то найти. Да и потом, почти все время занимало главное дело всей ее жизни – небольшая сеть ателье и бутиков. «Какая тут личная жизнь, когда ткани из Италии опять на таможне встряли», – любила говаривать она.

А этот вот солидный джентльмен появился на горизонте, когда мне было уже за двадцать. Он работал наемным директором на большом сталепрокатном заводе, и немного подустав, начал подыскивать себе работу поспокойнее. А моя мама как раз хотела найти себе человека для того чтобы «все бумажки были в порядке». Да, она на глаз могла определить производителя ткани, но никак не могла понять, почему у нее не принимают документы в налоговой. Так они и встретились.

– И сошлись…

– Это да, но далеко не сразу. Я уверен, что этот мужчина влюбился в маму еще во время собеседования, когда впервые ее увидел. Но она не почувствовала этого, мама просто не допускала мысли, что кто-то может быть ею покорен. А он, в свою очередь, ею настолько восхищался, что словно статую богини воздвиг ее на высокий постамент и настолько недооценивал себя, что не решался даже пригласить маму на ужин.

В этот знаменательный день она попросила его для церемонии исполнить роль ее мужчины. Отчего-то мама не хотела, чтобы на свадебных фотографиях она не была запечатлена в одиночестве. Говорила, что не хочет, чтобы люди видели эту фотографию и говорили мне: «А, так мама растила тебя в одиночку?» Глупо, конечно, но почему-то для нее это было важно.

– И когда между ними все изменилось? – проводник вопросительно посмотрел на полного мужчину, что совсем не походил на стеснительного человека.

– Сегодня и изменилось.

– Не понял?

– Сегодня он страшно напьется, прямо посреди ночи позвонит моей маме и заплетающимся языком скажет: «Я хотел бы с тобой кое в чем объяснится».

– И что та ответила?

– По легенде, первым, что она ответила было: «Наконец-то».

– Какая красивая история.

– Она была бы таковой, если бы им было по шестнадцать. Сейчас же, смотря на них, я думаю о том, сколько же счастливых моментов они упустили, утаивая друг от друга свою симпатию. Хотя любовь зла, и на пятом десятке вновь может заставить тебя краснеть совсем как зеленого мальчишку.  Впрочем, это будет позже, пока это лишь моя мама и ее компаньон, что стоит в полуметре от женщины своей мечты и старательно изображает просто друга.

Как раз в тот момент, когда я закончил говорить, двери зала раскрылись. Гул непринужденных разговоров мгновенно затих, а джентльмен за синтезатором наконец-то отлип от прохладной бутылки, и наскоро размяв пальцы, заиграл известную всем мелодию.

На ковровую дорожку вышли главные виновники сего торжества. Это были, разумеется, я и моя невеста. Я был одет в аккуратно подогнанный черный костюм в тонкую красную полоску, под костюмом была белая сорочка, а венчал этот ансамбль красный галстук в тон полоскам на пиджаке. На моей жене было шикарное белое платье, идеально подогнанное по ее фигуре.

 Естественно, за наши наряды отвечала моя мама, она сама изготовила нашу одежду от начала и до конца. Сама заказала ткани, сама снимала мерки и даже сама вновь села за швейную машинку. Конечно, это уже была не та старая рухлядь с пожелтевшими панелями, а современный профессиональный аппарат. Но сам факт, что мама внезапно сама принялась что-то там шить здорово перепугал персонал ее ателье.

Да, работа мамы была, бесспорно, великолепной. Когда моя избранница впервые примерила свое платье, то произошло невероятное – это платье понравилось не только окружающим, но и самой невесте. Вероятно, тогда это произошло впервые в истории человечества.

Вот только беда была в том, что мы, приятно пораженные результатами маминой работы, проявляли себя дилетантами и не понимали, насколько неказисто выглядят эти наряды, с профессиональной точки зрения. Посему мама буквально измучила нас постоянными примерками и переделками нарядов.

И оставила она свои попытки достижения идеала ровно за две недели до свадьбы. И то не по своей воле. Здесь нас выручила мама моей невесты, что, будучи мозгоправом по призванию, умела читать людские души как открытые книги. Никому ничего не пытаясь доказать и объяснить моя будущая теща как бы невзначай посетовала моей маме на то, что ей не в чем идти на свадьбу. И моя мама перенаправила все свое маниакальное стремление к совершенству на нее, оставив нас, наконец, в покое.

