скачать книгу бесплатно
Половец атаковал. Приблизившись, оттолкнулся от земли, будто заяц, и на пике своего прыжка нанёс рубящий удар сверху вниз. Я же сделал выпад, пригнулся, и с размаху отвесил низкий косой удар снизу вверх, по конечностям. Он плюхнулся оземь, корчась и визжа от боли, испуская пронзительные нечеловеческие звуки. Алые капли проступили через одежду, окрашивая снег в багряный цвет. Я не испытывал ни жалости, ни раскаяние, от макушки до пят прокатилась предательская дрожь, хотя так и не понял, от страха, усталости, холода или оттого, что впервые нанёс увечья человеку. Оправдывая поступок во благо, ведь лихо содеял ни от жажды крови, а во спасения, успокоился, подошёл, снял обличие. Кочевник кряхтел, не в силах подняться. Я занёс меч, но убить безоружного не смог. Он посмотрел на меня, засмеялся.
Выглядел половец необычно: на вид годков двадцать, безбородый, на искажённой гримасе, цвета ржавого гвоздя, виднелся ужасающий шрам ото лба до подбородка, длинные жёлтые волосы заплетены в две косички на висках, и одну толстую в середине затылка, соединялись на шее бронзовыми круглыми бляшками. Защитной брони не заметил. Поверх кожаного халата с золочёным рисунком, надет шерстяной кафтан, расшитый узорами, украшенный галуном по вороту. Вдоль рукава запахивался налево, широкие штаны и мягкие сапоги выше колена с мысообразным выступом, при помощи крючка и ремней закреплялись на пояске, обшитые холщовой тканью и бубенчиками. Я понял, что убитому принадлежали следы, обнаруженные на плотной корке пороши. На поясе посредством костяных петель подвешивались разнообразные предметы: кресала, гребни, ножи, дротики и колчан со стрелами, с различными наконечниками. Рукоять изогнутой сабли, осталась зажатой в кулаке, и если бы не "гостинец" подаренный отцом на его месте, бездыханно лежало моё израненное тело. Неожиданно тошнотворный комок подступил к горлу, меня вырвало, глаза отяжелели, с трудом различал очертания. Словно сквозь сон, услышал испуганные голоса, голова закружилась, и я потерял сознание.
8 Глава
Держи язык за зубами… иначе голова с плеч.
Я очнулся в незнакомом помещении, как после узнал, это были княжеские хоромы. Высокие свечи в серебряных трехсвечниках освещали опочивальню. Облокотившись на перьевые подушки, сроду таких не видывал, схватился руками за голову, хмурясь и пытаясь вспомнить, как здесь очутился, но как ни старался, передо мной всплывал образ умирающего кочевника. Чувствовал себя паршиво: тело ныло, живот втянуло в подреберье, во рту пересохло. Заглянул под покрывало, а на мне надета лишь одна рубаха.
– Где одежда? Броня? Меч? – произнёс вслух, в надежде вспомнить хоть что-то. Распереживался, сел на край кровати, норовил поискать в сундуках и скрынях, но испугался, что застанут за лихим делом. Ещё не так поймут.
Кто-то ругался за дверью. Спорили двое: мужской голос был жёстким, требовательным, другой писклявый, принадлежал ребёнку. Он перечил и даже угрожал. Дверь распахнулась, и в опочивальню ввалились нарушители тишины.
– А-а-а! Горыня, мой спаситель очнулся! – Пронзительный звук отозвался в затылке звенящим гулом.
– Где ваши манеры? – настрого отрезал тучный мужчина средних лет, с лобастой башкой, тёмно-русый с проседью волосами и довольно длинной бородой. – Вы же не баба вздорная, чтобы так орать… Наставления имели значения, мальчонка успокоился, приблизился к изголовью, низко поклонился.
– Владимир Мономах, сын Переяславского и Ростово-Суздальского князя, прямой потомок рода Рюриковичей.
Я не сразу осознал, что за "важная птица", если честно, то вообще плохо соображал, да и реакция значительно ослабла, потому не соблаговолил подняться.
