скачать книгу бесплатно
Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря
Наталия И. Новохатская
Гобелен с пастушкой Катей #8
Нулевые годы 21-го века должным образом перетекли в десятые и дошли почти до половины, когда Кате Малышевой пришлось вернуться в далекое прошлое. Как гром посреди ясного неба на них с Валентином свалилось незавершенное дело давно прошедших времен и увлекло бывших компаньонов за собой. Однако не совсем против воли обоих. Валентина интересовал практический аспект, а Катю поманили сопутствующие приключения. Среди прочих коллизий давней истории, выявились украденные сокровища, по крайней мере так показалось поначалу, затем догадки стали подтверждаться. Следует заметить, что к тому времени Катя Малышева вернулась к истокам, а именно оказалась владелицей издательства, где издавна служила редактором, и незаметно для себя подключила издательские мощности (практически нулевые) к виртуальным поискам пропавшего клада. Эксперимент удивительным образом удался во всех отношениях…
Наталия Новохатская
Гобелен с пастушкой Катей
Книга 8
Потерянная заря
Часть первая
К мысу радости, к скалам печали
К островам ли сиреневых птиц
Все равно, где бы мы ни причалили
Не поднять нам усталых ресниц…
А. Вертинский
Предисловие (20 лет спустя от Е.М.)
Эпиграф из прошлого тысячелетия отлично отражает смыслы и контенты (модные слова также соответствуют). «Где бы мы ни причалили», а мы посередине… Всего, чего угодно или неугодно. В частности посреди повести о жизни и Кати Малышевой, причем на переломном моменте в развитии от «прелестного дитятка» к настоящему состоянию. В общем и целом имеется в виду: «Земную жизнь дойдя до половины, я оказался в сумрачном лесу». Я – это Катя Малышева, наряду с Данте Алигьере и прочими субъектами литературного процесса.
А почему данная история помещена в конец серии, ответ последует из самой повести, она очень неудобно сложилась. Началась ровно посередине общего течения событий, там же на трагической ноте оборвалась, далее лежала на дне и на поверхность не стремилась. Потому что застыла в крайне невыгодном положении, оказалась типичной незавершенкой, глаза бы на неё не смотрели.
А потом позвонил телефон. Точнее, это был скайп, еще точнее, Катя Малышева сидела с планшетом на балконе и составляла издательские планы. И прямо на них с верхнего поля свалилось сообщение, что кто-то сбросил текст. Не успела Катя глянуть на загрузку, как возник скайп и заявил, что вызывает «ванглаз», то бишь директор издательства «Колизей» Ванда Глазова.
– Я тут откопала поток сознания, на самиздате, как ты просила, ты глянь, может, сгодится на что, – без лишних предисловий сообщила Ванда. – Хотя автор – покойник, так прямо сказано. Наследница нашла рукопись в разрозненном состоянии. Дядя помер, и так далее… Если не глянется, то и хрен с ним, с покойником-дядей.
– Покойник-дядя, Вандочка, это из Грибоедова, – назидательно возвестила Катя.
– Ага, если в литературе уже был, то, значит, не надо, – охотно согласилась Ванда, потом добавила. – Что, перебор выходит? Больше одного не берем?
– Ну зачем так резко? – ответила Катя. – Может статься, это неведомый шедевр, он же самородок. К тому же ты мне сгрузила, или как?
– Да, ты права, фарш невозможно провернуть назад, – вновь согласилась Ванда. – Рукописный покойник у тебя, делай с ним, что хочешь. Все координаты указаны, а я пошла работать дальше. Как там у вас в Женеве?
– У Ирки новая квартира и новые розы, долгая история. Сторожу, она опять в Париже, налюдает замки Луары, – подробно доложила Катя.
– Сними розы на свой агрегат, цветы получаются, как живые, только что не пахнут, – посоветовала Ванда.
– Ты себе тоже взяла? – заинтересовалась Катя.
– Думаю, примерялась. Сейчас на них скидка вышла, если вместе с обложкой, – сообщила Ванда.
– Как обидно! – воскликнула Катя. – Я брала по полной и по отдельности!