Да, во время церемонии одеты мы были действительно идеально. Вот только общее впечатление о человеке составляется не только и не столько по тому, что на нем одето. А, собственно, со всем остальным у нас были явные проблемы.

Отдавая дань традиции, ночь накануне свадьбы мы провели порознь, квартируя у своих родителей. И складывается такое впечатление, что мироздание решило немного пошутить над нами в последние часы нашей холостяцкой жизни. Так мое утро началось с того, что в маминой квартире отключили холодную воду, а продолжилось тем, что «слегка пьяный» шофер мусоровоза въехал прямо в зад той машине, на которой я должен был ехать за невестой.

Моя же суженая тоже не смогла перенести эту короткую разлуку без происшествий и еще с вечера решила снять напряжение бутылочкой вина, а потом, вроде как, и еще одной. Посему утром она не смогла влезть в свои красивые туфли, а лицо ее выглядело не совсем так, как она хотела. Плюс к этому визажист, что должна была навести ей утром красоту на лице, была заперта в своей квартире забывчивым мужем, у которого, естественно, заодно еще и сел телефон.

Посему для наведения красоты были мобилизованы все имеющиеся человеческие ресурсы: подружки, мама и парикмахер. В итоге и прическа не получилась, и две бутылочки вина замаскировать так и не удалось. Видя, что невеста сейчас буквально разрыдается, кто-то из подружек предложил мочегонное средство, чтобы снять отеки. Идея была всеми одобрена и выглядела разумно ровно до тех пор, пока они не поняли, что средство подействует не сразу, а как раз где-то посреди церемонии.

Поэтому, показавшись в дверях, мы выглядели не совсем как счастливые и беспечные молодожены. У меня было такое лицо, словно я шел не под венец, а готовился выйти на боксерский ринг. Мои волосы были бережно уложены подушкой, а на лацкане пиджака остался масляный отпечаток пальца водителя мусоровоза. Невеста же моя неловко семенила рядом, смотря на всех гостей со смесью мольбы и сожаления. Она старалась идти так, чтобы никто не заметил, что на ней повседневные кроссовки, вместо роскошных туфель. При этом три пряди ее роскошных волос выбились из прически и перекрученными столбами торчали в разные стороны, словно антенны.

Однако покуда мы степенно шли к столу, то все же сумели придать своим лицам самый благопристойный вид, и женщина предпенсионного возраста, одарив нас своей лучезарной улыбкой начала свою торжественную речь. Надо отдать ей должное, она говорила так, словно бы и не было тех двадцати лет, что она каждые выходные на протяжении восьми часов говорит одни и те же торжественные слова, практически идентичным взволнованным людям. Это было проявление профессионализма высшей пробы.

Но тут в ее речи промелькнул вопрос. Это была часть ее авторского торжественного обращения и по задумке на этот вопрос она должна была сама себе ответить. Но тут внезапно моя невеста, что уже очень давно не могла воспринимать какую-либо информацию, кроме позывов собственного организма, во весь голос рявкнула: «Да!» Я погладил ее по плечу и ласково сказал: «Рано!» Толпа позади нас взорвалась смехом. Даже ведущая тихонько порадовалась случаю.

– Знаешь, в тот день столько всего пошло не так… – начал было я.

– Что ты даже допустил вполне закономерную мысль о том, не являются ли все эти явления неким мрачным знамением. – Закончил проводник.

– Да. А прямо перед выходом, в комнате жениха и невесты, я остался наедине с какой-то одновременно злой и плаксивой бабой в белом платье и кроссовках, что очень слабо походила на мою невесту. И чувство того, что я совершаю большую ошибку усилилось.

– Но, что ты скажешь теперь? Это была ошибка?

– Это было самое верное решение в моей жизни. – Горячо заверил я проводника. – Просто свадьба – это некий экзамен. Сейчас люди давно уже не берегут себя до церемонии и вполне себе спокойно живут вместе довольно продолжительное время, прежде чем официально пойти под венец.  Поэтому сам по себе ритуальный смысл этой церемонии давно утрачен. Но свадьба – это то, что вам предстоит выстроить и продумать вдвоем, ибо больше это никого не касается. И вот тут вы внезапно узнаете очень много нового друг о друге. Например, выяснится, что ваша вторая половинка не любит фиолетовый цвет, или что твоя аллергия на арахис, оказывается, все это время была тайной.