– Андрагаст! – тихонько пробурчал, будто воды в рот набрал, – сын кузнеца Андимира, безродный, из посада.
На шум прибежали караульные и разгорячённые дружинники с мечами и копьями в руках. Увидали, что угрозы нет, посторонних не наблюдалось, а княжич пребывает в добром здравии под надёжной охраной наставника, спрятали оружие. Всеволод Ярославович лично вёл отбор из числа воевод знатных бояр, для умственного, нравственного и военно-физического воспитания малолетнего наследника. За ними вошёл рослый, статный боярин в сопровождении полдюжины ближайших дружинников. Величественная осанка выделяла его среди остальных. На плечах накинута шуба, под ней узорчатый кафтан синего цвета ниже колен, украшенный золотой каймой, на шее сверкало оплечье – округлый воротник, расшитый драгоценными камнями. На рыжих кудрях – высокая шапка, верх из цветного бархата с опушкой соболиной.
Князь что-то шепнул деснице – правая рука и доверенное лицо, а тот уже Безбородову. Посадника сразу узнал, на откормленную свинью похожий, только хвоста не хватает. Возрастом зрелый, но не старый, низенький, толстый, с заплывшей мордой, что глаз не видать. Приказ получил развести огонь в печи из зелёных изразцов с узорами, выходившую прямиком в ложницу, да зажечь потухшие свечи. Служивые забегали. Множество мерцающих огоньков осветили роскошные хоромы: потолки были обшиты красным тёсом, украшенные золочёной резьбой и многоцветной росписью, стены обиты красивыми, расписными обоями из материи, на коих висели шкуры диких животных и оружие, на полу иноземные ковры. Вдоль стен лавки, покрытые красным сафьяном и войлоком. Слюдяные окна со ставнями завешаны тяжёлыми бархатными завесами.
Я тут же соскочил, ноги запутались в покрывале и, к своему стыду, распластался перед важнейшим людом. Владимир подскочил, по-братски протянул руку.
– Больной, аще слишком слаб! – эхом разнёсся хриплый голосок, а затем пробравшись через толпу, выглянул седовласый старик, недовольно покосившись на уважаемых "мужей", направился прямиком ко мне. – Ему потребно отдыхать… Поможем, – обратился к маленькому барину, – лечь. С вашего позволения, – снял шапчонку, в приветственном жесте отвесил поклон князю.
Они усадили меня на постель. Благо никто не обратил, что от своей беспомощности, я покраснел.
– Тихомир! Не гневись! Мы ненадолго! – Всеволод Ярославович был снисходителен к пожилому человеку, благоволил ему. Неожиданно для всех, князь стянул шубу с жемчужной застёжкой, подал мне со словами:
– Прими дар от чистого сердца. В неоплатном долгу перед тобой. За отвагу проси, что душе угодно! Говори без зазора… Ничего не жалко за твоё добро. А, когда поправишься, хотелось бы узнать подробнее о нападении кипчаков… Что-то в последнее время участились набеги на русскую землю.
Я до конца не верил в происходящее, словно во сне замер в сладостном недоумении и восторженном смятении.
– У меня забрали доспех и меч – это "гостинец" отца, пущай, вернут! – стуча от страха зубами, изволил жаловать.
Несмотря на лёгкую улыбку, во взгляде князя читалось нечто, напоминающие подозрение и недоверие.
– Поди украл, щенок, а ну, говорю правду? – накинулся с обвинениями
Безбородов. – Знаю, эту челядь…
– По себе не мерьте… Он, у отца кольчужные кольца чинил, ихней кузнец опочинил в прошлом годе, часом платить, а он в отказ, пригрозил кузницу сжечь, – крикнул я громко, дабы развеять сомнения, добавил: – А я… с малых лет мечтал вступить в ряды дружины, народ защищать от Иродов проклятых, да от таких… – злостно зыркнул на бездушного посадника. – Отец выковал кольчатую рубаху, да меч, дабы мог ратному делу обучаться. Он, у меня кузнец – золотых дел мастер!