– Тогда не плачь, а шли мне розы, – верлибром заметила Ванда и послала рисованный поцелуй.
Так разговор закончился, а Катя взялась за покойницкий текст. Отнюдь не скоро, ей что-то мешало, скорее изнутри, чем снаружи. Но когда взялась, не пожалела, поскольку на второй единице потока сознания наткнулась на хорошо забытое старое. А это был как раз затопленный случай из жизни и частной практики, та самая незавершенка. Оп-ля!
Глава первая
(незавершёнка в начальной стадии)
Эпизод № 1 (от лица Кати…)
Когда я перебираю ворох ранних воспоминаний, то нахожу бродячий сюжет. Вот такая последовательность.
Воспоминание первое. Я сижу в лодке посреди озера, голубая вода стремительно течёт за бортом, вокруг солнце и легкий бриз, гребцы налегают на весла. И тут мне приходит в голову чудесная мысль зачерпнуть водичку маленьким железным ведром. Исполнение следует немедленно, ведерко мигом тяжелеет, вырывается из рук и пропадает в голубой толще воды к моему глубокому изумлению.
Мама недовольна, но указывает, что этого следовало ожидать. Кстати, у мамы Маши своя версия событий: маленькая Катя сначала делится идеей, говорит, что сейчас «зачеркнет водички», мама запрещает, но Катя не слушает и производит опыт. Скорее всего, мама Маша помнит лучше, поскольку цитирует дочку буквально. Трёхлетняя кроха, понятное дело, говорит «зачеркну» вместо «зачерпну».
Воспоминание второе. На столе стоит бидон, маленькая Катя желает налить себе молока до кипячения, мама не позволяет, дитя тем не менее с трудом наклоняет ёмкость, и молоко щедро льется по столу. Мама Маша довольна результатом и замечает, что следовало ожидать.
Подобные наблюдения протекали в уме достаточно взрослой Кати, когда она ехала в электричке навестить родителей на даче и сообщить им много чего интересного. Из областей прошлого, настоящего и будущего.
Почему-то Катя, то бишь я, находилась в уверенности, что новости и планы, будучи обнародованы, встретят прохладный прием у родителей, в частности, у мамы Маши. Не знаю почему, но представлялось, что мама вновь будет недовольна и выдвинет встречное предложение. Я даже догадывалась, какое именно, хотя не могла ручаться на всю сотню процентов, уверенности хватало примерно на 75. Подобную вероятность я взвешивала в уме, пока неспешно проезжала одну пригородную станцию за другой.
Дело было ранним летом, но жара успела устояться. Пока я шла по песчаной дороге мимо соседних дач, то заметила, что народ прибыл и расположился. Не то, чтобы я была со всеми знакома, но отдельные фигуры выплывали из многолетнего забвения, надо сказать, что на родительскую дачу я ездила отнюдь не часто, даже не каждое лето.
На дачном участке было зелено и сыро, невзирая на жару, папа сидел в гамаке с газетой, мама Маша возилась у крана за кустами, то был единственный источник воды на участке. В дом воду носили ведрами и утилизировали тем же способом, затем несли ведро к домику с прорезным сердечком на двери и выливали в бурьян. Да, рядом с сердечным домиком в кустах располагался рукомойник, туда мама несла наполненное ведро.
– Привет, дщерь моя! – сказал папа, отрываясь от газеты. – Явление второе – те же и Катя! Не ждали, но рады!
– Вот хорошо, что приехала, – хлопотливо заметила мама. – Возьми ведро и вылей половину в умывальник, остальное неси в дом. Мне тяжеловато, много налила.
(«Прямо в точку!» – сказала я себе мысленно. – «Вот оно замечательное начало, нарочно не придумаешь!»)
– Может, лучше отлить на грядку, вот она рядом, – тем не менее вслух я высказалась нейтрально, не желая сообщать новость сходу и по поводу ведра.
– Нельзя быть такой ленивой, дочка, – назидательно заметил папа Дима. – Тебе, что, трудно?
– Зачем девочке таскать ведра? – не совсем искренне вступилась мама. – Если не хочет, то не надо. Она приехала отдыхать, правда, Катенька?