И, естественно, вновь узнавая друг друга, вы несколько раз поругаетесь вдрызг. Прямо в пух и прах, чтобы в сердцах в очередной раз отменить свадьбу, и кто-то при этом обязательно должен демонстративно уехать к родителям. Подготовка к церемонии обнажит те черты характера, что вы так старательно скрывали друг от друга. Вы, наконец, увидите все то, что правда является важным для будущего спутника жизни, а что нет. Это может даже ненадолго оттолкнуть вас друг от друга. Но в этом и есть смысл свадьбы в наше время. Чтобы суметь сделать все таким, чтобы в какой-то мере это устраивало вас обоих. Впервые уже вдвоем понести за что-то ответственность.

Тот мужчина, что делал своей избраннице предложение полгода назад и та женщина, что с трепетом его приняла, пройдут довольно длинный путь до церемонии и предстанут перед алтарем уже совсем другими. Телесно они уже были близки задолго до этого, а вот душевно приняли друг друга лишь теперь, показав себя друг другу без масок и прикрас.

Такой путь проделали и мы, и я не хотел бы от него отказаться.

– Смог бы ты сказать эти слова тогда, восемь лет назад? – лукаво улыбнулся проводник.

– Конечно же, нет.

– Тогда ты сомневался. И все твои сомнения разбились об это самое «да», сказанное невпопад, верно? Ты вдруг вспомнил, что где-то там за склочностью и желчностью последних дней все еще живет та самая девушка, которую ты едва не задавил велосипедом…

– И я подумал, что даже с учетом того, какие грани характера моей невесты открылись за последние дни, я все еще хочу, чтобы именно она была моей женой. И чем дольше я жил, тем больше в этом убеждался.

Официальная церемония же тем временем подходила к концу. Стоя под аркой из хозяйственного магазина мы, позируя фотографу, обменивались кольцами. Я так и не смог до конца протолкнуть тонкое золотое кольцо на ее отекший палец и теперь держа руки за спиной, она с сосредоточенным лицом, закусив нижнюю губу, старалась хоть как-то приладить его на место.

И глядя сейчас на нее, я улыбался, стараясь ухватить каждую ее неловкую улыбку, и каждый ее неуверенный взгляд. Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы сказать ей простые слова, важность которых я понимаю лишь теперь: «Спасибо тебе, милая моя, просто за то, что ты есть. Лучшие мгновения моей жизни неразрывно связаны с тобой, и я по сей день люблю тебя всем сердцем».

Сердцем, которое совсем недавно перестало биться…

Сцена 5

Длинный больничный коридор, что слабо освещается старыми люминесцентными лампами, которые при работе издают знакомый многим мерный гул. Несколько ламп неисправны и помаргивают с постоянной периодичностью, что вкупе с гулом создает некую едва ощутимую мелодию, повторяемую вновь и вновь. Обычно этого гула не слышно за привычным будничным шумом, но сейчас в коридоре было так тихо, что этот звук стал заметен, и ощутимо давил на разум.

Кстати, тихо в этом коридоре было только потому, что на дворе сейчас стояла глубокая ночь. Это можно было понять, посмотрев в большое окно, которым оканчивается коридор. Из окна виднелись темные, безмолвные кроны деревьев и покосившийся фонарь, свет которого собрал подле себя целую стаю майских жуков.

Пол коридора недавно перестелен дешевой кафельной плиткой, которая не выдержала нагрузок и быстро вытерлась, местами даже потрескавшись. По тому, как вытерт узор этих на плитках, можно было попытаться угадать ритм жизни обитателей и гостей этого помещения и без труда определить, в какие двери никто никогда не заглядывает, а возле каких люди почему-то обожают толпиться.

Вдоль этих «линий жизни», у стен стояли массивные деревянные лавки. На одной из них, расположенной как раз напротив двери, пол подле которой наиболее вытерт, лицом к стене спит мужчина.  Под голову он положил рюкзак, а сверху накрылся старой джинсовкой, рукава которой покрыты десятками небольших нашивок.

Хоть он и лежит, но по тому, сколько пространства он занимает ясно, что мужчина очень высок. По рюкзаку распластаны его длинные каштановые волосы, что от корней уже начали покрываться серебряной паутинкой. Деревянная лавка очень узка, но мужчина, кажется, привык беззаботно спать и в куда более стесненных обстоятельствах, посему не чувствуя каких-либо неудобств, он лишь тихонько посапывает.