– Врёт всё! Ух, я тебе задам… – пригрозил кулаком посадник. – Не верьте ему…
– Не вру… Не вру! Сами спросите, коли сомневаетесь…
– Хм, а малец не промах, норовистый… Палец в рот не клади, откусит по самый локоть, а то и в горло вцепится зубами, – молвил Добруш, оттесняя посадника за спину. – Разобраться надобно княже.
– И впрямь, Никанор Антипович! Настоятельно советую быть осторожнее со словами, а то ахнуть не успеете, как голова слетит с плеч,– укоризненный взгляд князя, заставил посадника замолчать.
Я был окружён незнакомыми людьми, кои глазели с нескрываемым любопытством и даже завистью. Не каждый получает вещицу с княжеского плеча. От столь пристального внимания испытывал внутреннюю скованность и неловкость, смущённо опустил глаза, заливаясь стыдливым румянцем: хотел похвастаться силушкой, а в результате демонстрирую слабость. Княже уже глядел доброжелательно, по-отцовски, одобрительно кивнул, поворачиваясь к наставнику:
– Горыныч! Как думаешь? С двумя учениками справишься?
– Ваша Милость! Обижаете! Буду рад служить! – Вот видишь, одна забота исполнилась, ещё чаго жалуешь? – ухмыльнулся княже, почёсывая огненную бороду, пытливо, с видимым интересом рассматривал меня. – Родичей предупредить надобно, что жив, здоров, а то спозаранку ушёл, а уже ночь на дворе… – по исказившимся лицам, догадался, что сболтнул глупость.
Воевода, сидевший подле повелителя, расхохотался стальным, раскатистым смехом:
– Во, даёт! Седмицу пролежал без чувств, – соизволил объясниться Добруш, княжеский воевода, – лекарей со всех окрестностей зазывали, даже из Киева, да что там… к бабкам обращались, никто не смог излечить недуг, не ведали ранее хвори такой, а он ничегошеньки не помнит. – На зов Владимира сбежались окрестные крестьяне, с вилами, топорами, кочергами, – продолжил воевода, – княжич поведал им о нападении половцев и смелом мальчугане, в одиночку сражавшимся с окаянными у реки. Всей гурьбой ринулись туда, а там, на окровавленном снегу лежит мёртвый кипчак, поодаль от него, подлеток десяти годов отроду, чуть тёпленький, но живёхонький…
– Владимир заприметил половцев аще в день прибытия. Вот и улизнул за врата проверить, и эта оплошность едва не стоила ему жизни, – добавил Горыныч, строго посмотрев на княжича.
Я сиживал на шёлковых простынях, обливаясь холодным потом, как громом поразило: "Семь дней!"
Заметив бледный вид, врачеватель забеспокоился, потрогал лоб, оттянул веки, приложил ухо к груди, сердце бешено стучало. Подозвал белокурую девчушку лет двенадцати, взял с подноса склянку с ядовито-жёлтой жидкостью. Я сделал глоток, невольно сморщился от резкого спёртого запаха. Терпкий напиток, разливаясь теплом, обжёг горло.
– На что жалуемся? Где болит? – полюбопытствовал старец, предположив, что данное состояние возникло из-за пережитого потрясения. – В рассудке? Помнишь, что случилось?
– С рассветом я надумал поупражняться, размять косточки, да жилы растянуть, ну… перед тем, как сразиться с гриди в бою, – начал свой рассказ, бросил взор на здоровенных присутствующих, с коими хотел потягаться силушкой. – Меня, сына кузнеца слушали затаив дыхание, знатные мужья и доблестные воины, сам Всеволод Ярославович. – Беда случилась бы! Долг каждого защищать землю, дом, князя… – добавил гордо, задрав голову кверху.
– Сколько тебе годков, сынок? – поинтересовался гридя – княжеский стражник с жуткими шрамами на левой щеке.