– Не совсем. Я приехала «сообщить не так чтобы пренеприятное известие» – я срочно перелицевала цитату из «Ревизора», далее добавила от себя. – Я выхожу замуж и жду прибавления семейства. Поэтому ведра с водой лишние, прошу прощения. Четвертый месяц.
– Значит уже поздно, – сообщила мама свое мнение, затем вылила на грядку всё ведро целиком. – А раньше ты о чем думала? Могла посоветоваться, не чужие.
(Да, так я и предполагала: «живя в согласии со строгою моралью», мама сочла причину для замужества неосновательной и отчасти постыдной, также обиделась, что дочка не пришла поделиться печалью или испросить родительского совета.)
– Я предпочла законный брак, – мягко укорила я маму, а папа молчал, как воды в рот набрал. – По-моему, ты всегда этого хотела.
– Я не подумала, извини дочка! Лучше поздно, чем никогда, – спохватилась мамочка. – И кто же он?
– Я надеюсь, что жених в курсе событий, – наконец разомкнул уста папа. – И не особенно возражает.
(Пять копеек от папы стоили дорого, он изложил мнение с известной элегантностью.)
– На следующей неделе я его привезу, можете обсудить, – пообещала я. – А вообще-то я ждала поздравлений, объятий и поцелуев.
На этом я бы опустила занавес и последующую сцену с объятиями и поцелуями оставила неописанной. Я так и знала, что получится неловко – на все сто процентов!
После того, как главная новость освоилась, мы с родителями посидели за столом, попили чаю, и ситуация вошла в колею, первоначальная неловкость сгладилась. Наверное, в тот момент у нас произошло переформатирование отношений, родители наконец постигли, что дочка выросла и живет, как хочет, без оглядки на их мнение. Понятно, ни одному из них новшество понравиться не могло, ко всему прочему мама с папой поняли, что я не нуждаюсь в их поддержке или одобрении. Вот решила завести ребенка и выйти замуж, и совета не спросила. Конечно, обидно.
Но и мне было отчасти не до них. Хотя тошнило меньше, но тем не менее, ко всему прочему беседы с Мишей по поводу законного брака оставили не лучшее ощущение, а соображение что «сейчас или никогда» в принципе оставалось главным. Но…
Было и другое, я начала понимать, что теперь я не одна – нас двое, с будущим детишкой, пока в одном флаконе, но в дальнейшем… Однако маме я этого высказать не могла, она бы обиделась не на шутку. Вполне возможно, что отсюда проистекала неловкость.
После затянувшегося чаепития я пресытилась дачным уютом и заявила, что намереваюсь прогуляться по местности, оказавшись в кои веки раз на свежем воздухе.
– Как, одна? По солнцу? – вознегодовала мама. – В твоем положении! Сейчас отец оденется и отлично пройдетесь. Дима, иди одевайся!
– Спасибо, не надо! – спешно вмешалась я. – Пока вполне справляюсь, пойду по аллее к усадьбе и озеру, там кругом тень.
– Не хочешь, как хочешь, – уступила мама. – Да, кстати сказать, если пойдешь мимо «богатых дач», загляни к девушке, не помню, как её зовут. Черненькая такая, вы с нею пластинки слушали, дача в два этажа с пристройкой.
– Татьяна Мельник? – мгновенно догадалась я.
– Она самая, – подтвердила мама. – Заезжала недавно с коляской, у нее второй, теперь мальчик, спрашивала тебя, интересовалась, когда приедешь. Телефон я без спроса не дала, хотя она просила, но сказала, что сообщу, если будешь здесь. Говорила, что дело к тебе, по вашей конторе, зря ты хвасталась, когда была в последний раз. Надеюсь, что муж ей не изменяет, с двумя-то детьми!
– Было бы неловко, – согласилась я. – Хотя как откажешь?
– Сошлись на беременность, – подсказала мама. – Скажи, что и на своего мужа смотреть не хочешь, а чужие тебе вдвойне противны.
– Логично, мерси Мария Феликсовна, – я церемонно поблагодарила маму и удалилась с участка вдоль темной аллеи в сторону «богатых дач».