– Кто это? – спросил проводник, склонившись над спящим мужчиной.

– Дедуш… Ну, то есть – это мой тесть.

– Довольно колоритный мужчина. – Подытожил проводник, разглядывая нашивки на рукавах куртки.

– Эколог по образованию, журналист по призванию.

– И так бывает?

– Да, если где-то на этой планете произошла какая-то техногенная авария, то можешь быть уверен, через час этот человек уже будет на полпути туда, прямо в кресле самолета знакомясь с деталями происшествия и готовясь лезть в самую кучу событий.

На заре его профессиональной жизни, когда он еще работал экологом в одном НИИ, ему выпала командировка в изолированную область, возникшую в результате аварии на атомной электростанции. И именно тогда он понял, что все эти теплые кабинеты и хорошие оклады никогда в жизни не заменят ему те ощущения, что он испытал в этой поездке.

С тех пор он постоянно был где-то там, на самом острие. Как сам он говорил, ему нравилось быть на кромке того ножа, который человечество готовится воткнут себе в глаз. Он мог, не заезжая домой, отправится из жаркой пустыни на берег покрытого льдами океана, и только живя в таком ритме, он чувствовал себя на своем месте.

И во всем мире имелась лишь одна причина, по которой он готов был прервать свою работу – это его семья. Сегодня утром он еще был в Центральной Азии, изучая озеро, сотворенное мирным атомом в сельскохозяйственных целях, а к полуночи уже был здесь, в больнице. До двух часов ночи он еще как-то держался, но потом, не в силах бороться с накопившейся усталостью уснул.

– А зачем потребовалась такая срочность? – спросил проводник.

В этот момент дверь, напротив которой спал мужчина, резко раскрылась и в коридор вышли двое, это были я и полная женщина в белом халате. Я был крайне взволнован, настолько, что даже не мог сказать что-то членораздельное, хоть и постоянно пытался. Я начинал одну фразу, а заканчивал уже другую, периодически отвлекаясь на какую-то новую мысль.

Женщина в белом халате, пытаясь меня как-то успокоить, старалась говорить как можно спокойнее и тише. При этом, держа меня под руку, она каким-то образом сумела подвести меня к лавкам и как-то незаметно усадить.

– Сейчас ей нужны врачи, понимаешь? Чем ты сможешь ей помочь? – попыталась успокоить меня женщина.

– Не знаю?! Просто буду рядом. – Парировал я дрожащим голосом.

– Родной мой, там сейчас три врача и четыре медсестры. Я уверенна, что они лучше нас с тобой знают, что делать.

– А что если…

– Сынок, я тут работаю уже без малого тридцать два года. Навидалась всякого и могу тебя заверить, ничего страшного и тем более необычного там сейчас не происходит.

– Я не могу тут просто спокойно сидеть. – Признался я, поправив волосы дрожащими руками.

– Я тебе сейчас принесу своего чаю на травках, попьешь горяченького, расслабишься. Но обещай мне, что пока не позовут, ты туда не зайдешь.

– Обещаю.

– Вот и договорились.

С этими словами, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, пожилая женщина пошла по коридору в сторону сестринской. Я же не мог спокойно сидеть и крутился, словно уж на сковородке. Я посмотрел на спящего тестя, раздумывая, стоит ли его будить или пусть отдохнет. Решил, все-таки дать человеку отдохнуть. Затем заставил себя минут пять смотреть на хаотичное движение майских жуков в свете покошенного фонаря, после чего зачем-то достал телефон, покрутил его в руке, пролистал из начала в конец адресную книгу и снова спрятал телефон в карман.

Затем я закрыл глаза и попытался подумать о чем-то отдаленном. Но, как только я сделал это, гудение ламп над головой стало просто невыносимым, этот гул буквально втискивался в перевозбужденный мозг, и не в силах это терпеть, я вскочил с лавки.

Снова глупо посмотрев в экран телефона, я принялся быстрым шагом ходить по коридору туда-сюда. Без цели, без смысла, просто чтобы заставить стрелку часов идти вперед. Я перемещался по коридору замкнутыми кругами сначала к окну, а потом назад к двери кабинета. Любой шорох где-то в глубине спящей больницы заставлял меня вздрагивать и испуганно оборачиваться на звук.

– Все было настолько плохо? – участливо спросил проводник.