– Одиннадцатый пошёл, не обманываю… Силушка богатырская от батюшки досталась, – обиженно буркнул, поджимая губёшки. – Кузнеца, обладающего нечеловеческой силой, вся округа ведает. Он одной ладонью подкову сжимает, другой лошадь поднимает, а я… глупец, едва не подвёл его, потому как горделив был. Считал, что махать мечом больших знаний ни надобно, ни усердно упражнялся, поучения Бродека – наставника моего, запамятовал, за что испытываю глубочайший стыд, – признался, как на исповеди. – Соперник достойный подвернулся: шустрый как заяц, скорый как ветер, а саблей владел, будто с ней родился. Ежели не броня чудодейственная… так долго бы не продержался, уберегла родненькая… – проболтался я, закусив губу. – При атаках половец меч высоко поднимал, а ноги не защищал вовсе. Тут-то я и рубанул по конечностям снизу вверх: Бродек приёму обучил.
На лицах отразилось изумление и неподдельный интерес. Послышались перешёптывания по углам, присутствующие поднимали надбровные дуги, с недоверием изучали.
"Вот баламошка! Кто ж, за язык-то тянул!"– мысленно ругал себя за несдержанность. Пришлось идти до конца и всё поведать.
–– Не верите? Вижу, что не верите… А, я докажу! Можете со мной делать что угодно, только… слово дайте, что родичей не тронете!
– Во, охальник! – крикнул кто-то из ратников.
– Да, как ты смеешь?! – подхватил другой.
По мановению княжеской длани все закрыли рты и в опочивальне повисла тяжёлая тишина. Я сглотнул подступивший ком, прощаясь с жизнью, жалея лишь о том, что с родичами так и не повидался напоследок, но, к своему удивлению, услышал:
– Слово даю, княжеское! Ежели правду говоришь, за смелость и честность, вотчинные земли пожалую… но, коли слукавил, то… – поперхнулся, тяжко вздохнул, – разгневаюсь, не посмотрю, что Владимира уберёг от погибели. Врунов не жалую… нет им веры.
Спустя некоторое время в опочивальню вошли трое отроков, чуть старше меня, из младшей дружины. Один принёс новые шмотки, мои видно, пришли в негодность, второй держал отцовскую кольчугу, а третий – меч. Всеволод Ярославович с любопытством глядел, как идут приготовления. По правую руку сиживал грозного вида воевода, по левую – Владимир Мономах, за ними стояли гриди, посадник и Тихомир с девчушкой.
Вступать в бой в ночной сорочке как-то позорно, потому пришлось надеть богатый наряд: длинная рубаха с расшитым оплечьем, с цветной каймой по краям, штаны и сапоги, точь-в-точь как у княжича.
Мне стало не по себе, неуютно, сроду не носил такой наряд, у них запах даже другой. Я провёл руками по доспеху. Стальные пластины придали бодрости. Я прям почувствовал, как тело наполнялось живительной силой. Несмотря на все уговоры и протесты Тихомира, отступать не намеревался. Напряжение нарастало. Я окинул взглядом дворцовые покои, задержал внимание на рыжеволосом мальчишке. Заметно волнуясь, он шевелил губами, будто читал молитву. Сам не понимаю, но проникся к нему братскими чувствами. Его искренность трогала до глубины души. Сотнику по имени Юран, велели сразиться со мной, но по выражению лица видно было, что он негодовал: его устрашающая морда с жутким шрамом покрылась багряными пятнами.
Я вышел на середину, держа в руке меч. Принял атакующую стойку, прикладывая все усилия, дабы оставаться спокойным.
– Возьми щит! – с неожиданной недетской решимостью, настаивал я. – А не то… беды не миновать. Да… и ноги береги, потому как удар нанесу по конечностям. Но с первой выстрели в меня из лука, после швырни топор иль рогатину.