Пока я следовала позабытым маршрутом, то сперва лениво размышляла над маминой привычкой именовать ту часть поселка «богатыми дачами», затем мысли плавно перешли к Тане Мельник, хотя теперь она именовалась иначе, как – я не помнила, а может быть, и не знала.
«Богатые дачи» возникли у мамы в лексиконе сразу после получения крохотного участка в незавидной части старого дачного поселка. Бытовала такая практика на рабочих местах в незапамятные времена. Пока мама с папой корчевали пни и закладывали фундамент будущей сторожки, целинная публика с неодобрением и завистью смотрела на хорошо устроенную дачную слободу неподалеку.
Там участки были не в пример больше, где-то вчетверо, если не впятеро, там росли сады, а меж ветвей и листьев угадывались вторые этажи с мансардами. Дачники жили старинные, почти все довоенные, дачи строились в разных стилях почти прошедшего века: финские домики с покатыми крышами, разбухшие псевдорусские избы, миниатюрные шале и виллы – и разнородность построек вполне радовала глаз.
Но маме застило. Она не могла толковать о соседях без неодобрения и не понимала, отчего дочка Катя охотно водится с их отпрысками. Запоздалые классовые чувства обуревали бедную Марию Феликсовну, отчасти потому, что ее родная сестра тётя Рита владела похожей дачей по правам дяди Славы, а маме с папой приходилось отвоевывать незавидное дачное пространство тяжкими трудами. Но Бог с ними, с классовыми предрассудками…
Эпизод № 2
Танечку Мельник я помнила отлично, ей было около 10-ти лет против моих тогдашних 12-ти, в дачной компании её беззлобно дразнили Вороненком отчасти за цвет волос, а в основном потому, что кто-то из команды дошел в школьном обучении до пьесы Пушкина «Русалка». Кстати, на моей памяти это было первое знакомство с произведением, тогда я не могла знать, что фирменное прозвище «прелестное дитя» возымеет то же происхождение, из последнего акта незавершенной пьесы и последующей оперы.
В финалах обоих произведений старый мельник, сошедший с ума от пережитых потрясений, отвечает на вопрос главного героя примерно так: «Какой я мельник? Я – ворон!» Понятное дело, что Танечке Мельник приходилось отвечать за базар, прошу прощения за неуместное выражение.
Невзирая на мрачные литературные пророчества Танечка росла милым ребенком, оформилась в хорошенькую девушку с легким характером, с нею было приятно водить летнюю дружбу под сенью дачных аллей. Как мама правильно помнила, мы с Таней проводили время на их даче и в саду, в частности с упоением слушали модные пластинки. У нее в коллекции нашлось немало тогдашних хитов, в частности битловская песня «Girl», а также альбом с изысканными романсами Александра Вертинского – мы слушали от начала и до конца, потом опять сначала.
Когда кузина Ирочка по молодости лет утеряла наш альбом, помнится, то было в мои студенческие годы, я теребила Таню летними вечерами в свои редкие наезды и требовала завести Вертинского, поминая Иришу неприглядным словом. Кузина дала послушать знакомой девице – и с концами, причем нахалка заявляла, что ничего подобного не было, никакого Вертинского ей не давали, это старье вообще никому не нужно. Ну да ладно.
Отчасти вдохновившись воспоминаниями, я приветствовала Таню, теперь уже не Мельник, а Захарову (это я вспомнила по дороге под сенью лип) типовой фразой.
– Ну что, девушка, Вертинского послушать можно? – спросила я, найдя Таню с коляской в увитой зеленью беседке. – Потомки не возражают?
(В оригинальном варианте выступали предки, они не всегда понимали, зачем дочке бросать все дела и бежать слушать пластинку, если является некая Катя.)
– Привет, Кать! Потомки спят, Вертинский сохранился, хорошо, что приехала! – полушепотом отозвалась Таня. – Спасибо твоей маме, что передала. Чай пить будешь?
– Прямо здесь в саду? Сочту за удовольствие, – вычурно выразилась я.
– Тогда посторожи мальчишку, а я сбегаю, – предложила Таня.
– Сколько ему и как зовут? – спросила я, раньше бы из вежливости, теперь с живым интересом. – Глянуть можно?