– Где ж, это видано братцы, чтобы сопляк указывал, что делать? – Юран усмехнулся уголком рта, угрюмо посмотрел через плечо, прищурил зенки. – Выпороть хорошенько розгами, да кустом крапивы, дабы помнил, как взрослых поучать, – добавил, то ли всерьёз, то ли посмеиваясь надо мной. – Ваше Величество! Это безумие… Малец болен, он не ведает, что творит… – вмешался Тихомир, направляясь ко мне. – Это я, как ваш лекарь говорю.
Всеволод Ярославович лукаво прищурился, так на меня посмотрел, аж мурашки побежали, повертел головой, почесал рыжую бороду:
– Выполняй! – распорядился князь, помолчал недолго, ответил старцу: – Ты видишь этот взгляд Тихомир и решимость в движениях? Он точно знает, что делает… – Лекарь с поникшей головой хотел было возразить, но князь остановил его движением руки: – Ну-с, Тихомир… полагаю, тревожиться незачем, – лицо смягчилось, как-то по-дружески успокоил.
– Нет-Нет!… Отец, помилуй! Он… Спас меня, а ты… лихо удумал? – взмолился Владимир, вскочил с лавки, встал перед князем, потребовал:
– Отмени приказ… Иначе…
– Во, малец даёт! – восхитился бесстрашию десница. – Весь в отца!
– Владимир, – рыкнул Горыныч, – не дозволено перечить… Сядь немедля… а то…
Страшно было подумать, какое наказание грозило Владимиру за непослушание. Княжич уселся на место, перекрестил меня, вполголоса пропищал: "Господи, помоги!"
На кой миг воцарилась давящая тишь, как будто перед непогодой. В воздухе чувствовалась невидимая опасность. Пламя в печурке разгорелось, огненные блики заиграли по хоромам от множества свечей. А у нас в избёнки они были большой редкостью, дорого. Маменька зажжёт лучины, да в светец ставит. Владимир зажмурился, закрыл уши, дабы не видеть и не слышать того, что произойдёт, мотал головой, будто пытался избавиться от нежелательных мыслей.
Всё произошло стремглав. Юрану подали лук со стрелами. Он до предела натянул тетиву, не теряя надежды, что князь оставит неистовство, но, нет: пустил стрелу. Ослушаться не мог, сам княже велел.
На лицах многих присутствующих проступали озабоченность, растерянность и даже страх, когда на расстоянии локоть от моей груди, стрела зависла в воздухе. Добруш аж вскочил, поправил шапку, перекрестился:
–Что за… чертовщина!
Я сделал шаг назад, и стрела упала на иноземный ковёр.
– Не может быть!
– Вот нечистая сила!
– Мать честная!
– Что же это… такое… колдовство? – посадник нахмурил брови, лицо от негодования сделалось красным, отчего он ещё более стал походить на свинью.
– Бросай! – велел я, командным голосом. При других обстоятельствах меня бы высекли розгами за такое своеволие.
Юран недоумённо посмотрел на князя. Всеволод Ярославович одобрительно кивнул, но в глазах читалась полная растерянность. Охи и вздохи пронеслись, когда и рогатина повисла в воздухе, не причинив вреда. Ужас застыл на бледных физиономиях взрослых и ликующий на детской, который радовался, чуть ли не подпрыгивая на месте.
– Нападай-й! – у меня было время оценить ситуацию, и теперь я знал, как вести бой.
Юран, вытащил меч из ножен, занёс над головой, оскалился, внушая противнику страх, побежал, хотя более напоминало быструю ходьбу. Движения тяжёлые, неуверенные поскольку привык держать в бою щит. Ратник имел внушительные размеры и чаще всего использовал мускульную силу, удары наносил длинные, рубящие, призваны, ежели и не разрубить доспехи врага, то хотя бы сбросить их, чтобы нанести серьёзные повреждения, но часто оставляет выставленные ноги незащищённые. Я же был ниже ростом и гораздо шустрее. Выждал момент, когда Юран занесёт свой меч для удара, тем самым откроется. Сделал резкий выпад, пройдя ниже линии атаки, перекат в сторону и, оказавшись за спиной, молниеносный удар по ногам. Всё произошло так быстро, что Юран не успел опомниться и заблокировать стремительную атаку.