– Полгода, зовут Николенька, спит без задних ног, – сказала Таня, приоткрывая полог из прозрачной кисеи, внутри проглядывались затылок с редкими кудряшками и босые ножки.
– Какая прелесть! – сказала я дежурную фразу и тотчас усомнилась в ее уместности. – Это я насчет имени, мы дружно возвращаемся к истокам времен.
– Ага, пусть скажет спасибо, что не Адам! – прошептала Таня и тихо удалилась.
Старшую девочку у Тани звали Евой, это придумал Виталик Захаров, муж Тани. Мало того, настоял, мотивируя, что Еву Витальевну будут звать Евитой, ему нравилось будущее прозвище. Сам он настрадался в детстве от «Захарки», а в студенческие годы от «Захера-Мазохо», в их группе нашелся кто-то чрезмерно образованный.
Не исключено, так я размышляла, глядя на крошечные пятки в коляске, что прозвища в дни нашего детства и юности проистекали из удручающей однотипности имен. Сережи и Саши у мальчиков, Наташи с Танями у девочек возглавляли списки, за ними шли парами Олеги с Ольгами, Иры с Игорями, Марины, Володи, Юры и Юли, далее типовые имена шли реже, скажем, по одному на класс. Я была единственной Катей. Не исключено также иное последствие, Наташи и Володи выбирали имена детям из других списков. У нашего поколения росли Ванечки, Васеньки, Даши и Настеньки, иногда разбавляясь Евами и Тимофеями.
«Если будет девочка», – заключила я в ленивой садовой полудреме. – «То назову ее Глашей в честь бабули. Не Глафирой, это слишком, к тому же бабушка была Аглая»
Николенька проспал последующее чаепитие в беседке, даже музыка его не разбудила, правда включено было на четверть громкости. Понятно, что Таня не могла принести старый проигрыватель на чайном подносе, да и включить его было некуда. Но оказалось, что Виталик Захаров, технарь и умелец, снизошел к просьбам супруги и перенес ностальгические записи на диск. Для прослушивания имелась круглая лоханка на батарейках, изыск науки и техники. Оттуда лился голос поэта и шансонье, пока Таня собиралась с духом для просьбы-предложения.
Кстати о музыке и между прочим. Когда Татьяна включила заветный альбом, до меня стало постепенно доходить, что дело плохо, просьба будет ой-ой-ой! «К мысу радости, к скалам печали, к островам ли сиреневых птиц» – заклинал бард-шансонье, пока я примеривалась к вежливым формам отказа. – «Все равно куда мы не причалили, не поднять нам усталых ресниц…»
– Мне на самом деле сто лет не надо, – делилась Таня между тем. – И мама твоя хмурилась, и Виталька говорит, что не наше дело и вообще глупости. Но я обещала. Хотя бы спросить. И вправду, а вдруг у тебя получится? Хотя…
– Танечка, ты меня пугаешь, – подбодрила я бедняжку. – Излагай, мне никто не запрещает отказаться. Ты не обидишься?
– Наоборот, очень хорошо пойму, – заверила Татьяна. – Ты тетю Марусю помнишь? Она в пристройке живет, мы туда синюю куртку относили.
– Если ты, девушка, сулишь тетю в клиентуру, то забудь навсегда! – объявила я твердо. – Потому что хорошо помню. Тетя и тогда была явно не в себе. Не думаю, что она вылечилась, а я, извини, сейчас в интересном положении. Сама знаешь, такая тетя противопоказана в принципе.
– Если так, то конечно, – согласилась Таня. – А вообще – поздравляю! И когда?
– К зиме, но точно не скажу, – поделилась я. – Теперь когда шевельнется, то будет ровно половина.
– Ага, это правильно, – подтвердила Татьяна. – А муж, он как?
(Форму вопроса Танечка выбрала неопределенную, поскольку ничего не слышала о моем замужестве и желала получить информацию для дальнейшего ориентирования на местности.)
– Муж пока в стадии жениха, – я скупо изложила факты. – Сочетание браком через три недели в районном ЗАГСе, никаких торжеств и песнопений, мама в шоке.