– Ай да малец! – восхитился воевода, почёсывая затылок, – мал да удал… Не… ты видел княже? Каков… ловок… раз… два… и готов! Кхе… Кто бы мог подумать, а как мечом владеет… Хвалю! Стоящий боец!
– И впрямь, впечатляет… – согласился князь, изучая кольчужную рубашку: "Надобно доставить кузнеца во дворец, да выяснить в чём секрет доспеха. С такой-то бронёй войско несокрушимо. Киевский стол станет моим! И не только киевский!"
Юран испустил протяжный стон, с грохотом падая мордой вниз. Я кинулся к раненному, остальные, будто исполины, высеченные из дерева, замерли, уставившись, то на ратника, то на меня. Повернул его на спину, приподнял голову и положил на свои колени, запричитал:
– Говорил же, береги ноги… А ты… ты не послушал… – сам того не замечая, стряхнул слезу, размазывая кровь по щеке, – а теперича, вот…
Здоровяк, кряхтя, попытался привстать, но нестерпимая боль помешала содеять глупость.
– Полно! Полно! Нет вины, – пробурчал охрипшим голосом Юран. – Временами полезно прислушиваться к отрокам… Как думаешь? – подмигнул. – Кхм… Уроком будет!
– И как ерохвост… хлебом не корми, дай токмо погрозить, – проворчал Тихомир, примостился подле, осмотрел раны, тяжко вздохнул. – Кость не задета, однако крови многовато… Жить будет, а вот в строй вернётся, когда ащё! Покуда жилы затянуться… – А ты, живо в постель! – велел мне, в старческих глазах горело искреннее сочувствие. – С утреца пронаведую. – Соблюдая все почести, прихрамывая, зашагал к выходу, ворча на стражников, с трудом поднимающие раненого Юрана.
– Андрагаст, слово твоё твёрдое, нерушимое! Много на свете повидал, но такое чудо впервые… И я слово сдержу. – Князь величаво встал с лавки, вытянулся во весь рост, распорядился: – Обслужить, как самого дорогого гостя… Час поздний, пора и честь знать! – величавой походкой направился к выходу.
Вдруг перед князем, выскочил посадник, словно белены объелся, стал угрожающе размахивать руками. Добруш молниеносно среагировал, вытащил из ножен меч, перегородил путь, процедил:
– Ещё шаг и клинок оборвёт твою жалкую жизнь… С дуба рухнул? Пошёл прочь… окаянный!
– Постойте-ка… постойте-ка! Великий княже! – выкрикнул расшатанный пьянством Никанор Антипович, – что же получается, под боком живёт чародей, богохульник…
– Я вырву твой поганый язык и заставлю съесть! – начал вскипать, двинулся на обидчика, принял атакующую позу. – Отец руду в болоте нашёл, дни напролёт не спал, ковал железо разными способами. Не горел желанием отпускать далече, без брони. За жизнь мою опасался…
– А шо… за неё опасаться, грош – цена ей… челядь!… Ваша Светлость! Выходит, – рот посадника искривился в усмешке, – малец, колдун… по всему вероятию злословие произносит… В темницу бы его, да розгами… изыди изгонять. Вы токмо гляньте? Это не бог, весть – какая броня! Здесь воочию не обошлось без колдовства.
– Незачем показывать невежество, ежели в голове хмель одна гудит, – не сдержался я, неприязненно поморщился. – И впрямь, несхожий с защитной рубахой, сплетённой из железных колец куда лучше. Доспех, покрытый мелкими металлическими пластинами, находящих друг на друга, чем-то напоминает чешую рыбы, обеспечивает не только добротную защиту, но и подвижность. Ладно противостоит рубящим и колющим ударам, в бою убедился, спасает от стрел, не позволяя проникать сквозь дыры.
– Не слы-ха-но! Покуда не опробую, не поверю… Немедля… снимай! – не унимался посадник, бросился на меня, намереваясь, схватить за шиворот. – Нет-нет! – поспешно закивал я, вытянул меч вперёд, клинок упёрся в жирное брюхо посадника. – У этой кольчуги только один хозяин… не желаю более жертв… хоть тебя не жалко.
– Что-о-о! Да я ж тебя… юродивый… научу, как господ уважать!… Не, вы только поглядите…
Взоры знатных мужей устремились на повелителя, затаив дыхание, с нетерпением ждали распоряжения. Княже стоял мрачнее тучи, задумчиво потирая подбородок, наморщил кустистые брови. Повернулся к другам, чинно молвил:
– Коли наместник не дорожит своей шкурой и готов расстаться животом, – с трудом сдерживая гнев, – несмотря на уговоры, дадим ему такую возможность. – Уселся на лавку, обшитую красным бархатом, возмущённо скрестил руки, обжёг злобным взглядом наместника.
Каждый из приближённых ведал, что такая поза означала, решение окончательное, обсуждению не подлежит. Ко мне подошли стражники, помогли снять кольчугу. От ярости я сжал рукоять меча до белых костяшек, так сильно стиснул зубы, что даже челюсть свело. Владимир подошёл ко мне, шепнул, но я не расслышал, не мог оторвать взгляда, как "жирная свинья" пытается надеть мой доспех. Железная рубашка посаднику была маловата, но он настойчиво твердил о намерение испробовать, несмотря на то, что жирное брюхо едва не лопнуло, от попыток застегнуть заклёпки. Держался излишне своевольно, да и вообще образцом честности и порядочности не слыл. Был жаден да блудлив, уж сильно падок до женской красоты. Более женщин, любил злато. Поговаривали, что впал в немилость за деяния нечестивые, ведь сам княже воздерживался от разгула и беспутства, подавая пример своим подданным. Обезумевший вконец, приплясывая, приговаривал:
– Э-э-э, не… этого… с глаз долой, – с презрением указал на меня пальцем Никанор Антипович, – дабы слово колдовское не молвил, – звучно икнул, чем вызвал смешок княжича и ухмылку на моём лице, пошатнулся, едва удерживаясь на ногах.
– Что ты себе позволяешь, Никанор Антипович? – взревел воевода, укоризненно покачивая головой. – Ой, заговариваешься… Кабы не пожалел… – Ивар! – окликнул негромко десятника, стоящего за спиной, – покончим поживее!
– Ха-ха-ха! Это что за страхолюд, ик… С такой-то рожей… – с некоторым вызовом заверещал Безбородов, закатываясь идиотским смехом. Огляделся вокруг, словно приглашая всех на потеху, но никто кроме, него не веселился. Я бы поостерёгся смотреть на этого грозного дружинника, а тем более кричать в его сторону обидное словцо. Ивар походил на Волота – великана, что по народным поверьям стоял на границе двух миров, людского Яви и мира тёмных богов – Нави: огромного роста, не менее трёх аршин, а то и поболее, исполненный необычной силой. На вид годков сорок, но двигался настолько быстро и ловко, причём совершенно бесшумно, будто каждый шаг тщательно отточен. Сорвал с ремня палицу, оскалился злорадной ухмылкой, пустил слюну и, не дожидаясь позволения, запустил со всей мочи в посадника. Палица свистнула в воздухе, оставив вмятину на кольчуге, с грохотом отскочила в сторону.
Безбородов ахнуть не успел, как от мощного удара его отбросило на две сажени.
Наступило короткое молчание. Мы испуганно переглядывались друг на друга, со стороны походили на загнанных зверей. Посадник не вставал, лежал, не шелохнувшись.
Я двинулся к нему, но Горыня придержал мой порыв, мотнул головой, мол, погоди малость.
– Никанор… поднимайся! Хорош народ пугать! – Добруш вскочил, настороженно вскинул брови, а в голосе послышалось тщательно скрываемое волнение. Ответа не последовало. – Ну же… поднимайся… Повалял дурака и полно!
